Возвращение весны

— Да какое это теперь имеет значение! — с досадой произнесла она вслух, презирая себя за подобные мысли. Каковы бы ни были его мотивы, прошлое есть прошлое, изменить его невозможно, и их развод столь же неизбежен, как смена времен года. И хочет он этого или нет, но она уедет отсюда, как только Пьетро сможет смириться с новыми обстоятельствами своей жизни. Она скорее умрет, чем возобновит супружеские отношения с Лукой! От тягостных мыслей ее отвлек только стук в дверь. Поблагодарив, она взяла у горничной поднос.

Съев немного макарон и салата и запив все это большим бокалом вина, Эми прилегла на постель и немедленно провалилась в глубокий сон без сновидений, что свидетельствовало о крайней степени усталости.

Она проснулась уже под вечер и несколько минут полежала в полузабытьи, наблюдая за пылинками, танцующими в лучах заходящего солнца. Не хотелось ни двигаться, ни думать, ни чувстовать. В первые дни и недели после смерти Доменико Эми спасалась от сумасшествия лишь тем, что отключалась от окружающей реальности, уходила глубоко в себя — туда, где ничто не могло настичь ее. Как правило, это помогало, и потом уже она прибегала к этому способу всякий раз, когда возникала угроза ее психическому здоровью.

Доменико… Перед ее мысленным взором возникло чудное маленькое личико, обрамленное черными кудрями, и сердце Эми перевернулось. Но она была благодарна тому, что видит свое бесценное дитя именно таким; долгое время ее днями и ночами преследовал вид неподвижного, окостеневшего маленького тельца, полуприкрытого тонкой белой простыней.

Они были так счастливы тем поздним утром, проснувшись после ночи любви и мечтаний о будущем.

— Принеси Доменико сюда, — предложил Лука. — Мне нравится смотреть, как моя жена кормит моего сына и наследника, я чувствую себя при этом таким важным.

— Можно подумать, тебе требуются подтверждения твоей важности! — шутливым тоном ответила она и широко улыбнулась.

Это была ее последняя улыбка на долгие, долгие месяцы…

Лука прибежал на ее крики в детскую и, вытащив маленькое тельце из кровати, велел ей позвонить доктору и начал делать искусственное дыхание. Но было уже поздно, слишком поздно. Потом они узнали, что Доменико был мертв уже несколько часов — и все эти часы лежал один в своей маленькой кроватке.

Ее вновь охватила тоска, принесшая с собой боль, почти столь же острую, как и тогда. Какая же она была мать, если не почувствовала, что Доменико нуждается в ней, что он задыхается? Смерть в колыбели. Два этих слова порой встречались ей в газетах и вызывали недоуменные мысли о родителях, которых постигла такая ужасная и печальная участь — участь, которую невозможно было представить для себя.

— Может быть, он был слегка нездоров? Температура или кашель? — спросил их доктор много позднее. Он был старым другом семьи, и его явно потрясла случившаяся трагедия. Лука и Стефания, сидевшие по обе стороны от Эми, сжимали в своих ладонях ее ледяные пальцы.

— У него режется зуб. — Ее разум отказывался принимать смерть Доменико, и она употребила настоящее время. — Он немного капризничает, но совсем не выглядит несчастным или нездоровым.

— Понимаю. — Доктор с серьезным видом кивнул. — Видите ли, в подобных случаях часто за день бывают заметны признаки простуды.

Выходит, она не заметила? Эми взглянула на доктора, и голова у нее пошла кругом. Она этого не заметила — и вот теперь ее ребенок мертв! Он был уже мертв, когда они с Лукой смеялись, разговаривали, любили друг друга. Внутренний вопль вырвался наружу, и Эми уже не почувствовала инъекции, сделанной доктором. Очнувшись от наркотического сна, она начала кричать снова, а после очередного укола пришла в себя в сером, лишенном всяких красок мире.

Все заверяли Эми в том, что ее вины в этом нет; Лука днями и ночами сидел у ее кровати, разговаривал, плакал вместе с ней, обнимал в те моменты, когда ей казалось, что она вот-вот сойдет с ума.

Постепенно Эми возвращалась к более или менее нормальному состоянию — по крайней мере внешне. Но, почти не осознавая этого, она все глубже и глубже уходила в себя, отталкивая любую помощь и сочувствие.

Не сама ли она подтолкнула Луку к Франческе? Эта мысль не впервые посещала ее. Поднявшись с кровати и быстро сорвав измятую одежду, Эми вошла в великолепную ванную комнату и долго стояла под теплым успокаивающим душем.

Она начала что-то подозревать уже через полгода после смерти Доменико, и в один из визитов Анджелы к матери потребовала наконец у той объяснений по поводу последней порции щедро рассыпаемых намеков и скрытых издевок.

Может быть, лучше было прямо спросить об этом у Луки, но их отношения уже заметно испортились к тому времени: разжигаемая Анджелой ревность и подозрительность заставля-щ Эми постоянно провоцировать его, требовать доказательств того, что он все еще ее любит, не доверять объяснениям его действий и поступков.

— Лука и Франческа? — Анджела взглянула на нее чуть раскосыми черными глазами. — Я ведь только сказала, что они обедали вместе, разве не так?

— Нет, вы сказали, что они опять обедали вместе, — сухо возразила Эми, — и это уже не первый ваш намек на существование между ними чего-то большего, чем дружба. Если вы не расскажете мне все немедленно, я спрошу у Стефании.

— Мать об этом не знает, — поспешно возразила Анджела. — И вы ничего — слышите? — ничего ей не скажете! Она и так слишком расстроена происшедшим, и я не позволю вам мучить ее еще и этим.

— Вы полагаете, что я не расстроена? — с болью спросила Эми.

В присутствии посторонних сестра Луки была с ней сама любезность, но наедине неприкрыто обнажалась ее холодная враждебность, и смерть Доменико не сделала ее мягче.

— Вы? — Анджела шагнула вперед и наклонилась к ней. — Вы, англичане, совсем другие, чем мы. В ваших сердцах нет огня. Если бы Доменико был моим сыном, я до сих пор безутешно оплакивала бы его, но прежде всего — получше бы заботилась о нем при жизни…

От удара по щеке Анджела слегка пошатнулась, но удержала равновесие и с ненавистью уставилась на Эми.

— Вас интересует, есть ли что-нибудь между Лукой и Франческой? — тихим зловещим голосом спросила итальянка, и у Эми по спине побежали мурашки. — Зачем спрашивать, если вы и так знаете правду? Франческа красива, всегда любила Луку, и именно она должна была бы стать его женой, а вовсе не вы. Помните тот вечер, когда вы рано ушли к себе? Тогда-то все и началось. Он вернулся поздно, не так ли? Это потому, что Лука был с женщиной, настоящей женщиной, а не бледным ее подобием, — добавила она, явно наслаждаясь произведенным впечатлением.

— Я вам не верю! — Эми отшатнулась, словно перед ней был сам дьявол. — Лука не мог…

— Но ведь после той ночи он переменился? — прошипела Анджела и, увидев подтверждение своих слов в глазах Эми, удовлетворенно кивнула. — Вот видите? Ему надоело ваше вялое тело, ваша фригидность, ваша холодная и негостеприимная постель. Его любовь к вам ушла вместе с Доменико. Вам больше нечего здесь делать!

Анджела продолжала что-то говорить голосом, который, казалось, отравлял воздух, но Эми, не слушая, вытолкнула ее из спальни, закрыла дверь и, упав на кровать, плакала, пока хватало слез. Потом позвонила в аэропорт, заказала такси и, собрав самые необходимые вещи, написала Луке письмо, в котором рассказала все, что услышала от Анджелы…

— Все это в прошлом, все в прошлом, — сурово сказала себе Эми. Взгляд ее невольно упал на то место кровати, куда она когда-то бросила письмо к Луке. — И вовсе он не любит меня, — тихо произнесла молодая женщина, поворачиваясь к цветам, которые вдруг показались ей недоброй насмешкой. — Просто он не хочет скандала, а кроме того, я нужна Пьетро. Вот и все.

Она же знала это, знала с самого начала, тогда почему сейчас испытывает такую обиду? С ним покончено — покончено раз и навсегда, просто воспоминания, которые пробудила в ней эта комната, расстроили ее.

Раздавшийся стук в дверь не сразу дошел до ее сознания, а когда она поняла, что стучат, было уже поздно — Лука входил в комнату.

— Я стучал. — Его взгляд был прикован к ее рту, который она всегда считала слишком большим, а Лука называл чувственным, и выражение его глаз заставило сердце Эми забиться сильнее.

— Я не слышала, — выдавила Эми, пытаясь взять себя в руки.

— Не слышала? — повторил он, словно не понимая смысла ее слов, и, тяжело вздохнув, продолжил глубоким, хрипловатым голосом: — Были времена, когда мы лежали на этой постели рядом, помнишь?

— Лука…

— И это было так замечательно, малыш!

Она невольно покраснела: образы, вызванные этими словами, были так реальны, что Эми ничего не могла с собой поделать. У него великолепное тело, вспомнила она, опуская ресницы. Широкие мускулистые плечи и мощная грудь, покрытая темными вьющимися волосами, спускающимися вдоль плоского живота к…

— Что тебе нужно? — Прочь эти мысли, нельзя ввязываться в его игры!

— В данный момент? — с двусмысленной интонацией спросил Лука, и она снова почувствовала слабость в коленях. — Как тебе сказать…

— Меня лишь интересует, зачем ты сюда пришел? — высоким от волнения голосом спросила Эми. — Я думала, что ужин в восемь.

— Так оно и есть, — согласился Лука. — Я просто хотел предупредить тебя: к ужину будут Анджела и Бернардо.

Имя сестры он произнес спокойным и естественным тоном, и мысли пораженной Эми закружились точно в водовороте. Ведь именно от Анджелы она узнала о его романе с Франческой! Тогда, конечно, Лука этого не знал, но ведь в письме было ясно сказано, что именно Анджела просветила ее. Сообщая ему это, Эми не испытывала ни малейших угрызений совести, не испытывала она их и сейчас, но ей давно хотелось узнать, как он отнесся к болтливости сестры.

Что ж, теперь она знает: ему это просто безразлично. Анджела для него по-прежнему избалованная маленькая сестренка, а она, Эми… Кем же она теперь является для него? — с горечью подумала молодая женщина. Собственностью, вещью, некогда принадлежавшей ему и теперь вновь ставшей нужной? О, какой она была дурой! Глупее ее, наверное, на свете никого нет!

— Отлично, ты предупредил. — Ей нетрудно было сохранять сухой, деловой тон: внутри у нее все словно одеревенело. — А теперь мне хотелось бы одеться, если ты не против, конечно?

— Разумеется. — Он небрежно повел рукой в направлении большого встроенного в стену платяного шкафа. — Будь как дома. Хотя ты и в самом деле дома, — добавил Лука спокойно, а затем непринужденно уселся в кресло, положив ногу на ногу.

— Я предпочитаю одеваться в одиночестве, — отрезала Эми, бросая на него гневный взгляд, на который он не обратил никакого внимания, — без зрителей. Понятно?

— Куда уж понятнее. — Лицо Луки напряглось и посуровело, но он не двинулся с места. — Однако мне хочется воспользоваться возможностью и обсудить некоторые детали похорон до ужина, пока нет Пьетро. Ему будет нелегко выслушивать все это.

— О, конечно. — Она покраснела. — Извини меня.

Нетерпеливо отмахнувшись от ее извинений, он начал тщательно подчеркивая каждое слово:

— Так ты позаботишься о Пьетро, Эми? Завтра мальчику придется нелегко, и лучше, если бы ты была с ним.

— Не собираешься же ты брать его на похороны? — изумленно посмотрела на него Эми. — Но это жестоко! Почему он не может остаться здесь?

— Разумеется, он может остаться. По правде говоря, именно этого я и хотел бы, — резко ответил Лука: возмущение Эми явно ему не понравилось. — Однако Пьетро настаивает на своем присутствии, и он достаточно взрослый, чтобы решать самому.

— Я не согласна, — взволнованно возразила Эми. — Он всего лишь ребенок, и ты прекрасно знаешь это.

— Ему десять лет, почти одиннадцать, и он носит фамилию Джерми, — мрачно заявил Лука. — А это означает, что, несмотря на свою впечатлительность, Пьетро обладает железной волей и собственным мнением. Возможно, я и смог бы приказать ему остаться, но не думаю, что это будет правильно. Он все обдумал и хочет пойти — значит, так и будет.

— Я тебя не понимаю…

Она смотрела на него, не представляя, какой маленькой и хрупкой кажется сидящему напротив большому смуглому человеку. Ее белоснежная кожа в свете заката была почти прозрачной.

— Все совершенно очевидно, — решительно отрезал он, — и я не собираюсь обсуждать этот вопрос. Не смотри на меня исподлобья, Эми. Тебе все ясно? Абсолютно?

— Абсолютно ясно. — Она повторила его слова с таким презрением, что Лука встал и, подойдя поближе, приподнял пальцами ее подбородок.

— Сколько ярости и неприязни, — медленно произнес он, — в столь изящном создании. Что с тобой случилось, Эми? Ты совсем не та девочка, на которой я женился.

— Да, не та, — не задумываясь, ответила она. — Я выросла, Лука. И тоже обладаю собственным мнением и железной волей. Это, знаешь ли, не является привилегией носящих фамилию Джерми.

— Но ведь ты тоже носишь фамилию Джерми, малыш… И, похоже, настало время напомнить тебе об этом.

Его рука по-хозяйски легла ей на шею, гладя мягкую, шелковистую кожу. Эми почувствовала, как по всему ее телу пробежала горячая волна страха… и желания.

— Нет! — Она попыталась высвободиться и сморщилась от боли: его пальцы вцепились в непослушные пряди волос. — Нет! — повторила она отчаянно.

— Но почему же нет? — Слегка отстранив голову Эми, он впился глазами в ее губы, вновь заставив ощутить непередаваемый трепет. — Все вполне законно. Не будешь же ты это отрицать? Ты носишь мое имя, и ты моя.

— Только если я этого захочу. — Эми постаралась собрать всю свою волю, наличие которой только что декларировала, чтобы противостоять непреодолимому влечению. Она желала его, как ни унизительно было признаться в этом. — А я уже сказала тебе, что не хочу.

— Я тебе не верю. Мы оба знаем, что за огонь бушует в наших телах, и если я лишь поцелую тебя, он поглотит нас без остатка. Мне не придется брать тебя насильно. — Он привлек ее ближе, голос его завораживал.

— Возможно. — Заметив довольное выражение в его глазах, она торопливо добавила: — Но потом все вернется на круги своя. Я все равно не буду твоей в важном для тебя смысле. Ты получишь не меня, Лука, а лишь краткое физическое удовлетворение. Я же возненавижу тебя.

— А может быть, мне все равно? — хрипло прошептал он, схватив ее за плечи. — Может быть, после этих двенадцати месяцев мне все равно, что у тебя на уме? Об этом ты подумала? Я твой муж, а ты моя жена — что может быть проще!

— Неужели? — Она не шевелилась, зная, что одно неосторожное движение может испортить все. — Несмотря на то что произошло, я не верю, что тебе действительно все равно. Так себя вести может только животное. А как же честь семьи Джерми?

— А тебя, конечно, заботит честь семьи Джерми? — спросил он с издевкой.

— Да. — Эми пристально взглянула на него. — Это имя носил мой сын.

Какие-то томительные, показавшиеся ей бесконечными мгновения он продолжал смотреть на нее с лицом, искаженным борьбой противоречивых чувств, а потом оттолкнул так резко, что она чуть не упала.

— Черт бы тебя побрал, Эми! В кого ты меня превратила?

Лука быстрыми шагами пересек комнату и вышел, захлопнув дверь с такой силой, что стены содрогнулись.

4

Около минуты Эми стояла совершенно неподвижно, с закрытыми глазами, борясь с подступающими слезами. Когда сердцебиение немного успокоилось, она судорожно вздохнула и, открыв глаза, невидяще уставилась в одну точку.

Похоже, он все еще испытывает к ней физическое влечение? Ну и что с того? Ровным счетом ничего. Мужчины способны на это даже тогда, когда женщина ничего для них не значит. Они готовы переступить через многое, чтобы удовлетворить свою похоть. А она… она оказалась в соответствующий момент рядом и была, по его мнению, доступна.

Эти месяцы молчания говорили красноречивее сотен писем. Лука не приехал за ней, не позвонил, даже не написал, очевидно сочтя объяснения или извинения излишними.

Подойдя к прекрасному старинному зеркалу в углу комнаты, Эми с отчаянием взглянула на свое пылающее лицо и трясущиеся губы, машинально поправила волосы, и вдруг ее взгляд упал на блеснувшее на левой руке обручальное кольцо. Эми много раз приходило в голову снять его, но почему-то это казалось ей нечестным и неприличным. После развода — дело другое.

Она вспомнила утро, когда Лука впервые показал ей его.

— Ты мое солнце, мои луна и звезды, — нежно сказал он, — сама моя жизнь. Я понял это, как только увидел тебя — такую крошечную, совершенную и незабываемую. Ты моя, Эми, а я — твой, и так будет всегда!

И вот всего через пять лет все было кончено. Ощутив болезненный комок в горле, она на мгновение прикрыла глаза. Они вместе плакали от счастья, когда родился Доменико, и заливались горькими слезами, когда он умер, и тем не менее несколько месяцев спустя Лука стал спать с другой женщиной. Неужели это и есть та великая, всепоглощающая любовь, которую он ей обещал? Хотя в глубине сердца Эми всегда знала, что когда-нибудь сказка должна кончиться…

* * *

Подойдя к гардеробу, Эми выбрала легкое, строгое платье для ужина. Одевшись, она наложила на веки жемчужно-серые тени, подчеркнувшие цвет ее глаз, и, чуть подкрасив тушью длинные пушистые ресницы, отложила косметичку. Ей ни к чему прихорашиваться и не с кем соревноваться. И все же, когда она выходила из комнаты, перед ее глазами стоял образ высокой, стройной итальянки с длинными черными волосами.

Франческа Морелли, близкая подруга Анджелы, никогда не скрывала своей влюбленности в Луку, и первое время после замужества Эми даже подшучивала над ним по этому поводу. Воспоминания были ей неприятны, и Эми постаралась поскорее выбросить их из головы. Перед ужином она хотела немного побыть с Пьетро, и нужно было сосредоточить все свои мысли только на нем. Его старший брат в данный момент не интересует ее, совершенно не интересует.

Эми не стала заглядывать в комнаты нижнего этажа: ей бы не хотелось, чтобы там все осталось по-прежнему, и в то же время сама мысль о возможных изменениях причиняла ей боль. Те же причины всегда удерживали ее от посещения детской. Поэтому, спустившись вниз, она прошла прямо в холл старого дома. Но когда она подходила к комнате Пьетро, сердце Эми билось так, словно ей пришлось всю дорогу бежать: ведь это был ее первый настоящий дом и она никак не могла избавиться от этого ощущения. Надо закрыть свое сердце для воспоминаний. Дороги назад нет!..

— Эми! Эми! — Пьетро приветствовал ее так бурно, словно увидел впервые после разлуки. Подбежав, мальчик обнял ее за талию. — Я так рад, что ты приехала! — Его большие черные глаза, столь похожие на глаза Луки, были трогательно серьезны. — Я молился, чтобы это случилось, каждый вечер молился! — с жаром признался он.

— Правда? — Она заставила себя улыбнуться, хотя готова была разразиться слезами, и покрепче прижала его к себе. Но это не поможет Пьетро, и уж тем более ей самой, подсказывал здравый смысл. Ему придется примириться с потерей матери, а она должна постараться, чтобы это далось ему не слишком тяжело. — Может быть, именно поэтому я и здесь.

— Я так и думал. Ведь если очень чего-нибудь хочешь, то это сбывается, — по-прежнему серьезно сказал Пьетро, и на этот раз ей с большим трудом пришлось удерживаться уже от улыбки.

Знакомая невероятная самонадеянность Джерми! Пьетро, хотя ему было всего десять лет, тоже обладал ею и, несмотря на чувствительную и мягкую натуру, был непоколебимо уверен в том, что достаточно всего лишь очень хотеть, чтобы получить желаемое.

— Пожалуйста, останься, — тихо добавил мальчик. — Я имею в виду — навсегда.

— Эми! Эми! Лука и Эми. Бедный Джаспер, бедная птица! Привет! Привет! — Джаспер решил, что настало время и ему принять участие в разговоре, и теперь плясал на своей жердочке, не спуская с гостьи бусинок-глаз.

— И тебе привет! — Лицо Пьетро расплылось в широкой улыбке, а Эми была благодарна попугаю за столь своевременное вмешательство. — Кстати, что это ты там бормочешь насчет «бедной птицы»? — продолжила она, подходя к Джасперу, чтобы погладить его по головке. — Никогда еще я не встречала такой богатой птицы, как ты, Джаспер. Масса еды, красивый дом и любящий хозяин — чего еще может хотеть попугай?

— Фрукты! Фрукты! — назвала птица свое любимое лакомство, и в который уже раз Эми подумала о том, что в этом попугае больше от человека, чем от птицы.

Они замечательно провели втроем час, в течение которого, как показалось Эми, Джаспер подыгрывал ей, помогая отвлечь Пьетро от мыслей о завтрашних похоронах. Как раз в тот момент, когда они смеялись над очередной выходкой попугая, Эми внезапно вздрогнула, услышав раздавшийся от двери до боли знакомый мурлыкающий женский голос.

— Эми. — Голос Анджелы напоминал колючую проволоку, укутанную в вату. — Лука сказал нам, что вы приехали на похороны. Должно быть, вы ужасно переживаете, да? — Чуть раскосые глаза перебегали с одного смеющегося лица на другое, и сарказм ее слов был совершенно очевиден: всем подобало иметь грустный и торжественный вид, а они…

— Это все Джаспер, с ним нельзя не смеяться, он…

Прервав сбивчивые объяснения мальчика, Эми привлекла его к себе и, пристально глядя в красивое лицо, в котором было что-то кошачье, спокойно сказала: