Это даже не умрёшь

Несколько секунд они сверлили друг друга выразительными взглядами. Потом отец Зины повернулся к брату.

- Шурик, мы щас Зину повезём в город... Вы как-нибудь уж сами доберётесь, да?

Дядя Зины закивал.

Родители привезли Зину домой и положили на кровать в её комнате. Ване сказали, что сестра в глубокой коме. Ваня присвистнул. Поздно ночью, после многих попыток уснуть, родители Зины дружно вылезли из постели, проследовали на кухню и стали пить чай.

- Ты... соображаешь, что ты делаешь? – наконец спросила шёпотом мама Зины. – Что мы скажем Шурику и Ленке?.. Что мы вообще... Что мы, вообще рехнулись, что ли?

- Я Шурику позвонил, как только пришёл. Пока ты в ванной рыдала. И мылась. Сказал, что всё нормально.

- То есть как это нормально?

- Ну, что Зина пришла в себя. Что просто без сознания была. Ушиблась...

- Да ты же видел, как у неё шея повёрнута! Она мёртвая! Она холодная, Толик!.. – чуть не перешла с шёпота на крик мать Зины.

- Она и в прошлый раз была мёртвая.

- ...Чего ты мелешь?

- Я не мелю. Я ей пульс щупал. Тогда, на чердаке. Потом, когда в машину её принесли, тоже. Не было у неё никакого пульса.

- Ты ей пульс щупал? Ты же даже не знаешь, где этот пульс находится. На какой части тела.

- Всё я знаю, что надо. Ещё с «Зарницы» в школе помню... Не было у неё пульса, говорю тебе. Появился только на полпути, после этой канавы.

- ...Просто ты щупал плохо. Она же дёргалась! Что она – без пульса дёргалась?

Отец Зины почёркнуто отодвинул чай в сторону и сделал безумные глаза.

- В том-то и дело! – истошно зашептал он. – В том-то и дело! Я думаю... Это были... Судороги какие-то... Она была мёртвая. Помнишь, как она выглядела? Студень какой-то застывший вместо тела... А потом всё пришло в норму, у нас на глазах.

- ... И как ты всё это объясняешь?

- Да никак! Откуда я знаю! – отец Зины раздражённо дёрнул головой. – Зомби! Иисус из Назарета! Птица Феникс! Короче, я уже сказал. Пока она не запахнет, никому ни слова. Заболела, и всё. Всё, пошли спать...

На следующий день он вернулся с работы на два часа раньше. Сам не зная зачем, он открыл входную дверь очень тихо и крадущимся мелким шагом пошёл к Зининой комнате. Он крался, пока не уткнулся ногой в Ванины кроссовки, брошенные посреди прихожей. Наваждение мгновенно исчезло. Квартира наполнилась звуками. Ваня играл в Dendy и напевал себе под нос песню «Опиум» группы «Агата Кристи».

- Как там Зина? – осторожно спросил отец.

- Всё так же, - сказал Ваня. – Коматозная. Чё вы её в больницу не отвозите?

Отец Зины помедлил с ответом, но так и не придумал ничего оригинальней, чем «так надо».

- Собирайся, кстати, - добавил он. – К бабушке сегодня поедешь. А завтра обратно на дачу. А то торчишь тут... В городе.

Отец вошёл в комнату Зины, приблизился к её кровати, наклонился и принюхался. Зина не пахла ничем особенным, кроме леса и косметики. Несмотря на то, что именно этого он и ожидал, у него похолодело внутри. Потом он присмотрелся к лицу Зины, и у него похолодело ещё больше.

Лицо изменилось. Оно не опухло – точнее, оно опухло только в некоторых местах. Другие места, наоборот, как будто усохли и натянулись. Веки были совершенно плоскими. Отец посмотрел на руки Зины. Кожа на них мягко сморщилась и напоминала застывшие волны.

Внезапно он понял: руки дрожали. Очень мелко, почти незаметно, но вне всякого сомнения.

- О ё-моё, - сказал отец Зины.

Он просидел в комнате Зины весь вечер и половину ночи – пока желание спать не пересилило потрясение и любопытство. На его глазах дрожь усиливалась. Начали трястись ступни. Потом ноги. Потом всё тело. Подбородок начал колотиться о грудь. Черты лица расплывались и всё больше теряли форму.

Мать Зины заглянула в комнату только один раз. Присмотревшись, она вскрикнула и захлопнула дверь. После этого она весь вечер варила суп, жарила говядину, пекла пирожки, перебирала посуду и громко слушала радио.

Около шести утра родители проснулись от грохота в Зининой комнате. Мать Зины начала безостановочно кричать и хотела выбежать из квартиры в одной ночной рубашке. Отец едва удержал её. В комнате Зины он увидел, что почти бесформенное тело свалилось с кровати и ходило ходуном на полу посреди комнаты. Клочья лопнувших джинсов и футболки трепыхались вместе с ним. Лёгкий горьковатый запах, стоявший в комнате, мгновенно вернул отца в февральское утро на даче.

- В следующий раз привяжем её к кровати, - обречённо сказал он жене. – Что ж это за бредятина-то?

Они больше не входили в комнату Зины, пока – через полтора дня – звуки в ней не затихли окончательно. К этому моменту Зина выглядела приблизительно так же, как тогда в больнице, сразу после прибытия.

Ещё через два дня Зина полностью пришла в себя. Как и в прошлый раз, она выглядела совершенно здоровой. Как и в прошлый раз, ничего не помнила. После долгих колебаний и ночных перешёптываний родители на неделю отправили её в больницу. В больнице Зину всесторонне обследовали, ничего не нашли и снова посоветовали показать психиатрам.

- Ну что я могу сказать? - сказал психиатр, когда родители выпроводили Зину из кабинета и вопросительно уселись напротив него. – Мы тут посмотрели, провели кое-какие анаааализы... Ни о какой патологии речи нет. Но определённые невротические проявления присутствуют, конечно. Общая инертность психических процессов, нарушения внимаааания присутствуют... Судя по ситуации, могу сказать, что наиболее вероятная причина – долгое перенапряжение эмоциональное, продолжительный стреееесс... Ничего страшного, девочке просто нужно отдохнуть, расслабиться, изменить обстаноооовочку... – растянутые окончания фраз, казалось, зависали в воздухе и медленно растворялись в нём. – То есть если обстоятельства психотравмирующие не будут повторяться, то всё, можно сказать, придёт в норму очень быыыстро... На будущий год смело можно будет поступааать... Конечно, режим подготовки к экзаменам надо более продуууманный... Кроме того, я тут выпишу один неплохой препарат, он поможет снять последствия стрееесса...

Отец Зины смотрел на психиатра пустыми немигающими глазами.

- Она вешалась два раза, - сказал он.

- ... Что, простите?

- Она вешалась. Два раза. В феврале первый раз. Второй раз две недели назад. Мы вам ещё не говорили об этом?

- Нееет, - психиатр заёрзал в кресле. – Суицидальные попытки, значит, были? Демонстративные?

- Нет, - отец Зины моргнул. – Очень уединённые.

- Вот как... – психиатр потыкал ручкой в недописанный рецепт и погрустнел. – Ну, с этого, наверно, надо было начинааать. Давайте поподробней про оба случая.

- Да, да, щас, - отец Зины вышел из оцепенения и нетерпеливо закивал. – Только сначала... У меня есть такой вопрос, не совсем по делу... Скажите, вот бывают такие случаи, когда человек мёртвый, эээ, когда в состоянии клинической смерти человек находится сутки, а потом приходит в себя?

- Сутки? – смущённо поперхнулся психиатр. – Нееет. Не думаю, что бывают такие случаи.

- А зомби? Зомби на самом деле - существуют? На Гаити или где-нибудь ещё? В смысле, есть там задокументированные свидетельства, научная база? Что-нибудь в этом духе?

- Толик!.. – охнула мать Зины, мгновенно покраснев. – Какие зомби? О чём ты говоришь?

- ... Я, конечно, не могу ручаться... – осторожно начал психиатр, невольно пытаясь спрятаться за своим столом. – Я определённо не специалист по этому, скажем, вопросу...

Не глядя на него, отец Зины соскочил со стула и повернулся к двери.

- Мы в другой раз подойдём. Ещё. Сейчас нам идти надо.

- Толик! – мать Зины вскочила за ним. – Ты куда?

- До свидания. Пойдём, Таня. Извините за беспокойство. Спасибо.

Отец Зины вышел из кабинета. Зина сидела у окна, на скамейке, обтянутой дырявым коричневым коленкором, и печально смотрела в пространство. Рядом с ней, недовольно поджав губы, сидел лысый худой мужчина в синем спортивном костюме.

- Зин, пойдём, - сказал отец. – Всё в порядке.

Азовское море

Той же ночью, шёпотом на кухне, было решено как следует познакомиться и подружиться с двоюродной тётей Зининого отца, проживавшей в посёлке Ильич на берегу Азовского моря. Другой посёлок Ильич, с величественной природой, находится в Алтайском крае, но у Зининой семьи там не было родственников. Кроме того, алтайский посёлок регулярно затопляет и засыпает оползнями. Часть населения живёт в бараках, зимой трещат морозы, туристов нет, денег нет, в местной речке однажды нашли расчленённые трупы двух девушек. Даже если бы у петербургской Зины никогда прежде не было суицидальных настроений, там бы они возникли.

На следующий день отец зашёл на почту и отправил две телеграммы: «тоня сестрица жива ещё вопр пятнадцать лет не виделись приезжай в гости внуков привози люся из ильича» - на свой адрес, и «спасибо за приглашение прилетаем воскресенье с зиночкой и подарками встречайте тоня» - в посёлок Ильич на Азовском море. Получив первую телеграмму, он отправился к своей матери.

- Мам, как здоровье? – спросил он, переступив через порог её квартиры на улице Уточкина. – Молодцом? Вот, тётя Люся тут тебе телеграмму прислала. На наш адрес. Твой потеряла, должно быть. В гости тебя зовёт. С внуками. Вот два билета на самолёт. Ванька не хочет ехать. Зина с тобой поедет. Она болела сильно. В этом году поступать не будет. Врач сказал, надо её на море. Так что можешь её там на зиму оставить. Подарки для тёти Люси я прямо в аэропорт привезу. Вылет в воскресенье.

Вылетели в воскресенье. Когда самолёт оторвался от земли и взял курс на юг, Зина обратила бледное лицо к бабушке и спросила:

- Бабуля, а мы разобьёмся, упадём и умрём, да?

- А? – бабушка оторвалась от иллюминатора. – Ты что такое говоришь, Зин? Никуда мы не упадём. А хотя бы и упали. Смотри, как красиво всё, - бабушка мечтательно ткнула пальцем в иллюминатор. – Всё лучше так помирать, чем в Боткинской больнице на койке.

Внизу зеленела под ярким солнцем Ленинградская область.

Тётя Люся, 63-х лет, загорелая и коренастая, встретила их в аэропорту в Анапе. Она выглядела так, словно приехала с фотосессии для обложки журнала «Крестьянка» за август 1981 года. Её лицо и ситцевое платье вселяли уверенность в завтрашнем дне.

- Ой-ой-ой-ой-ошеньки, - при этом сказала она. – Ужасть-то какая! Тонечка, Тонечка, как мы с тобой постарели! Как времечко-то бежит! Када ты прошлый раз приезжала, Брежнев ещё ж был!

- Уж был так был, - подтвердила Зинина бабушка.

Сын тёти Люси дядя Коля погрузил вещи в багажник запорожца и повёз всех в посёлок Ильич. У него была смуглая лысина, много железных зубов и жена, которая ушла несколько лет назад.

- С тех пор в одну харю детей воспитываю, - похвастался дядя Коля, держа два пальца правой руки на руле.

- И ни хера не в одну, ну шо ты прибедняешься-тааа, - возмутилась тётя Люся. – Живёт у негхо Ниночка, святая баба, очень мне нравится. Ведёт хозяйство. Летом в пионерлагхере работает поварихой. Колька у ней как сыр в масле.

- Ээээ, - осклабился дядя Коля.

Посёлок Ильич тонул в деревьях и обдувался ветрами двух морей. Дом тёти Люси стоял в 170 метрах от Азовского. Млеющие от жары куры время от времени спускались по боковой тропинке на безупречно белый песчаный пляж. Незрелый виноград переполнял виноградники. Всё было солнечно-зелёного цвета.

- Ну шо, Зиночка, хорошо у нас? – спросила тётя Люся.

Зина стояла рядом с калиткой, держа сумку на уровне груди, слегка разинув рот и не двигаясь.

- Волшебно! У вас тут просто волшебно, тётя Люся! – воскликнула она. – Вы, наверное, такая счастливая!

- А то как же, - помрачнела тётя Люся.

- У нас тут ещё и Швейцария есть своя, - сказал дядя Коля. – Не хуже ихней. Таманская. Пять килОметров всего. Свожу вас с тёткой Тоней непременно. Горы там красивущие. Озеро есть. И за границу надо вам съездить обязательно. Тут по Чушке рядом совсем. Сел на паром – и Крым.

- Здорово! – Зина бросила сумку на землю и захлопала в ладоши.

Тётя Люся охнула и отчаянно схватилась за щёки. Пыль вокруг сумки быстро потемнела от жидкости из разбившихся бутылок.

- Нууу ё, - понуро сказал дядя Коля. – Поплыли мои сувениры...

- Ничего, Коль, - успокоила его Зинина бабушка. – У меня в рюкзаке ещё есть.

Она не в первый раз пристально посмотрела на Зину и пошла в дом.

Поначалу тёте Люсе пришлось потесниться: была середина августа, и пристройку для гостей продолжала занимать отдыхающая дама с ребёнком. Она платила тёте Люсе 35 тысяч рублей в день и загорала топлесс, вызывая глухое осуждение со стороны дяди Колиной подруги. Сам дядя Коля вяло махал рукой и утверждал, что худосочные титьки подмосковной дамы не вызывают у него ничего, кроме жалости. Ребёнок отдыхающей был Машенькой, бойкой девочкой восьми лет, цвет кожи которой уже переходил за отметку «шоколадный». Машенька и Зина нашли друг у друга много общих интересов и подружились мгновенно. Они проводили вместе почти всё время, позволяя худосочной маме загорать более беззаботно и равномерно.

Дядя Коля жил неподалёку. Пил плотно, но при этом регулярно трезвел, находил халтуры и держал свои обещания. Через неделю он посадил Зину и Машеньку в запорожец и поехал показывать им местную Швейцарию. Бабушка Зины осталась в постели с приступом мигрени.

Таманская Швейцария сильно отличалась от оригинала, но, в основном, размерами. Маленькое озеро у подножия холмов казалось бездонным и сказочным. Холмы – высокими и древними.

- Во! – сказал дядя Коля, жмурясь на небо и похлопывая Зину по плечу. – Рай земной! Ну, вы тут купайтесь-загорайте, я схожу пока по делам. У меня здесь дружок.

Он беспечно отхаркался и пошёл вниз – в сторону моря.

- Возвращайтесь! – сказала Зина. – Мы будем вас ждать!

Три часа спустя, когда дядя Коля, томный от жары и алкоголя, вернулся к озеру, его ждал отрезвляющий шок.

Зина стояла на коленях, наклонившись вперёд. Из-под неё неподвижно торчали мокрые пост-шоколадные ноги Машеньки. Подскочив ближе, дядя Коля разглядел, что Зина изо всех сил давит руками на грудь девочки и пытается делать ей искусственное дыхание – рот в рот. Синхронизация между выдохами Зины и её толчками в Машенькину грудь отсутствовала.

- Оооой ты ё! – крикнул дядя Коля. Алкогольный туман вокруг его головы мгновенно поредел.

Зина оторвалась от лица Машеньки и посмотрела на него. Дядя Коля невольно отшатнулся. Подбородок, губы и кончик носа Зины были измазаны кровью. Дядя Коля перевёл взгляд на Машеньку. Она не открывала глаз, но слабо постанывала и как будто пыталась кашлять. Вся нижняя часть её лица была в крови.

- Она захлебнулась!!! – завизжала Зина, показывая окровавленные зубы.

- Кровью? – риторически спросил дядя Коля и грубо спихнул Зину с тела Машеньки.

Он прижал ухо к груди девочки, выругался, осторожно сгрёб её в охапку и потащил к воде.

- ... Она не дышит!!! Я делала всё, что могла! Она захлебнулась! – продолжала визжать Зина.

- Да заглохни ты, придурошная! – рявкнул дядя Коля, не оборачиваясь. – Всё она дышит. И сердце бьётся как надо... Орать меньше надо, бля...

Он ополоснул лицо Машеньки и уложил её на землю. Она приоткрыла глаза и рот и опять попыталась кашлять, но вместо кашля из её глотки вырвался надрывный звук приближающейся рвоты. Дядя Коля расторопно повернул её на бок и приподнял. Машеньньку вытошнило. Дядя Коля снова подтащил её к воде и заставил выполоскать рот. После этого она начала дышать быстро и сипло и наконец закашляла по-настоящему. Минуты две дядя Коля поддерживал её на боку и сокрушённо лепетал «держись, Машуха, ничего, ничего, ничего».

Откашлявшись, Машенька сказала, что ей холодно. Дядя Коля укутал её в оба полотенца. Потом стянул с себя рубашку и, понюхав, задумчиво надел обратно.

- ... А ты шо? Шо было? Как? Как было-то? – он оторвал взгляд от Машеньки и пришиб им Зину.

Зина не смогла ответить. У неё случился приступ рыданий. Затем он сменился приступом икоты.

Машенька тоже едва могла говорить – от слабости и от боли в израненных губах и языке. В конце концов она собралась с силами и сбивчиво, но связно зашептала о том, что произошло. После того, как дядя Коля исчез в направлении моря, она сразу захотела искупаться. Зина сказала, сначала надо хорошенько прогреться на солнышке. Машенька, прогревшаяся в запорожце до полуобморока, так не думала, но признала авторитет Зины и послушалась. В Подмосковье её воспитанием занималась прабабушка – ветеран ликбеза и вдова штрафбатовца, после войны в одиночку взрастившая троих детей на зарплату шпалоукладчицы. Зина и Машенька обошли вокруг озера, побегали по кромке воды и несколько раз спели нарочито писклявыми голосами популярную песню В. Преснякова-младшего «Подружка Маша, пожалуйста, не плачь». Затем, по инерции, «Стюардессу по имени Жанна». После «Стюардессы» Машенька снова потянулась купаться, но Зина строго посмотрела на неё и напомнила, что для эффективного прогрева полагается загорать. Машенька опять послушалась и легла на траву. Был первый час дня. Солнце стояло в причерноморском зените. Машенька накрыла голову жёлтой футболкой, мгновенно сомлела на солнцепёке и задремала. Какое-то время спустя она пришла в себя под водой. Её ноги не касались дна. Кто-то держал её за плечи. Вода была упругой и солнечной. Машенька сделала автоматический вдох, захлебнулась, начала истерично барахтаться и выскользнула из державших её рук.

В следующий раз она пришла в себя от боли в укушенном языке.