Неосторожный шаг

— Давай иди и порази их, Бетти. — Джулия ободряюще улыбалась. Прошло много времени — более трех лет — с тех пор, как она в последний раз видела свою сестру готовой идти на свидание. И, неожиданно вспомнив про Джона Макафи, Джулия помрачнела.

— Уж не знаю, как сумею их поразить. — Элизабет обняла сестру и решительно распрямила плечи, словно готовясь к бою. Да, собственно, так она себя и чувствовала. Напряжение в мышцах, быстрое сердцебиение — все говорило о том, что она оказалась в ситуации, вызывающей у нее и страх, и неприязнь по отношению к окружающим ее чужим людям. Чувственное возбуждение исчезло. Так же, как и влечение к Филиппу де Сернэ. Он теперь соединял в себе все, что она презирала в мужчинах.

Филипп наблюдал за каждым ее шагом, когда она спускалась по лестнице. Элизабет нарочно смотрела прямо перед собой, пока не достигла подножия винтовой лестницы, где она повернулась к нему лицом в первый раз.

Он выглядел великолепно! Никогда прежде Элизабет не видела мужчину, фигуру которого вечерний костюм облегал бы с таким изяществом. Его черные как смоль волнистые волосы были тщательно уложены, а кожа казалась скульптурной бронзой на фоне белой как снег рубашки. Но карие глаза были все те же: лукавые и насмешливые, осведомленные о каждой мысли в ее голове — или так казалось ее воспаленному воображению.

— Элизабет, вы очень красивы. — Его голос с чувственным акцентом был словно жидкий огонь, обжигающий ее натянутые нервы, но она успела скрыть под вымученной улыбкой свое волнение. Ее существо вновь перестало подчиняться разуму, как это уже было однажды у бассейна, когда он стоял перед ней почти голый, с блестящими капельками воды на коже и просто ошеломлял своей мужской притягательностью. Единственный способ прожить достойно предстоящий вечер состоял в том, чтобы во всем ему противостоять.

— Спасибо. — Она взглянула на маленькие золотые часы на своем запястье и проговорила не поднимая глаз: — Вы и сами выглядите довольно прилично.

— Довольно прилично? — Темные глаза засветились лукавой усмешкой. — Очень по-английски, не так ли? Это ваше «довольно прилично».

— Я и есть англичанка, — напомнила она сухо и была весьма шокирована, когда он, добродушно засмеявшись, задержал свой взгляд на округлостях ее фигуры, которые явственно проступали под тонкой тканью платья.

— Но не такая холодная и чопорная, какой хотите казаться в моих глазах, — сказал он мягко. — Я видел вас с вашей сестрой — даже тигрица не способна столь восхитительно защищать свое потомство. А ваше сегодняшнее общение с детьми! Вы не казались сдержанной англичанкой, ни в коей мере!

— Дети есть дети. — Она хотела, чтобы ее голос звучал легко и насмешливо, но он был просто сникшим и чуть дрожащим, и ей вдруг захотелось убежать куда-то от бессилия и досады.

— А что, по-вашему мнению, отличает их от взрослых? — спросил Филипп спокойно и уже без следа насмешки. Его глаза со всей серьезностью смотрели на ее зардевшееся лицо. — Тот факт, что они маленькие, беспомощные? Что вам не нужно закрываться от них непробиваемой броней? Ведь так?

— Не будьте смешным.

В его лице появилась жесткость, а карие глаза, прямо смотревшие на нее, гневно засверкали.

— Я никогда не бываю смешным! — Это было сказано с таким высокомерием, с такой мужской властностью, что в любых других обстоятельствах вызвало бы у нее улыбку. Но не теперь и не с этим человеком. — Вы прячетесь от жизни. Вы это знаете, так же как и я, — заявил он ледяным тоном. — Все, что вы делаете и говорите, направлено на то, чтобы убедить других в вашей недоступности…

— И поэтому вы пожелали взять меня с собой этим вечером? — Она отпрянула, с болью и гневом бросив ему эти слова. — Вы считаете, что я вызов для вас…

— Отчасти. — Он прервал гневную тираду, заговорив с вежливой улыбкой, словно черпая свою невозмутимость из ее горячности. — Только отчасти. Должен признаться, что вы меня заинтриговали, мисс Тернер. Я хотел бы знать, каким образом такое прелестное существо, как вы, могло столь долго избегать мужских чар. Как случилось, что из всего множества мужчин не нашлось ни одной смелой души, которая взяла бы на себя труд надеть золотое кольцо на безымянный палец, вашей левой руки.

— Одна нашлась. — Ее голос совсем увял, а фиолетово-синие глаза выражали такую душевную боль, что стоявший перед ней мужчина смущенно замолчал. — И эта смелая душа теперь мертва. И моя фамилия вовсе не Тернер. Так мы идем? — Произнося последние слова, она прошла мимо него к наружной двери.

Прошло добрых десять секунд, прежде чем Филипп де Сернэ заставил себя сдвинуться с места, но даже после этого он шел словно в полусне, ощущая путаницу в мыслях.

— Элизабет! — Он поймал ее руку, когда они уже пересекали открытое пространство перед домом, направляясь к серебристому «феррари», казалось припавшему к земле перед стремительным прыжком. — Пожалуйста, посмотрите на меня.

Она непроизвольно обернулась, но ее лицо было отчужденным, а губы плотно сжаты, и его порыв остался безответным.

— Я не знал. Вы мне верите?

— Какая разница. — Она слегка отодвинулась от него, давая понять, что желает освободить руку. — Все это случилось три года назад. Это теперь история.

— История? — Филиппа внезапно захлестнуло чувство, которого он никогда не испытывал и которое не мог описать иначе как сочетание жгучего любопытства, сожаления, смутного гнева и еще многих других эмоций в придачу, клокотавших у него в груди. Она была замужем? Замужем?! И, судя по всему, все еще любит мужа, хотя он мертв. Почему это взволновало его так сильно, он не знал, но тем не менее ясно сознавал, насколько открывшаяся истина была для него неприятна. Не приятна до такой степени, что черты его лица исказились, а голос сделался хрипловатым.

— И все же я не хотел причинить вам боль, — сказал он, сопровождая слова коротким полупоклоном. — Вы принимаете мои извинения, Элизабет? — Его голос теперь стал тихим и очень сдержанным — все эмоции вновь были под контролем.

— Да, — ответила она автоматически и подняла глаза, чтобы встретить его взгляд.

Ощущение спокойной уверенности в его фигуре и странное, непостижимое выражение мужественного лица моментально вывели ее из состояния шока и сняли душевную боль, вызванную словами Филиппа. Если бы она не знала, что он за человек, то могла бы вообразить, что в его позе есть что-то оборонительное, но это впечатление было обманчивым, и уже в следующее мгновение она стряхнула его, на секунду зажмурив глаза.

— Да, конечно, принимаю, — сказала Элизабет тихо, пытаясь заставить свое сердце биться медленнее. — Давайте забудем все, согласны?

Он кивнул в ответ и, сделав приглашающий жест, открыл дверцу «феррари». Оказавшись в роскошном салоне изящной машины, она обнаружила, что смотрит в его сторону уже другими глазами. Еще днем, когда они прогуливались перед обедом по безупречно ухоженному парку, Филипп показал себя отличным хозяином — вежливым, внимательным и очень корректным. И теперь, когда он сел рядом с ней и запустил мощный двигатель машины, она ожидала, точнее предполагала, что его дальнейшее поведение не ограничится рамками формальной вежливости.

Джон, вероятно, использовал бы прогулку в парке, чтобы предпринять робкую, а может даже и не очень робкую, попытку любовной атаки. Однако Филипп привел ее назад в замок, ограничившись лишь тем, что держал ее под руку, пока они шли рядом.

Итак, он мог проявить себя вежливым и внимательным хозяином или насмешливым и уверенным в себе донжуаном. А теперь? Какой стороной многогранной натуры повернется он к ней теперь? Они ехали в напряженном молчании, и почти до самой резиденции Лавалей Элизабет не могла в достаточной степени расслабиться, чтобы полюбоваться прекрасными видами, открывавшимися из окна. Очаровательные маленькие поселки, безмятежно дремавшие в теплых вечерних сумерках, холмы, покрытые благоухающими садами и виноградниками, были за каждым поворотом извилистой дороги, и после того как они проехали один особенно живописный виноградник, казалось, протянувшийся на целые мили, она заставила себя нарушить тишину, которая стала просто невыносимой.

— Я поняла со слов Джулии, что семья де Сернэ занимается винодельческим бизнесом на протяжении столетий, — сказала она примирительно, вглядываясь в темный профиль на фоне сгустившихся сумерек. — Это так.

Стремительная езда на прекрасном автомобиле, чудесный вечер и красивый мужчина рядом создавали слишком пьянящую атмосферу, и она уговаривала себя не поддаваться дурацким мечтаниям, которые лезли к ней в голову. Она должна поддерживать светскую беседу, что сейчас и пыталась делать. Не было ничего таинственного в личности Филиппа де Сернэ. Она видела его насквозь, как и всех остальных мужчин его типа. Он любил женщин, многих женщин, — свидетельство Патрика было ясным тому подтверждением, — и он путался с Мирей, что недвусмысленно дала понять сама рыжеголовая красавица. Вот и все!

— Ваши виноградники находятся поблизости? — спросила она осторожно.

— Да. — Он бросил на нее мимолетный взгляд, но его оказалось достаточно, чтобы сердце Элизабет учащенно забилось. — Можно посетить их перед вашим отъездом, если желаете.

— Это было бы любопытно, — согласилась она учтиво. — Уверена, Джулии тоже захотелось бы посмотреть.

— Не сомневаюсь в этом, — ответил он с легкой иронией в голосе, давая ей понять, что чувствует ее нежелание вновь остаться с ним наедине. Было видно, что это его забавляет.

Вот и прекрасно! Вот и замечательно! — твердила она себе упрямо. Не все ли равно, как воспринят намек, — главное, что он понят.

Густые сумерки сменились бархатной чернотой ночи, когда они свернули на широченную подъездную аллею, ведущую к замку Лавалей, и через некоторое время подъехали к площадке, которая уже была плотно заставлена роскошными автомобилями — символами богатства своих владельцев. Неподалеку возвышалось внушительных размеров здание, стены которого слегка серебрились в свете только что поднявшейся над горизонтом молодой луны.

Выйдя из машины вслед за Филиппом, Элизабет неожиданно подумала, что наверняка среди приглашенных на вечеринку будет много людей типа Джона, — жадно ищущих богатства, развлечений и «красивой жизни». Жгучие темные глаза внимательно следили за каждым ее движением.

— Вас что-то волнует? — В голосе Филиппа чувствовалась какая-то напряженная вкрадчивость.

— Нет, нет, конечно нет.

— Нет? — Он отступил на наш, скрестив руки на своей широкой груди, и оглядел ее строгим взглядом. — Я вижу неодобрение на вашем лице, даже неприязнь. Разве я не прав?

— Я… — Элизабет не знала, что сказать, да и что, в конце концов, могла она сказать? И тут раздражение, которое этот человек мог с такой легкостью возбуждать у нее, пришло к ней на помощь. — Я имею право держать свои мысли в тайне? — спросила она с подчеркнутой холодностью. — К тому же они едва ли представляют для вас интерес.

Филипп одним шагом преодолел разделявшее их расстояние, прижал ее к себе и жадно приник к ее губам в долгом, обжигающе страстном поцелуе. Одной рукой он держал ее за талию, а другой — за шею возле затылка, запрокинув ей голову так, чтобы было удобнее овладеть ее губами и ласкать их, утоляя без помех свое желание. В этом поцелуе не было и следа робости или деликатности — только эгоистическое желание обладать, которое совершенно ошеломило и на короткое время подавило всякую волю к сопротивлению.

— Нет… — Как только к ней вернулась способность чувствовать и говорить, она попыталась сопротивляться. Но он притиснул ее к себе с такой силой, что дальнейшее сопротивление стало бесполезным.

Его губы и язык исследовали каждый уголок ее рта, заставляя все глубже погружаться в омут чувственных ощущений. Этот поцелуй был таким, каким, в ее представлении, и должен был быть настоящий поцелуй. Ее тело стало гибким и податливым в его руках, отвечая на чувственный призыв точно так же, как прошлым вечером у винтовой лестницы, — непроизвольно, без участия разума. Но ей все-таки нужно было обратиться к разуму.

На этот раз, когда Элизабет вновь попыталась высвободиться, он отпустил ее сразу же и чуть отодвинул от себя, придерживая руками за талию и глядя сверху вниз в ее разгоряченное, покрасневшее лицо.

— Вы сказали… — Женщина запнулась и поднесла дрожащую руку к волосам, прежде чем заговорить вновь. — Вы сказали, что больше не будете этого делать.

— Я солгал. — Он медленно улыбнулся, ласково поглаживая ее золотистые волосы. — Я очень нехороший человек.

— Я не хочу… — Она слегка покачала головой, подбирая слова, которые не вызвали бы гневного протеста его властной натуры. — Я не хочу этого, Филипп, — я имею в виду то, что было сейчас.

— Вы не хотите чего? — спросил он мягко, все еще продолжая удерживать ее за талию. — Поцелуя? Вы не хотите поцелуя? Но что плохого в одном маленьком поцелуе?

Как он мог так резко меняться? — спрашивала она себя беспомощно. Сидя рядом с ним в машине, Элизабет почти физически ощущала волны желания, исходившие от его большого, сильного тела, и, когда они вышли из машины, он был зол на нее, и она это знала. Но теперь… теперь на его устах была такая притягательная улыбка, что у нее перехватило дыхание, и она ощутила себя рядом с ним маленькой и слабой. Высокая с огненно-рыжей шевелюрой Мирей подошла бы ему намного лучше.

Эта мысль заставила ее распрямиться и придала силы, чтобы отстраниться с такой резкостью, что его руки сами собой соскользнули с ее талии.

— В поцелуе нет ничего плохого, — сказала Элизабет с холодностью, от которой были далеки ее чувства. Плохого?! Это было великолепно, удивительно и в то же время ужасно, ужасно опасно! — Но я с вами отнюдь не состою в близких отношениях или в случайной связи, поэтому, если вы не возражаете…

— Случайная связь?! — Ну уж теперь ей точно удалось отделаться от «пылкого любовника», подумала она с кривой усмешкой, наблюдая, как прямо на глазах меняется его лицо: сходятся брови, разгораются яростным огнем глаза, а рот искажает гримаса. — Случайная связь?

— Или любой эквивалент этому во французском, — сказала Элизабет с показным равнодушием, хотя все внутри у нее оборвалось. — Оставляя в стороне тот социальный подтекст, который это выражение приобрело в наши дни. Я всегда полагала, что между мужчиной и женщиной должно быть нечто большее, чем похоть. Мы сейчас идем на вечеринку?.. — Она запнулась и сникла, когда увидела, как потемнело его лицо.

Филипп пристально смотрел на нее секунд тридцать, не произнося ни слова, затем взял за руку, до боли сдавив пальцы, и заставил почти пробежать вместе с ним оставшееся расстояние до огромных ступеней перед массивной дубовой дверью.

— Что вы делаете? — протестовала Элизабет, запыхавшись и едва поспевая семенить рядом с ним на своих трехдюймовых каблуках.

— Вы хотите идти на эту проклятую вечеринку? — спросил он резко. — Ну так мы как раз идем туда, не так ли?

Не сбавляя хода, они достигли парадной двери, и Элизабет была безмерно рада получить несколько секунд передышки перед тем, как пришли открывать на их звонок. Свинья! Высокомерная свинья! Устроить ей такую гонку и только из-за того, что она воспротивилась его любовным домогательствам.

— Улыбайтесь.

— Что?

— Улыбайтесь! — Она никогда раньше не подозревала, что можно кричать, не повышая голоса, как он это делал сейчас. — Я ни в коем случае не войду с вами в эту дверь, пока вы не смените выражение своего лица. Можно подумать, что вы провели ночь с маркизом де Садом, — процедил Филипп сквозь зубы.

Когда дверь открылась и маленькая горничная проводила их в гостиную, Элизабет все же ухитрилась изобразить улыбку, которая чуть было тут же не погасла, когда, вынырнув из людской толчеи, перед ними внезапно появилась Мирей. Едва завидев Филиппа, она одарила его сияющей улыбкой. Ее высокая стройная фигура была упакована в короткое вечернее платье черного цвета, которое выгодно подчеркивало длину ее стройных ног и прекрасно оттеняло огненный цвет волос.

— Дорогой… — Она простерла к нему руки жестом, который мог бы сделать честь многим актрисам, но мало что добавлял к шарму молодой француженки. — Ты здесь. И Элизабет… — Когда в следующий момент Элизабет обнаружила себя в надушенных объятиях, то постаралась не показать своего удивления. — Как приятно видеть вас вновь, — произнесла Мирей сладким голосом, придав лицу соответствующее выражение. — Вы должны подойти и познакомиться со всеми.

И знакомство со всеми началось. Фанни оказалась возле нее в ту же минуту, как они вошли в гостиную. Она взяла Элизабет за локоть и, увлекая прочь от Филиппа и своей дочери, обрушила на нее целый поток теплых слов, затем персонально представила каждому из присутствующих, что потребовало от Элизабет огромного количества улыбок, поклонов и отчаянной концентрации внимания, чтобы воспринимать сказанное с малоразборчивым французским произношением.

После получаса, проведенного с Фанни, которая все это время цепко держала ее за руку, Элизабет почувствовала, что заказная улыбка словно приросла к ее лицу, и оно уже не способно принять любое другое выражение. Неожиданно знакомый голос поблизости заставил ее оглянуться и встретить ироничный взгляд Филиппа.

— Надеюсь, представление гостей друг другу завершено? — спросил он вкрадчиво.

— Я думаю, да. — Глаза Фанни уже искали в толпе Мирей.

— Тогда разрешите мне освободить вас от обязанностей хозяйки по отношению к этой конкретной гостье, — проговорил Филипп бархатным голосом и притянул Элизабет к себе, взяв у нее из рук пустой стакан, который она держала во время разговора. — Это было вино?

— Я… Да. — Она обернулась к Фанни, чтобы поблагодарить ее улыбкой, но та обменивалась взглядами со своей дочерью, стоявшей поодаль, и когда Элизабет увидела, как Фанни чуть заметно кивнула Мирей, то перевела взгляд на лицо молодой француженки.

Они сговорились, дошло до нее внезапно. Фанни преднамеренно держала ее возле себя, изображая радушную хозяйку, чтобы дать дочери возможность пообщаться с Филлипом.

Но как только Мирей начала пробиваться к ним через толпу гостей, рука Филиппа легла на талию Элизабет и подтолкнула ее к выходу из гостиной в огромный зал, откуда доносились звуки музыки.

— Сперва выпьем, а затем потанцуем, согласны? — Он провел ее через зал в другую комнату, где стояли в ряд столы, ломившиеся от яств, и целая армия официантов сновала среди многочисленных гостей.

— Я-то думала, что это будет и вправду маленькая вечеринка, — заметила Элизабет, испытывая легкое стеснение в груди, оттого что волнующее тепло его руки было столь ощутимо через тонкую ткань платья.

— Так и есть. Поверьте мне, по стандартам Лавалей, это небольшое сборище, — сказал он непринужденно. — Мирей и ее мать — в высшей степени социальные животные, а Шарль Лаваль потакает им обеим — так ему проще, — добавил он цинично. — Вы уже познакомились с нашим хозяином?

— Да, в гостиной.

— Что вы о нем думаете?

— Что думаю? — Сделав глоток холодного вина, она посмотрела в его смуглое лицо. — Он кажется симпатичным. Дружелюбный и радушный, — добавила Элизабет торопливо, заметив проблеск насмешливой веселости в его глазах, вызванный теми эпитетами, которые она использовала.

— Он действительно приятный человек, в этом вы правы. Между прочим, Шарль больше дружен с моими родителями, чем его жена. Мой отец и отец Мирей знакомы с детства, а теперь обе семьи объединяют тесные деловые связи.

И в самом деле, как удобно, подумала Элизабет раздраженно. Прежде всего для Мирей. Она пользуется не только родительской поддержкой в своих притязаниях на Филиппа, на нее работают и финансовые интересы обеих семей, тесно переплетенные между собой. И все это рыжеволосая красавица получила преподнесенным на блюдечке! Но почему сия мысль так расстраивает ее?

— Сейчас мы будем танцевать.

— Я не хочу…

В ответ на ее протест он приложил палец к ее губам.

— Пошли, пошли, всего один маленький танец. Должны же быть вещи, которые доставляют вам удовольствие, — сказал он вкрадчиво. — Вы не плаваете, не танцуете…

— Я не сказала, что не танцую, — быстро проговорила Элизабет в ответ, раздраженная его насмешливым тоном.

— А-а, так вы не хотите потанцевать именно со мной. — Теперь всякий смех и ирония полностью исчезли из его голоса, а взгляд стал пронизывающим и цепким. — Так же, как вы не хотите купаться вместе со мной.

— Филипп…

— Нет, нет, Элизабет. — Когда Филипп притянул ее к себе, она уже знала, что он полностью владеет собой и окончательно решил поступать по-своему. — Вы будете танцевать со мной. Я хочу держать вас в своих объятиях, и, как вы дали мне понять, это единственная возможность, которая мне представляется, чтобы получить удовольствие, и я намерен воспользоваться ею сполна.

— Вы свинья, — заявила Элизабет.

— Не самая вдохновляющая фраза для такого случая, но за неимением лучшего, подойдет и она.

Это была для него игра, просто забавная игра, подумала Элизабет, когда он привлек ее к себе, так плотно прижимая к своей груди, что ее руки против воли обвились вокруг его шеи, когда они начали танцевать. Она чувствовала, как волны удовольствия, порождаемые его близостью, распространяются по ее телу от головы до пят, и, сознавая это, боролась со своими чувствами, боролась отчаянно.

Это уже было прежде. Она шла однажды по этой дороге и не ведала, куда та ее приведет. Она никогда не предполагала, в какую пучину отчаяния может погрузить ее Джон, и, выбравшись чудом из этой пучины, научилась жить заново — теперь уже по своим правилам. А эти правила вовсе не предусматривали флирт с красавцем-мужчиной, к тому же искушенным в делах любви и имеющим связь, по крайней мере, с одной женщиной, а может быть, и с несколькими. Это стало бы моральным самоубийством. Но она не собиралась умирать.

— Перестань сопротивляться мне, Элизабет.

Пораженная тем, что он читает ее мысли, она подняла голову и растерянно взглянула ему в лицо. И тут Филипп снова поцеловал ее в губы, но в этот раз поцелуй оказался легким, ласкающим, полным трепетной нежности.

— Не надо. — Протест был слабым, и она знала это.

— Не надо? — Язвительность в голосе и брови, поднятые с насмешливым недоверием, вызвали у нее желание посильнее пнуть его. — Как бы вы ни пытались скрыть мотивы своего поведения от меня, вы не можете скрыть их от себя самой. Вас ко мне тянет. Я это знаю, и вы знаете не хуже меня, хотя еще не хотите принять это как свершившийся факт.

— Как вы смеете?!

— О, я смею гораздо больше, чем кажется, малышка, — протянул он, в то время как его глаза таинственно заблестели. — Ваш муж уже три года как умер, не так ли? — Она сделала попытку вырваться из его рук, но стальные объятия не ослабели ни на секунду. — Я правильно информирован?