Возвращение весны

— Мне подобное и в голову не приходило, — быстро парировала Эми, проклиная себя за то, что вообще начала этот разговор.

Она даже себе не могла вразумительно объяснить, почему ей не хочется останавливаться в «домишке». Уж во всяком случае, не потому, что боялась насилия с его стороны. Сама мысль о том, что Лука Джерми способен на такую низость, была абсурдной. Скорее… скорее она боялась саму себя.

Эта мысль поразила Эми. Вновь почувствовать себя привязанной к нему, поддаться влиянию того магнетизма, который Лука излучал так же естественно, как дышал? Только не после того, как он предал ее с Франческой! Однако…

Никаких «однако», подумала она, презирая себя за проявленную слабость. Лука, несомненно, наделен огромным обаянием и властными манерами. Эми неоднократно видела, как женщины просто таяли при виде его. Но она не из тех жен, которые терпят измены мужей; а однажды начав, он уже вряд ли остановится. Тогда почему она вообще задумалась об этом, удивленно спросила себя Эми. Ведь не может быть и речи о том, чтобы еще раз оказаться в таком положении, когда он мог бы снова предать ее!

— Так что же?.. — Лука с интересом наблюдал за сменой выражений на ее лице. — Ведь нет никаких разумных причин отказываться от подобных удобств, не так ли? И Пьетро будет рад видеть, что жизнь отчасти возвращается в прежнее русло… пусть даже ненадолго.

Эми смотрела на него, не зная, на что решиться. Она боялась останавливаться в своей старой комнате, но признаться в этом значило бы польстить его самолюбию. Нужно убедить его, да и саму себя, в том, что его чары больше не действуют на нее, и Эми это сделает.

— Пожалуй, ты прав. Я почти не привезла с собой никакой одежды, так что имеет смысл воспользоваться здешним гардеробом. Там все по-прежнему? — спросила она, делая вид, что не замечает властной руки, направляющей ее к двери.

— Конечно, — ответил Лука почти оскорбленным тоном. Очевидно, можно обманывать свою жену, но избавляться от ее вещей — ни в коем случае!

Когда Лука открыл дверь и Эми вошла в обшитый панелями орехового дерева холл, сердце ее дрогнуло. Красивый мозаичный пол под ногами и коллекция неглазированной керамики на полках, разбросанных по стенам, были до боли знакомы.

— Добро пожаловать домой, Эми, — тихим и хрипловатым голосом проговорил Лука и, прежде чем она успела увернуться, коснулся ее губ своими.

— Я же просила тебя не делать этого! — Вспыхнув, она бросила на него уничтожающий взгляд. — Я же сказала тебе!

— Да, ты сказала. — Лука выпрямился, на его губах играла усмешка. — Но я предпочитаю отдавать приказы, а не получать их. Кроме того… — жестом руки он остановил готовые вырваться у нее слова возмущения, — это обычное проявление итальянского гостеприимства.

— Это вовсе не гостеприимство. Это… это…

— Когда подберешь подходящее название, скажи мне, а пока… — Кивком головы он указал на ажурную металлическую лестницу. — Думаю, твой чемодан уже на месте.

— Понятно. — Так, значит, он с самого начала предвидел ход событий! — Ты очень уверен в себе, правда, Лука? — спросила она, отталкивая его руку. — И никогда не сомневаешься, что все получится по-твоему.

— Спасибо, хотелось бы думать, что так и есть.

Это было сказано с намерением досадить ей, и цель была достигнута. Стараясь не показать этого, Эми с гордо поднятой головой направилась к лестнице. Не надо было ей приезжать! — в который раз подумала молодая женщина. Стефания не стала бы требовать этого от нее… Хотя нет, она бы рассчитывала на ее приезд.

Долг, уважение, ответственность, жертвенность… Стефания была человеком старой закалки и всю жизнь руководствовалась этими стандартами. И она, несомненно, ожидала бы от женщины, к которой относилась как ко второй дочери, что та будет присутствовать на официальной церемонии прощания с ней. Иначе и быть не могло.

Эми вмиг достигла верхней площадки лестницы, ярко освещенной солнечными лучами, струящимися сквозь огромные арочные окна, и, ничего не видя перед собой, пролетела по зеркальному паркету коридора к спасительной двери. Ворвавшись в спальню, она обессиленно прислонилась к захлопнувшейся двери.

Отдышавшись, она медленно оглядела большую светлую комнату, которая служила им семейной спальней. Именно здесь был зачат Доменико — через три месяца после свадьбы, в долгие безумные часы любовных игр, когда она стонала от утонченных ласк, которыми Лука щедро одаривал ее податливое тело, и Эми тонула в потоке чувственных ощущений столь прекрасных, что за них не жалко было и умереть…

Испытывала ли то же и Франческа? Она специально вызвала в памяти это имя, пытаясь использовать его как оружие против собственной слабости. Возможно, мрачно подумала Эми. Весьма возможно. Лука замечательный любовник.

И в этот момент она увидела искусно подобранный букет диких цветов. Маргаритки, кроваво-красные маки, кукушкин цвет с нежными розовыми лепестками, бледно-голубые незабудки, сочно-зеленые листья и небесно-голубые лепестки вероники, мать-и-мачеха, оранжевая ястребинка, сердечник луговой, алый сочный цвет…

— О Боже! — вскричала Эми, невольно схватившись рукой за горло. Ее свадебный букет! Только Луке было известно его значение. Она медленно подошла к столу и долго смотрела на цветы, а потом осторожно коснулась острых колосьев дербенника и бледно-желтого златоцвета, крохотных белых цветков пастушьей сумки.

Все долгие годы, проведенные в детском доме, Эми поддерживали маленькие букетики, которые она собирала в парках и по обочинам дорог, чтобы украсить свой подоконник в общей спальне. В их скромной красоте было что-то теплое и милое, резко контрастировавшее с закоснелой, строго регламентированной жизнью дома, основанной на бездушном рационализме. От них веяло умиротворением и — она никому так и не смогла объяснить этого — надеждой, обещанием лучшей жизни. Когда Эми, волнуясь, попробовала рассказать об этом Луке, собиравшемуся украсить их свадьбу всем оранжерейным великолепием, ей показалось, что он пропустил ее слова мимо ушей.

Но в день свадьбы ей доставили перевязанную белыми атласными лентами охапку диких цветов.

Тогда Эми заплакала; заплакала она и сейчас, бросившись на душистое льняное покрывало большой двуспальной кровати. Уткнувшись лицом в подушку, она полностью предалась терзавшим ее горю и унынию.

Как он мог? Как мог он держать в объятиях Франческу, любить ее, улыбаться ей после всего пережитого вместе? Свадьба, чудесные мгновения слияния воедино, рождение Доменико, его смерть… О Боже! Его смерть…

Ее тело сотрясали рыдания. Хриплые отчаянные звуки достигли ушей высокого, загорелого мужчины, стоявшего за дверью, и его пальцы замерли на ручке, а лицо превратилось в подобие маски. Резко повернувшись, он большими шагами ринулся прочь.

3

Через пятнадцать минут, когда Паула принесла поднос с едой, Эми была уже умыта и казалась спокойной, по крайней мере внешне, но после ухода маленькой горничной, взглянув на политый томатным соусом мясной рулет, она только устало вздохнула.

Она думала, что время слез, боли и отчаяния уже позади, но стоило ступить на землю Италии — и прошлое, как темный туман, вновь окутало Эми. Она поставила поднос на столик, взяв с него лишь большой хрустальный бокал с охлажденным, сохранившим аромат винограда красным вином, и через большую застекленную дверь вышла на балкон, под теплые лучи солнца. Там и нашел ее через двадцать минут Лука.

— Ты ничего не съела. — Он кивнул в сторону комнаты.

— Я не голодна. — Она вызывающе подняла голову, и синие глаза смело встретили взгляд угольно-черных.

— Кому нужно, чтобы ты заболела?

То ли от действия густого, крепкого вина, выпитого на пустой желудок, то ли вследствие напряжения последних дней, вызванного известием о смерти Стефании, то ли от недостатка сна и мучительных воспоминаний, а возможно, из-за Луки с этим его высокомерием Эми вдруг почувствовала, что сейчас сорвется.

— Никому. Разумеется, никому! Ведь тогда от меня не будет никакой пользы, — едко согласилась она. — Если я не смогу нянчиться с Пьетро, то грош мне цена для семьи Джерми…

— Прекрати! — Шагнув вперед, Лука с яростью во взоре схватил ее за руки. — Я имел в виду совсем не это, и ты прекрасно все понимаешь!

— Ничего я не понимаю и не хочу понимать! — Эми вызывающе выпрямилась и сверкнула глазами. — Отпусти меня немедленно! — продолжила она ледяным тоном. — Тебе же было сказано, что я не потерплю такого обращения.

Несколько мгновений Лука не шевелился, на лице его отражалась борьба каких-то непонятных ей чувств. Потом он резко отвернулся и, сгорбившись, оперся руками на перила балкона.

— Никогда в жизни не встречал столь упрямой женщины, — в бешенстве пробормотал он.

— В это нетрудно поверить. — Голос Эми прозвучал не так саркастически, как ей хотелось бы.

Тяжело вздохнув, Лука медленно повернулся к ней. Его лицо опять стало непроницаемым.

— Я попрошу принести другой поднос, и. на этот раз ты поешь. Ужин будет только в восемь, а я не хочу, чтобы ты упала в обморок: ты и так совсем исхудала.

Глаза Эми негодующе сверкнули. Конечно, пышные формы Франчески ему больше по вкусу. Что ж, тем лучше.

— Если хочешь знать, мой вес идеально соответствует росту… И пока никто на то не жаловался.

Она и сама не знала, зачем добавила последние слова, но Луке они явно не понравились. Взгляд его стал совсем ледяным, губы сжались в прямую линию. Как он только посмел сравнивать ее с этой женщиной?

— Вот как? — Голос звучал спокойно, но что-то в его интонациях заставило Эми воздержаться от развития темы. — Что же это значит, малыш? Может быть, ты пояснишь свое загадочное заявление?

— И не подумаю. — Она пожала плечами и отвела взгляд, но тут же, злясь на себя за подобное проявление малодушия, упрямо вскинула голову.

— Очень предусмотрительно. Впрочем, должен заметить, твое смущение делает тебе честь, — съязвил он.

Не стерпев подобного лицемерия, Эми отрезала:

— Ты не имеешь права разговаривать со мной таким тоном. Мы уже год не живем вместе…

— Но ты по-прежнему моя жена, — строго прервал он ее. — Моя!

— Я хочу развестись с тобой, Лука. — Слова повисли в воздухе, и на какое-то время всё, казалось, замерло в ожидании, ни один звук не нарушал молчания.

Не стоило говорить об этом сейчас, ругала себя Эми. Она собиралась сделать это спустя несколько дней после похорон, когда все будет восприниматься не так болезненно. К тому же глупо было делать столь серьезные заявления в момент, когда сама она едва ли способна рассуждать здраво, но он настолько вывел ее из себя.

— Но почему?

Этого вопроса Эми ожидала меньше всего. Особенно поразил ее бесстрастный, лишенный юттенков голос Луки.

— Почему? Как ты можешь спрашивать Меня об этом после всего, что произошло?!

— Я имею право спросить и хочу выслушать твой ответ, — твердо сказал он. — Учти, если ты солжешь, я увижу это.

— Солгу? Я?! — Зачем ей-то лгать? — со злостью подумала Эми. Факты говорят сами за себя. — Ты прекрасно понимаешь, что наш брак не удался, и ничто нас больше не связывает, Лука.

— Это вопрос или ответ? — раздраженно съязвил Лука. — Если последнее, то должен напомнить, что ты выходила за меня замуж по собственной воле и давала клятву перед Богом и людьми, связавшую нас на всю жизнь. На всю жизнь! И я не позволю марать честь семьи Джерми разводом, — закончил он с убежденностью, приведшей ее в настоящее исступление.

— Ты не позволишь…

— Но если это вопрос, Эми… — прервал он ее и, прежде чем она смогла что-то добавить, бесцеремонно привлек к себе. — Если ты спросишь меня, то я скажу, что поступки красноречивее слов. — Объятия Луки были поразительно крепкими, и, как Эми ни пыталась сопротивляться, он все же поцеловал ее, предварительно пробормотав: — Никуда ты от меня не уйдешь, да и сама ты не хочешь этого.

Поцелуй был яростным, жадным, и именно это обезоружило ее. Если бы Лука воспользовался своей отточенной техникой обольщения, она бы как-нибудь выстояла, но эта отчаянная атака на ее губы, несомненно, свидетельствовала о том, что она нужна ему, и что-то внутри Эми, вопреки ее воле, мгновенно ответило на его порыв.

Стоило ей ощутить вкус этих губ, этот ищущий язык, как она, словно опаленная огнем, потеряла всякую способность рассуждать. Чувство было знакомым, таким знакомым! Слишком долго пробыла Эми в пустыне, сухой и безводной… С легким стоном, вырвавшимся из глубины горла, она ответила на поцелуй, просто не могла не ответить!

— Лука… — тихо простонала Эми, сама не понимая — призыв это или протест. Мужская рука легла на ее грудь, и это прикосновение заставило женщину задрожать всем телом.

— Эми, Эми, как долго тебя не было! — Он поднял ее на руки, внес в спальню и, уложив на покрывало, начал ласкать. — Ты моя, ты всегда была моей. — Голос Луки был звучным и глубоким, в нем слышался триумф обладания, и это словно окатило Эми холодным душем.

— Отпусти! — Вырвавшись с неизвестно откуда взявшейся силой, она перекатилась к краю кровати и вскочила на ноги. — Я ненавижу тебя, слышишь? Ненавижу. — Все было задумано лишь для того, чтобы доказать превосходство, продемонстрировать ей, что стоит ему лишь поманить пальцем, и она немедленно приползет к нему на коленях. Ни тени раскаяния, ни извинений за предательство. Ничего! И то верно — властелин не обязан отчитываться перед подданными. — Возвращайся к… к другим своим женщинам. — Имя Франчески словно застряло у нее в горле.

— Прекрати. — В первый момент на его лице промелькнуло озабоченное, даже удивленное выражение, но при последних словах Эми оно словно окаменело. — У меня нет других женщин.

— Я не верю тебе. Однажды солгав…

— Прекрати, я сказал. — Он сделал движение по направлению к ней, но, отступив назад с искаженным от страха и ярости лицом, Эми жестом руки остановила его.

— Предупреждаю: не смей прикасаться ко мне.

— К чему эта истерика? — Голос Луки стал злым. — Не на себя ли саму ты сердишься, не на то ли, что по-прежнему желаешь меня? А может быть, причина в чем-то другом? Может быть, она затерялась где-то в английском тумане?

— Не понимаю, о чем ты говоришь. — Это было правдой. Эми ничего не понимала и хотела только одного, чтобы он ушел.

— Надеюсь, это так — ради твоей же пользы, — угрюмо сказал он. — Но меня не покидает ощущение справедливости слов: лучшая защита — это нападение. Только дурак ждет, пока его в чем-то обвинят. — Горящий взгляд, казалось, прожигал ее насквозь.

И тут Эми как вспышка молнии поразила мысль, заставившая ее замереть с открытым в недоумении ртом. Он обвиняет в неверности ее. Ее! Хотя сам весь этот долгий, мучительный для нее год имел любовницу! Некоторое время Эми молча смотрела на него, пытаясь побороть подступившие к глазам слезы, а затем с гордым и вызывающим видом выпрямилась во весь рост.

— Если ты полагаешь, что я сплю с Питером, то сильно ошибаешься. Питер — мой друг, человек чести и далек от мысли соблазнить меня.

— Тогда, в добавление к перечисленному тобой, он еще и дурак. — В его голосе звучало легкое презрение. — А может, он столь же холоден, как ваш английский климат? — насмешливо добавил он.

— Питер из тех, кто хранит верность одной женщине, — многозначительно ответила Эми. — Возможно, это делает его дураком в твоих глазах, но я считаю подобную черту характера достоинством. И, каковы бы ни были его чувства, он ни за что не станет ухаживать за замужней женщиной. Хотя не думаю, что ты способен это оценить.

— Конечно, куда мне! — вкрадчиво согласился он. — Я же донжуан, бессердечное животное. А этот Питер чист как свежевыпавший снег. Но ты отвечаешь именно на мои чувства. Именно я всегда давал тебе то, чего не может дать ни один другой мужчина…

— О, тебе нравится так думать, не правда ли? — прервала его Эми. — Самолюбие великого представителя семьи Джерми нуждается в постоянной подпитке.

— Откуда такая враждебность, Эми? — Лука даже не пошевельнулся, но при звуках его тихого, решительного голоса ей показалось, что он коснулся ее. — Я надеялся, что время излечит тебя и ты сможешь здраво взглянуть на вещи, что ты, по крайней мере, будешь готова к разговору о нашем будущем.

— У нас с тобой нет будущего, — быстро ответила она.

— Ты пытаешься уверить в этом меня или саму себя? — по-прежнему тихо спросил он. — Ты моя, ты предназначена мне от рождения. От судьбы не уйдешь. Этот Питер… — он пренебрежительно махнул рукой, — он просто туман, который рассеивается при первых лучах утреннего солнца и легко забывается. Если бы я этого не знал, то давно бы забрал тебя оттуда.

— Забрал? — Мучительная боль сменилась вспышкой гнева. — Я человек, Лука, с собственными мыслями и чувствами, меня нельзя забрать, как шкаф…

— Я знаю это. — Голос его звучал как-то странно. — И всегда знал, поэтому просто ждал, пока ты разберешься в своих мыслях и чувствах.

Она недоуменно смотрела на Луку, не уверенная в том, что правильно поняла его. Как он смеет после всего заявлять, что их разлука вызвана лишь желанием дать ей передышку, позволить разобраться в себе?!

Внезапно все переживания этого дня нахлынули на нее, смыв гнев и обиду и оставив только невыносимую усталость.

— Лука, все эти запоздалые объяснения ни к чему не ведут, — безжизненно проговорила Эми и отвернулась к окну. — Возможно, если бы Доменико не умер, если бы все не пошло вкривь и вкось, мы бы смогли с этим справиться, но теперь… теперь уже слишком поздно. Я знаю, что сама отгородилась от тебя и тоже наделала ошибок, но что было, того не вернешь, мы не можем изменить прошлое.

— Но на ошибках прошлого надо учиться…

— Нет! — с гневным жестом перебила Эми, поворачиваясь к нему. Неужели он думает, что она простит ему неверность и все пойдет по-прежнему? Но ведь в ее письме — этом отчаянном вопле сердца — было ясно сказано, что этого не будет никогда, и прошедший год не изменил ее мнения. Эми, разумеется, знала женщин, способных простить все человеку, которого любят, и даже сделать вид, что ничего не заметили, если подобное повторится, но сама была сделана из другого теста. — Я хочу развода — и кончено!

— Черта с два. — Его тон по-прежнему был спокоен, и от этого слова казались еще более угрожающими.

— Ты отказываешься посмотреть правде в глаза? — спросила Эми, заставляя себя не отводить взгляда от его лица.

— Именно! — Он прищурился, словно что-то напряженно искал в ее глазах. — Я никогда не претендовал на роль благоразумного человека и не собираюсь начинать сейчас. Мы женаты — и никакого развода не будет. А теперь… — Повернувшись, Лука с ленивой звериной грацией, так хорошо ей знакомой, направился к двери. — Сейчас тебе принесут обед, а потом ты ляжешь спать, потому что переутомилась и не в состоянии ясно мыслить.

— Я… — От подобного высокомерия у Эми перехватило дыхание, но пока она подыскивала ответные слова, Лука обернулся к ней и бесцветным голосом спросил:

— Тебе понравился букет?

— Букет… Ах да, спасибо. — Этот вопрос окончательно сбил ее с толку, и она не смогла этого скрыть. — Но…

— До вечера, Эми. — И он ушел, оставив ее возмущаться и злиться в одиночестве.

Он не изменился, даже стал еще хуже, сердито думала Эми, сжимая кулаки и нервно меряя шагами комнату. Эгоистичный, грубый, бесцеремонно расталкивающий всех, кто, по его мнению, мешает преуспеванию семейства Джерми.

В конце концов, ноги подвели ее, и, опустившись в стоявшее у окна мягкое кресло, Эми уставилась на огромный букет, благоухавший всеми запахами английского лета. Доставка цветов в Италию, должно быть, стоила Луке целого состояния. Большая их часть росла только в Англии. Зачем ему понадобилось делать столь широкий жест?

Неужели она все еще интересует его, даже после романа с Франческой? Сохранил ли для него этот букет прежнее значение? Был ли обещанием лучшего будущего? Или просто послужил своего рода психологическим оружием, средством взять ее под свой контроль? Он был пугающе умен — ей ли этого не знать! — и обладал необыкновенной способностью распознавать друзей и врагов, и Эми не знала, к какой категории относил ее сейчас Лука.