Вердикт: невиновен!

– Валерия Дмитриевна, что же вы всё это следователю не рассказали? – спросила я, стараясь скрыть упрёк.

– Когда опрашивали жителей подъезда, нас с Лулу дома не было. Я уезжала в гости к сыну и только сегодня вернулась, – пояснила старушка, любившая поговорить.

– Вы можете повторить то, что мне только что рассказали, на суде?

Задавая вопрос, я чувствовала, как замирает сердце. От ответа собеседницы зависело очень многое, может быть, даже дальнейшая судьба Володи Мызина, и я, как адвокат, не могла этого не понимать.

– Конечно, могу, – пожала плечами разговорчивая старушка. – Особенно если это поможет рыженькому мальчику.

– Поможет, не сомневайтесь! – уверенно кивнула я, плотнее запахивая полы пальто, раздуваемые ветром. – Спасибо вам огромное, Валерия Дмитриевна!

Нагнувшись, я потрепала по канареечной головке весёлую Лулу и, благодарно улыбнувшись собеседнице, направилась к машине.

В адвокатское бюро я попала за час до окончания рабочего дня. Борис сидел, насупившись, и делал вид, что работает с бумагами. Кудрявая голова приятеля низко склонилась над столом, но сквозь пушистые ресницы поблескивали серые глаза, которыми он тайком косил в мою сторону.

– Борь, представляешь, я только что узнала, что к профессору Черненко после Володи заходила Исаева. А после неё, похоже, приходил Миносян, – усевшись рядом с приятелем на стул, принялась рассказывать я.

– Мне твоя былинная лажа не доставляет, – подняв от бумаг обиженное лицо, сердито отрезал Джуниор. – У меня бракоразводное дело на подходе, а ты мне Исаевой с Миносяном выносишь моск.

– Ну ладно, Борь, не злись, – подлизывалась я. – Хочешь, сегодня сходим на каток?

– На каток я всегда готов, – сменил гнев на милость мой друг. – А на будущее: думай, что говоришь. Надо мной глумись сколько хочешь, а маму не трогай.

– Прости, если сможешь, – я покаянно свесила голову на грудь и шмыгнула носом.

Маша Ветрова перестала красить губы перед ростовым зеркалом в золочёной раме, кинула ироничный взгляд на Бориса и бархатным голосом спросила закрытую дверь уборной:

– Лёнчик, ты идёшь?

– Куда это вы собрались? – ревниво осведомилась я, направляясь к рабочему столу.

– В ресторан, – последовал невозмутимый ответ. – У нас сегодня годовщина знакомства, нельзя же не отметить такой день.

– А Эд Георгиевич знает? – поддела я соперницу.

– Эдику необязательно это знать, – приподняла в ироничной улыбке уголки красивого рта Ветрова. – Наш папочка в командировке. Час назад улетел. Зачем ему волноваться? Пусть спокойно делает свои дела.

– Занимаетесь самоуправством за спиной начальства? – умирая от ревности, злилась я. – Не боишься, что Георгиевич узнает о ваших похождениях?

– Ты, что ли, расскажешь? – насмешливо спросила Мария, щуря васильковые глаза. – Ну-ну, посмотрим, кто кого.

Из туалетной комнаты вышел Леонид, и мне захотелось застрелиться. Старший сын владельца адвокатской конторы был красив как бог, и я отлично понимала, что эта красота не имеет ко мне никакого отношения. Лёня направился к шкафу и снял с вешалки пальто Ветровой, терпеливо ожидая, когда Маша подойдёт и наденет его. Ветрова продолжала поправлять макияж, делая вид, что не замечает ухаживаний кавалера. Настроение окончательно испортилось, и я повернулась к Борису.

– Ну и зачем я должна была обязательно приезжать на работу? – раздражённо спросила я. – Тем более если Эд Георгиевич в отъезде?

– Надо, – загадочно буркнул приятель.

Я проводила взглядом нарядную парочку, скрывшуюся за дверью, и, пиная по дороге стулья, отправилась ставить чайник. В кухонном отсеке Кира Ивановна наводила красоту.

– Вы тоже собираетесь на празднование годовщины знакомства? – угрюмо осведомилась я.

– Ну что ты, детка, какая там годовщина, – пробасила секретарша. – С этим человеком я знакома более двадцати лет.

Только теперь я увидела на столе блюдо со штруделем и тарелку с бутербродами, щедро намазанными икрой. Заметив мой заинтересованный взгляд, Кира Ивановна горделиво приосанилась и сказала, указывая на штрудель:

– По рецепту твоей бабушки пекла! Надеюсь, получилось не хуже, чем у Иды Глебовны.

И только я взяла с блюда кусок, чтобы попробовать и определить, хуже или не хуже, чем у бабушки, получился пирог, как в приёмной звякнул колокольчик, и секретарша, в последний раз посмотревшись в зеркало, отправилась открывать. Жуя на ходу, я тоже пошла взглянуть, кто пришёл. Рядом со стойкой секретаря стоял благообразный пожилой господин и целовал Кире Ивановне руки. Джуниор оторвался от бумаг и с интересом рассматривал гостя.

– Вот, дети, познакомьтесь – знаменитый московский адвокат Павел Арсеньевич Грачёв, – краснея от удовольствия, представила гостя Кира Ивановна.

Я даже присела от неожиданности. Такой удачи я не ожидала. Неужели это тот самый адвокат, который в девяносто первом году вёл дело лаборантки Глаголевой? Интересно, что его подтолкнуло в нужный для дела момент заглянуть в гости на старое место работы?

Взглянув на довольное лицо Бориса, я догадалась, кто устроил этот сюрприз.

– Так уж и знаменитый, – самодовольно усмехнулся гость.

Несмотря на малый рост и скромную комплекцию, голос у адвоката Грачёва был густой и зычный, как у Шаляпина. Как только я его услышала, мне в голову пришла мысль, что подобный голос – залог успеха хорошей защиты. Какую чушь таким голосом не говори, всё равно получится солидно.

– Подумать только, – обходя помещения конторы, рокотал Павел Арсеньевич, – здесь пронеслись лучшие годы моей жизни! За этим самым столом!

Гость приблизился к рабочему месту Бориса и опёрся о стол двумя руками. На мизинце одной руки адвоката Грачёва сверкнул бриллиантовый перстень, на запястье другой звякнули золотые часы. Джуниор захлопнул папку с материалами бракоразводного дела и поднялся со стула, протягивая руку, чтобы поздороваться.

– Я штрудель испекла, – похвасталась Кира Ивановна. – По рецепту моей мамы.

«Вот врушка-то!» – с восхищением глядя на женщину, подумала я, доедая кусок пирога, который и в самом деле был ничуть не хуже бабушкиного.

– Кира, дорогая, я помню твою маму, – отбил подачу Грачёв. – Чудесная была женщина! А как готовила!

– К столу, прошу всех к столу! – подхватила Кира Ивановна, понимая намёк.

Все переместились на кухню, и секретарша принялась хлопотать. Кира Ивановна разлила по чашкам чай и каждому положила на тарелку по внушительному куску выпечки. За чаем потекли разговоры о былых временах и зазвучали ностальгические возгласы «а помнишь»? Вспоминались дела и фигуранты. Я ловила каждое слово, опасаясь пропустить что-нибудь важное по делу Глаголевой. И, наконец, дождалась. Вернее, Борис, видя моё нетерпение, решил прийти на помощь.

– А помните дело лаборантки, покушавшейся на аспиранта? – вклинился Устинович-младший в разговор старожилов адвокатского бюро.

– Конечно, помню, – оживился гость. – Так себе мордашка была у лаборантки, ничего особенного. Зато имя красивое – Эмма.

Сидевший напротив меня человечек поставил на стол чашку, стукнув ею о блюдце, вытянул губы и мечтательно закатил глаза, должно быть, припоминая лаборантку по имени Эмма.

– А кто вас тогда нанял? Вы же адвокат дорогой… – поинтересовалась я, изо всех сил стараясь не рассмеяться.

– Пал Арсеньич не из дешёвых, это точно, – заулыбалась Кира Ивановна.

– Кто нанял? – переспросил адвокат Грачёв, возвращаясь из мира грёз в контору в Кривоколенном переулке. – Матушка Эммы и наняла. Она обратилась ко мне с просьбой помочь дочери. Такая милая дама, просто прелесть. Жили Глаголевы в Рязани, а работала Ниночка в театре костюмером. Помню, приезжал к ней пару раз.

Глаза Киры Ивановны сузились и полыхнули недобрым огнём.

– По делу, Кирочка, исключительно по делу, – миролюбиво пробасил Грачёв. – Жила Нина в прелестном флигельке прямо за театром. Приметный такой домик из красного кирпича. И подруга у неё, помню, была выдающаяся, красавица актриса. Я подписал договор на оказание адвокатских услуг и взялся защищать Эмму. Бедняжка! Аспирант, это животное, изнасиловал её, девочка была в состоянии аффекта, не понимала, что делает, пырнула насильника ножом и попала в селезёнку. Ранение оказалось серьёзное, селезёнку пришлось удалить – вот вам и тяжкий вред здоровью.

– А почему провалился встречный иск? – уточнила я.

– Конечно, он провалился, – сварливо пробормотал Павел Арсеньевич, налегая на бутерброды. – Он и не мог не провалиться. Меня подвёл главный свидетель защиты. Можете себе представить: этот сукин кот не явился на слушание дела. Он должен был рассказать, что Эмма сразу же после изнасилования и расправы над обидчиком была невменяема и собиралась утопиться. А свидетель заболел, понимаете ли. Наш встречный иск и развалился как карточный домик. Дали Эмме три года колонии, и я, как опытный юрист, посоветовал ей рожать.

– В каком смысле – рожать? – не понял Борис.

– В самом что ни на есть прямом, – с досадой дёрнул плечом гость. – Девочка была беременна от этого, как бишь его? – Павел Арсеньевич вопросительно посмотрел на секретаршу.

– Черненко, – услужливо подсказала Кира Ивановна.

– Ну да, от Черненко. Интересная штука – память. Совершенно не запоминаю мужчин, в голове остаются только дамы.

Адвокат Грачёв протянул опустевшую чашку старой приятельнице, и дама снова наполнила её чаем, не забыв кинуть три куска сахара.

– Так вот, – помешивая ложечкой содержимое чашки, проговорил Павел Арсентьевич. – Эмма была беременна от Черненко. Сначала, конечно, девочка мечтала избавиться от этого ребёнка. Но я отговорил её делать глупость. Женщинам с детьми на зоне жить значительно легче, чем без детей.

– Вы случайно не помните, в какой зоне отбывала наказание Глаголева? – надеясь на чудо, спросила я. Но чуда не произошло.

– Ну что ты, дитя моё, больше двадцати лет минуло, – покачал головой гость. – Если тебя это интересует, обратись в архив Басманного суда. Там имеется приговор, а в нём – все подробности.

Кира Ивановна не сводила обожающего взгляда с гостя, и это был верный сигнал к тому, что нам пора и честь знать. В принципе я выяснила всё, что хотела, и теперь могла смело откланяться. Кинув многозначительный взгляд на Бориса, я засобиралась домой.

– Тебя проводить? – на улице спросил Устинович-младший. – Или, может, куда-нибудь сходим?

– Не хочу я никуда, – угрюмо ответила я, вспомнив про годовщину знакомства, которую в этот самый момент праздновали Леонид и Ветрова.

– Не хочешь – как хочешь, – насупился Джуниор, рассчитывавший на более тёплое прощание в свете организованной встречи с Грачёвым.

Он повернулся и, ссутулив плечи, пошёл к своей машине.

– Ну и пожалуйста, ну и иди, – окончательно расстроилась я, усаживаясь за руль.

– А как же обсудить полученную информацию? – останавливаясь у своего «Форда», вкрадчиво спросил Боря.

Я знаю Устиновича-младшего с первого курса института. Вместе с Борей мы проходили практику в конторе его отца, и кому, как не мне, знать, что подобным тоном Джуниор говорит тогда, когда собирается обидеться всерьёз и надолго? Один раз приятель разобиделся так, что не разговаривал со мной полгода, и после этого я больше не искушаю судьбу. Стоит мне только заслышать нехорошие нотки в голосе приятеля, я сразу же даю задний ход.

– Ладно, залезай ко мне, поехали на каток. Там и поговорим.

Заперев машину на замок, Борис победоносно глянул на меня и полез в «Мини-Купер».

Вечер опустился на Москву. Низкие звёзды мерцали над спорткомплексом «Олимпийский», к которому мы подъехали. Борис выбрался из салона авто и пошёл брать в аренду спортивный инвентарь. Кудрявый друг лучше меня разбирается в коньках, и я целиком и полностью доверяю ему эту сложную задачу. Переобувшись на специально оборудованной для этого скамье, мы вышли на лёд. Играла негромкая музыка, мимо проносились катающиеся пары и скользили одинокие любители ледовых развлечений.

– Давай озвучим, что мы имеем в активе? – деловито осведомился Борис, беря меня под локоток и устремляясь к центру ледовой площадки.

– Только, чур, говорить мы будем на нормальном русском языке, безо всяких там «былинных лаж» и «аццких холиваров».

– Ну ладно, уговорила, чертовка речистая, – усмехнулся Джуниор. – На сегодняшний момент мы имеем убийство декана Черненко, который двадцать лет назад изнасиловал Эмму Глаголеву. Лаборантку осудили на три года, и в колонии девушка родила ребёнка от насильника. Это факты старого дела, которое вёл адвокат Грачёв.

– Теперь то, что касается дела Мызина, – подхватила я. – В вечер убийства в квартире профессора побывали четыре человека: мой подзащитный Володя Мызин, его невеста Юля Щеглова, их однокурсник Гарик Миносян и Юлина подруга Лиза Исаева, которая для чего-то обхаживала профессора. Юлю мы сразу же отметаем – после того как она ушла от профессора, с Черненко виделись остальные члены подозрительной троицы. Правда, в квартиру к профессору возвращалась какая-то девушка, но это, скорее всего, Лиза Исаева. Свидетельница со шпицем заметила на девице жёлтую шапку необычного фасона. У Лизы есть похожая шапка. Но и юношей исключать не стоит. У каждого из них была возможность убить декана, но вот мотив…

– Если ты про ревность, то это унылая фигня, – уверенно заявил Борис. – Не верю я, что твой подзащитный такой Отелло, что кинулся с кинжалом на безобидного в принципе мужика.

– Особенно если учесть, что декан не тащил Юлю к себе в спальню, она сама к нему заявилась с пикантным предложением, – согласилась я с приятелем. – Значит, мотив ревности ставим под сомнение и ищем другой. Знаешь, Боренька, что объединяет Володю Мызина и Лизу Исаеву?

– Они френды Юлии Щегловой, – на секунду задумавшись, выпалил Джуниор.

– Не только это, – я сделала лихой разворот, подняв в воздух облако льдистой крошки, и отрицательно махнула головой. – Володю растила тётка, Лиза воспитывалась в детском доме. Значит, эти двое выросли без матерей. А вот у Юли с папой и мамой всё в порядке, имеются состоятельные родители.

– Это годная инфа? – скептически осведомился Борис. – Ты наводила справки?

– Да ну, какие справки! – отмахнулась я. – Учись читать между строк! Думаешь, не видно, что Юля воспитывалась в обеспеченной семье? И потом, Володя говорил, что не хочет одалживаться у ее отца, чтобы оплатить мои услуги. Кроме того, родители подарили Юле машину.

– Значит, следуя твоей логике, либо Лиза, либо Володя реально могут быть тем самым ребёнком, которого в колонии родила Эмма Глаголева, – стараясь сохранять ровное дыхание, проговорил Борис.

– На мой взгляд, могут. Тогда у Исаевой или Мызина имеется мотив – отомстить аспиранту-насильнику за поломанную жизнь матери, – согласилась я с другом.

– Значит, имеет смысл съездить к тётке Мызина и в детский дом Исаевой и постараться выяснить, не Эмма ли Глаголева родила кого-то из этих детей, – подвёл черту под нашими логическими построениями Борис. – А про Миносяна что известно?

– Про Гарика Миносяна я знаю, что его родители приходили в деканат и предлагали взятку, – сообщила я.

– Взятка! – вдруг воскликнул Борис, с хрустом разрезая лёд и разворачивая меня так резко, что я чуть не упала.

– Борька, ты что? С ума сошёл? – с трудом сохранив равновесие, возмутилась я, но друг меня не слушал.

– А ну-ка, припомни, в материалах дела упоминаются деньги, которые принёс Миносян? – возбуждённо продолжал он. – Помнишь, ты говорила, что Гарик швырнул купюры в лицо декана и выбежал из квартиры, а профессор их даже не собрал, а пошёл в кухню и продолжил заваривать чай?

Как же я упустила из виду деньги? Ведь это тоже возможный мотив!

– В деле про эти деньги нет ни слова, – выпалила я. – И соседка Черненко, которая живёт в квартире над деканом, вспоминала, что уже после ухода Мызина слышала хлопок профессорской двери и видела парня, который на этаже убитого профессора матерился и ждал лифт. Думаю, это был Гарик, вернувшийся за деньгами.

– А ведь я получил ответ на запрос в МТС, – помолчав, проговорил Борис. – И знаешь, Агата, что нам ответили простые российские операторы сотовой связи?

– Борька, злодей, не томи, – принялась я теребить друга.

– Это нереальная фигня, но профессор Черненко действительно звонил Гарику Миносяну накануне убийства. Не знаю, о чём они разговаривали, но беседа была не слишком-то продолжительной – всего две минуты.

– Как странно, – протянула я, не ожидая такого поворота. Ведь я была на сто процентов уверена, что Миносян мне врёт про звонок декана. – Слушай, Борь, а вдруг профессор действительно взяточник, что тогда?

– Тогда получается, что горбатого могила исправит, – пожал плечами приятель, стараясь сохранить равновесие. – Будучи аспирантом, насиловал лаборанток, стал профессором – переквалифицировался во взяточника. Но это вопрос десятый. Меня сейчас больше интересует, кто тиснул деньги из его квартиры.

– Если рассуждать логически, это могли сделать два человека, – я принялась на ходу загибать пальцы. – Во-первых, сам взяткодатель Миносян. Сначала кинул деньги в профессора, затем одумался и вернулся, чтобы их забрать. Возможно, Черненко был уже мёртв. А может, его только убивали, и Гарик видел, кто это делает. Вариант второй – деньги нашла сестра покойного, обнаружившая тело профессора. Ольга Михайловна собрала купюры и припрятала в надёжном месте, даже не упомянув при следователе Седых об их существовании. Вот, пожалуй, и всё.

– Существует ещё третий и четвёртый варианты, о которых ты реально не помышляешь, – разобравшись с равновесием и степенно катясь по льду, заметил Борис. – Деньги мог прикарманить Мызин после того, как замочил профессора. Не из ревности, конечно, это смешно. А, к примеру, потому, что узнал, что декан и есть подонок, изнасиловавший его мать. Или Лиза Исаева, заглянувшая к декану после Вовы и убившая декана, как виновника своего сирого и убогого детдомовского детства.