Он сделал все, что мог

— Нет, не так давно. Давай, Вася, так договоримся: не будем пока что напоминать нашим о себе. А вдруг они нас не поймут, может, им это не особенно приятно будет. Как ты считаешь?

— А что ж тут приятного?

— Ладно, Вася, мы еще поговорим. Но ты только насчет «приятного-неприятного» помалкивай.

— Так я ж только вам, Роман Маркович…

— А может, и мне не надо?.. Ну, будь здоров, пропагандист.

8

Роман Козорог «делал карьеру», что вполне соответствовало поставленной перед ним задаче. А задача заключалась в том, чтобы не только проникнуть в это войсковое формирование, которое официально именовалось и школой пропагандистов особого назначения, и «Лагерь МТС с-6959», но и закрепиться здесь как можно дольше. И он всячески старался быть замеченным, и его вскоре назначили командиром отделения, а затем и командиром взвода, а это как раз и надо ему было, оно давало право по вечерам отлучаться в город. Такой привилегией пользовались и те, кто проявлял особое старание в учебе, и те, кто уже побывал «в деле». Это в порядке поощрения.

За два месяца Роман Козорог многое узнал об этом засекреченном войсковом формировании и уже мог кое-что сообщить на Большую землю, но… Все, вроде, было заранее продумано, все обусловлено, вплоть до взаимного опознания и взаимной проверки при встрече, однако человек, который должен был установить с ним связь, почему-то не давал о себе знать. Центру было известно, что в городе неподалеку от «Лагеря» есть кабачок для местных прислужников «Дядя Жора», который посещают «пропагандисты», в нем и должен был появляться человек «оттуда» в определенные дни. Роман Козорог уже несколько раз ходил в кабачок «Развлечься» — безрезультатно. Нервничал: в чем дело?.. Неужели считают, что еще не подоспело время?.. А возможно, он слишком задержался в лагере военнопленных, во власовском воинстве, его тут уже ждали, решили, что ему так и не удалось выполнить первую часть задачи, и перестали ждать?.. А может, что-то случилось?.. Что?.. Все может случиться. Да и то надо принимать во внимание, что прибыть сюда — не в гости сходить. Так что же, сидеть у моря, ждать погоды?.. А тем временем отсюда будут забрасывать в тыл нашим войскам все новую агентуру, новых диверсантов. Надо что-то предпринимать. Еще при отправке сюда ему было сказано, что при соответствующих обстоятельствах он может проявить инициативу, и какую именно инициативу, но при условии, что все будет сто раз отмерено. А что, если?.. Да, Васе Конине вполне можно довериться, и он сделает то, что должен был сделать Паша Ромашов. В центре предусматривалось: может случиться так, что вариант с кабачком «Дядя Жора» почему-то не сработает, тогда Ромашов должен постараться как можно быстрее быть заброшенным «шпионом-диверсантом», внесет ясность, и тогда центр предпримет другие меры для установления связи с Козорогом. Да, пожалуй, Вася Копица, размышлял Козорог. Роман уже ничуть не сомневался, что отмерено сто раз, что Копица готов на все, лишь бы искупить свою вину за то, что он оказался здесь, мучился запоздалыми раскаяниями: «Лучше б я там подох». К сожалению, сюда попали и такие слабаки, как правильно говорил Богдан Руденко, которые не выдержали каторжных условий лагерей военнопленных, решили вырваться на относительную свободу, а затем попытаться уйти либо через линию фронта, либо к партизанам. К таким принадлежит и Вася Копица. Конечно, можно ошибиться и сто раз отмеряв, а разведчик и контрразведчик, как и сапер, ошибается только один раз, но… надо что-то предпринимать. А может, пора Сережу Мамочкина?..

9

Взвод Романа Козорога (а во взводе-то было всего пятнадцать человек) занимался прыжками с парашютом. Последнее время уделялось очень много времени прыжкам с парашютом, приемам различной борьбы, внезапному нападению на часовых и занятиям по взрывному делу. Изучали мины немецкие, советские, английские, французские, бельгийские (значит, на Гитлера работают многие военные заводы оккупированных стран), и мины были самые разные: противотанковые, противопехотные, мины замедленного действия, мины-ловушки, мины-игрушки. Минировали поляны — разминировали, строили различные укрепления, мосты — взрывали. Короче, уже ясно было, к чему их готовят.

После двух прыжков с самолета Козорог лежал на притоптанной поляне и, сдвинув почти вплотную уже совсем выгоревшие брови, хмуро глядел на уцелевший одуванчик. Оля очень любила эти неприхотливые цветочки и называла их солнечной росой. Оля, Оля, где ты, Оля, и знала бы ты… Нет, лучше тебе не знать. Вот и снова весна, Оля, но что она принесет?.. До сих пор зимы были наши: Москва, Сталинград, а лето — немецким. Немцы, конечно, к чему-то готовятся, наверняка этим летом попытаются взять реванш за Сталинград, а эти подонки — он с ненавистью поглядел на упражняющихся борьбой «пропагандистов» — а эти подонки будут помогать им. Хотя бы уже скорее Копицу туда, но когда это будет?.. Вася с радостью, охотно принял предложение Козорога, стал его тайным сообщником, а вчера сообщил такое, над чем сейчас Роман больше всего и раздумывал. За прошлую неделю он узнал две чрезвычайно важных новости, одна его обрадовала, другая была неприятной, и вначале непонятной и даже загадочной. От прибывшего сюда «для дальнейшего прохождения службы» Кобзина, с которым был немножко знаком еще по Осондорфу, узнал, что Богдан Руденко бежал к «красным бандитам», увел с собой еще несколько человек, их преследовали, но поймать удалось лишь одного — вывихнул ногу — и его там же расстреляли. Молодец, Богдан, все-таки вырвался из дерьма, как называл он власовское воинство. Вторая новость — сюда прибыл Вербицкий. Об этом сообщил Копица. Повстречал он тут бывшего своего сослуживца по Красной Армии, земляка Гришу Ковзаня, который находился в подразделении, что размещалось в приспособленном под жилье гараже, и тот ему доверительно признался, что скоро они уходят в лес партизанить, что это, конечно, липа, и что он, как только попадет в лес, убежит и попробует пробраться к своим. Почти всех их уже переодели в «гражданку», и к ним назначен новый командир, какой-то «майог Вегбицкий», который сейчас обучает их, как надо вести себя в лесу. «Кто, кто? Майор Вербицкий?» — переспросил Козорог. Копица сказал, что это его так передразнивает Ковзань, так как он совершенно не выговаривает букву «р». Вечером через окно комнаты Фишера Козорог и сам увидел Вербицкого. Что же они затеяли совместно с Фишером?.. Скомпрометировать партизанское движение или ввести в него что-то наподобие пятой колоны?.. Но что бы там ни было, надо как-то предотвратить эту провокацию, а это можно сделать лишь в том случае, если партизаны узнают о ней. Как?.. Понятно, в задачу Козорога не входило устанавливать связь с партизанами, да и как он мог это сделать? Ну, допустим, смог бы, но это же нарушение инструкции. Инструкция инструкцией, но как же можно допустить такую провокацию, которая может привести к гибели многих людей. Да и потом… да, это было бы здорово, если бы как-то удалось связаться с Богданом Руденко. Партизаны, наверное, имеют связь с Большой землей. И тогда уже не надо было бы ждать у моря погоды. Так можно и не дождаться у моря погоды, и все его пребывание здесь сведется к нулю. Надо еще раз рискнуть. Тут его огневая точка на войне, и она должна стрелять. А какой толк занять ее и отсиживаться в окопе. Козорог подробно расспросил Копицу о Ковзане, тот дал ему хорошую характеристику, сказал, что он «железный», раз сказал — уйдет отсюда, — значит, уйдет. «Какой же он железный, если здесь оказался?» — спросил Козорог. Копица покраснел, так как этот упрек и его касался: «Я еще докажу, Роман Маркович». «Посмотрим. Как ты думаешь, можно ему довериться? Этому Ковзаню». «По-моему, можно. В полку был комсоргом. А в плен он попал контуженным». После долгих раздумий Козорог все же решил повидаться с Ковзанем. Велел Копице организовать встречу, сказал где и когда. И еще велел передать Ковзаню, что с ним хочет поговорить один человек по очень важному делу, но кто этот человек пока что не говорить. И вот сейчас Роман Козорог, лежа на поляне, еще и еще раз обдумывал предстоящую встречу. Тут уж так: либо пан, либо пропал.

Встретились они вечером в условленном месте. Ковзань был уже в гражданском: старые, заношенные штаны, не менее старая латанная сорочка, сам он небольшого роста, худощав, носатый, с высеявшимися на верхней губе рыжеватыми усиками.

— Здравствуйте, товарищи, — сказал Козорог, подходя к ожидавшим его. — Думаю, это святое слово тут оправдано? — И представился, подавая Ковзаню руку: — Роман. — Представляться по званию не стал: так скорее можно найти общий язык. — Гриша?..

— Он. Гриша Ковзань.

— Покурим? — Козорог достал пачку сигарет. — Угощайтесь.

Все трое закурили. Ковзань хмуро вглядывался в Козорога.

— Перейдем к делу, — сказал Козорог. — Гриша… Можно тебя называть просто Гришей?

— Хоть горшком.

— Да нет, зачем же: горшок — слишком хрупкая вещь, а ты, Вася говорит, железный.

Ковзань шутку не принял, наоборот, еще больше посуровел.

— Слышал, в лес собираетесь? — Гриша стрельнул взглядом в Копицу. — Да, да, от него. Можешь меня не бояться: сам о лесе мечтаю. Значит, партизанить будете?

— Как прикажут.

— Вот так?.. А если прикажут своих убивать?

— Кого — своих?

— Настоящих партизан.

— Кто вы такой? — спросил Ковзань.

— Такой же, как и ты. Роман Козорог. Хочешь уйти из этой банды?

— Еще что вас интересует?

— Гриша, да ты не темни, — сказал Копица. — Этому человеку можно.

— Ну, может, и убегу, — сказал Ковзань. — А какое вам дело?

— Какое?.. Вот потому что есть дело, потому и хочу поговорить с тобой. Вася, ты постой там за углом, чтоб никакая собака… В случае чего кашлянешь. — Когда Копица отошел, Козорог почти шепотом спросил:

— Гриша, ты меня не узнал?

— Роман Маркович, кажется?.. Никак не думал и вас тут встретить, потому и не сразу поверил, что это вы.

— Как видишь — я. Значит, собрался бежать?.. И куда же ты убежишь? К нашим?.. Но отсюда до наших еще очень далеко.

— Так что вы, наш учитель, предлагаете сидеть и не рыпаться? — зло сказал Ковзань.

— Нет, зачем же. Я только к тому, что до наших очень далеко.

— Доберусь как-нибудь, мне бы в лес, а там… Я же в разведке служил. — И вдруг Ковзань зачем-то, пылясь оправдаться что ли перед Козорогом, то ли еще почему-то, сказал: — А сюда я попал…

— Не надо об этом, Гриша, все мы сюда как-то попали. Важно, как мы отсюда выберемся. Считай, ты снова в разведке.

— В разведке?

— Да, в разведке. Командиром у вас майог Вегбицкий?

— Вегбицкий. А вы что, знаете его?

— Знаю. Это самый подлый и коварный наш враг. Гриша, ты непременно должен найти партизан, непременно, они должны знать, что это за «пагтизанский от’ад». Иначе Вербицкий наделает много беды.

— Можно и к партизанам, — согласился Ковзань. — Мне лишь бы…

— Только к партизанам. Ты их найдешь, ты же разведчик. И вот что еще: тебе могут сразу не поверить, могут посчитать за подосланного. Тогда ты попроси, попытайся разыскать майора Руденко, он где-то тоже партизанит. Запомнил: Богдан Руденко? Скажешь ему, что я тебя послал. А он пусть попытается как-то связаться со мной. Может, он и мне как-то поможет выбраться отсюда.

Ковзань, кажется, уже полностью доверился Козорогу, спросил:

— Как же он с вами свяжется?

— Как?.. Не знаю. Пусть подумают. Давайте так: ты, конечно, знаешь, что к нашим воротам прибегают всякие девахи. Так вот, пусть партизаны подошлют кого-нибудь из своих.

— Хорошо, пришлют, но как вы распознаете, или как вас распознают?

— Не торопись, я уже продумал. Пусть на той, которая придет сюда, будет синий платочек, а в левой руке какие-нибудь цветы. Тут девахи иногда приносят цветы своим дружкам. И еще: пусть она поет «Катюшу». Ноне совсем, как в песне, а вот так: «Выходила на берег Катюша, выходила на берег пустой». Понял: не крутой, а пустой. Но это еще не все. Потом, когда мы познакомимся, пусть она скажет, что у нее был знакомый Богдан Руденко. Запомнил?.. Об этом — никому здесь. Даже твоему другу Васе Копице. Иначе и мне и тебе будет капут.

— Заметано.

— В общем, так, Гриша, затея Вербицкого должна быть разоблачена во что бы то ни стало. Это и будет наш вклад в победу. А победа, сам понимаешь, вот-вот. — И спросил напрямую: — Ну, а если… попадешься?

Ковзань с минуту молча даже с каким-то презрением глядел на Козорога.

— Я не знаю, кто вы, и я вас никогда не видел, — сказал он.

— Я тебя тоже, Гриша. Жить надо с достоинством, и умереть с достоинством, ведь память о человеке и после смерти живет. Ну, удачи тебе. — Козорог плечом толкнул в плечо Ковзаня и без оглядки пошел в сторону казино. Ну, что же, либо пан, либо пропал, думал он, но не попытаться сорвать провокацию Вербицкого нельзя, и связаться как-то с Руденко тоже надо было попробовать, авось повезет. Теперь все в руках Ковзаня, парень он, кажется, стоящий и надежный.

10

На второй день ночью отряд Вербицкого на грузовых машинах укатил куда-то, а еще через день, опять же ночью, Роман Козорог был вызван в штаб. Над картой, лежавшей на столе, склонились Лыньков и Фишер. Козорог доложил о своем прибытии. Лыньков, положив на стол карандаш, спросил:

— Как настроение, капитан?

— Бодрое, товарищ подполковник.

— Вот и прекрасно. К двенадцати ноль-ноль привести взвод в полную боевую готовность, взять с собой миноискатели.

— Есть, привести взвод в полную боевую готовность и взять с собой миноискатели! — козырнул Козорог, повернулся и намеревался было выйти, но его остановил Фишер.

— Айн момент, Козорог, — сказал он, пристально вглядываясь в Романа своими стальными глазами. — Ваша жена зовут Ольга?

— Так точно, Ольга, господин майор.

— А малшик — Иван?

— Ваня. Я все это указал в биографии.

— А где сейчас ваша… как это, как это… семья?

— Не знаю. Должна быть на той стороне, но я не знаю. В биографии я также указал местожительство семьи.

— Вы плохой муж, Козорог. Вы не могли ей… как это, как это… Письмо?

— Зачем?.. Может, их уже и нет. Все узнаем после войны, господин майор. А что сейчас расстраиваться. Нет смысла!

— Не надо расстраиваться, Козорог, — сказал Фишер. — Ваша семья есть, и мы позаботились о ней.

Роман почувствовал, что он бледнеет. Вот и случилось то, чего он больше всего боялся, подумал он и спросил:

— Вы что-то узнали о моей семье?.. И как там?

— Все корошо. Теперь все корошо. Было плехо, теперь корошо. Наши люди сделаль забота. Ей будет короший… как это, как это… паек: хлеб, масло, млеко. Прожнвайт она в другой дом, ваш дом — бомба. Надеюсь, скоро получите от нее письмо. Довольны, господин Козорог?

Роман уже полностью овладел собой.

— Премного благодарен, господин майор. Разрешите выполнять приказ?

— Вы отшень короший зольдат, Козорог. Мы это ценим.

— Рад стараться, господин майор.

— Пошель.

Роман четко откозырял, повернулся через левое плечо, вышел твердым шагом и только во дворе опять почувствовал дрожь в ногах. Зайдя за угол дома, прислонился к стене. Оля знает, что он здесь, но не знает и не может узнать почему он здесь. О ней «позаботились», потому что он служит у них. Ужасно! А может, все это липа?.. Нет, похоже, правда: разыскал и взял их заложниками. Ужасно. Впрочем, еще на Большой земле его предупреждали, что он и к этому должен быть готов. Если его семья действительно осталась в оккупации — это весьма убедительный аргумент для оправдания его перехода на сторону власовцев. Спрашивали: если он не готов к такому варианту — может отказаться. Не отказался: война — есть война. Постояв еще немного, он пошел подымать по тревоге взвод.

11

Утром следующего дня Роман был уже на фронте, под Духовщиной. Местность была знакома: осенью сорок первого здесь он выходил из окружения. Взвод остался в бункере, а Козорог, Лыньков и Фишер в сопровождении офицера СД направились к переднему краю. Сначала шли по лесу, в котором то и дело встречались камуфлированные танки под натянутыми сетками и сосновыми ветками, орудия, затем спустились в траншею. По тому, как она была благоустроена: стенки обшиты досками, дно устлано бревнами, — можно было догадаться: немцы давно обжились на этих позициях. На фронте стояло относительное затишье, лишь изредка ухали дальнобойные орудия, иногда шуршали и квакали мины, где-то хлопали отдельные винтовочные выстрелы — это, наверное, вели охоту снайперы.

Шли гуськом, сутулясь и втянув головы в плечи.

Часовой, спросив пароль, пропустил их в блиндаж командира пехотного батальона. Капитан — худощавый, со шрамом на левой щеке и крючковатым носом — как раз пил кофе из пластмассовой чашечки и был явно недоволен, что ему прервали трапезу. Он молча вскинул руку в нацистском приветствии, нарисовал что-то на листе бумаги, подвинул ее офицеру СД и продолжал пить кофе с галетами. Пока Лыньков и Фишер, склонясь над бумагой, о чем-то перешептывались, Роман разглядывал просторный, в три или четыре наката блиндаж. Стены обшиты досками, походный стол, плюшевый диван, бархатное кресло. «Видно, эти мародеры и грабители приперли откуда-то из города, — подумал Козорог. — С комфортом воюют, сволочи».

Цель их появления на переднем крае стала известна лишь в ячейке наблюдения. На языке Лынькова, который ставил задачу, это звучало так: «учение в условиях боевой обстановки». Ночью взводу Козорога предстояло пропахать животом нейтралку, проложить коридор в минном поле обороны наших и вернуться назад. «Фокус заключается в том, чтобы ничем не выдать себя, — предупредил Лыньков. — По-пластунски, по-пластунски — и каждый должен считать до пятидесяти пяти. Потухла ракета — считай, досчитал — замри. Через каждую минуту будет ракета. Чтобы усыпить бдительность противника. Когда часто ракеты — противник думает, что все спокойно. И без дураков. Каждый должен взрыватели от обезвреженных мин принести. Отбой — зеленая ракета. Назад — таким же манером. Противник не должен знать, что ворота уже открыты. Рекогносцируй, запоминай ориентиры, чтобы потом твоим хлопцам легче было сообразить». Это было похоже на правду. Сперва Козорог подумал было, что они должны разминировать минное поле наших для немецкой атаки, но потом отказался от этой мысли: зачем же тогда взрыватели собирать? К тому же он уже слышал, что такие «занятия в условиях боевой обстановки» Фишер практиковал и раньше — еще одна проверка что ли перед главной задачей?.. Может, кто попытается перемахнуть, даже перемахнет — ну и пусть, зато станет ясно, что ему нельзя было доверять то, к чему его готовили, это во-первых, а во-вторых, что он может там сообщить? Что это за «пропагандистская школа особого назначения?» Так Фишер наверняка знает, что советской контрразведке это давно известно. Назовет готовящуюся здесь агентуру? Назовет Иванова, Петрова, пятого-десятого — и что же?.. Тот, кто отправится за линию фронта, уже будет не Ивановым, а Васюковым, не Петровым, а Сидоровым.

Так размышлял Роман Козорог, стоя в окопе в полный рост и с помощью бинокля через замаскированную в бруствере щель вглядываясь в линию обороны Красной Армии. Немецкие позиции пролегли по командным высотам, наши же как-то закрепились в торфянике, куда успели дойти — там и окопались: ни шагу назад. Нейтральная полоса, довольно широкая, с километр не меньше, кое-где поросшая посеченными пулями березками и ольхами, изрыта воронками, усеяна светящимися мелкими лужицами. Чуть правее пузырем вздыбился холмик. Вот бы добраться до него, укрыться от огня фашистов, а там и до своих рукой подать. А что, если… Опять то сопряженное с риском, но такое необходимое «а что, если». Он все думал об одном и том же, упорно искал выхода из тупика. Когда еще Копицу отправят туда, и получится ли что у Ковзаня… И у Романа Козорога возник план действий, как использовать то «занятие в условиях боевой обстановки» в своих целях…

…К обеду возвратились в тыл. Лыньков, разыскав поляну, с часами в руке сам проводил занятие со взводом: ползи, ракета — замри, ползи — замри… «Воронин, тебе что, надоело жить? Или не научишься считать до пятидесяти пяти?.. Сорокин, ты что, так и будешь лежать до второго пришествия Христа? Вперед! Ползи… локтями, локтями… замри…» Наконец, все приучились одновременно, как автоматы, ползти вперед и замирать. Погоняв взвод еще с полчаса, Лыньков сказал:

— Ваша жизнь в ваших руках. Сегодня вам надо будет таким способом перепахать нейтралку, обнаружить минное поле противника и каждому принести назад не меньше двух взрывателей от вражеских мин. Отличившихся ждут вознаграждения и отпуск. Командир взвода расскажет вам ориентировку на местности. А теперь — отдыхать.

…К полуночи взвод сосредоточился в тех передних окопах, откуда Роман изучал нейтралку. Лыньков еще раз повторил, как надо действовать, и, как только рассыпалась искрами ракета, скомандовал: «Вперед».

Роман выбрался из окопа, тихо сказав: «За мной!», и быстро пополз с холма вниз: здесь немецкие саперы уже подготовили проход в своем минном поле. Досчитав до пятидесяти пяти, он влип в мокрую землю. В ночном небе вспыхнула ракета. Как только она угасла, снова принялся считать, ползком двигаясь вперед. Все было расчитано заранее: они доберутся до русского минного поля примерно за сорок минут. После десятого броска Роман тихо кашлянул, и сразу же его кто-то обогнал.

— Ты? — шепотом спросил Козорог.

— Я.

Это был Сережа Мамочкин. Пока все шло, как и было договорено. Роману еще вчера удалось с ним поговорить один на один. «Сережа, слышал, ночью будем рядом с окопами наших. Я бы и сам, но, понимаешь, Фишер, кажется, взял на крючок мою семью. Представляешь, что может быть, если…» «Все понял, Роман». Составили подробный план. Даже, если это окажется не только «занятием в боевой обстановке». «Ты вот еще что, — сказал Козорог, — там тобой, конечно, займется «Смерш», не робей. Да и кому же еще рассказать, как не «Смершу», про это змеиное кубло. Думаю, это по их части. Скажи там, что и Роман Козорог ждет — не дождется». Полностью раскрываться не стал, там поймут, главное — дать о себе знать. Согласно плану Сережа должен ползти сразу же за ним. Когда он слегка кашлянет, пусть Мамочкин обгоняет его и забирает вправо, чтобы оторваться от остальных. Метров через сто встретится небольшая высотка, при ракете он ее увидит. Гитлеровцами она вряд ли простреливается. Да и глубокая воронка рядом. Если не удастся к своим сразу — перележать денек, а там соображай. А то, что немцы попытаются атаковать по проложенному коридору, — не похоже: не видно, чтобы фашисты стягивали сюда какие-то силы.

Когда Мамочкин скрылся в темноте, Роман замедлил движение. Со стороны наших позиций изредка вслепую пускали пулеметные очереди — трассирующие пули голубыми осами прошивали нейтралку. «Молодцы, — подумал Роман, — не спят». Внезапно рядом оказался Фишер. Какого лешего его сюда понесло? Взял его под наблюдение после разговора с Вербицким?

— Вперед!

— Подождите, господин майор. По-моему, тут скоро должна быть русская минная полоса. Осторожно. — Надо было как-то задержать Фишера и дать Мамочкину возможность уползти как можно дальше. — И вы меня сбили со счета.

По надрывному посапыванию было слышно, как их обгоняют слева. Ракета. Ох как долго она горит. И свет ярче летнего солнца. Не заметят ли, что Сережа оторвался?..

Сделали еще пять или шесть бросков, и чей-то миноискатель зазуммерил — добрались. Воронка рядом.

— Прячься в воронки. Здесь подождем, — распорядился Фишер.

Умолкли пулеметы, стало до глухоты тихо. Не слышно и шороха ползущих — началось разминирование. И вдруг совсем неподалеку бабахнуло — похоже, взорвалась противопехотная. Напоролся все же кто-то. По всей линии обороны наших застрочили пулеметы, автоматы, закрякали ротные минометы. Взрывы буквально обложили воронку, осколки наперехлест прошуршали над ней. С немецкой стороны ударили пушки, полковые минометы, в черном небе загорелась зеленая ракета — отходи назад!

Огневая дуэль продолжалась недолго. Вскоре, сопя, кто-то прополз рядом с воронкой, потом еще и еще — уцелели. Подождав, пока растаяла белая ракета, Фишер и Козорог выскочили из воронки и поползли. Теперь впереди был Фишер, и Роман едва поспевал за ним. Где-то справа в смоляной темноте кто-то застонал. Затем послышались приглушенные слова: «Братцы, помогите!»