Остров Невезения

— Заработано по 200 фунтов, удержано за спальный мешок 25, за проживание 25, за газ по 10… — выговаривал он нам эти статьи удержаний, как приговор, не подлежащий обжалованию, в виду нашей особой дерзости и общественной опасности.

Окончив, он выложил на стол два конверта с нашими зарплатами, дав понять, что нам не следует задерживаться на его территории. Мы, молча, забрали конверты и поторопились уйти.

На территории хоздвора стоял чей-то приезжий легковой фургон, я предположил, что кто-то, загрузившись продукцией, сейчас поедет в город. Я без труда нашёл водителя этого фургона, им оказался молодой парень, который ответил мне, что уже готов к отъезду и может двоих подвезти. Наши сумки были уже собраны, подбирая их в трейлере, мы заглянули в полученные от Кларка конверты и нашли там по 120 фунтов с мелочью. Меньше, чем мы заплатили за эту работу, но лучше чем ничего. Я ни о чем не жалел и поспешил к отъезжающему фургону. Водитель определил по нашим сумкам, что мы покидаем ферму и сам начал разговор с нами.

— Уезжаете?

— Да, с радостью, — ответил я.

— Долго проработали?

— Ровно одну неделю.

— Не понравилось? — улыбаясь и зная ответ, спросил водитель.

— Нет, не понравилось.

— Тяжёлая, нудная работа… Я знаю, здесь работники долго не задерживаются, — понимающе комментировал местный парень, выезжая с территории фермерского двора.

— Не только работа. Условия проживания здесь зимой паршивые. В трейлерах холодно и сыро, по несколько человек, да ещё и хозяин удерживает за газ и электричество, кроме платы за проживание.

— Да уж, условия дерьмовые! — согласился водитель.

— После удержания из зарплаты за проживание, газ, электричество, выходит, что работаешь здесь менее чем за три фунта в час, — калькулировал я.

— Shit![11] Вы правильно решили съехать отсюда. Куда сейчас направляетесь?

— Нам бы к автобусной остановке. Откуда можно доехать до Эксэтера.

— Тогда, нам по пути.

Занимался чудный солнечный день, веселящий душу явными признаками весны.

На остановке нам не пришлось долго ждать, скоро нас подобрал, полупустой автобус и мы поехали далее. На пути к Эксэтеру нас сопровождала чудная погода и живописные виды залитых солнцем зеленых холмов.

4

— А Эндрю Вебера вы случаем не знаете?

Прибыв на автовокзал города Эксэтер, я поинтересовался о ближайшем рейсе до Лондона, и нам предложили билеты на автобус, который отправляется не ранее, чем через два часа. Это время мы скоротали в просторном вокзальном кафе, где позавтракали и выпили немало кофе. По согласованию с земляком, я вернул ему половину суммы, потраченной на меня за услуги по кратковременному трудоустройству. Остальное — обещал вернуть при первой возможности.

Связь с фермой мы договорились поддерживать через единственный мобильный телефон Аркадия. Для этого надо было сделать ему звонок с телефона-автомата, чтобы у него определился номер, и ожидать его ответного звонка на этот же телефон. Предполагая, что он сейчас стоит у конвейера и не посмеет отреагировать, да и, не имея пока новостей, мы не стали беспокоить его. По нашим расчётам времени, мы едва ли поспевали прибыть сегодня в Лютон в рабочее время, как нам хотелось бы, а приезжать туда на ночь не имело смысла. Телефон Татьяны упорно не отвечал, вероятно, также — работа не позволяла отвечать на звонки. Услышать её мы так и не смогли. На телефонные номера, которые позже обнаруживались, как звонившие ей, она тоже не могла дозвониться, так как нас там уже не было. Ещё одна дурацкая ситуация, причина которой — отсутствие своего телефона.

Переезд от Эксэтера до Лондона занял часа четыре-пять и прибыли мы на вокзал Виктория уже вечером. Там мы нашли остановки пригородных маршрутов, с одной из них по расписанию регулярно отходили автобусы в Лютон. Но мы не стали туда ехать, ибо связаться с Татьяной так и не удавалось, и мы не имели представления, где и как коротать время в том незнакомом городе до утра.

Связавшись с Аркадием, мы доложили ему о ситуации и просили его названивать пропавшей Татьяне, а сами задумались о том, где провести время до утреннего автобуса.

Домашний телефон Виктора долго не отвечал, а когда, наконец, отозвалась его жена, то на мой неловкий вопрос о вынужденном ночлеге, она рекомендовала обращаться к Виктору. Интонации её ответа легко улавливались. Я изложил земляку свои предположения, о нашей неуместности там и моём нежелании обременять кого-то. Он задал мне вопрос относительно наступающей ночи, на что я не имел чёткого ответа, обещающего комфортный ночлег. На тот момент я никого больше не знал в Лондоне, куда можно было заявиться с попутчиком и остановиться на ночь. О существовании разного типа отелей-ночлежек по 10–15 фунтов за ночь, которых полно в Лондоне, я также пока не ведал. До первого утреннего автобуса, отходящего в Лютон, у нас было часов десять. Убить это время в Лондоне дело несложное, но завтра нам предстояло бегать по незнакомому городу в поисках жилья и работы, и перед этим марафоном хотелось бы ночью поспать. Погода в Лондоне была менее весенней, и к ночным гуляниям по улицам не располагала, поэтому время мы убивали в пабах и кафе.

Случайно оказавшись в пустом ресторане Мак Дональдс, мы хорошо задержались там благодаря приветливому чёрному парню. Этот приятель работал там, в качестве дружинника, присматривающего за порядком в зале. Ресторан работал ночью, и этим объяснялась потребность в его услугах. Так как в это время там было тихо и пусто, скучающий охранник легко распознал в нас посетителей, убивающих время, и по-свойски присоединился к нашей компании. Он оказался очень разговорчивым и от души довольным, получив в рабочее время возможность, поговорить с двумя русскими. Вскоре, мы неплохо знали друг друга.

Товарищ был коренным лондонцем, но неуютно чувствовал себя в современных товарно-денежных отношениях, проявлял живой интерес к социализму, и я, как мог, удовлетворял его искреннее любопытство. Он по-приятельски жаловался нам, что все родственники признали его неисправимо ленивым и безынициативным типом. Но сам он не считал себя таковым. Пояснял нам, что докатился до такой работёнки, потому, что у него не лежит душа к жёстким, бесчеловечным отношениям, в которых неизбежно оказываешься, если пытаешься больше зарабатывать и потреблять. Так, он решил не насиловать себя и отойти в сторонку. Этой ночью он, увлеченный беседой с нами, пил кофе, рассказывал о себе и расспрашивал, о жизни и людях в странах несбывшегося коммунизма. Мы хорошо сидели, пока в ресторан не вошли двое полицейских; мужчина и женщина, которые привезли из участка бумаги, с которыми предложили нашему приятелю ознакомиться и подписать. Ему пришлось оставить нас и присесть с полицейскими за другой стол. Насколько я понял, в этот вечер в ресторане имело место обычное мелкое правонарушение и задержание по вызову работника ресторана. Теперь они хотели, чтобы он выполнил некоторые формальности, как свидетель и участник происшедшего.

Ещё до прихода полицейских, за соседним столиком уже минут пятнадцать, как посиживал со своим кофе джентльмен постарше нас. Я обратил внимание, как, усаживаясь за ближайший к нам стол, он вполне по-приятельски приветствовал нашего собеседника. Было очевидно, что он здесь — постоянный посетитель. Наш приятель ответил ему, но остался с нами. Сидевший радом джентльмен, при желании мог вполне слышать нашу беседу. Как только мы остались одни за столом и снова заговорили между собой по-русски, наш сосед обратился к нам.

— Простите, на каком языке вы сейчас говорите? Не русский ли это?

— Да, верно. Как вы определили, — отозвался я.

— Имею далёкие родственные связи и некоторый опыт. Могу ли я присоединиться к вам?

— Пожалуйста.

Время у нас было достаточно, и нам помогали его убивать.

— К сожалению, я не говорю по-русски, но испытываю живой интерес… Меня звать Джеральд, — представился он. Мы познакомились. Его английский показался мне не местным, во всяком случае, понимать его быструю и не слишком внятную речь мне было непросто.

— Так какой у вас интерес к русским? — начал я.

— Насколько мне известно, о моих предках, среди них были Стефан, Пётр, Григорий, Александр, Леонид и Николай Миладоровичи. В девятнадцатом веке Александр Миладорович был губернатором Малой России. Слышали что-нибудь об этом?

— Я ни с кем из них не знаком. Зато, сами мы родом оттуда, мы граждане Украины. Слышали о Новороссии?

— Да, слышал что-то. У Михаила Миладоровича была жена Ольга Трубецкая, дочь принца Юрия Трубецкого…

— Вот о Трубецком мы слышали. У него было имение, и виноградное хозяйство в Херсонской губернии на берегу Днепра, совсем рядом с нашим городом. Так что, считайте, вы встретили соседей ваших русских родственников.

— Это очень любопытно! — оживился наш случайный земляк-собеседник, — сложилось так, что я бывал в России, но никогда не был в Украине и почти ничего не знаю об этой стране. По-моему, мне здорово повезло встретить вас.

— А что вас интересует?

— Как вы, ребята, смотрите на то, чтобы пойти ко мне и там спокойно поговорить. Как у вас со временем? Я живу рядом.

— Время у нас есть, приглашение принимается, — ответил я, едва веря, что он всерьёз приглашает незнакомых людей к себе домой в такое позднее время.

Наш новый приятель сам не был уверен, что мы согласимся, и, не скрывая своего энтузиазма, поспешил перейти из Мак Дональдс домой. Выйдя на улицу, мы заметили, что погода за это время подпортилась. Холодный влажный ветер усилился. Противно моросило. Время близилось к полуночи. Мы шагали безлюдными улицами, где-то в районе Вестминстер, неподалеку от вокзала Виктория. Наш ночной случайный собеседник продолжал что-то говорить об удивительной встрече с нами и совершенно не считался с моим затруднением воспринимать его быструю речь.

Я с сожалением подумал о том, что мы так неловко расстались с тем чёрным приятелем-социалистом, и утешил себя мыслью о возможности в будущем снова найти этот ресторан и его там же. Джеральд объявил, что мы почти пришли, и стал что-то рассказывать об этом районе — Белгрэвия. Уличные указатели обозначали этот квартал как Итон. Мне это ничего не говорило.

— Возможно, вы слышали о бывшем премьер министре — Маргарет Тэтчер, — сказал он с вопросительной интонацией.

— Да, мы знаем о такой. В 80-х годах функционировала, — ответили мы.

Убедившись, что мы имеем представление о ком идёт речь, он указал нам на входную дверь не то подъезда, не то отдельного дома в блоке старого жилого здания.

— Там она живёт, — информировал он нас. — А Эндрю Вебера вы случаем не знаете? — снова спросил он, уже с интонацией любопытного экзаменатора.

— Лично не знакомы, но слышали его музыку, — ответил я.

— Ребята, вы не похожи на гостей, пробывших в этой стране всего один месяц, — с удивлением заметил он.

— О нём и его музыку мы слышали дома, еще в семидесятых годах, — пояснил я.

— Так он проживает вон там, — показал на другую дверь по соседству с Тэтчер. — А нам сюда, — повёл он нас к подъезду дома, что напротив известных соседей. Открыв дверь ключом, мы вошли в парадную. По всем внешним признакам было очевидно, что проживает здесь немного жильцов. Нам указали на лифт, наличие которого меня удивило, так как старый дом был всего-то в несколько этажей. Лифт был старой конструкции и очень тесный, рассчитан, вероятно, на всякий инвалидный, старческий и грузоподъёмный случай. Однако, функционировал механизм исправно и бесшумно. Выйдя на этаже третьем-четвертом, нас провели в квартиру. Я почему-то был уверен, что наш приятель живёт один. Даже отметив просторные размеры жилища и горящий свет в гостиной, я был уверен, что мы никого здесь не побеспокоим. Поздняя прогулка в соседний квартал и кофе в Мак Дональдс, где его все знают, небрежность в одежде, по которой почти невозможно что-либо сказать о человеке, всё говорило о том, что субъект не обременён ни служебным, ни семейным расписанием. Умеренная чистота и порядок в квартире поддерживались, вероятно, приходящей работницей. Кроме включенной неяркой лампы торшера, на стенах гостиной было немало картин с подсветкой. На столе стояли несколько фотографий в рамках, на которых были группы людей. Бегло просмотрев выставленные фотографии, на одной из них я узнал нашего приятеля в компании с принцессой Дианой её мужа Чарльза и нескольких неизвестных мне людей. На другой, он был в группе госчиновников, среди которых я легко распознал только Маргарэт Тэтчер и самого Джеральда, только не в джинсах и куртке, а в костюме. Заметив, что я рассматриваю фотографии, он заявил, что хочет показать нам фото, привезённые из России. Предложил нам присесть и достал откуда-то большую папку, полную фотографий и всяких грамот и сертификатов с российской государственной символикой. По фотографиям, на которых нетрудно было опознать кремлёвские территории и московских функционеров, можно было догадаться, что это был период начала 90-х годов. Наш приятель там проявлялся то рядом с Рудским, то со своей соседкой Тэтчер. Грамоты и письма, отмечающие заслуги мистера Джеральда Х. Кэрролл в процессе развития Российско-Британских отношений, были подписаны Станкевичем, Поповым и прочими российскими функционерами того периода. Сертификаты о создании Российско-Британских совместных предприятий предполагали участие Британской компании Шелл в разработках и добыче российской нефти и газа. На одном из писем, со старым гербом РСФСР, к мистеру Дж. Кэрролл, его адрес был указан иной, как Кэрролл Хаус на Катерин Плэйс в Вестминстере, хотя это мог быть адрес его офиса. Показав нам все свои российские грамоты и награды, Джэральд закурил очередную сигарету и перешёл к украинской теме.

— Теперь, ребята, расскажите мне об Украине. На каком языке говорит население этой страны?

Этот избитый вопрос означал, что собеседник ничего не знает об этой стране-изгое.

— Официально, государственным языком считается украинский, но по результатам опроса населения, 70 % назвали родным языком — русский.

— Существенная ли разница между русским и украинским языками?

— Нет. Русский, белорусский, украинский — очень близкие языки, и люди, говорящие на этих языках, легко понимают друг друга.

— То есть, русский язык подобно английскому в Великобритании и Ирландии?

— Можно сказать так.

— Какие-либо конфликты, трения на этой почве?

— Скорее, это лишь тема и пища для тех, кто нуждается в проблемах для своей профессиональной политической занятости.

— Понятно. Если признать основным языком общения в Украине русский, отношение к нему в разных регионах страны отличается, подобно как у нас в Шотландии и в Уэльсе к английскому?

— Да, в Украине существенно отличаются западная, восточная и южная части страны, и не только по отношению к языку общения.

— Имеешь в виду местные диалекты? У нас тоже по речи можно распознать, из какой местности человек, и какой он социальной принадлежности.

— Не только языковое отличие. Например, население западных областей, оказавшихся в составе советской Украины в 1939 году, отличается украинским языком с польским влиянием, греко-католическим вероисповеданием и упрямым неприятием всего русского. Нечто подобное вашей северной Ирландии. Население восточной Украины — говорит и молится иначе, и от русских почти ничем не отличается. Южная Украина и Крым, так называемая Новороссия — это особый замес национальностей, религий и языковых суррогатов. Территории, отвоеванные Екатериной Великой в Русско-Турецкой войне и заселённые кем попадя. Язык русский, слегка искаженный и украшенный местными диалектами. Религия представлена всеми существующими конфессиями. Можно сказать, что Новороссия, Крым и Донбасс, то есть Юг и Восток Украины, — это интернациональная зона, в которой проживает русско-культурное население.

— И вы из южной части Украины, формально являетесь украинцами, а говорите и думаете по-русски?

— Верно, гражданство украинское, а национальность и язык русские.

— Это как-то осложняет вашу жизнь в Украине?

— Едва ли. Есть более ощутимые причины для дискомфорта.

— Очень любопытно! С вопросом о языке в Украине вы меня хорошо просветили. Спасибо. Как на счёт кофе, чая или алкоголя? У меня к вам ещё много вопросов, если вы не возражаете.

— Не возражаем. Чай и кофе, пожалуйста, — согласились мы, и перешли с хозяином в кухню. Пока готовилось горячее питье, возник следующий вопрос.

— Как велика территория Украины?

— Больше чем Великобритания. Как Франция.

— Ого! Серьёзное пространство. А население?

— Менее чем Великобритании. По данным последней переписи населения в 1989 году, насчитали 52 миллиона. Но на данный период предполагается менее 48 миллионов. Официально признано, что ежегодно численность населения страны сокращается на 400–600 тысяч человек. А фактически и того более.

— Это симптом.

— Да, это уже можно вполне называть геноцидом!

— Как бы вы объяснили это явление, или каково официальное объяснение этого факта? Как само население реагирует на такое явление?

— Официально это объясняют временными трудностями переходного периода. Сам же народ никак не реагирует, просто разбегается, выживает или вымирает… Это удивительный народ, способный терпеть и позволять любые эксперименты над собой.

— Но ваша страна действительно сейчас переживает период больших перемен. Что ещё наблюдается, кроме сокращения населения?

— Наблюдается, прежде всего, активное, бандитское перераспределение национальных богатств. Фактически, основная масса национальных благ уже поделена и обращена в частную собственность нескольких семей. Страна, в экономическом смысле, представляет собой закрытое акционерное общество, и все правила теперь диктуются небольшой кучкой моральных уродов. В первую очередь у населения отобрали их личные сбережения, хранившиеся в единственном государственном сберегательном банке. Этот факт практически никак не объяснили, и ответственности никто не понёс, так как сами обманутые вкладчики не требуют такового. Зато, немалая денежная масса сконцентрировалась в собственности небольшой группы населения, и теперь служит им в качестве законного частного капитала. Появилось множество частных банков. Со сбережениями населения и рентабельными предприятиями они уже разобрались. Теперь, законно выступая от имени страны и народа, они заигрывают со всеми, кто даёт кредиты. Полученное в кредит, страна фактически не получает, всё распределяется в узком меж клановом кругу, а затем эти миллиарды возвращаются в банки благополучных стран, только уже на частные счета. А должником оказывается страна, ежегодно выплачивающая кредиторам до 20 % своего убогого бюджета. Следующим объектом их интересов будет земля. Скоро территории подчистятся от населения, они примут закон о приватизации земли и появятся законные собственники огромных земельных территорий.

— Погоди, ты постоянно говоришь «они», можешь ли определить конкретнее, кто представляет эти несколько семей, которые всем завладели и всем заправляют?

— Если называть конкретные имена, то можно смело указывать первого и второго действующего президента. Кравчук и Кучма, они, как конституционные гаранты, обеспечивали благоприятные условия этому мафиозно-бюрократическому режиму, за это получили свой большой кусок от национального пирога. Они рекомендовали и продвигали своих людей на государственные посты. Слышали о Лазаренко, бывшем премьере?.. И тому подобные около кучмовские мародёры. Кстати, у этого Павла Лазаренко была подельщица — некая молодая, хищная стерва — Юлия Тимошенко. Представьте себе, в 36-летнем возрасте активы этой сучки оценивались в 11 миллиардов долларов! Предполагается, что немалую часть своих денежных активов она хранит в английских банках. Сейчас где-то здесь живёт и учится в Лондонской школе экономики её дочь Евгения Тимошенко.

— Да, было что-то в прессе. Но формально, все эти люди были законно избранны вашим народом, и народ вправе так же, и отозвать их, избрать других, честных и порядочных. Правильно?

— Да, верно. Только народ таков, что не может ни выбирать достойных, ни отзывать неугодных, ни восстать. Фактически, это не народ, а население, которое просто выживает, как может.

— И как, по-вашему, долго такое может продолжаться?

— Ситуация социально-экономическая такова, что этот дикий дисбаланс распределения национальных богатств, привёл к тому, что в массе, население страны оказалось не платежеспособно, оно не имеет ни сбережений, ни достаточных доходов, чтобы выступать массовым, активным потребителем и поддерживать стабильный товарно-денежный обмен. Развитой кредитно-банковской системы тоже пока нет. Внешние рынки для сбыта украинской продукции, тоже строго ограничены. Возвращать в национальную экономику украденные миллиарды и создавать рабочие места для своего населения, как потенциального потребителя, они не намерены, ибо пока гораздо выгоднее просто удерживаться при государственной власти и продолжать воровать и обогащаться. Таким образом, при всех природных и человеческих потенциалах, экономика страны и население пребывают в состоянии выживания, и так может продолжаться довольно долго. Население на редкость терпеливое, одни тихо вымирают, другие находят себе пристанище в других странах. Кредиты извне пока предоставляются и агония подпитывается. При очевидном брезгливом отношении западноевропейских и американских политиков к украинским криминальным властям, их устраивает происходящее в нашей стране. Страна с плодородными землями и образованным населением стабильно обрастает внешними долгами, отстаёт технологически и уже не представляет никакой конкуренции. В недалёкой перспективе Украина рассматривается, как рынок сбыта неликвидных товаров, а при достаточной правовой защите иностранных капиталов, возможно размещение рентабельных производств (алкогольных и табачных продуктов в первую очередь) и применение дешёвой местной рабсилы… (начало 2000 года).

— А перспективу вступления Украины в Европейский Союз, вы не допускаете? Португалия и Греция тоже не столь экономически развиты, в сравнении с другими европейскими странами. Но сейчас Евросоюз вливает в экономику отстающих стран большие средства и там наблюдается рост и перспективы. Таковое разве невозможно в будущем и с Украиной?

— Хорошо бы, да маловероятна такая перспектива.

— Почему? Страны-кандидаты, к примеру, Польша, Словакия, разве очень опережают Украину?

— Экономически эти страны-кандидаты далеко от Украины не ушли, но у них наблюдается какой-то социальный порядок, последовательность и стремление к общеевропейским нормам и человеческим ценностям. В Украине же, культивируется правовой хаос и беззаконие, позволяющие использовать власть в корыстных целях. Все общественные отношения регулируются не столько законом, сколько взятками, властью и силой. За девять лет существования страны, к примеру, до сих пор не принят новый гражданский кодекс и многие другие необходимые законы. Таковое можно объяснить только осознанной государственной политикой, поддерживающей и сохраняющей существующую коррумпированную власть, и социальный хаос. Поэтому наша страна не рассматривается как кандидат на вступление в Евросоюз, скорее — наоборот, от Украины будут отгораживаться всяческими барьерами, как от лепрозория.

— Насколько я теперь представляю себе ситуацию в Украине, это потенциально благополучная страна с достаточно образованным населением, но оказавшаяся под властью и в распоряжении каких-то ублюдков. Если смена такой власти невозможна законным путем, то население имеет полное моральное право, ради спасения себя и своей страны, прибегнуть к насильственному свержению. Для начала, это могут быть отдельные террористические акты против антинародных местных властей, и это вполне оправданные действия для граждан такого государства. Далее, движение может перерасти в общенародное неповиновение и сопротивление непотребным властям… Это уже проснулись мои ирландские корни! Мне было интересно и больно слышать о вашей изнасилованной стране. Осознаёте ли вы, что ни ирландские боевики, ни южнокорейские студенты ваших каннибалов не побеспокоят. Америка тоже не будет заниматься отловом ваших министров-уголовников, у них свои интересы. Евросоюз будет наблюдать, не вмешиваясь. А добровольно эта банда никогда от власти не откажется и украденного стране и народу не вернет? Это ваша национальная проблема, вам её и решать. Или продолжать терпеть эту политическую безнравственность и социальную гнусность…

На всякий случай, я дам вам свой адрес и телефон. Мне будет интересно услышать от вас продолжение украинской истории. А если в вашей стране начнётся зачистка и уничтожение этой накипи, обязательно звоните мне, я с радостью посодействую, чем смогу, у меня есть некоторый опыт.

Поблагодарив за чай и поддержку, мы распрощались, и вернулись к своей ночной украино-британской ситуации.

До первого автобуса на Льютон у нас оставалось ещё часа два, это время мы уныло убили в каком-то кафе, в компании двух португальцев, один из которых работал в этом же кафе и мог изъясняться на английском. Самый ранний автобус на Льютон был полупустым, дорога со всеми остановками заняла около полутора часа, которые мы сладко проспали, не заметив ни времени, ни пути.

На автовокзале Льютона мы поинтересовались, где можно оставить багаж. К своему удивлению узнали, что таковой услуги там не предлагают. Не оказалось даже автоматических камер хранения. По этому поводу я от души поносил их бесконечные странности-сюрпризы. Начинать какие-то поиски в чужом городе, таская на себе сумку…

Начал накрапывать дождик, свинцового цвета небо обещало обильные осадки. Телефон Татьяны упрямо не отвечал. Мы потерянно-машинально направились с потоком пассажиров, сходящих с автобусов, и, пройдя квартал, влились в элеватор, который доставил нас в огромный торговый центр. Оказавшись укрытыми от дождя в тёплом и чистом пространстве, у меня появилась надежда на какие-то информационные и прочие, необходимые нам услуги. Торговые предприятия только начинали открываться, точки общественного питания уже работали. Присев за столик в тёплом зале Мак Дональдс, мы пили кофе, пытаясь собраться, оценить ситуацию и выработать план действий. Поглядывая из окна на центральную торговую улицу, я внутренне готовился к поиску в этом городе агентств по трудоустройству и переговорам. Как нам объяснили, все эти агентства находятся в центральной части города, и в течение часа их все можно обойти и всё выяснить. Единственное, что мне мешало, так это моя сумка, и я пока не имел никакого понятия, где её можно оставить.

Вернувшись на просторы торгового центра, мы пошли вдоль торговых точек с замыслом припарковать наш багаж на какое-то время в продовольственном или ином торговом предприятии. На проходе в бойком месте я обратил внимание на бригаду ребят, заканчивавших монтаж разборного торгового места, это было нечто подобное торговой палатки, приспособленной для торговли цветами. Это предприятие и сами работники располагали к обращению к ним.

— Приятель, у нас к вам несколько странная просьба… Мы только что приехали в этот город по делам, и к своему удивлению не нашли камеры хранения на автовокзале. Не позволите ли нам оставить свои сумки здесь, у вас?