Пандемоний

— Шуг номер пять, — уточнил я.

Я изложил брату укороченную версию истории, которую мне только что поведал Тоби. В двадцатых годах городок Гармония-Лейк был популярным местом по трассе Нью-Йорк — Монреаль. Отели, бензоколонки, водные источники. Здесь даже рыбачил сам Оливер Харди. Когда в 1925 году здесь заметили первого Шугарата, нечеткие фотоснимки и восторженные газетные статьи добавили еще больше популярности этому местечку. Кому-то пришла в голову идея плавать в озере, воображая себя Шугом, и какое-то время спустя стали проводиться ежегодные фестивали Шуга, с фейерверками, потешными конкурсами и регатой. Однако в пятидесятых годах была проложена новая автострада, которая прошла западнее городка, и здесь стали бывать только те, кому хотелось увидеть необычного пловца.

Туристы сюда все-таки приезжают, правда, в малом количестве — адрес местного музея имеется в Интернете, с гордостью сообщил мне Тоби, однако больше всего доходов приносят заезжие рыболовы.

— Так что же дает роль Шуга? — с невозмутимым выражением лица поинтересовался Лью. — То есть я имею в виду, вы плаваете в пятидесятиградусной воде…

— Нет-нет, — запротестовал Тоби. — Сейчас температура воды сорок восемь градусов. Но мне приходилось залезать и в более холодную. Я нормально переношу холод, у меня имеется жировая прослойка.

— Разумеется. Но все же… плавать по озеру и до смерти пугать людей. Такую работенку явно не назовешь прибыльной и полноценной.

Тоби смерил его внимательным взглядом. Я поднял руку, собравшись что-то сказать.

— Кроме того, я устраиваю вечеринки для детей.

Я истерически хохотнул. Лью кивнул, сохраняя на лице прежнюю невозмутимость. Огромный младенец стянул очки со лба на глаза.

— Кроме того, кто-то же должен этим заниматься. Пока существует Гармония-Лейк, в озере обязательно будет Шуг.

Он зашлепал босыми ногами к краю мостков, остановился и оглянулся через плечо. Его голова была похожа на астероид на шее, состоявшей из складок жира.

— Рекомендую вам попробовать у Луизы блинчики с припеком из грецкого ореха.

С этими словами Тоби нырнул в воду. Мы немного подождали, но он больше не всплыл. Тогда мы зашагали обратно к берегу. Плотное одеяло тумана превратилось в редкие струйки. Гармония-Лейк оказался местом гораздо более внушительным, чем нам показалось ночью. Противоположный берег был плохо различим из-за бившего прямо в глаза солнца. Я понял, что с трудом представляю себе истинные очертания озера. Слева и справа береговая линия то появлялась, то исчезала, следуя за узкими зазубренными полосками земли. Разрывы между этими полосками скрывали все — от мелких бухточек до обширных пространств воды.

Мы с Лью несколько минут любовались пейзажем. Затем пошли обратно, то и дело оглядываясь, желая не пропустить мгновение, когда из нее вынырнет отважный купальщик. Выйдя на берег, мы остановились и стояли довольно долго. Сначала восемь минут, затем десять. Он больше не появился на поверхности воды.

— Ты уверена, что это был он? — спросил Лью.

Он пытался расхаживать из стороны в сторону, но короткий провод платного телефона не давал такой возможности. Его сотовый по-прежнему не мог поймать сигнал.

Я наколол вилкой очередную стопку блинов из трех штук и обмакнул в сироп. Первичный голод я утолил еще пятнадцать минут назад. Теперь я был сыт, накормлен, напичкан едой… но не мог удержаться от очередной порции. Кофе здесь был ужасный, бекон не представлял собой ничего особого, а вот блинчики представлялись воплощением мечты детства.

— Ты позвонила в полицию? — спросил Лью и, бросив на меня взгляд, отвернулся. — Мне кажется, тебе следует обратиться в полицию.

Я наколол блины на вилку, сунул в рот, проглотил. Луиза, старая леди с внешностью птенца кондора, подлила мне кофе, демонстративно не обращая внимания на моего брата, который производил жуткий шум.

Лью осторожно положил трубку на рычаг. К столу он вернулся не сразу. Он зашел в магазинчик сувениров, постоял там и только после этого подошел к нам. Брат перегнулся через стол и произнес, обращаясь к солонке и перечнице:

— Он сидит в микроавтобусе возле нашего дома.

Мне не нужно было уточнять, кого он имеет в виду.

— Микроавтобус припаркован на нашей улице, — продолжил Лью. — Амра проходила мимо него по пути на работу и увидела, что он сидит внутри. Он уже преследует ее.

— Он все еще там?

— Амра позвонила в полицию, но когда копы подъехали, автобуса возле дома не было.

Сейчас Лью разглядывал клетчатую клеенку.

Я поспешил заверить его, что Бертрам совершенно безвреден и пугается собственной тени.

— Это неприемлемо, Дэл.

— Хорошо, — согласился я.

— Ты уверен?

— Уверен!

Я неуклюже поднялся, чувствуя, как в глубины моего желудка ухнул едва ли не фунт вредоносных углеводов. После чего принялся перебирать содержимое бумажника и вскоре нашел квитанцию из банкомата, на которой записал телефонный номер Бертрама, когда тот стал названивать в дом моей матери. Телефонная кредитка была здесь же, но я не знал, сколько минут на ней осталось и с какой стати я должен тратить собственные деньги. В результате я сделал звонок за счет абонента на том конце линии.

Раздался всего один гудок, затем наступила пауза, как будто кто-то сообщил оператору, что принимает мой звонок.

— Боже, неужели это ты, Дэл? — услышал я голос Бертрама, как только в трубке раздался щелчок, означавший, что связь с его дешевым мобильником установлена. Его голос звучал странно — мы с ним никогда раньше не разговаривали по телефону, — но я сразу узнал его. — Где ты?

Отвечать на этот вопрос не следовало, иначе завтра утром он уже стучался бы в дверь моего домика.

— Чем занимаешься, Бертрам? Какого черта тебя занесло в Чикаго?

В больнице он имел привычку горбиться над телефоном на медицинском посту: низенький белый мужчинка, лысоватый, с жиденькой блондинистой челкой, пухлый, правда, с тощими ножками. Каждый телефонный звонок он обставлял как загадочное, многозначительное явление глобального масштаба. Такого понятия, как пустячный разговор, для Бертрама просто не существовало.

Но сейчас он не в психиатрической клинике в Форт-Моргане, а в микроавтобусе в Чикаго.

— Нам с тобой срочно нужно поговорить, — безапелляционным тоном заявил Бертрам. — Конфиденциально.

— Сомневаюсь, что такой разговор у нас получится. Я смогу перезвонить тебе через пару дней, а пока нужно, чтобы ты…

— Ты просто не представляешь себе, насколько это важно, — гнул свою линию мой собеседник. — Я рассказал нашему старшему о твоей… э-э-э… ситуации. Этот человек — я не могу назвать тебе его имя по телефону — сильно заинтересован во встрече с тобой. У него есть решение проблемы, некая разновидность процедуры, которая позволит тебе освободиться от твоей…

— Ситуации.

— Именно! Я слышу по голосу, что мы с тобой прекрасно понимаем друг друга.

Понимаем друг друга?

Сейчас я думал лишь о том, что Бертрам обмолвился, что у него есть старший. Командир. Командир «Лиги людей».

— Это намного серьезнее, чем ты себе представляешь, — продолжил Бертрам. — С твоей помощью мы сумеем изменить мир.

Господи, да ведь Лью прав. Бертрам и все его соратники по «Лиге людей» считают, что я могу стать «брандмауэром», который оградит человечество от слэнов.

— Дэл, скажи, где ты, и мы быстро приедем.

— Бертрам, если речь идет о…

— Не называй меня по имени! — запаниковал больничный знакомец. — Заклинаю всем святым. Ты понятия не имеешь, насколько велики их возможности сканирования звонков. В 2004 году…

— Бертрам!

— Один солдат в Сринагаре…

— Бертрам, мне нужно, чтобы ты сосредоточился.

— Сосредоточился? — с явной обидой переспросил мой собеседник и громко вздохнул в трубку. Я представил себе, как он в эту минуту буквально сложился вдвое и прижимает к щеке сотовый телефон. — Да я сейчас сосредоточен больше, чем когда-либо в моей жизни.

Я отошел от телефона, покачивая головой, и обернулся, услышав чьи-то шаги. В переднюю дверь вошла мать Мариэтта О'Коннел.

Она была в серебристой нейлоновой куртке с вышивкой, застегнутой на молнию до подбородка. Бросив взгляд в нашу сторону, Мариэтта прошла в левую комнату, где стояла конторка.

Я услышал, как она остановилась.

— Давай с тобой договоримся, — быстро заговорил я в трубку. — Не звони моей матери. Не звони брату и невестке. И ни при каких обстоятельствах не приближайся к их дому. Если они еще раз увидят тебя, то позвонят в полицию. Ты меня понял?

Мариэтта О'Коннел обернулась. У нее было хмурое выражение лица, глаза недовольно прищурены.

— Дэл, я просто пытаюсь… — продолжал жарко дышать в трубку Бертрам.

Я со стуком опустил трубку на рычаг — новомодные сотовые телефоны такой возможности не дают — и увидел, что О'Коннел направляется к нам.

— Какого черта вы здесь делаете? — резко спросила она.

Лью продолжал сидеть за столом и даже не пошевелился. Трус.

— Нам обязательно нужно поговорить, — произнес я и в следующую секунду оказался на полу.

Лью успел только охнуть.

— Может, кто-нибудь даст мне салфетку? — поинтересовался я спустя несколько секунд.

Из кухни вышла Луиза с кофейником в руке и застыла на месте.

Мариэтта О'Коннел резко отвернулась, потряхивая рукой. Она, должно быть, оцарапала костяшки пальцев о мои зубы.

Лью вытащил стопку салфеток из хромированной подставки и бросил мне на колени. Я осторожно прижал салфетку к разбитой нижней губе. Вставать я не торопился.

— Что вы с ней сделали? — потребовала ответа Луиза.

Мариэтта О'Коннел снова развернулась и посмотрела на нас.

— Кто вы такой? — спросила она у моего брата.

Лью поднял руки в примирительном жесте.

— Я водитель.

— Тогда вы знаете дорогу обратно, — отозвалась О'Коннел.

Не сводя взгляда с Лью, она выразительно посмотрела на меня и в пророческом жесте подняла руку, мол, да постигнет тебя гнев Божий. Я насмотрелся таких жестов в сумасшедшем доме, однако у Мариэтты он получился вполне естественно.

— Я же сказала еще в Чикаго, — напомнила она, — я не могу вам помочь. Вы в детстве были травмированы демоном? Тогда найдите себе терапевта. Вы не имеете права приезжать в мой город и тревожить и оскорблять меня и моих друзей. Возвращайтесь домой, мистер Пирс.

Я осторожно отнял салфетку ото рта и принялся изучать ярко-красное пятно. Разбитая губа по-прежнему саднила. Я смотрел на О'Коннел до тех пор, пока она не опустила руку.

— Похоже, в отношении вас Тоби ошибся.

— Кто? — спросила потрясенная Луиза.

— Как там его, Шугарат, кажется? Гигантских размеров парень, который плавает по озеру.

— Тоби с вами разговаривал? — не поверила Луиза.

— Тоби не любит разговаривать с людьми, — добавила Мариэтта О'Коннел.

— Тем не менее со мной он поболтал. Славный парень. Жаль, что он не подсказал мне, как найти к вам подход. — Чувствуя, как из губы сочится теплая струйка крови, я плотнее прижал к ней салфетку. — По его словам, вы непременно поможете мне. Мол, если кто и поможет, то только вы.

— Я больше этим не занимаюсь, — заявила О'Коннел.

Луиза выжидающе поглядывала то на меня, то на Мариэтту.

* * *

Мы подождали «тойоту» матери Мариэтты на шоссе. Серые пятна грунтовки покрывали ее некогда голубой пикап как сыпь некоего жуткого тропического заболевания. В нескольких милях севернее мотеля О'Коннел свернула на разбитый проселок. Ощущение такое, будто эта грунтовая дорога побывала под обстрелом артиллерии. В отдельных местах выбоины были глубже, чем позволяла проехать подвеска «ауди». Лью приходилось отчаянно маневрировать, чтобы не угодить в очередную колдобину.

Мариэтта О'Коннел мгновенно оставила нас позади, и когда мы в следующий раз увидели ее пикап, тот стоял на каком-то грязноватом пустыре. С одной его стороны виднелся крутой обрыв, внизу раскинулся городок Гармония-Лейк. На другой стороне пустыря высилось нагромождение приземистых обветшавших сооружений. Возможно, это даже был целый комплекс строений. В центре находилось нечто вроде старого трейлера, который со временем оброс несколькими новыми комнатками, парой крылечек, верандой, двумя сараями без фасадной стенки и многочисленными навесами из дранки, фанеры и ржавого листового металла. Крытые проходы — зеленая пластиковая крыша и корявый пол из кривой вагонки — соединяли трейлер со сложенной из плексигласа теплицей и двумя гаражами. Дверь одного гаража была открыта, на полу лежала старая лодка-понтон, заваленная до самого потолка всевозможным железным хламом.

Мы с Лью осторожно прошли по грязной тропинке и приблизились к крыльцу. Дверь для нас оставили открытой. Рядом с дверным косяком висела коряга-кальмар, такая же, как и в мотеле. Стена под ней была покрыта какими-то пятнами. Веранда сверкала от рыбьей чешуи, как будто хозяйка дома вывалила на нее весь дневной улов. Во взгляде Лью я прочитал ужас.

Я постучал по дверному косяку, чтобы привлечь внимание, и увидел, что О'Коннел расхаживает по комнате.

— Снимайте обувь и проходите! — крикнула она.

— Что это за деревянные скульптуры, народное творчество? — поинтересовался я. — В мотеле я их тоже видел.

Мариэтта не ответила. Передняя комната была вытянутой, с низким потолком. Деревянные стены металлическими уголками крепились к боку трейлера. Вдоль них тянулись почти до самого потолка полки с книгами. Свободное от книг пространство занимали две массивные звуковые колонки. Точно такие у меня были, когда я учился в школе. Здесь же стоял миниатюрный дешевенький электроорган — их обычно покупают для десятилетних детишек, которые только начинают учиться музыке. Я заметил также помещенную в рамку фотографию папы римского. Самый большой просвет между книжными полками занимала кирпичная платформа, на которой стояла чугунная печка. Книги хранились подальше от печки и большой трубы, выведенной наружу через потолок. Впечатление было такое, будто в любое мгновение это убогое жилище может загореться к чертовой бабушке.

Вокруг печки были расставлены четыре старых, но уютных на вид кресла, обтянутых коричнево-оранжевой тканью. На полу ковер, купленный, пожалуй, году в 1974-м. Лью принюхался и, уловив запах пыли, потер кончик носа. Мебельные клещи, а их здесь наверняка целая армия, наверное, уже в предвкушении щелкали челюстями.

Меня почему-то привлекла фотография понтифика, и я, чтобы лучше разглядеть ее, подошел ближе. Это был папа Иоанн Павел II. Снимок когда-то порвали на мелкие клочки, а затем аккуратно склеили снова.

Мариэтта вышла через похожую на люк дверь в боку трейлера. Я почему-то ожидал, что хозяйка предложит нам чаю, однако в руках у нее была лишь пачка сигарет. Куртку она сняла. На ней была выцветшая черная футболка с надписью «Тонтон-макут». Наверное, название группы, о которой я не слыхивал. На шее я заметил серебряный крестик.

Я впервые видел мать Мариэтту без просторной сутаны или подобного одеяния, скрывавшего ее истинные формы. Никак не удавалось определить ее возраст. Тридцать пять? Сорок два? Она была невысока и довольно миниатюрного телосложения. Впрочем, грудь у Мариэтты имелась.

— Садитесь, — предложила она.