Осколки

— Привет.

Он повернулся. Его удивил мой маскарад, однако главным его чувством, судя по всему, было откровенное облегчение от того, что я вообще приехал.

— Я боялся, вы не приедете, — произнес он. — Я слышал, как они говорили, что здорово вас избили. Я не знаю, что делать. Они мне врут.

От нервного напряжения его била мелкая дрожь.

— Для начала уйдем с платформы, здесь продувает. Потом ты мне расскажешь, где, как думает твоя мать, ты находишься в настоящее время.

Нанятый мною водитель протирал перед зданием вокзала темно-синий микроавтобус. К нему подошел Том Филлин, сказал пару слов и усадил доберманов в расположенный сзади багажник.

Виктор, еще не понявший, что машина и псы имеют к нему отношение, ответил на этот и на дюжину других моих вопросов.

— Мама думает, что я дома. Она отправилась в тюрьму повидаться с папой. Сегодня там день посещений. Я слышал, как они с тетушкой Розой договаривались, что после свидания еще раз попробуют заставить вас расколоться, где пленка, которую вам отдал дедушка Пейн. По их словам, она миллионы стоит. Тетушка Роза считает, что вы городите вздор, когда говорите, будто не знаете. Пожалуйста, скажите ей, где пленка или что на ней записано, а то мне тошно, когда она начинает выпытывать. Я два раза слышал, как у нас на чердаке люди кричат и стонут, а она только смеется и говорит, что у них болят зубы.

Я отвернулся от Виктора, чтобы скрыть панический страх, который наверняка отразился у меня на лице. Одна лишь мысль о том, что Роза превращает зубы в источник боли, мигом развеяла мою решимость стоять до конца.

Мне все сильнее хотелось выяснить, какими секретами, по их мнению, я владею, а потом решить, что делать с этой информацией. Виктор, считал я, мог бы извлечь из смутных глубин своей памяти фрагменты, которых мне по-прежнему не хватало, чтобы составить правдоподобную общую картину. Тех частей, которыми я располагал, было недостаточно.

Я спросил с внутренней дрожью:

— Где сейчас твоя тетушка Роза? Тоже посещает отца?

— Не знаю я где. — Он замолк, потом его прорвало: — Почему я не родился в обычной семье! Я однажды написал Мартину и попросился пожить у него, но он сказал, что у них мало места. — У Виктора дрогнул голос: — Что мне делать?

Стало ясно, что Виктор уже очень давно нуждался в совете.

— Прокатимся? — предложил я по-дружески и открыл перед ним дверцу машины. — Я доставлю тебя домой, прежде чем тебя хватятся, но сперва мы можем поговорить о твоих проблемах.

Он колебался не больше секунды, затем забрался в машину. В конце концов, он вызвал меня, чтобы я ему помог, потянулся к человеку, которому поверил, хотя его родные видят в этом человеке врага. Виктор был в таком отчаянии, что не смог бы лгать или притворяться.

Я спросил, не знает ли он, где мне найти Адама Форса. На этот раз Виктор мялся куда дольше, а потом отрицательно покачал головой. Я решил, что знает, но, возможно, сказать мне было бы в его глазах доносом.

Том Филлин сидел рядом с водителем. Мы с Виктором устроились на задних местах, собаки были отделены от нас сеткой-перегородкой. Водитель повел микроавтобус петляющими проселками Сомерсетшира. Даже летом, подумал я, тут голо и жутковато. Как я велел, водитель купил на всех пакеты с ленчем. Он съехал на придорожную стоянку и, показав едва заметную тропку, объяснил мне, что она выведет нас к дикой вересковой пустоши.

Водитель добавил, что будет ждать нас на этом месте и чтобы мы не спешили.

Собаки Тома Филлина выбрались из машины и принялись самозабвенно рыскать, с невообразимой радостью обнюхивая корни вереска. Сам Том потянулся изо всех сил, широко раскинув руки, полной грудью вдохнул чистый воздух и быстрым шагом направился по тропинке.

Под бескрайним небом Виктор выглядел почти беззаботным, почти счастливым. Мы двинулись следом за Томом, и Виктор выложил мне все свои семейные горести и личные беды. Такое, по-моему, с ним случилось впервые.

— С мамой все в норме, — рассказывал он, — да и с папой тоже, если он не очень нагрузится в пабе. Тогда может врезать мне и маме, если подвернемся под руку. — Виктор сглотнул. — Нет, я не то хотел сказать. Но в прошлый раз он сломал ей ребра и нос. Тетушка Роза увидела и рванула в полицию, вот потеха-то, ведь я несколько раз сам видел, как она била папу. Она, когда войдет в раж, молотит кулаками, как боксер. И не перестанет, пока бедняги не взмолятся, и тогда она над ними смеется. А то еще, бывает, целует их.

Он с беспокойством искоса на меня посмотрел: как, мол, мне нравится, что вытворяет его тетя Роза. Я подумал, что при встрече с черными масками отделался, пожалуй, еще малой кровью.

Мы шли по тропе, и я размышлял о том, как плохо разбираюсь в психологии дамочек типа Розы. Ее не привлекали мужчины, получающие наслаждение, когда их бьет женщина. Ей было в кайф, если мужики это ненавидели.

Тропинка вывела нас на плоскую поляну. Том Филлин остановился впереди. Ошалевшие от свободы доберманы носились кругами вокруг него.

Понаблюдав за ними с минуту, я испустил оглушительный свист. Этому искусству меня научили отец и старший брат, которые таким образом останавливали в Лондоне такси.

Том повернулся, махнул мне рукой и направился к нам. Собаки прямиком рванули ко мне, не отклоняясь ни вправо, ни влево.

— Ух ты! — поразился Виктор. — Как это у вас получается?

— Сложи язык трубочкой. — Я показал как и еще раз попросил его рассказать что-нибудь о докторе Форсе. — Мне нужно с ним побеседовать, — добавил я.

— О ком рассказать?

— Не валяй дурака, ты прекрасно знаешь — об Адаме Форсе. О том, чье письмо ты скопировал и отправил Мартину.

Виктор остановился, помолчал.

— Мартин знал, что это игра, — наконец выдавил он.

— Конечно, знал, — согласился я. — Он тебя хорошо знал, знал и Адама Форса, а тот знает тебя. Ты же можешь знать их тайну, ту, что записана на пленке, о которой все говорят.

— Нет, не знаю.

— Не ври. Ты же не любишь врунов.

— Я не вру! — возмутился он. — Мартин знал, что на ней записано, и доктор Форс, понятно, тоже. Когда я посылал Мартину то письмо, я только притворялся, что я доктор Форс. Я часто притворяюсь другими. Это просто такая игра.

Я спросил, как он достал копию письма доктора Форса, которую послал Мартину за своей подписью. Он ничего не сказал, только передернул плечами. Я в очередной раз спросил, не знает ли он, где мне найти его доктора Форса, но он двусмысленно ответил, что у Мартина наверняка где-нибудь записан адрес доктора.

Вероятно, записан. И Виктор знал где, но продолжал держать язык за зубами. Как же, как сделать так, чтобы он сам захотел рассказать?

Подошел Том с тройкой своих резвящихся товарищей.

— Отменный был свист, — восхищенно заметил он, так что я повторно свистнул во всю мочь. Псы вздрогнули и повернули морды ко мне, подергивая носами и настороженно приглядываясь.

На обратном пути к машине Виктор попробовал свистнуть по-моему, но собаки и ухом не повели.

Из-за ветра все мы съели сандвичи в машине, после чего Тома, Виктора и водителя сморило, а я выбрался наружу и медленно пошел по тропе, пытаясь разобраться в хитросплетениях игры Виктора. Первоочередной и самой важной задачей, пришел я к заключению, было найти Адама Форса, и помочь с чтим мог только Виктор. Мне требовалось завоевать его полное доверие.

Со стороны машины донесся шум, и я вернулся сказать зевающим пассажирам, что пора ехать, если мы намерены добраться до Лорна-террас раньше Джины, матушки Виктора.

Том отошел за кусты справить нужду и кивком пригласил меня составить ему компанию. Ему хотелось обсудить план действий на случай непредвиденных обстоятельств.

Мы рассмотрели несколько вариантов «что, если» и вернулись к машине. Водитель тем временем проникся симпатией к Виктору, и они, как два знатока, углубились в разговор о компьютерах.

С приближением к Лорна-террас удовольствие от вылазки на пустошь постепенно таяло. Виктор наблюдал за мной с беспокойством.

Водитель остановил микроавтобус там, где указал Том Филлин, за поворотом, чтобы из окон дома номер 19 машины не было видно. Мы с Виктором вышли. Он опять ссутулился от гори и и безнадежности, и я всем сердцем его пожалел.

Перед парадной дверью Виктор вытащил из кармана ключи, впустил нас и, как в прошлый раз, повел меня на светлую кухоньку. Я обещал составить ему компанию до возвращения матери, хотя ей это могло прийтись не по вкусу.

Перед дверью из кухни на задний двор Виктор застыл с видим озадаченным и тревожным.

— Точно помню, что перед уходом закрыл ее на засов, — сказал он и добавил, пожав плечами: — И уж точно закрыл калитку в проулок. Мама бесится, когда я оставляю ее открытой.

Он распахнул незапертую кухонную дверь и вышел в обнесенный высокой стеной, покрытый сорняками и жухлой травой дворик. На другом его конце в кирпичной стене красовалась высокая, крашенная в коричневый цвет калитка. Из-за нее Виктор повторно расстроился: и верхний, и нижний ее засовы пребывали отнюдь не в закрытом состоянии.

— Так закрой сейчас, — настойчиво посоветовал я, но Виктор по-прежнему стоял как потерянный.

У меня в голове словно вспыхнула молния, я все понял, но не успел обогнуть Виктора: в тот самый миг, как я шагнул к калитке, она отворилась.

Из прохода во дворик вошла Роза. Джина и обезьяноподобный Оспрей с видом победителей появились из дома. Роза и Оспрей были вооружены кусками садового шланга. У Розы кусок был с наконечником.

Виктор окаменел, отказываясь верить собственным глазам. Когда он заговорил, то из обращенного к матери бормотания можно было вычленить: «Ты рано вернулась».

Роза кралась ко мне от калитки, как вышедшая на охоту львица. Она размахивала гибким зеленым шлангом с тяжелым латунным наконечником и только что не облизывалась.

Джина в этот раз была без бигуди и поэтому выглядела хорошенькой. Пытаясь оправдать то, что должно было сейчас произойти, она начала плакаться Виктору, что его отец в тюрьме велел ей катиться к черту, потому как не был расположен слушать ее болтовню.

— После такого-то длинного конца! — причитала она. — Подлая скотина. Розе опять пришлось меня везти, теперь уже домой. А ты тут якшался с этим типом, с этим вот, про которого Роза говорит, что он зажал наш миллион. Как ты мог, юный Вик? Роза говорит, теперь-то она заставит его рассказать, что нам нужно, только твоей заслуги тут нет, говорит Роза.

Я слышал ее урывками, наблюдая за выражением лица Виктора, и с облегчением убедился, что ему тошно от вкрадчивого голоса Джины. Чем больше она говорила, тем сильнее сказанное действовало ему на нервы. Дух юношеского противоречия крепчал на глазах.

Происходящее и то, что должно было последовать, не совсем совпадали с теми «что, если», какие мы с Томом обсуждали в кустах. Но что если сейчас… если я быстро сориентируюсь, если сумею воспользоваться отвращением, которое вызывал у Виктора словесный понос его матушки, если сумею вытерпеть малую толику доводов Розы, то, быть может, Виктор наконец захочет поделиться со мной тем, что наверняка знает. Быть может, живая картина жестокости тетушки Розы подвигнет его поднести мне этот дар в виде компенсации. За такой приз, возможно, имеет смысл заплатить несколькими неприятными минутами. Так что давай действуй, сказал я себе.

В прошлое воскресенье, подумалось мне, черные маски застали меня врасплох. В это воскресенье все было по-другому. Я мог сам спровоцировать нападение, что и сделал, рванувшись к калитке, у которой меня поджидала Роза, размахивая наконечником.

Быстрая и безжалостная, она дважды успела меня достать, прежде чем я схватил ее правую руку и заломил за спину. Ее лицо оказалось в паре сантиметров от моего — сухая кожа в конопушках крупным планом. От ненависти и внезапной боли она ощерилась, обнажив зубы. Джина с проклятиями вцепились мне в ухо, чтобы заставить меня отпустить сестру.

За секунду до того, как Норман Оспрей вытянул меня по спине куском шланга, я успел заметить выражение ужаса на лице Виктора. Роза вывернулась из моей хватки, оттолкнула Джину и еще раз огрела меня наконечником. Я умудрился ударом ноги уложить на какое-то время гориллу Нормана лицом в траву, но взамен Роза новым мощным ударом рассекла мне кожу на подбородке.

Хватит, подумал и. Перебор. Я обратился к моему единственному надежному оружию — пронзительному свисту. Мы с Томом договорились в кустах, что свист означает: «Быстрей ко мне!»

А что, если он не появится на свист?

Я свистнул еще раз, громче. Раздался оглушительный грохот, рев Тома, отдавшего команду собакам, и три рычащих добермана-пинчера вихрем вылетели из распахнутой кухонной двери в замкнутое пространство дворика.

В руках Том держал автомобильный насос. Оспрей попятился от него со своим бесполезным теперь куском шланга. Воскресные радости не обернулись для него одним сплошным удовольствием.

Роза, выбранная доберманами в жертвы, поджала хвост и позорно бежала с поля боя, захлопнув за собой калитку.

Джина только раз завизжала на Тома: он просто подавил ее ужасающе могучей фигурой, сведя протесты на нет. Она промолчала, даже выяснив, что он ворвался в дом, сломав запор на парадной двери. Не пыталась она и остановить сына, когда тот пробежал мимо нее со двора к парадному. Он окликнул меня — я еще не успел сойти с крыльца.

Том и его доберманы уже спустились на тротуар и направлялись к машине. Услышав голос Виктора, я остановился и подождал юношу. Скажет или нет? Стоил того шланг с наконечником или нет? Время воздаяния.

— Джерард… — у него прерывался голос, но не от бега, а от сцены во дворике. — Мне так противно. Если хотите знать, так доктор Форс живет в Линтоне. На Валли-оф-Рокс-роуд.

— Спасибо, — сказал я.

Виктор с несчастным видом смотрел, как я стираю с лица кровь позаимствованными на кухне его матушки бумажными салфетками.

— Помни, можно всегда связаться по электронной почте, — заметил я.

— Как только вы после всего этого со мной разговариваете!

Я широко улыбнулся:

— У меня пока еще все зубы целы.

— Берегитесь Розы, — предупредил он. — Она никогда не сдается.

— Попробуй устроить, чтобы тебя отправили жить к деду, — посоветовал я. — Там безопаснее.

Он немного взбодрился. На прощание я потрепал его по плечу и пошел по Лорна-террас туда, где меня ждал Том Филлин.

— Долго же вы собирались свистнуть, — заметил он, глянув на мое разбитое лицо.

— М-да, — улыбнулся я. — Свалял дурака.

— Так вы нарочно тянули! — воскликнул он. — Позволили этой стерве себя разукрасить.

— В общем и целом, — заметил я, — за что платишь, то и получаешь.

В понедельник врач стянул мои самые глубокие порезы полосками лейкопластыря.

— Снова наступил на те же грабли в черной маске? — высказала догадку констебль Додд, ужаснувшись моему виду.

— Роза плевать хотела на маску, — ответил я, не отрываясь от готовки. — Любишь чеснок?

— Не очень. Что собираешься делать с Розой Пейн?

Я уклонился от прямого ответа, сказав:

— Завтра отправлюсь в Линтон. Не хотелось бы, чтобы она об этом узнала. Тот мудр, кто знает своих врагов, а я знаю нашу Розу.

— Но Роза Пейн — это один человек, ты же говорил, что черных масок было четыре.

Я согласно кивнул.

— Букмекер Норман Оспрей был вторым номером, а Эдди Пейн, слуга при жокеях и отец Розы, — третьим, и он об этом сожалеет. Вся троица знает, что я их узнал. Последний, четвертый, тогда мне показался знакомым, но я, должно быть, ошибся. Он меня держал, пока другие обрабатывали, и почти все время находился у меня за спиной.

Кэтрин молча выслушала и, казалось, ждала продолжения.

До сих пор неопознанный тип время от времени проскальзывал в моих расплывчатых воспоминаниях о том случае. Больше всего он мне запомнился своей холодной жестокостью. Часы мне разбил Норман Оспрей, однако руку с часами придерживал Черная Маска номер четыре. Теперь я видел, что сильнее всего испугался четвертого — он до сих пор, восемь дней спустя, вторгался в мои сны, в которых норовил столкнуть меня в раскаленную жижу стекловаренной печи.

Этой ночью констебль Додд мирно спала в моих объятиях, но в моем сне этот четвертый именно ее бросил в гибельный жар.

Во вторник я проснулся весь потный, осыпая Розу Пейн грязными ругательствами, к которым прибегаю только в исключительных случаях.

— В этот раз возвращайся живым и здоровым, — обеспокоенно попросила Кэтрин, прежде чем с ревом умчаться в рассвет.