Будущее России. Алгоритм переворота

Будучи реалистом, Сталин хорошо понимал, что никто не даст ему готового нового человека, поэтому «социализм придется строить с теми людьми, которые есть». Но ведь они выросли совсем в других условиях. К тому же в связи с отсутствием в России традиционного гражданского общества народ не получил должного правового и гражданского воспитания, в нем нет должного уважения к закону, чувства ответственности за свои поступки.

Что же делать? Если люди не привыкли уважать закон, их надо заставить бояться его. Наряду с медленно действующими мерами убеждения, созданием гражданского общества и социалистической законности, развитием общественных организаций неизбежно придется применять оперативно работающие, но болезненные методы принуждения. Таким образом, пресловутое сталинское насилие было объективно необходимо при построении социализма в той стране, какой Россия была в начале прошлого века.

Поставленные цели были достигнуты. Но человеческое сознание оказалось весьма упругим. Прогнувшись под воздействием мощной силы, называемой диктатурой, оно вновь вернулось в исходное положение, когда это воздействие ослабло. Едва умер Сталин, как миллионы людей стали удивленно замечать разброд и шатания в руководстве партии, приведшие к осуждению на XX партсъезде так называемого культа личности, а на самом деле – к осуждению всей системы, построенной благодаря тридцатилетней титанической деятельности вождя. Его преемники попытались создать собственный культ, вот только личностей среди них не было.

Потом начало меняться общественное сознание, и вскоре стало ясно: дальше придется строить коммунизм без коммунистов, потому что в двадцатимиллионной КПСС не нашлось достаточного количества настоящих коммунистов – людей, преданных обществу больше, чем личным интересам. При всей мерзкой роли Горбачева, Ельцина, Гайдара, Чубайса и их подельников из числа «питерских» следует с горечью признать, что конец коммунистического строительства в нашей стране был предрешен системно. Означает ли это, что коммунистический путь развития бесперспективен? Почему у Сталина получалось, а у его последователей – нет? Что будет с нами дальше? Для ответов на эти вопросы снова придется обернуться назад – на сей раз к тем событиям, которые происходили на глазах многих из нас.

ВЫВОД ШЕСТОЙ

Сталин был великим прагматиком, гениальным управленцем и человеком трагической судьбы. Приняв управление страной в 1922 году, он трезво оценил положение и пришел к выводу, что Россия не соответствует марксистской теории строительства коммунизма. Учитывая, что коммунисты уже пришли к власти, причем в борьбе за нее народ понес неисчислимые жертвы, Сталин решил переделать не теорию под общество, а общество под теорию. Парадоксально, но факт: это ему удалось – в СССР свершилось чудо, равного которому мировая история не знает. К сожалению, достижения вождя оказались временными, не намного пережившими самого Иосифа Виссарионовича.

И все-таки мы были свидетелями этого чуда. Оно производило такое впечатление, что при однозначной критике сталинского режима со стороны тех, кто его не застал, достижения СССР до 1953 года вызывают ностальгические чувства, а то и добрые слезы у большинства живших при Сталине, в том числе и у ряда жертв репрессий. Чем это объясняется? Давайте вернемся на полвека назад.

Парадокс седьмой: неолибералы или необольшевики?

В одном из своих посланий Федеральному Собранию президент Медведев оповестил благодарных россиян о том, что в статье «Россия, вперед!» он обнародовал принципы новой политической стратегии. Хорошо, что сказал, а то многие не заметили ни «новой», ни «стратегии». Некоторые даже легкомысленно прозвали этот фундаментальный труд «Гардемарины, вперед!».

Тем не менее, анализируя текущее состояние страны, глава государства вполне справедливо отмечает, что все, гарантирующее нашу безопасность, удерживающее Россию на плаву, создано не в наше время. Подчеркивая эпохальные завоевания Советского Союза, президент вдруг делает вывод, что это архаичное общество, от которого сегодня осталось только «примитивное сырьевое хозяйство», должно быть модернизировано. Вместо него нужно создать «умную экономику», общество «умных, свободных людей», проводить «умную внешнюю и внутреннюю политику, подчиненную сугубо прагматичным целям» и вообще построить «устремленную в будущее молодую нацию». И правда, чем не «Гардемарины, вперед»?

Из послания можно сделать один вывод: вся деятельность нынешнего руководства страны подчинена «сугубо прагматическим целям» – в этом можно не сомневаться. Только какие это цели?

Оказывается, цель – поставить «первый в нашей истории опыт модернизации, основанной на ценностях и институтах демократии». Круто завернул! Похлеще Маркса. Только забыл «демократический юрист», что действительно первый в мировой истории опыт построения общества, свободного от власти денег, был проведен в нашей стране при том самом «закрытом, тоталитарном политическом режиме», которому якобы были свойственны «сумбурные действия, продиктованные ностальгией и предрассудками».

Эксперимент дал результаты, ошеломившие мир и представлявшие колоссальную угрозу для тех, кто привык властвовать, не имея на это никакого права, кроме того, что было предоставлено правителям законом, написанным ими же самими. Именно эти результаты испугали правящую элиту больше, чем советская термоядерная бомба, межконтинентальные ракеты и могучая армия. Смертельная угроза нависла над самими основами «мирового сообщества» – теми, которые до сих пор позволяли элите властвовать, не получая достойного сопротивления от эксплуатируемого населения планеты. Борьба за удержание позиций пошла не на жизнь, а на смерть. Не видеть ее коварства, лицемерия, обмана и подлости, верить в разглагольствования о «демократии», «правах человека», «общечеловеческих ценностях» могли лишь предельно наивные люди либо прислужники бандитской элиты, называющей себя «мировым сообществом». Неужели сохранились еще люди, верящие в демократию?

Короче говоря, президент, считающийся неолибералом, совсем по-большевистски предлагает что-то разрушить «до основанья, а затем…». А затем модернизировать разрушенное. По поводу первой части Дмитрий Анатольевич может не беспокоиться: его предшественники разрушили все хорошее. Так что и модернизировать вроде бы нечего.

Людям старшего поколения повезло больше – они хотя и несколько лет, но пожили при коммунизме. Да-да, пожили. Причем было это в послевоенные годы. Жили пусть и при военном, но коммунизме. Впервые деньги утратили власть над людьми. Была устранена основа эксплуатации человека человеком, а следовательно, ушли в прошлое все связанные с этим беды. Конечно, люди получали зарплату, но ее размеры были примерно равными для всех и абсолютно не влияли на текущую жизнь. Материальной роскоши ни у кого не было, зато роскошными были человеческие отношения.

Не стало поводов для интриг, зависти, подсиживания. И уж конечно не было никаких взяток, откатов, семейственности и прочих «завоеваний» современного общества. В праздники люди собирались за общим столом, пели военные и лирические песни, играли в волейбол, выезжали на природу, танцевали в клубах и на танцплощадках. В общем, несмотря на неизбежные послевоенные лишения, жили полнокровной жизнью. И все это лишь потому, что деньги лишились своей зловещей силы.

Повесть о потерянном иммунитете

Это нелегкое, но счастливое время продлилось недолго – до марта 1953 года.

Сейчас принято конец великой державы отождествлять с приходом к власти Горбачева в 1985-м. На самом деле демонтаж коммунизма начался не с Гайдара и Чубайса – ими он закончился. Антикоммунизм развернул свое наступление с момента смерти Сталина. В лице Хрущева и его подельников началось наступление человека биологического, человека-животного. Главным врагом этого по определению неограниченного потребителя было все социальное, все духовное в людях. Надо было истребить понятие о совести, справедливости, честности в каждом отдельном человеке и в обществе в целом. Великолепной демонстрацией такого подхода стал XX съезд КПСС, где вопреки всем регламентам и договоренностям Никита Сергеевич, не отмыв как следует руки от крови жертв организованных им самим репрессий, взялся клеймить и обвинять в собственных преступлениях умершего вождя.

Главными угрозами на пути отъявленных контрреволюционеров могли стать силовые структуры. С КГБ и МВД Хрущев расправился на удивление быстро. Руководство этих ведомств, которые то разъединялись, то вновь объединялись под крышей одного министерства, вместе с их главой Лаврентием Павловичем Берией было уничтожено через несколько месяцев после смерти Сталина. Впрочем, тут нечему особенно удивляться, ведь дивизия имени Дзержинского, расквартированная в подмосковном Реутове, к тому времени ни разу не выполнила своих главных функций. Еще в 1918 году она выдала главарям левоэсеровского мятежа самого Феликса Эдмундовича, а в 1953-м под пушками танкистов, которыми командовал Жуков, так же легко сдала Лаврентия Павловича. Правда, в 1993 году «дзержинцы» «реабилитировали» себя, прочно зажав в клещи здание Белого дома с заседавшими в нем депутатами Верховного Совета, которые через неделю будут расстреляны ельцинско-грачевско-еринскими танками.

Если уж мы решили говорить всю правду, нельзя не отметить крайне негативную роль, которую сыграл в военном перевороте лета 1953 года прославленный полководец Великой Отечественной Георгий Константинович Жуков. Ведь именно он вместе с подельниками в лице маршалов Батицкого, Москаленко и др. решил исход событий тех тревожных дней в пользу контрреволюционной группировки Хрущева. А спустя три года он буквально спас того же Хрущева от решительно настроенного Президиума ЦК КПСС. И лишь через несколько месяцев после исторического пленума ЦК КПСС, удалившего с политической арены некогда преданных Сталину Маленкова, Кагановича, Молотова и «примкнувшего к ним» Шепилова (как оказалось позже, не только их), когда Хрущев «в благодарность за верность» отстранил от должности самого Жукова, маршалу, кажется, стало понятно, кого он поддерживал. Нет, видно не всем маршалам суждено быть политиками, и не случайно сразу после окончания войны Сталин поспешил отправить не в меру ретивого, но недостаточно дальновидного военного в ссылку – сначала в Одессу, потом в Свердловск. Нельзя допускать таких людей в большую политику.

Жуков был устранен, но армия осталась. И пока она, с изначально присущим ей коммунистическим началом, существовала, Хрущев – антикоммунист, типичный носитель биологической сущности – не мог чувствовать себя спокойно. Сделав министром обороны политически безликого и лично преданного ему Малиновского, развернув небывалую партийно-политическую работу в войсках, которая к тому времени приносила больше вреда, чем пользы, Никита Сергеевич приступил к форменному издевательству над вооруженными силами.

Сокращения личного состава – сначала на 600 000, а спустя год еще на 1 200 000 человек – нанесли серьезный удар и по самой армии, и по настроениям в войсках. Из частей были уволены почти все оставшиеся на службе фронтовики, которые в войну занимали не рядовые, а командные должности. Причем многим не дали дослужить несколько месяцев до пенсии. Наряду с ветеранами на улицу выбрасывали вчерашних выпускников военных училищ. Если это были инженеры, техники, военные строители, они еще имели шанс получить работу по специальности «на гражданке». А что было делать, скажем, командирам, подводникам или летчикам-истребителям?

Тех, кто остался в строю, тоже ждала несладкая судьба. Их, не сообразуясь с воинской специальностью и тем более с личным желанием, спешно переодевали в артиллерийскую форму и направляли в точки, расположенные в тайге и пустынях. Дело в том, что верховный главнокомандующий Хрущев с присущей дилетантам самоуверенностью надеялся все оборонные задачи решить при помощи ракетных войск стратегического назначения. Он «запамятовал», что и занимают, и удерживают территорию не ракеты, какими бы совершенными они ни были, не ядерные боезаряды, а обыкновенные солдаты, чаще всего – пехотинцы. Но поскольку «верховный» решил – так оно и будет. Состав сухопутных войск уменьшался на сотни тысяч и миллионы солдат, уничтожался надводный флот, совсем недавно ставший океанским. В авиации «живьем» резались великолепные фронтовые бомбардировщики Ил-28, стратегические воздушные ракетоносцы, до сих пор непревзойденные бомбардировщики 3М, М4, М50, М52 и совсем уж фантастический, правда, не доведенный до окончательного вида М56, сконструированные Владимиром Михайловичем Мясищевым.

В области военно-технической политики тоже царил волюнтаризм. Какой из образцов будет взят на вооружение, решалось исходя не из нужд армии и флота, не из состояния вероятного противника, не из принятой стратегии и тактики, а из личных взаимоотношений конструкторов и руководителей оборонных ведомств с первыми лицами партии. И надо сказать, что эти взаимоотношения нередко приобретали причудливый характер. Работал сын Хрущева Сергей (тот самый, который сейчас живет в США и вещает, как он всегда мечтал вырваться из коммунистического ада в свободную страну) в КБ у Туполева – и технически устаревшие самолеты Андрея Николаевича отодвигали в сторону более совершенные аналоги Мясищева. Работал ближайший родственник Никиты Сергеевича у Челомея – и брались на вооружение ракеты последнего, которые при сравнительных испытаниях проиграли ракетам Лавочкина.

Талантливому конструктору Семену Алексеевичу Лавочкину вообще не повезло: во время войны его истребители встретили жестокую конкуренцию со стороны детищ семейства Микоянов. Но характеристики ЛаГГов и МиГов оказались хотя бы примерно равными, и не имевшему родственников в Политбюро Семену Алексеевичу пришлось уступить, перейдя в ракетную отрасль. Однако там ему пересек дорогу Челомей. И хотя надежность ракет Лавочкина оказалась на порядок выше, ему и здесь пришлось уступить. (Ситуацию в ракетной отрасли, сложившуюся в то время, метко отражала народная прибаутка: «Янгель работает на нас, Королев – на ТАСС, а Челомей – на унитаз».) И все потому, что человек биологический в очередной раз победил человека социального. Личные интересы конструкторов и руководителей разных рангов опять возобладали над потребностями общества.

Очень нелегко порой разобраться, где срабатывал биологический инстинкт людей, от которых многое зависело, а где велась просчитанная политика, направленная на уничтожение иммунной системы великой державы с самым прогрессивным по задумке общественно-политическим строем. В первую очередь такая политика обращается против силовых структур. После искажения пропорций в развитии вооруженных сил, ослабления целых видов и родов войск, а также крупных войсковых структур по законам жанра системного разрушения следовало приступить к разгрому элементной базы, то есть личного состава. Именно это последовательно осуществлялось в последние годы властвования Хрущева и на протяжении почти двух десятков лет правления Брежнева.

Чего стоит пропагандировавшийся Хрущевым образ майора Ярослава Чижа, который после сокращения подался в свинари! Вот, мол, где ваше истинное место, товарищи офицеры. Все профессии почетны, но попробовал бы государь сделать аналогичное предложение царскому офицеру. В самые тяжелые для советской армии времена мне довелось работать с Сергеем Федоровичем Ахромеевым – бывшим начальником генерального штаба, маршалом Советского Союза. Тогда готовилась книга «Хорошо забытое старое», где делались попытки проследить закономерности отношения общества к армии в критические моменты истории. Сначала приводились рассуждения генералов Е. И. Мартынова и А. А. Свечина об антиармейском движении накануне русско-японской войны и революции 1905 года, а затем Сергей Федорович комментировал их с позиций современности. Получилась удивительная картина: так называемые пацифисты в целях развала государства применяли одни и те же приемы что в начале XX века, что в конце.

Прежде всего нужно было подорвать морально-психологическое состояние солдата и офицера, их уверенность в правоте дела, которому они служат, а следовательно, и готовность рисковать всем, вплоть до собственной жизни, ради его защиты. Эту цель преследовала целая система мероприятий, начиная с бытового уровня. Уставы требовали от военнослужащего защищать честь и достоинство граждан. Но на практике при разборе любого бытового скандала, произошедшего на улице, виноватым оказывался вступившийся за честь граждан военный, якобы превысивший меры самообороны. Причем обычно командование части не защищало своих перед милицией и комендатурой.

Военнослужащего с момента принятия присяги приучали к тому, что он всегда виноват: где-то не заметил старшего по званию и не отдал честь, плохо почистил бляху на ремне, в уединенном месте ночью закурил на ходу – сразу в комендатуру, под арест. А уж исполненные человеконенавистничества работники комендатуры (кто еще пойдет туда служить?) сделают все, чтобы попортить тебе карьеру.

Вовсю усердствовали в этом отношении армейские парткомы и политические органы. Вместо обучения личного состава тому, что пригодилось бы на войне, они бесконечно разбирали «кухонные» жалобы жен и тещ, случаи недостаточного угодничества перед командирами. По меткому выражению одного известного летчика-испытателя, «если неграмотными действиями при испытаниях ты нанес ущерб государству в миллиарды рублей – ничего тебе не будет, но если не с той женщиной поцеловался – строгий партийный выговор и неполное служебное соответствие».

Совсем уж дикий вид приобретал комендантский надзор за офицерами в Группе советских войск в Германии. Все пути в Берлин тогда вели через станцию Шенефельд, где располагался и одноименный аэропорт. Кто-то когда-то решил, что советским офицерам и членам их семей появляться в Берлине не надлежит, хотя в советской зоне немецкой столицы можно было увидеть американского солдата, который спокойно разгуливал по улицам с бутылкой советской водки в руках, купленной в магазине «Наташа». Но что положено Юпитеру. В общем, солдаты из выполнявшей комендантские функции Карлсхорстской бригады носились по железнодорожным платформам и буквально хватали за рукав мужчин, подозреваемых в том, что они – советские офицеры, и их возможных жен. И все это под недоуменными взглядами привыкших к дисциплине, порядку и субординации немцев.

Делалось все, чтобы офицеры начисто забыли о своем достоинстве и утратили всякую волю и инициативу. Еще хуже обстояли дела в казармах. За время службы одного поколения офицеров армейская среда из школы жизни и воспитания превратилась в организацию уголовного, порой просто фашистского характера. Что было в 80-х годах, пояснять не надо. Те, кто не прочувствовал «неуставных отношений» на себе, слышал о них от товарищей или из телепередач. Армия несла огромные потери. А главной проблемой стало поголовное уклонение от исполнения конституционного долга. Об этом знали все, но серьезных мер не принималось. Воинские преступления всячески укрывались, и кары за это командиры не несли. Потому что и здесь человек биологический восторжествовал над человеком социальным – собственное спокойствие командиров всех рангов взяло безусловный верх над заботами о боеспособности армии в целом.

А ведь в бою требуются совсем иные качества. Нужен воин, которого уважает даже злейший враг. В середине 60-х годов в Киевском высшем инженерно-авиационном военном училище появился необычный слушатель. Звание – подполковник (в отличие от рядовых и их курсовых командиров – лейтенантов и капитанов). На груди – ленточка ордена Красного Знамени. Прибыл он из Закавказского военного округа. Со временем выяснилось, что нашу южную воздушную границу повадились нарушать базирующиеся в Турции американские разведчики. Тихоходные и маневренные, они пересекали границу, делали аэрофотосъемку и записывали радиочастоты наших средств ПВО. Они кружились около границы, не углубляясь на нашу территорию, а при появлении советских истребителей разворачивались, что называется, «вокруг крыла» и уходили в безопасную, как они считали, зону.

При одном из таких нарушений подняли дежурное звено, ведущим в котором был таинственный подполковник. С первого раза точно навести звено на цель не получилось. Американец привычно развернулся, а радиус разворота нашего Су составлял около 50 километров. Когда наш перехватчик совершил повторный заход, нарушитель уже был в Турции. И тогда советский летчик сделал то, что не предписано инструкциями, но чего требовал от него воинский долг. Никому не докладывая, он пересек государственную границу и устремился за уходящим воздушным разведчиком. Обломки вражеского самолета посыпались чуть ли не на Стамбульский рынок. Наш самолет благополучно вернулся на базу. И надо же такому быть: никакой широкой огласки, никакого дипломатического шума со стороны американцев не последовало. Мало того, нарушения границы на этом участке прекратились. Силу и твердую волю к действию уважают и враги.

Вот еще один малоизвестный, но показательный эпизод. Во время событий 1968 года разведка доложила о намерении западных держав ввести войска на территорию Чехословакии из ФРГ. Танковый корпус из состава Группы советских войск в Германии получил задачу воспрепятствовать такому развитию событий. Надо было перекрыть границу Чехословакии с ФРГ. Но как это сделать с территории ГДР? Расчеты показывали: если танкистам отходить к восточным границам ГДР, потом через Польшу вводить корпус в Чехословакию с севера и далее двигаться к ее западной границе, то дорога займет около недели. К встрече натовцев на чешской границе можно не успеть, и боевые действия придется вести на территории союзного государства.

Тогда командование корпуса приняло невероятное, но единственно возможное решение. Танки выдвинулись к границе ГДР и ФРГ, пока западные разведки размышляли, что бы это означало, рванули вперед, снесли шлагбаумы на границе и форсированным маршем двинулись по западногерманским автобанам. Говорят, руководители США и ФРГ, получив соответствующие доклады, лишились дара речи, а когда пришли в себя, советские танки, благополучно преодолев десятки километров немецкой территории, уже вошли в ЧССР с запада, развернулись на 180 градусов и заняли оборонительные позиции, будто они здесь и стояли. Нетрудно представить, какую реакцию это вызвало у наших вероятных противников. Но что интересно, в списке чешских событий, в которых тогда обвинялся Советский Союз, упоминаний об этом эпизоде не было. Очень уж не хотелось западным политикам признавать свое бессилие!

Однако все это было в 60-х годах, когда в армии еще были сильны сталинские традиции, когда не произошел еще развал государства и демонтаж его вооруженных сил. Совсем по-другому разворачивались события позже, особенно в 80-х годах. И в первую очередь повинно в этом высшее политическое руководство страны.

Вспомним половинчатую «афганскую» политику, когда войска по-настоящему гибли, выполняя приказ, а пресса сообщала, будто они занимаются исключительно боевой учебой и охраной самих себя. Истинные герои оставались неизвестными, а по возвращении на Родину встречали косые взгляды соотечественников: мол, мы вас туда не посылали. Повторялся «пражский синдром», когда армия, блестяще выполнив задачу, поставленную перед ней политическим руководством, дома стала козлом отпущения в глазах размножившихся «демократов» и «правозащитников».

Или возьмем случай с тем же Сахалином. Южнокорейский «Боинг», на сотни километров уклонившийся от маршрута, проникший в наше воздушное пространство и не отвечавший на предупредительные сигналы советской ПВО, четыре часа кружил над нашими стратегическими объектами. Когда наконец его сбили, реакция руководства страны в лице Андропова была диаметрально противоположной той, что последовала бы в 1952 году. Вместо вручения летчикам наград, началось бесконечное разбирательство с неясными выводами. Это не могло не сказаться на будущих действиях защитников воздушных рубежей страны, на их твердости и решительности.

И сказалось, причем очень скоро – во времена властвования Михаила Горбачева, в одинаковой степени ненавидевшего и нашу армию, и наш народ. Имеется в виду хрестоматийно известный полет Руста. Менее известно, что с самой финской границы его вели радиотехнические войска ПВО, прижимали к земле вылетевшие на перехват истребители, приводились в готовность для его поражения зенитно-ракетные дивизионы. Но команды на уничтожение не получали. Ответом на все запросы служило молчание командования. Летчики готовы были сбить Руста без всякой команды, взяв ответственность на себя, но хорошо помнили об истории с южнокорейцем, на поражение которого руководство страны отреагировало двулично.

Истинный смысл события прояснился позже, после предсмертного признания последнего председателя КГБ СССР Владимира Крючкова. Как и предполагалось, перелет Руста был иезуитской провокацией Горбачева, жаждавшего и искавшего повод убрать «недостаточно лояльное» к нему руководство Вооруженных Сил. А осуществлял акцию по поручению генсека Крючков, не задумываясь особо над тем, как повлияет на боеготовность армии, на ее настроения этот вопиющий случай. Впрочем, похоже, безопасность страны уже не интересовала высшее руководство.

Последствия подобных действий, отразившихся на образе мыслей и поведении военнослужащих в боевой обстановке, могли стать трагическими. И были на грани этого. Приведу случай, о котором в открытой печати еще не сообщалось. На КП ПВО Группы советских войск в Германии разыгралась психологическая драма, которая могла закончиться катастрофой для человечества. Сначала на локаторах Немецкой народной армии, а потом и на наших четко высветилась картина массового ракетного нападения на страны Варшавского договора. Многократно взаимно подтвержденные данные свидетельствовали о том, что со стороны американского континента на восток параллельными курсами в плотных порядках идут десятки и сотни целей. Подлетное время составляло к тому моменту 20–25 минут. У дежурного генерала ПВО группы войск волосы встали дыбом: «Начало мировой термоядерной войны!» По инструкциям он обязан был немедленно доложить на ЦКП ПВО страны, главнокомандующему группы войск, министру обороны. А вдруг ошибка?!

Генерал мгновенно представил себе, как министр обороны докладывает верховному главнокомандующему, тому дается порядка пяти минут на принятие решения, по окончании срока открывается ядерный чемоданчик, нажимается красная кнопка и. «А если это провокация, на которые так щедры в последнее время кремлевские руководители? Все, как обычно, свалят на армию, стрелочником окажусь я. Меня же расстреляют! А если молча пропустить ракеты? Тогда и расстреливать будет некому. Пусть летят!» О том, что рассуждал он именно так, генерал признался сам несколько позже. А тогда, выдержав паузу под напряженными взглядами подчиненных, набрал на аппарате закрытой связи номер ЦКП ПВО страны, осторожно осведомился, кто сегодня дежурит, и, узнав, что его старый товарищ, вздохнул: «Понимаешь, Иван, у меня тут незадача.» – «А ты газеты у себя в Германии читаешь? Открой “Известия” на четвертой странице. Там предупреждают о возможном входе в атмосферу болида именно в это время. Возможно его расщепление на множество осколков. Все понятно?» Тогда стало понятно, и все с облегчением вздохнули.

Но потом возникли не менее серьезные сомнения. А если завтра и правда война? Каким образом будет разрешаться конфликт между общественным долгом и личной безопасностью генерала? Сигнал о его поведении в данной ситуации более чем тревожен.

Разгром армии между тем продолжался на всех уровнях – от унижения отдельных военнослужащих до постановки перед войсками несвойственных им задач.

Как уже упоминалось, в казармах установился уголовный по своей сути режим. Его мягко именовали «неуставными взаимоотношениями», а на деле это были негласно поощряемые командованием, во всяком случае покрываемые им, садистские издевательства старослужащих солдат над молодыми. В год они уносили тысячи жизней; десятки тысяч молодых людей становились в армии и на флоте физическими и нравственными калеками. Каждый день дежурные по штабам и управлениям военных округов получали десятки сообщений о травмах, убийствах и самоубийствах, вызванных такими «неуставными» отношениями. А сколько таких инцидентов было скрыто от командования!

Некоторые офицеры пытались вскрывать подобные факты, предавать их огласке, доводить ЧП до предписанного законом завершения. Но кто-то всегда прятал такие дела подальше от посторонних глаз. Опять личные интересы командиров и политработников превалировали над потребностями общества. В результате у народа выработался стойкий иммунитет к военной службе, люди пытались сделать все, чтобы уберечь сына от возможной расправы в ставшей бандитской казарме. В ход шли подлоги, взятки, процветало дезертирство. И людей можно было понять.

Как это сказывалось на боевой готовности армии, пояснять не нужно. Количество уклонистов от воинской службы исчислялось сотнями тысяч. Тот, кто попадал в казарму, превращался не в доблестного защитника Родины, а в забитого раба, ждущего подходящего случая, чтобы дезертировать или рассчитаться с обидчиками. Позже у одного из первых лиц Главного политического управления армии и флота спросили, каким образом проглядели столь опасные явления, почему не принималось адекватных мер для их пресечения? Ответ был простой: «Недооценили». Мы не называем фамилию этого военачальника, потому что считаем его одним из самых честных и справедливых политработников высшего звена в то время. Но до сих пор непонятно, как можно было недооценить очевидное, известное всем. Или критерии оценки были другие?

К месту будет сказать несколько слов о военных политработниках времен разложения страны и армии. Они, видимо, были нужны, когда должности первых командиров и начальников штабов Красной Армии занимали буржуазные военспецы, за которыми требовалось осуществлять надзор от имени новой власти. Но уже во время Великой Отечественной. Каждый из нас без труда назовет десятки фамилий прославленных летчиков, моряков, танкистов, командиров всех родов войск, рядовых бойцов-пехотинцев, партизан и подпольщиков, проявивших мужество, героизм и воинское мастерство на полях сражений. А попробуйте назвать десяток комиссаров и политработников. Политрук Клочков? Скандально прославившиеся начальники политорганов Хрущев и Брежнев? Все? Не мало ли?

Отечественную войну большинство ныне живущих знают только по книгам. Но те политработники, которых пришлось видеть, с которыми довелось служить, вызывали чаще всего издевательские усмешки. Почему-то эти люди присвоили себе право говорить и оценивать все с позиций партии, хотя командиры, инженеры, работники штабов были такими же коммунистами, как они. Между тем политработники не вносили заметного вклада ни в учебно-боевой процесс, ни в подготовку кадров, ни в испытательскую работу, ни в повседневную деятельность войск.

Достаточно вспомнить последних политработников крупного ранга. Один из них – Дмитрий Антонович Волкогонов. Сначала он был хорошо известен как автор страстных антиимпериалистических, антизападных книг. А потом, когда Дмитрий Антонович стал генерал-полковником и претендовал на звание главного идеолога Вооруженных Сил, его антикоммунистические книги оказались не менее страстными. Такой вот коммунист-антикоммунист, сын некогда репрессированного «борца со сталинизмом».

Другой крупный политработник, один из последних представителей этой «почетной» профессии – Николай Андреевич Моисеев, тоже генерал-полковник. Он приехал в ГСВГ как член военного совета – начальник политуправления вместо убывшего на должность начальника Главного политического управления Алексея Дмитриевича Лизичева. После обходительного Алексея Дмитриевича он поражал всех грубостью, граничившей с хамством.

Моисеев не стесняясь матерился при женщинах, «тыкал» всем подряд, невзирая на возраст и пол, а оскорбить человека было для него удовольствием. Он ставил перед подчиненными невыполнимые задачи, а потом сурово спрашивал за их невыполнение.

Наблюдая столь неадекватные действия старшего политического руководителя, люди успокаивали себя: мол, зато делу предан – ради защиты страны и коммунистического строя ни перед чем не постоит. А как все вышло на самом деле? В августе 1991 года Моисеев был уже начальником политуправления сухопутных войск. Но пока главнокомандующий Варенников метался по стране, пытаясь спасти положение, член его военного совета будто куда-то пропал, зато позже объявился в коммерческих структурах. Как тут не вспомнить обязательную запись в личном деле каждого политработника: «Делу Коммунистической партии предан»?!

Отбросив все эмоции по поводу самовлюбленных, не выполнивших своей главной задачи политработников, можно констатировать: такое их поведение в критической для страны и армии ситуации было предопределено системно. Они не вписывались в структуру системы управления таким специфическим организмом, как Вооруженные Силы. Кем политработники были при принятом единоначалии? Если заместителями командиров, то какое право они имели контролировать действия своего прямого начальника и докладывать о них в вышестоящие политорганы? Если выполняли функции контроля, то как могли подчиняться контролируемому субъекту? Короче говоря, когда эти отделы распустили и превратили в службы по воспитательной работе, никто о них не сожалел.

Убогое зрелище представляли собой кадровые органы в эпоху разложения страны. О коррупции и семейственности в них ходили легенды, и не без основания. Вся их деятельность, планы по выдвижению кадров и формированию кадрового резерва были тайной за семью печатями. Допускались чудовищные диспропорции в начислении должностных окладов, обеспечении квартирами и присвоении званий офицерам разных категорий. К примеру, офицеры-испытатели Военно-воздушных сил обладали высочайшим профессиональным уровнем, образованием и специальной подготовкой, имели ученые степени, ордена и другие награды, многие из них рисковали жизнью во имя спасения других. Они ждали квартир годами, иногда десятилетиями, нередко уходили в запас майорами и получали ордена Красной Звезды посмертно. А места их службы располагались от Балхаша до Подмосковья.

Служившие в центре Москвы корреспонденты «Красной звезды» получали квартиру, как правило, через полгода после прибытия. Проблем с присвоением звания полковника тоже не возникало. А главный редактор Николай Иванович Макеев, давно забывший, как выглядит боевой самолет или танк, имевший всего 135 подчиненных в Москве и 22 – в округах и на флотах, был генерал-лейтенантом, увешанным орденами, его заместители – генерал-майорами. Гражданскому читателю напомню: в войсках генерал-лейтенант – командующий армией с личным составом в десятки тысяч человек, за жизнь, здоровье и боевую выучку которых он отвечает головой.

Что делали армейские командиры, как они воевали, знают все. Результаты нашей испытательской работы и сегодня летают по всему свету. Но кто назовет хоть одного послевоенного журналиста «Красной звезды», равного, скажем, Константину Симонову? Кто вспомнит хоть одну важную тему, поднятую газетой за послевоенные полвека? Между тем обеспечение столичных журналистов и многих их коллег из других служб было куда лучше, чем военных «из провинции», – то есть обратно пропорционально вкладу в дела страны и армии.

И такое наблюдалось повсеместно: столичные «паркетные» генералы и полковники получали квартиры, звания и высокие оклады, а офицеры на местах – бесконечные заботы, связанные с личным составом, боевой подготовкой, тыловым обеспечением, службой войск и многим другим. Естественно, кадровые органы стремились устроить «своих» и тех, кто дает взятки, поближе к центру, а всех остальных услать куда-нибудь в Читу.

Карикатурная обстановка, которая утвердилась в кадровой службе министерства обороны, была на руку тем, кто жаждал разрушить иммунную систему страны, ее главную силовую структуру. Это в некоторой степени объясняет, почему столь позорно повела себя часть вооруженных сил в 1991 и 1993 годах.

Однако были и более серьезные причины. Со времен Горбачева руководство страны решило, что армию следует использовать не по прямому ее назначению – для отражения внешних угроз, а в качестве неуклюжей замены профессионального полицейско-карательного аппарата. Во второй половине 80-х годов войска спешно вывели из всех районов, где они занимались своим делом, – от Афганистана до Центральной Европы. Зато повсеместно стали привлекать молодых, необученных солдат к выполнению обязанностей, к которым их не готовили.

Впервые Горбачев продемонстрировал танки на улицах Москвы во время съезда народных депутатов. Зачем они там появились, так и осталось неведомым. Чуть позже, в 1991 году, танки понадобились уже якобы для поддержки ГКЧП. Как-то мы спросили о смысле их ввода в город у человека, прошедшего через перипетии гражданского противостояния еще в Тбилиси, – у бывшего министра обороны России Игоря Николаевича Родионова. В 1991-м он был отстранен от командования войсками и возглавлял Академию генерального штаба. Вот что он ответил: «Смотрю я из окон своего кабинета на движущиеся к центру города танки Таманской дивизии и не могу понять, что они намерены здесь делать, в кого стрелять, что штурмовать? Я танкист по военной специальности, но не могу представить: что делать танку в городе в такой ситуации? Только быть объектом для провокации? Во всяком случае, будь я уже тогда министром обороны, танки в город вводить определенно не стал бы».

Вошедшие в столицу армейские части и сами не знали, что им делать. Нерешительно постояли они в оцеплении у Кремля, на Манежной площади, с удовольствием показывая «активистам демократии» пустые автоматные рожки – мол, у нас и патронов нет. Случайно раздавили трех ретивых поджигателей танков. В это время «политически продвинутые» коммунисты Грачев и Лебедь искали контакты с новой антикоммунистической властью. На этом и закончилась роль армии в защите конституционных основ государства.

Зато через два года Ельцин и тот же Грачев уже знали, зачем направили «по дорогам знакомым» танки к Белому дому. На этот раз нашлись выродки и среди офицеров, которые ничтоже сумняшеся шарахнули из танковых орудий по законно избранным народным депутатам, покрыв позором весь офицерский корпус страны.

Надо сказать, не вся армия повела себя так. Не только капитан Остапенко с десятком курсантов политического училища попытался прийти на помощь осажденному Верховному Совету. Были войсковые соединения, командные органы которых предложили депутатам выступить в их поддержку всей силой вверенных частей. Сперва Руслан Имранович Хасбулатов категорически отказался от военного пути разрешения ситуации, на что Сергей Николаевич Бабурин резонно заметил: если сейчас отказываешься, забудь навсегда о возможности применения силовых методов. Хасбулатов согласился привлечь войска, но только на неделю. А 2–4 октября, когда поддерживающих войск уже не было, обитатели Дома Советов все же прибегли к силовым методам – вспомним события на Смоленской площади, призыв Руцкого штурмовать «Останкино». (Без разведки, без охранения, без каких-либо средств обеспечения? И это делал военный, бывший командир полка, хотя бы и авиационного?!)

Эти события всем хорошо известны. Однако здесь было уместно напомнить о них, поскольку с того момента сокращенная в несколько раз, разоруженная и необученная армия стала постоянно использоваться в несвойственных ей полицейских карательных целях, к чему личный состав, конечно, не был готов. Отсюда неоправданные потери в двух чеченских войнах, для удобства юристов названных антитеррористическими операциями. Но если они антитеррористические, то при чем здесь армия с присущими ей методами и способами ведения боевых действий?

Столь подробный рассказ о российской армии второй половины XX века помещен для того, чтобы дать информацию к следующему выводу.

ВЫВОД СЕДЬМОЙ

После смерти Сталина одновременно с демонтажом коммунизма начался целенаправленный развал иммунной системы государства в лице армии и флота, КГБ и МВД. Армия перестала быть рабоче-крестьянской, народной не только по названию, но и по сути.

В развитии Вооруженных Сил еще при Хрущеве были допущены чудовищные диспропорции. Личный состав срочной службы столкнулся с казарменной уголовщиной, методы которой граничили с фашистскими. Офицеры оказались поражены теми же пороками, что и все общество, – торжеством личных интересов над общественными, карьеризмом, лицемерием, угодничеством перед старшими и жестокостью к подчиненным. Отрицательную роль в армии и на флоте сыграли партийно-политические органы, сковывавшие действия командиров и нарушавшие принципы единоначалия. Армию все чаще стали привлекать к выполнению несвойственных ей полицейских функций.

С началом 1990-х годов все эти негативные процессы многократно усилились. В результате современная российская армия не представляет серьезной угрозы внешним разрушителям нашего государства. Без системных радикальных мер положение выправлено быть не может. Не считать же, в самом деле, реформой шутовские преобразования, которые проводит абсолютно некомпетентная в военных вопросах группа Сердюкова!

Итак, иммунной системы у России не осталось. Страна все глубже погружается в структурный хаос. Кто в этом заинтересован? Здесь нет смысла называть конкретные имена. К чему рассуждать, кто больше виноват: Горбачев, Ельцин, Путин, Медведев, Буш или Обама? Фамилии могут меняться, но неизменным остается одно: главный системный фактор разрушения – власть денег над человеком как существом биологическим.

Что же это за зловещая сила, присущая обыкновенным бумажкам?

Парадокс восьмой: из формулы «деньги – товар – деньги'» выпал «товар», или От золотого тельца к бумажному идолу

Примерно полтора столетия назад марксизм попытался объяснить все беды мира частной собственностью на средства производства. Мол, именно она является источником эксплуатации человека человеком, зла и несправедливости. Казалось, отмени эту злосчастную собственность – и наступит рай на земле, именуемый коммунизмом. Соответственно, все люди на планете классифицировались именно по отношению к частной собственности. Если ты ею обладаешь – ты эксплуататор, паразит и кровопивец. Если же у тебя ее нет – ты угнетенный пролетарий, труженик, который непременно уже завтра отберет частную собственность у «паразитов», установит диктатуру пролетариата и начнет ускоренными темпами строить коммунизм, призрак которого бродит по Европе.

Разумеется, узость, схематичность такого мировоззрения всегда бросалась в глаза людям, умеющим наблюдать и размышлять. Даже сегодня любой из нас назовет имена многих собственников-меценатов, филантропов и гуманистов разных лет, подобных Третьяковым, Морозовым, Мамонтовым и пр., которые в духовном плане вполне могли называться коммунистами. Вместе с потомками известных текстильных фабрикантов Четвериковых нам довелось объехать бывшие владения их деда в Подмосковье. Удивительно, но до сих пор старожилы с ностальгией показывают и рассказывают, какие школы, храмы и дома построили для рабочих на свои средства эти «эксплуататоры», как сами собирали по окрестным деревням детей и бесплатно возили их в школы. Заболел рабочий – его отправляли в больницу за деньги хозяина; сдохла у работника корова или случился пожар – без всяких страховых взносов хозяин и денег на новую корову даст, и отстроиться поможет. А уж какое сукно на фабрике производили! Во всей Европе, включая Англию, товар был известным и желанным. Все закончилось, когда поселок ткачей получил название Свердловка, то есть сразу после Октябрьской революции. Собственников не стало, но не стало и собственности.

Есть и примеры иного рода. История не сохранила имен миллионов пролетариев и беднейших крестьян, умевших только пить, подворовывать и холуйствовать перед властями. Да, имен их никто не помнит, но последствия их дел, включая соучастие в крушении государства, известны хорошо. Этот человеческий материал, так сказать, элементная база системы, оказался негодным для великих целей.

Сама же частная собственность была ликвидирована в октябре 1917-го, на короткое время в небольших масштабах возродилась во времена нэпа, но к началу 30-х годов исчезла окончательно вместе с имуществом зажиточных и середняцких крестьянских хозяйств. Поначалу дела у советской власти шли хоть и с большим напряжением, но успешно. Порой даже триумфально. Нельзя не согласиться с Дмитрием Медведевым: «В прошлом веке ценой неимоверных усилий аграрная, фактически неграмотная страна была превращена в одну из самых влиятельных по тем временам индустриальных держав, которая лидировала в создании ряда передовых технологий того времени: космических, ракетных, ядерных». Однако к словам президентского послания надо было бы прибавить: страна не только неграмотная, но и разрушенная бесконечными войнами, неоднократно перенесшая жестокий голод и страшные эпидемии тифа, холеры, детских заболеваний.

И еще одно. Оценивая успехи и поражения страны на разных этапах истории, нынешние государственные лидеры совершенно забывают отметить, что давали обыкновенному человеку руководители страны на тех этапах и что хотят дать они сами. Несмотря на постоянное сопротивление внешних и внутренних врагов, а также на несовершенство имевшегося человеческого материала (все это вызывало необходимость применения насилия), Советский Союз за два десятилетия совершил социальное чудо. До революции страна была почти поголовно крестьянской с крайне низким уровнем механизации сельского хозяйства. Отсутствие техники компенсировалось трудовыми ресурсами – семьи были большими. В них насчитывалось по десять детей и больше. Правда, зрелого возраста достигали четыре-пять человек. Остальные умирали во время эпидемий, а выжившие погибали на фронтах гражданской и Великой Отечественной войн. Это было типично для России тех лет. Понятно, что в период от посевной до уборки урожая работа на земле требовала участия всех дееспособных членов семьи от рассвета до заката. Грамотой владели немногие. О комфорте, досуге, спорте, приличном костюме, не говоря уж о ванне с душем, и речи не было. Так и жили: работали, болели, уходили на войну.

И вдруг за какой-то десяток лет страна становится грамотной; уходят в прошлое оспа, дифтерия, холера; смерть грудного ребенка становится трагедией, а не правилом. Молодежь из деревни уходит в промышленность, в армию, в науку и искусство, а на селе появляются тракторы и комбайны. Об энтузиазме той поры много сказано, написано и показано. И причины у всенародной эйфории были весомые.

А потом была Великая Победа в самой страшной из войн, когда-либо развязанных на планете. Уже через два года после ее окончания экономика страны перешла на мирные рельсы. Отменялись продовольственные карточки, проводилась денежная реформа, возвращавшиеся фронтовики занимали рабочие места на стремительно возрождавшихся заводах и фабриках, садились за школьные парты, поступали в вузы, чтобы, доучившись, соответствовать требованиям научно-технического прогресса. Советский Союз располагал самой мощной армией в мире. На американский атомный вызов в 1949 году был дан ответ в виде советской атомной бомбы, а четыре года спустя у нас появляется самое мощное в мире водородное оружие.

Из единственной страны, ставящей целью построение коммунизма, СССР превращается в лидера мировой социалистической системы. Дружественные отношения устанавливаются с развивающимися странами, ставшими на путь антиколониальной национально-освободительной борьбы. Казалось, старый мир трещит по швам, а нам, наоборот, ничего не грозит – социализм в Советском Союзе «победил полностью и окончательно».

Но вдруг умирает Сталин, и без всякой видимой причины начинается разворот на 180 градусов. Страна с самым передовым общественно-политическим строем круто поворачивает в сторону уже изживавшего себя «архаического» мироустройства. В 1953 году большинство искренне оплакивали кончину вождя. Люди будто чувствовали – а наверное, и впрямь чувствовали, народ не обманешь, – что за смертью одного человека грядет всеобщая катастрофа, крушение надежд на лучшее будущее, крах первого в мире социалистического государства.

Почему же кончина одного, пусть и великого, человека привела к мировой катастрофе? Ведь марксизм трактовал роль личности в истории совсем иначе. Представляется, все дело в узости марксистского взгляда на историю. Теорию необходимо было творчески развивать, но по разным причинам этого сделано не было. К середине XX века марксизм устарел, как всякое учение, превращенное в догму усилиями его адептов. То, что казалось справедливым в середине XIX века, выглядело по-другому спустя столетие. Частная собственность на средства производства была не причиной, а лишь следствием системы эксплуатации человека человеком. В последнее время производство как таковое и вовсе перестало интересовать мировую элиту. Власть ей дают уже не физическая сила и не расширенное производство товаров для удовлетворения естественных потребностей людей по формуле «товар – деньги – товар с прибавкой». Не работает уже и формула монополистического движения капитала «деньги – товар – деньги с прибылью», потому что товар стал полностью исключаться из механизма эксплуатации и властвования. Не случайно крупные производства перенесены в страны третьего мира с дешевой рабочей силой, что подрывает их экологию и сокращает запасы сырья. В конце концов, в СССР частная собственность на средства производства была вообще исключена. Но оставалось нечто более важное в системе порабощения человека. Что же это такое?

Об опасности нового явления убедительнее всего говорили, к сожалению, не марксисты. Пожалуй, первым поднял тревогу Генри Форд. Да и потом обличением тайного мирового правительства занимались в основном американцы, особенно известный миллионер, экономист, философ, кандидат в президенты США Линдон Ларуш. Печально, но его работы были известны у нас немногим. А ведь именно показанный им непреодолимый разрыв между реальной и финансовой экономикой с его катастрофическими последствиями для человечества объясняет причины многих животрепещущих проблем современности, в том числе позволяет ответить на вопрос о происхождении и прогнозах развития нынешнего системного кризиса. Об этом мы еще поговорим. Пока же отметим, что на смену формуле «деньги – товар – деньги'» пришла другая: «власть – деньги – власть'». Особенно это характерно для России, с коррупцией в которой грозится начать войну президент. Неясно только, как он будет это делать в системе, основанной на коррупции. Да еще в стране, где о расширенном воспроизводстве и речи быть не может – нам бы сохранить то, что осталось. Так что у нас может работать только последняя формула. Для двух первых нет главного члена – товара, который в России не производится и, судя по посланию президента Федеральному Собранию, в обозримом будущем производиться не будет.

Частная собственность на средства производства в СССР была исключена, но для победы нового строя она оказалась лишь второстепенным фактором. Главная причина того, что строители коммунизма потерпели поражение, – сохранившаяся финансовая система. А влившись в конце 1980-х в мировую финансовую систему, она переняла от нее отношения, навязанные западной элитой человечеству. Следствиями стали многие негативные явления, о которых советские люди раньше знали только из книг и фильмов, посвященных жизни в царстве капитала.

Следствие первое: люди гибнут за металл

Сначала первобытные люди потребляли то, что могли раздобыть сами. Потом, когда у них наметились успехи в охоте и собирательстве, а позже – в земледелии и иногда появлялись излишки некоторых необходимых вещей и недостаток других продуктов, возникло первое, как сказали бы сейчас, товародвижение. Это был натуральный обмен, аналогичный тому, который в 90-х годах прошлого века в России назывался бартером. Постепенно товаров становилось больше, а их ассортимент расширялся. Все труднее было установить меру при обмене мяса убитого животного на орудие труда, а его, в свою очередь, – на домашний скот или зерно, которое опять же обменивалось на шкуры для изготовления одежды. Нужен был какой-то эквивалент.

Он нашелся не сразу. Люди пробовали использовать в качестве универсального товара для обмена и обработанные камни, и слоновую кость, и меха. В конце концов остановились на драгоценных металлах – золоте и серебре. Они стали мерилом всего – роскоши, власти, военной силы, процветания появившихся к тому времени государств. Тогда золотые монеты и слитки еще не были тем, чем являются деньги теперь. Но не случайно в опере, поставленной по мотивам бессмертного «Фауста» Гете, соседствуют строки «Сатана там правит бал» и «Люди гибнут за металл». Нет нужды напоминать обо всех трагедиях, испытанных человечеством в борьбе за злато. Они хорошо известны. Однако по силе дьявольского воздействия на общество золоту было далеко до современных денег и ценных бумаг. Оно было хоть и специфическим, но товаром. Нет, этот товар не удовлетворял первоочередных потребностей организма. Но в качестве материала для изготовления украшений и других предметов роскоши был весьма популярен. Кроме того, сама природа редких драгоценных металлов ограничивала наращивание их добычи и интенсификацию обращения. Тем временем количество товаров росло гораздо стремительнее, чем увеличение объемов золота, необходимого для обслуживания товарооборота. Это создавало серьезные проблемы для тех, кто обладал запасами желтого металла. Но выход из положения был найден.

Отыскался он, как и многое другое, в Китае, на родине бумаги, где в 812 году нашей эры появились бумажные деньги. Европа отреагировала на новшество, как обычно, с опозданием почти в тысячу лет. Первый в мире массовый выпуск банкнот был осуществлен в Стокгольме в 1661 году, а Россия выпустила ассигнации спустя еще столетие – при Екатерине II, в 1769 году. Вряд ли кто-то мог предположить тогда, какую трагическую роль сыграют бумажные деньги в истории человечества. Тем более никто не мог представить, что извечная российская консервативность на сей раз на целый век задержала проникновение в страну заразы, именуемой мировой финансовой системой. Еще большее отставание наблюдалось у нас в развитии капиталистического способа производства, интересы которого и должны были обслуживать новые средства платежа. Впрочем, пройдет пара столетий, и эти самые «обслуживающие средства» докажут, что они в силах не только управлять производством, но и уничтожить его.

Обладатели денег и власти очень скоро осознали, что банкноты и другие ценные бумаги предоставляют им принципиально новые возможности. Теперь средства платежа не нужно добывать изнурительным трудом на золотых копях: достаточно включить печатный станок – и денег будет сколько пожелаешь. Первоначально те, кто имел такую возможность, еще сдерживали свои аппетиты, опасаясь дестабилизации экономики, инфляции, необходимости дефляции и пр. Вплоть до середины XX века государства брали на себя обязательства по золотому паритету своей валюты. Объем денежной массы должен был оставаться сбалансированным с золотым запасом государства. Ни один дополнительный рубль не мог быть отпечатан, если под его обеспечение не добыто определенное количество золота. Какое? Это указывалось на купюре.

Но к середине XX века большинство стран отказалось от золотого паритета. Теперь должен был обеспечиваться баланс товарно-денежной массы. То есть, чтобы запустить в обращение определенное количество новых банкнот, необходимо было выпустить товары стоимостью, равной дополнительной денежной эмиссии. Легко ли это проконтролировать? Конечно, нет. Контроль количества выпускаемой денежной массы стал, по сути, делом совести владельцев печатного станка (например, в США это Федеральная резервная система). Долго ли удерживались финансовые магнаты от соблазна выпустить ничем не обеспеченные денежные купюры? История показала, что нет. И международная обстановка способствовала этому. Вторая мировая, а затем череда бесконечных локальных войн требовали огромных расходов, не связанных с удовлетворением потребностей людей. Потом наступил период безумной гонки вооружений, не знавшей иных пределов, кроме аппетитов военно-промышленных комплексов. И опять колоссальные расходы, не связанные с жизнеобеспечением граждан. Но кто будет платить за бомбы и подводные лодки, ненужные обыкновенным людям в повседневной жизни? Разумеется, госбюджеты. А кто принимает решения о выделении средств? Все та же мировая властная элита, которая стала еще и финансовой и которая сама организовывала гонку вооружений – процесс практически бесконечный.

Итак, надо было платить за гонку вооружений, обеспечивать поступления в бюджет, оплачивать непроизводительный труд миллионов работников, не связанный с удовлетворением жизненных потребностей людей. Где найти деньги? Нет ничего проще: взять в долг, а для обеспечения и погашения кредитов включить печатный станок. Поскольку и внутренние, и внешние долги даже ведущих капиталистических стран росли в геометрической прогрессии, печатный станок включался все чаще. Никого уже не пугали инфляция, неплатежи и полные дефолты. Никого не пугал и неизбежный при таком подходе системный кризис, свидетелями и участниками которого мы сегодня являемся и окончания которого не предвидится, несмотря на обнадеживающие заявления А. Кудрина. Ведь правящая элита осознала, что деньги обеспечивают власть над миром, а власть – новые деньги. Заработала новая формула денежного обмена: «власть – деньги – еще бо́льшая власть» (уже без товара).

Следствие второе: финансовая экономика – в свободном полете

Раздувшаяся до непомерных масштабов финансовая экономика ушла в отрыв от реальной, физической экономики, производящей товары для удовлетворения нормальных жизненных потребностей человека: пищу, одежду, жилье, медикаменты, транспорт и т. п. Зачем тратить энергию и усилия на создание материальных ценностей, когда можно приумножать богатство и власть, занимаясь только одним – всемирной игрой в бумажки, называемые деньгами, акциями, государственными казначейскими обязательствами и прочей макулатурой? В начале XX века Ленин утверждал, что придет время, когда из золота будут строить общественные уборные (видимо, подразумевалось, что бумажные деньги станут использоваться в качестве обоев для подобных учреждений). Пока не получилось. Практика показала, что путь, нащупанный нынешними властителями мира, гораздо эффективнее.

В самом деле, можно не производить ничего полезного и безраздельно властвовать над теми, кто создает общественные блага. На заре человечества власть добывалась в сражениях, ее добивался самый сильный и отважный. Затем у потомков героев появился еще один рычаг управления большинством – собственность, богатство, добытое их предками, возможность собирать оброки и барщину за право работать на земле, принадлежащей им «по праву», нанимать наемных работников и повелевать ими. Все это было хорошо, но до поры до времени. Та первоначальная собственность, а вместе с ней и власть, имела естественные пределы. Можно было иметь 200 тысяч крепостных крестьян, подобно графу Шереметеву, или 40 тысяч наемных работников, как на заводах Форда. Можно было забить несколько амбаров оброчной пшеницей или засыпать в хранилища сотни тонн картофеля. Но зачем? Что делать с таким количеством материальных продуктов? Все не проешь, не продашь, да и сгниет, в конце концов. Немало хлопот и с наемными работниками. И вообще, пусть их хоть десятки тысяч, но повелевать хотелось миллионами, всем миром!

Вот тут и приходит на помощь финансовый капитал: денег может быть безгранично много. Уже сегодня журнал «Форбс» публикует огромные списки долларовых миллиардеров, которые включают и наших соотечественников. Им остается заботиться только о том, чтобы в деньгах всегда была потребность, чтобы спросом пользовалась именно та валюта, которой они располагают, и чтобы она не слишком обесценивалась.

Можно гипотетически представить, что человечество вмиг отказывается от денег, от финансовой экономики и находит другой способ обеспечения товарооборота. Настает конец богатству и власти нынешних хозяев мира.

Вы скажете, это невероятно. Почему же? У Советского Союза был такой опыт – опыт выхода из-под власти «денежного мешка», отделения от мировой финансовой системы и внедрения принципиально новой системы распределения товаров, необходимых для обеспечения нормальной жизнедеятельности. И первый этап эксперимента удался. Мало того, при жизни Сталина данный опыт становился все более притягательным для других народов. Вот что более всего, а отнюдь не советские ядерные бомбы и межконтинентальные баллистические ракеты, пугало мировую элиту. Угроза нависла над самой основой их, по сути дела, преступной власти. А за это следовало сражаться насмерть. Не завершилась еще Вторая мировая война, а бывшие союзники со всех сторон обрушились на главных «виновников» Победы – на Советский Союз. Тут можно вспомнить и бесконечные демарши Трумэна, и фултоновскую речь Черчилля, и программу Даллеса по развалу СССР и многое другое.

Убедившись, что в открытом силовом столкновении Советский Союз не победить, лидеры западного мира решили прибегнуть к более изощренным и соответствующим времени методам – к информационно-психологической войне. Почему за полвека им удалось достичь своих целей и почему мы оказались не готовы к такому повороту? Речь об этом пойдет в следующей главе. А пока приходится признать: мировая финансовая система продлила свое существование, она же привела мир к системному кризису, который сам собой не прекратится.

К каким ухищрениям следует прибегать, чтобы люди не переставали нуждаться в деньгах, даже удовлетворив свои основные потребности? Во-первых, там, где это возможно, надо создать дефицит, а соответственно, и рост цен. Во-вторых, нужно лишить людей материальной основы, необходимой для удовлетворения главных жизненных интересов: ограничить доступ народа к первостепенным природным ресурсам – земле, воде, а со временем, если удастся, и воздуху, сделать недоступным жилище. Нужно, чтобы за все эти дары природы люди платили деньги, получить которые можно, только идя в услужение к новоявленным хозяевам мира – представителям финансового капитала.

В России данный вопрос решается виртуозно. Иначе как можно объяснить, что в стране с самой обширной территорией в мире цена одной сотки достигает сотен тысяч долларов? Именно такой она была в Подмосковье накануне кризиса. Технология простая: надо объявить землю частной собственностью, ввести всевозможные ограничения на пользование ею (не для всех), дать скупить земли (не для продуктивного использования, а для спекуляции) «денежным мешкам», оставить свой куш для распределения (не бесплатного, разумеется) чиновникам – и вот уже денежный поток полился куда надо. Не беда, что при этом пострадают не только земли промышленного и сельскохозяйственного использования, но и лесные угодья, заповедники и пр. Нынешние «успешные менеджеры» не собираются развивать ни промышленность, ни сельское хозяйство – они вообще не планируют жить на российской земле.

Еще любопытнее положение с искусственным дефицитом недвижимости в Москве. Проезжие части дорог забиты стоящим транспортом, автомобили заполнили не только дворы, но и тротуары, не подпуская к подъездам ни пожарных, ни скорую помощь. Строители втыкают новые высотки прямо посреди детских площадок, впритык к старым домам. Проекты перехватывающих парковок и народных гаражей (последние стоят дороже, чем иномарки класса люкс) не действуют из-за нехватки земли. Между тем в спальных районах типа Ясенево пустуют многокилометровые пространства, покрытые лишь газонной травой, а все попытки инициативных групп организовать на них хотя бы дешевые охраняемые открытые стоянки натыкаются на отповедь властей: «Эти земли принадлежат жене Лужкова Батуриной, а она никакого строительства не дозволяет и сама не строит». Вот вам профессиональный секрет «успешного предпринимателя».