Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Звёздный странник - Семён Васильевич Слепынин на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

В ответ — молчание. Саэций пожал плечами, а Тибор хмыкнул и удивленно взглянул на меня.

— Значит, не поняли. Посмотрите еще раз, — снова эффектный жест в мою сторону. — Как будто ничего особенного. Но присмотритесь внимательней и вы обнаружите, вернее, просто почувствуете нечто необычное, нечто от забытых первобытных времен, когда люди, не зная красоты и величия техносферы, валялись на травке где-нибудь под деревом и прославляли красоту биосферы. Да к такому человеку сразу потянутся, как железные опилки к магниту, люди с атавистическим мышлением — художники! И вот Гриони, вылавливая таких людей на транспортных эстакадах, в увеселительных заведениях, будет с ними сначала приветлив, а потом…

— Провокатор! — воскликнул Тибор и загоготал.

Потом с уважением, смешанным с некоторой долей иронии, посмотрел на меня, раздвинув в ухмылке рыхлые губы. Можно было бы подумать, что Тибор улыбается приветливо, если бы не его глаза — холодные, прицеливающиеся, никогда не смеющиеся глаза.

— Наконец-то поняли! А теперь идите и впредь не задерживайте его. Не мешайте ему работать.

Когда все вышли, Актиний внимательно посмотрел на меня.

— Ну, что морщишься? Не нравится работа провокатора? Тебе ничего не придется делать. Первобытных осталось совсем мало. Хорошо, если за год к тебе прилипнет с десяток. Можешь их отпускать, хотя это не в моих правилах. Их надо вылавливать.

— А зачем? Зачем вылавливать?

— Мне кажется, ты начинаешь понимать сам. Идеология пришельцев, — Актиний ткнул пальцем вверх, — искоренена. Сейчас художники — единственные люди, способные пошатнуть незыблемые устои гармонии. Они сами и их творения — почва, не которой произрастает всяческое инакомыслие, тяга к прошлому и стремление сохранить индивидуальность… Кстати, где ты живешь? — вдруг спросил он. — Ну, хоть ночуешь где?

Я рассказал, как одну ночь провел в подземных коридорах, а вторую — под звездами на погасшей дуге.

Актиний весело расхохотался.

— Ну и занятный тип! Откуда только… Ладно, ладно, — перебил он себя. — Сказки с удовольствием послушаю потом. Главное — ты факт, реальный и симпатичный факт. Странный новичок в нашем мире. Держись за меня, иначе пропадешь! Сейчас устрою тебя в хорошем доме…

Десять минут езды в лабиринте передвижных дуг, бесшумный взлет лифта — и мы на самом верху стапятидесятиэтажного дома. На площадке — две двери. Актиний подошел к одной из них и нажал голубую клавишу. Загудел зуммер. Дверь открылась, на площадку вышла пожилая женщина с добрым морщинистым лицом. Сложив руки на груди, она воскликнула:

— О, небеса! Актиний! Как давно не видела вас!

— Рядом квартира еще свободна? Тогда вот вам, Хэлли, новый сосед — хранитель Гриони, наш сотрудник.

Глубокие морщинки около глаз Хэлли собрались в приветливой улыбке.

Квартира мне понравилась. Главное удобство — солнце, большая редкость в этом городе. На верхних этажах, не затененных домами и сетью эстакад, свободно лились в окна его теплые лучи.

— Вижу, на языке у тебя так и вертятся вопросы, много вопросов, — посмеивался Актиний. — Сядем, и я расскажу кое-что о нашем мире, в котором ты действительно выглядишь полным несмышленышем…

— Тридцать лет назад благодетель человечества, Конструктор гармонии и Генератор Вечных изречений оправданно жестокими средствами установил строй Электронной демократии, названный впоследствии Электронной гармонией. Условия для гармонии подготовлены научно-техническим прогрессом. Материальное производство осуществляет техносфера. Люди заняты в основном умственным трудом. Правда, невозможность обеспечить всех высшими благами цивилизации и умственная неравноценность привели к тому, что общество делится на две мирные группы. Меньшинство, пять-шесть процентов населения, это интеллектуалы. Остальные — сексуалы.

— Интеллектуалы и сексуалы! — невольно воскликнул я. — Какое странное деление!

— Ну, это не совсем официальное деление, — усмехнулся Актиний. — И далеко не четкое. Впрочем, сексуалы не обижаются, если их так называют. Напротив, они довольны. Это лаборанты, низшие научные сотрудники, программисты, наладчики электронной аппаратуры. Недлинный рабочий день, дешевая синтетическая жвачка и одежда, веселящие напитки, секс, балаганные зрелища… Чего еще надо? И мы, хранители, должны поддерживать нравственное здоровье и душевную гармонию, в частности — оберегать людей от растлевающего воздействия первобытного искусства. Ибо душевная гармония — основа гармонии общественной… Интеллектуалы — это ученые, высшие инженерно-технические работники, администраторы. Из них состоит и девятка Великих Техников — высший орган планеты. Почему Техники? Да потому, что главное, творческое продумано и сделано. Генератором. Остальное, как говорится, дело техники. Вот это техническое руководство, простое поддержание гармонии и осуществляют Великие Техники.

— Техники, ученые, администраторы… — повторил я. — Что же получается? Технократия?

— Устаревший термин. Но можешь называть и так.

— А кому принадлежат богатства планеты? — допытывался я. — Кто такие, например, администраторы?

— Те, кто пожизненно управляет промышленными комплексами.

— Может быть, они и есть владельцы этих комплексов?

— Может быть, — пожал плечами Актиний. — А какое это имеет значение? Важно то, что интеллектуальная элита обеспечивает научно-технический прогресс.

Видимо, Актиний — специалист по «душевным болезням» — не очень разбирался в болезнях социальных.

— А как душевное здоровье интеллектуалов? — спросил я, ожидая услышать взрыв сарказмов.

— О! — с ироническим воодушевлением воскликнул Актиний. — Здесь полный порядок. Во-первых, у интеллектуалов нет свободного времени, чтобы развлекаться эстетическими побрякушками. Во-вторых, их спасает от художественной заразы чрезвычайно узкая специализация и профессиональный кретинизм. Но если среди них заведется ученый с художественными наклонностями и первобытной тягой к утраченным или иным формам жизни, то это будет самый опасный человек для гармонии, почти пришелец. Поэтому мы должны изолировать художников. Первобытная природа и нешаблонные художественные произведения действуют разрушающе, дисгармонично. На почве природы и искусства произрастает страшный сорняк — индивидуальность человека. Появляются нездоровые самобытные личности…

— Нездоровые самобытные личности? Сорняк? — ошеломлено повторил я.

— Нашему машинному миру нужны стандарты, — продолжал Актиний. — Стандартными людьми можно управлять и без вождей. Только из них можно построить четко налаженный и здоровый общественный организм. А своеобразие людей приводит к разброду, анархии и — страшно подумать! — к инакомыслию!

— Теперь мне понятен смысл афоризма: «Болезней тысячи, а здоровье одно»!

— Это гениальное изречение Генератора! — с шутовским пафосом провозгласил Актиний. — Это знамя нашей эпохи! Ведь индивидуальных черт человека — действительно тысячи, и каждая болезненно отзывается на здоровом стандарте.

— Слушай, Актиний! — воскликнул я. — Почему ты возглавляешь институт общественного здоровья? Ты же сам не веришь, что приносишь этим пользу.

— Верю! — живо возразил Актиний. — Именно верю. В других институтах с художниками поступают более круто, а я стараюсь сохранить их всех, рассовать по подземельям и больницам.

— И все же ты убежден, что их надо изолировать. Почему?

— Мое правило такое: чем хуже, тем лучше.

— Что ж, — усмехнулся я. — Диалектика в этих словах есть. Но не совсем понимаю…

— Сейчас поймешь! Художники со своим неистребимым зудом создавать произведения искусства поддерживают в обществе какой-то минимальный духовный уровень. А теперь представь, что они исчезли. Образуется полный вакуум, на планету опустится бездуховный космический холод. Вот тогда люди вздрогнут и очнутся…

— А если не очнутся?

— Нет, не говори так, — в глазах Актиния мелькнул испуг. — Этого не может быть.

— Возможно, ошибаюсь, — желая утешить расстроенного Актиния, сказал я. — Еще не разобрался.

— Конечно, не разобрался.

На прощание Актиний просил раз в день появляться в институте.

— Для формальности, — добавил он. — Да и мне скучно будет без тебя. Я, может быть, впервые живого человека встретил.

Актиний ушел, а я стал осматривать комнату.

Одна стена — стереоэкран, на котором, если нажать кнопку, замелькают кадры нового секс-детектива. Эта «духовная» продукция изготовляется поточным методом не людьми, а, вероятно, самим городом-автоматом.

На другой стене — ниша для книголент. Однако никаких книг не было, кроме сочинений Генератора. Я взял первое попавшееся и нажал кнопку. Вспыхнуло и заискрилось название — «Вечные изречения». Большинство афоризмов, за исключением известного «Болезней тысячи, а здоровье — одно», для меня были непонятны. Впрочем, если вдуматься… Скажем, такое изречение: «Человек — клубок диких змей». Под дикими змеями, которых надо беспощадно вырывать, подразумевались, вероятно, индивидуальные качества… Отложил в сторону сборник изречений и взялся за другие книголенты — основные философские труды. Однако сразу же запутался в лабиринтном, мифологическом мышлении Генератора. Какая-то дикая смесь прагматизма и «философии жизни».

Махнул рукой, прилег на диван и отдыхал до вечера. А когда выступили звезды, вышел на балкон…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Город Электронного Дьявола

Итак, я вышел на балкон. Внизу, управляемый вычислительными машинами, шевелился бесконечный город. Змеились ярко освещенные эстакады и ленты, перекатывались разноцветные искры. В этом гигантском чреве копошились биллионы людей — одноликая армия стандартов. Сверху сквозь сонмище огней и паутину эстакад я пытался разглядеть их. Безуспешно — людей без остатка поглотили электронные джунгли.


Я сел в глубокое кресло-качалку и, положив голову на мягкую ворсистую спинку, стал смотать на ночное небо. На минуту охватила радость: передо мной распахнулся иной мир — бесконечный простор Вселенной. Но странно — созвездия казались еще менее знакомыми, чем прошлой ночью…

— Хранитель Гриони! — послышался голос с соседнего балкона. — Что вы один скучаете? Заходите к нам.

На соседнем, балконе за круглым уютно освещенным столом сидели хозяйка и красивая молодая женщина лет двадцати пяти.

— Моя дочь Элора, — сказала хозяйка, когда я вошел.

Я слегка поклонится и назвал себя.

— О, вы очень старомодны. — По красиво очерченным полноватым губам Элоры скользнула надменная усмешка. Вообще в ее стройной фигуре, во всем ее облике было что-то аристократически высокомерное.


Однако только с первого взгляда казалась она холодной, как айсберг. В ее словах было немало душевной теплоты. А когда она рассказывала о своем мире, о знакомой интеллектуальной элите, лицо ее было задумчивым и печальным. В широко открытых глазах отражались извивающиеся огни супергорода. И вдруг мне показалось, что в черной бездне глаз за этими пляшущими бликами мелькает глубоко запрятанный, неосознанный ужас. Нет, Элора не так проста. Ей самой неуютно и даже страшно в этом мире…

Об искусстве она отзывалась пренебрежительно. И вот однажды — это было через несколько вечеров — мне захотелось показать ей красоту забытой природы и величие человека, воспетое «первобытным» искусством. Сделать это на сухом и бедном всепланетном языке Электронной эпохи почти невозможно. А что если научить Элору русскому языку? Я мог успешно справиться с этим: в период предполетной подготовки все члены экипажа овладели методикой обучения инопланетных жителей земному языку.

— Я хорошо знаю один из древних языков. На нем созданы замечательные произведения художественной литературы.

— Откуда знаете?

— Ну, хранителю гармонии приходится иметь дело с разными людьми, — уклончиво ответил я. — Хотите знать этот красивый и богатый язык?

— А что, — оживилась Элора. — Иногда бывает так скучно… Память у меня хорошая. Да и техника поможет.

Она принесла из комнаты украшения, похожие на серьги или клипсы. Прикрепив их к мочкам ушей, пояснила:

— Украшения создают вокруг головы особое силовое поле. Это новый стимулятор памяти. С его помощью буду запоминать быстро и прочно, как машина.

Почти через час Элора знала уже около трехсот слов и с десяток стихотворений.

Мать Элоры, наморщив лоб, пыталась вникнуть в смысл нашей беседы. Наконец с недоумением произнесла:

— О чем вы говорите?.. О, небеса! Я ничего не понимаю.

Элора, шутливо подражая матери, сложила руки на груди и сказала:

— О, Гриони! Не продолжить ли наше образование где-нибудь в увеселительном заведении? Я так редко бываю там.

Я согласился. Аборигены ложатся спать очень поздно, предаваясь первую половину ночи «техносферным» развлечениям.

В увеселительном заведении у меня зарябило в глазах — так много было здесь крикливо одетых людей, так прихотливо извивались и пульсировали на стенах и потолке разноцветные огни. Мелькали незапоминающиеся фарфорово-гладкие лица.

К счастью, на нас никто не обращал внимания. Все уставились на сцену. Там раздевалась девица. Части интимного туалета она швыряла в людей. Долетев до центра зала, одежда с сухим треском рассыпалась электрическими искрами. В толпе лениво спорили — натуральная это девица или светоробот.

Столы располагались вдоль стен. Середина зала была свободна.

Перед тем как сесть, я взглянул в зеркало и чуть не ахнул. Не мудрено, что аборигены эпохи оглядываются на меня! Нет, внешне я будто ничем не отличался от них. Тот же рост, только чуточку повыше. Те же черты лица.

Однако в зеркале я увидел представителя забытых эпох с твердым мужественным лицом. На впалых щеках, около губ и на лбу прорезались тонкие морщинки. В глазах затаилась грусть, а виски, словно посыпанные солью, серебрились: скитания во времени не прошли бесследно.

«Первобытная физиономия, — усмехнулся я. — Физиономия провокатора…»

— Внешность у вас замечательная, — Элора старательно выговаривала слова по-русски. — Таких людей на планете становится все меньше.

Я сел и взглянул на Элору. От сурового аристократизма не осталось и следа. Беломраморное лицо Элоры затеплилось и светилось легкой улыбкой.

— Есть хотите? — спросила она. — Я закажу что-нибудь.

— Я голоден, как волк!

— Как? — удивилась Элора.

— Как волк, — повторил я и объяснил, что в древних лесах водились такие вечно голодные звери.

Принесли на тарелках светло-голубое пенистое облако. Посетители ели такую же синтетическую жвачку, запивая ее «ноки» — розовым и, видимо, алкогольным напитком. И без того бездумные лица их деревенели в бессмысленной радости. Посидев с минуту в экстатическом одурении, люди неожиданно выскакивали на середину зала, извивались, высоко и нелепо подскакивали. Как я узнал после, это был спазматический танец. Сплошные конвульсии, судороги в их чистом клиническом проявлении. Каждый плясал сам по себе — ни партнеров, ни партнерши. А самое страшное — все происходило без музыки, в полнейшей тишине…

— Вам принести ноки? — раздался над моим ухом голос обслуживающего светоробота.

Я утвердительно кивнул. Элора отчужденно откинулась в кресле и удивленно взметнула черные брови.

Выпив ноки, я ожидал легкого опьянения. И жестоко ошибся! Сначала почувствовал животное, отупляющее блаженство, а потом в ушах, все усиливаясь, зазвучала инструментованная истерика — дикие крики, обезьяньи вопли, скрежет металла. Напиток химически воздействовал на нервные клетки, вызывая ощущение одуряющего счастья и слуховые галлюцинации.

Но еще большие испытания ждали меня впереди. Под грубые ритмы непроизвольно задергались руки, ноги против моей воли подняли меня с сиденья. И вдруг охватило неистовое желание выпрыгнуть на середину зала и вместе с толпой с вожделением топтать пружинящий пластиковый пол…

С неимоверным трудом, сцепив зубы и наморщив покрытый испариной лоб, я подавил это желание и заставил себя сесть. Вспомнив предполетную волевую тренировку, принялся последовательно устранять действие напитка. Элора, широко раскрыв глаза, со страхом и сочувствием следила за моими усилиями. Наконец «музыка» в ушах заглохла, и я с облегчением вздохнул.

— А вы сильный человек, — с восхищением прошептала Элора. — Еще никому не удавалось нейтрализовать ноки… Уйдем отсюда, — внезапно предложила она. — Мне здесь боязливо.

— Боязно, — поправил я ее. — А точнее сказать — страшно.



Поделиться книгой:

На главную
Назад