Пандемоний

Лью припарковал машину под стеклянным козырьком здания и включил сигнальные фары. Посмотрел сначала на Амру, потом на меня.

— Мне пойти вместе с тобой?

— Нет, я сейчас вернусь.

Пока мы ехали, телефон Лью звонил трижды, и хотя он оставил звонки без ответа, было видно, что он раздражен. Потому что в данную минуту Лью был Большой Босс. Амра тоже была Босс. И то, что оба отпросились с работы, чтобы выручить меня, лишь прибавляло мне унижения.

— Я зайду внутрь, — заявила Амра и вышла из автомобиля. — Тем более что сзади совсем мало места. Лью, дай ему свою куртку.

Черт, моя рубашка! Я продел забинтованные руки в рукава его куртки для гольфа. Рукава заканчивались резинкой, и я от боли стиснул зубы, пока проталкивал мумифицированные конечности в узкое отверстие. Амра застегнула на мне молнию.

Мы с ней под руку подошли к стойке. В дверях подсобки, стоя к нам спиной, столпились три клерка. Похоже, они разговаривали с кем-то, кто сидел внутри. Говорили они негромко, поэтому слов слышно не было, однако сам разговор, судя по всему, имел оживленный характер.

Я простоял у стойки как минимум минуту в надежде на то, что на нас обратят внимание. Руки я держал по швам, чтобы не были заметны бинты. В фойе было зябко, и я даже несколько раз поежился. С каждой секундой мне становилось все более и более муторно.

Амра не выдержала первой.

— Извините, — громко произнесла она. — Кто-то может уделить нам внимание?

Высокая темнокожая женщина с видимой неохотой отделилась от компании клерков.

— Вы выезжаете? — спросила она, даже толком не посмотрев на нас.

Судя по всему, мысли ее по-прежнему были в служебном помещении.

— Привет! — подал голос я. Кстати, сам голос был какой-то скрипучий, а изо рта — я был в этом уверен на все сто — несло помойкой. — Видите ли, вчера вечером…

Что вчера вечером? Я устроил погром в номере? Набил морду нескольким охранникам и в конечном итоге попал в каталажку? Но мне действительно нужна моя сумка, которую я оставил тут у вас. Черт, даже если она у них, вряд ли они согласятся ее мне отдать. Интересно, сколько тысяч долларов я им должен?

Но тут снова заговорила Амра:

— Прошлой ночью, когда мы выехали из отеля, мы забыли в номере сумку.

Я посмотрел на нее. «Мы». Как трогательно.

— В каком номере? — уточнила дежурная за стойкой.

Амра посмотрела на меня. Я растерялся, затем сделал вид, что забыл.

— Кажется, на тридцатом этаже. В три тысячи пятнадцатом, если мне не изменяет память.

Дежурная пробежала пальцами по клавиатуре компьютера, спрятанного под стойкой с ее стороны, затем пристально посмотрела на экран. Неожиданно выражение ее лица сделалось каменным. Мне не было видно, на что она там уставилась. Впрочем, угадайте с первого раза.

— Дэлакорт Пирс? — спросила дежурная.

Я кивнул, чувствуя, как внутри у меня кишки скрутились в тугой узел.

— Вы не могли бы немного подождать? Управляющий хотел обсудить с вами счет за номер.

Это была не просьба, а приказ.

Дежурная подошла к двери в служебное помещение и сунула туда голову, отодвинув в стороны двух других клерков.

Стена по ту сторону стойки излучала свечение. Я бросил взгляд через плечо и тотчас застыл как вкопанный, несмотря на пронзительную головную боль. На улице рядом со входом в отель, сверкая мигалкой, остановилась полицейская машина, а вслед за ней «скорая помощь». Фойе тотчас запульсировало красно-синим светом.

— Дэл!

Амра положила руку мне на влажную шею. Я чувствовал, как по спине стекает пот. Наконец я смог дать определение тому чувству, что нарастало во мне с того самого момента, когда я проснулся: страх. Накануне вечером случилось что-то страшное.

— Доктор Рам? — прошептал я.

— Что?

Через фойе, в сопровождении четверых полицейских, катя каталку, прошествовали два санитара. Все, кто в данную минуту находился в фойе, отступили в сторону и застыли как вкопанные. Будь на месте людей машины, они бы съехали на обочину.

В нескольких ярдах от меня открылась стена — вернее, дверь, замаскированная под кусок обшивки, — и из нее вышел невысокий седой мужчина с аккуратной стрижкой, а вслед за ним два служащих отеля в синей форме. Они перехватили полицейских и санитаров прямо посередине фойе. Седовласый мужчина, по всей видимости из числа начальства, обменялся несколькими фразами с санитарами, после чего повел их за собой к лифтам.

Неожиданно я узнал лицо в толпе любопытных: мать Мариэтта. Та самая бритоголовая женщина-священник, с которой доктор Рам разговаривал накануне. На ней было довольно короткое серое одеяние с просторными рукавами, черные колготки и тяжелые ботинки. Никаких белых воротничков. Пока санитары и полицейские проходили мимо, она стояла, прижавшись к колонне. Пару секунд она следила за ними взглядом, затем, таща за собой чемодан на колесиках, с решительным видом направилась к выходу. Я с трудом удержался, чтобы не спрятаться за спиной у Амры, но мне хотелось знать, что будет дальше.

— Амра, попытайся выудить у них мою сумку, прошу тебя.

С этими словами я быстро направился к выходу — вернее, насколько мог быстро, ибо спинные мышцы, похоже, были сведены судорогой — и в конце концов сумел оказаться на пути у женщины-священника.

— Мать Мариэтта, — произнес я.

Она посмотрела на меня, однако шага замедлять не стала, вернее, отступила в сторону, чтобы меня обойти.

Мать Мариэтта явно меня не узнала, что неудивительно. Она едва ли обратила на меня внимание, когда накануне перебросилась парой фраз с ВАЛИСом по пути в отель. В баре Мариэтта меня вообще не видела.

Я перегородил ей дорогу, и она была вынуждена остановиться. После чего впервые посмотрела мне в лицо. Роста она была среднего, примерно мне по плечо. Однако с расстояния десяти футов из-за узкого лица и длинной шеи эта женщина смотрелась гораздо выше. Губы ее были плотно сжаты, а вот глаза красные, явно от слез.

— Мать Мариэтта? Это к доктору Раму?

Она приоткрыла рот. Глаза удивленно расширились. На бледной коже играли отблески сине-красного света.

— Он мертв?

Выражение ее лица мгновенно изменилось. Вместо растерянности, подобно маске сварщика его теперь закрывал щит еле сдерживаемой ярости.

— Уйдите с дороги! — процедила она сквозь стиснутые зубы и, ни разу не обернувшись, прошагала мимо меня.

Я увязался следом за ней и даже пробежал несколько шагов, прежде чем боль заставила меня снова перейти на шаг. В тот момент, когда мать Мариэтта дошла до дверей отеля, у входа остановилась еще одна машина, на сей раз без особых знаков.

Когда я вышел на улицу, мать Мариэтта уже сделала по тротуару около десятка шагов. Серую накидку трепал ветер, колеса чемодана громыхали по асфальту. Лью сидел в машине, прижав к уху мобильник, и взглядом следил за полицейскими тачками. Меня он не заметил.

Я спешил вслед за матерью Мариэттой, от боли невольно издавая на каждом шагу сдавленные звуки. Я заставил себя догнать ее, и когда нас разделяла всего пара футов, протянул руку и дотронулся до ее плеча.

Она увернулась от моего прикосновения и ударила меня по забинтованной кисти. Я вскрикнул от боли и отдернул руку.

— Что вам от меня нужно? — спросила она.

От боли я был готов расплакаться.

— Господи, зачем вы так…

— Хватит ныть. Лучше признавайтесь, кто вы такой.

— Вы меня не знаете. Я был…

— Как ваше имя?

Мариэтта была в ярости, меня же постоянно отвлекала пульсирующая боль в руке. Но ее ирландский акцент поразил меня. В каждом ее слове как будто присутствовали дополнительные гласные.

— Дэл, — произнес я и, втянув в себя воздух, закашлялся. — Дэл Пирс.

Она смотрела на меня своими широко посаженными глазами и с полминуты помолчала.

— Вы страдаете одержимостью, — произнесла, наконец, Мариэтта, — причем последний приступ был недавно.

Она почувствовала сидящую во мне тварь, уловила присутствие Хеллиона. Правда, интерпретировала по-своему, приняла за что-то другое, за какое-то остаточное явление. Но то, что уловила — это точно. Я ни разу не встречал человека, способного на такие вещи.

— Откуда вы знаете? — спросил я.

— Потому что вы из тех, что вечно ищут на свою задницу приключений. — Она поправила сумку и крепче ухватилась за ручку чемодана. — Вам бы все в игры играть: щекотать себе нервишки пентаграммами и заклинаниями, возносить молитвы непонятно какому богу, а потом вы удивляетесь, что наутро просыпаетесь невесть кем. Только теперь это случилось по-настоящему, а ты даже не знаешь, в какое дерьмо вляпался.

Я хотел было потереть руку, но подумал, что от этого будет лишь больнее, и не стал.

— Я не понимаю и половины того, что вы говорите.

— Еще как понимаешь. Ты хотел, чтобы доктор Рам сказал тебе, что ты не такой, как все. И что было потом? Ты вышел из себя? Может, скажешь полиции, что не помнишь собственных действий, потому что вроде бы как вырубился? Что утром проснулся и обнаружил у себя в руке пистолет?

— Доктора Рама застрелили?

Мимо нас проехала еще одна «скорая» на сей раз красно-белый фургон. Мать Мариэтта повернулась ко мне спиной и зашагала прочь от отеля. Я бросился ей вдогонку, хотя и держал дистанцию на расстоянии вытянутой руки.

— Прошу вас, скажите мне, — умолял я, — как он умер. В него стрелял демон? И если да, то какой?

— Тот, у которого был при себе пистолет сорок пятого калибра, — ответила она.

— Черт! — выпалил я.

Точно такой был у моего отца.

Я не помнил, вынимал я пистолет или нет. Я ушел с вечеринки, попытался найти свой номер и потом… ничего. Впрочем, демону ничего не стоило прихватить с собой пистолет.

— Разумеется, это только слухи, — добавила мать Мариэтта. — Возможно, это был не Правдолюб. Уверяю вас, подробности, если они вас интересуют, можно будет прочесть в газетах.

Мы дошли до светофора на Лейк-стрит, туда, где серебряные небоскребы сливаются воедино. Справа от нас располагался небольшой парк.

Мариэтта указала на витрину за моей спиной.

— Закажите для меня кофе на вынос, мистер Пирс.

На углу располагалась кофейня.

— Не понял?

— Черный кофе, два кусочка сахара.

Она стояла и ждала, уйду ли я. Нет, ждала, когда я, наконец, уйду.

Может, потому, что она священник, а может, потому, что женщина. Или потому, что женщина-священник. Но я не мог не выполнить ее просьбу.

Очередь к прилавку протянулась почти до самой двери, и я неожиданно вспомнил, что для тысяч, да что там тысяч, для миллионов людей прошлым вечером ничего необычного не произошло. Они проснулись в той же постели, в какую легли спать накануне, рядом с теми, с кем они спят вместе вот уже многие годы. Для них это была обычная кофейная пауза, очередная чашечка бодрящего напитка с молоком и горячей булочкой, после которой они снова поспешили к себе в офис, чтобы удалить из почтового ящика очередную порцию спама. Бедные заблудшие овечки. Они были защищены от демонов не лучше, чем тот несчастный, что стал накануне вечером жертвой Правдолюба, хотя наверняка не хотели в этом признаться. Они в равной степени уязвимы, просто им еще никто не поставил диагноз.

Очередь двигалась быстро, и уже через минуту стаканчик с кофе обжигал мне пальцы. Только пальцы: я держал стаканчик в левой руке. Ладонь была перебинтована толстым слоем марли, и я ничего не чувствовал. Мать Мариэтта попросила два кусочка сахара, но кусочков сахара не оказалось. Впрочем, что это я? Когда я в последний раз видел кусковой сахар? Я насыпал в чашку сахарного песка. Подумав, добавил еще. И, похоже, перестарался.

Черт побери, чем это я занимаюсь?

Я надел на стакан пластиковую крышку, обошел столики и входящих внутрь посетителей и вскоре вернулся на улицу.

Мать Мариэтта стояла, прислонившись к стене. Глаза ее были закрыты.

— Ваш кофе, — произнес я.

Она открыла глаза, взяла у меня стакан, поднесла к губам, но пить не стала. Затем снова закрыла глаза, и пар, что поднимался из прорези в крышке, окутал ее лицо легким облачком. Дыхание ее успокоилось, тело слегка обмякло. В самое первое мгновение, когда я только заметил ее в фойе отеля, от меня не скрылось, что она пребывает в состоянии жуткого возбуждения, как тот электрон, что приготовился сменить орбиту. И вот постепенно — благодаря молитве или медитации — Мариэтта освобождалась от избытка энергии. Так сказать, выпускала пар.

Спустя какое-то время она снова открыла глаза.

Боже, о чем я хотел ей поведать! О Хеллионе, о том, как я теряю контроль над собой, какое решение мне подсказали исследования доктора Рама. Но теперь доктор Рам мертв, а мои внутренние часы ведут обратный отсчет.

— Мне нужна ваша помощь, — произнес я. — Когда мне было пять лет, в меня вселился демон. С тех пор он меня не покидает. Сидит внутри. Когда я прочел про исследования доктора Рама, мне в голову пришла мысль: а нельзя ли удалить его посредством хирургической операции.

— Мы сражаемся не с плотью и кровью, — возразила мать Мариэтта, глядя куда-то в сторону. — Но против сил тьмы, что пытаются подчинить себе весь мир.

Я подождал, что моя собеседница скажет дальше, но она молчала.

— Видите ли, это плохо помогает.

— Мне понятно, куда вы клоните, — вздохнула Мариэтта, впрочем, довольно спокойно. От ее ярости почти не осталось следа, и теперь она казалась просто усталой. — Вы не единственный, кто увидел, какие перспективы открывают исследования доктора Рама. Духовная ампутация, химическое обезвреживание, хирургический экзорцизм… ну, или по крайней мере методика выявления случаев одержимости. И вот теперь он мертв, и эта линия исследований закрыта. Не думаю, чтобы кто-то взялся их продолжить.

— Что вы имеете в виду под словом «закрыта»? По-моему, все говорит за то, что он был на верном пути. Демоны боялись доктора Рама настолько, что убили, лишь бы прекратить его работу.

Мать Мариэтта посмотрела на меня и устало улыбнулась.

— Мистер Пирс, у демонов нет плана действий. Они не работают сообща по воплощению в жизнь общих решений. Каждый из них наделен собственной одержимостью, каждый хочет того, чего хочется только ему. И если Правдолюб убил доктора Рама, то лишь по одной причине: доктор заявил, что знает, как излечить болезнь, но он лгал. — Мариэтта пожала плечами. — Это дело рук Правдолюба. Наказывать лжецов.

Она взялась за ручку сумки.