Бриллиант для короля

— Вы так думаете? А мадам де Ментенон? Она что скажет?

— Ничего не скажет. Ее там не было. Мадам де Монтеспан затеяла всю эту кутерьму, потому что терпеть не может Ментенонши. Она видела взгляды короля в сторону Шарлотты и была очень довольна. Возобновляется история Фонтанж.

— Вы бредите, Альбан! История с Фонтанж напугала маркизу до смерти!

— Да, напугала, но Ментеноншу она боится еще больше... Вот я вам все и рассказал, а теперь попрошу вас дать мне обещание...

— Какое? — заинтересованно спросила Леони. Ей стало не по себе от взгляда молодого человека, таким он вдруг сделался жестким.

— Я хочу, чтобы вы мне поклялись никогда больше не произносить ее имени в моем присутствии. Никогда! Слышите? Я должен вырвать из сердца эту любовь, потому что она доведет меня до могилы.

— Но...

— Если вы хоть немного цените наши отношения, поклянитесь! Умоляю вас! Работа исцелит меня, но только при условии, что я никогда о ней не услышу!

— Пусть будет по-вашему, клянусь!

Леони держала свое обещание. Хотя ей приходилось нелегко. Внезапное замужество Шарлотты очень ее взволновало. Даже на мгновение она не могла себе представить, что прелестная юная Шарлотта вдруг стала одалиской и безропотно подчинилась сладострастным желаниям стареющего короля. На этот счет она нашла полную поддержку у Сенфуэна дю Булюа, которому не давала никаких клятв, и поэтому могла спокойно говорить о Шарлотте. После разговоров с Исидором ей становилось гораздо лучше: тяжкий груз становится легче, если разделишь его с другом! Бывший советник высказался очень решительно:

— У этой девушки прямой, гордый и твердый нрав, она никогда бы не позволила себя использовать. К тому же, хотя я видел их вместе всего одну секунду, я готов поклясться, что она влюблена в вашего тупицу полицейского!

— Он вовсе не тупица. У него светлая голова, поэтому он всеми силами старается оградить себя от слишком ярких и невыносимых картин, которые рисует его воображение. Они могут свести его с ума... Или сделать цареубийцей. Мне кажется, он способен даже на такую крайность!

— А мне кажется, до нее еще далеко. Однако при нынешнем его состоянии вам лучше не нарушать своей клятвы. И смотреть за ним в оба глаза!

Так Леони и поступила. Дни бежали, сливаясь в серый поток будней. Альбан вновь стал прежним. По крайней мере внешне, но мадемуазель Леони следила за ним, как за молоком на плите. Больше всего ее огорчало, что у нее нет связей при дворе и она не может узнать, что происходит с Шарлоттой. Вот если бы они повстречались, она попыталась бы ее расспросить обо всем. Их последняя встреча была так давно! И вполне возможно, молодая графиня вежливо попросила бы ее не вмешиваться не в свое дело. Против такого предположения господин Исидор сразу же запротестовал: он как-никак целых три недели провел в обществе Шарлотты.

— Я уверен, она была бы счастлива вновь увидеться с вами, — твердо заявил он. — Вы ведь ладили с ней, когда она была маленькой?

— Да, и очень хорошо. Она доверяла мне, потому что знала, что я очень люблю ее отца и он тоже ко мне привязан.

— Ну вот видите! Но как бы там ни было, сейчас королевский двор путешествует по дорогам наших восточных провинций. Когда он вернется, будет видно...

Королевский двор вернулся, и Версаль ожил. Но ненадолго! Смерть королевы погрузила его в траур, а король укрылся сначала в Сен-Клу, а потом в Фонтенбло. Мадемуазель Леони решила отправиться в Сен-Дени на похороны королевы. Сосед горячо одобрил ее желание и даже предложил отвезти ее туда в своей карете.

— Шарлотта обязательно там будет. Все фрейлины обязаны проводить в последний путь свою госпожу. А после похорон мы постараемся улучить минутку и с ней поговорить.

На их беду, народу собралось очень много, и мадемуазель Леони поняла, что приблизиться к придворным дамам ей не удастся. Однако господин Исидор, обретший вместе с богатством и отвагу, быстренько разыскал ризничего этой церкви, и тот за золотую монету провел их через служебные помещения в исповедальню, откуда они пусть и в страшной тесноте, но могли разглядеть всех дам, которые их интересовали. Рядом с исповедальней как раз сидели герцогиня де Креки, вторая статс-дама королевы, и маркиза де Монтеспан, первая статс-дама и казначейша покойной. Началась панихида, и мадемуазель Леони убедилась, что Его величества короля на ней нет. Но нет и Шарлотты!

Тем не менее им пришлось досидеть до конца долгой и пышной церемонии, которая никак не могла закончиться из-за торжественной проповеди Боссюэ. Было жарко, как в печке, мучительно было находиться в тесноте даже таким сухоньким и невысоким людям, как Леони и Исидор. Но они все-таки как-то пристроились в исповедальне: мадемуазель на узенькой лавочке, а господин Исидор на полу.

Когда наконец гроб опустили в крипту и герольдмейстер провозгласил: «Королева скончалась! Королева скончалась! Королева скончалась! Молитесь за ее душу!», присутствующие, следуя установленному порядку, стали расходиться, однако не без некоторой сутолоки — господа и дамы торопились отыскать свои кареты, чтобы отправиться поужинать.

Наши дорогие заговорщики тоже покинули свой укромный уголок, потирая колени и затекшие поясницы. Мадемуазель Леони была чернее тучи: неподобающее отсутствие Людовика на похоронах супруги и непонятное исчезновение молодой женщины, которая из одной только благодарности должна была бы до последней минуты оставаться со своей госпожой, пробудили в ее душе самые черные подозрения. Неужели Альбан прав, а ревность впервые и жизни оказалась прозорливой? Что, если счастливая пара вкушает плоды счастливой любви под узорной семью Фонтенбло?

— Это не только немыслимо, но и неприлично! — подвела она вслух итог своим размышлениям.

— Мы с вами мыслим совершенно одинаково, просто слово в слово! — мягко присоединился к ней господин Исидор. — Даже если кажется святотатством воображать Его величество и нашу дорогую девочку резвящимися в тот миг, когда королеву предают земле, ничего другого мы вообразить с вами не можем. Вся королевская семья была сегодня здесь: дофин и дофина, брат короля с супругой, сестра короля, все принцы, все принцессы, даже все бывшие любовницы во главе с маркизой де Монтеспан, я уж не говорю о чиновниках и придворных... Университетские профессора и те пришли! О чем тут можно говорить!

— Погодите! — прервала его Леони. — Дайте мне минутку подумать!

— О чем, бог мой?

— Подождите, прошу вас.

Исидор замолчал, и они направились к карете, как вдруг мадемуазель Леони остановилась посреди улицы.

— Я знаю, кого еще не было на похоронах.

— Кого же?

— Мадам де Ментенон — вот кого! Я жила в Сен-Жермене достаточно долго, много раз видела ее и хорошо запомнила. И говорю совершенно определенно: по своему положению она должна была находиться среди придворных дофины, как-никак являясь ее статс-дамой, но она... отсутствовала!

— Разумеется, она должна была быть здесь, но мне было бы любопытно узнать, что вы об этом думаете. Если они обе в Фонтенбло, то скажу вам честно, мне трудно поверить, что Его величество, слушая благонравные поучения одной, не посягает на добродетель второй.

Мадемуазель Леони покраснела от гнева.

— Извольте замолчать! Честь молодой женщины не предмет для шуток!

— Но я не шучу, я пытаюсь разобраться в ситуации.

— Я тоже пытаюсь, но, быть может, у нас обоих разыгралось воображение? Ментенон — дама не первой молодости и могла просто-напросто заболеть. Стоит нестерпимая жара, и в воздухе явно пахнет грозой...

— Не спешите, не спешите! Вы плохо разбираетесь и женщинах, особенно такого сорта! Если бы король был здесь, она непременно находилась бы рядом, даже если была бы при смерти. Я хоть и не бываю при дворе, но зато читаю газеты и, стараясь быть и курсе событий, захожу иной раз в кабачок...

— Посещаете злачные места? Только этого не хватало!

От насмешливой улыбки длинный нос Сенфуэна дю Булюа приблизился к острому подбородку.

— Дорогая Леони, — весело начал он, — никогда не поверю, что стаканчик-другой вина или чего-нибудь покрепче, пропущенные в кабачке, могут вас привести в негодование. Пить там не более предосудительно, чем дома, но зато в веселой компании можно узнать все новости. Лучше скажите, что мы теперь будем делать?

— Вернемся на улицу Ботрей, разумеется! Но вы знаете... мне пришла в голову одна мысль!

— Она точно вас не покинет, если вы поделитесь ею со мной, — пообещал Исидор, ободряя пожилую даму.

— А что, если я попрошу аудиенции у герцогини Орлеанской? Шарлотта много лет была у нее на службе, а сама она дружила с королевой. Вы сами видели, как она плакала на похоронах. К тому же я дама знатного происхождения, — добавила мадемуазель Леони, гордо выпрямляя спину. — Для нее не будет унизительным принять меня.

— Она приняла бы вас в любом случае! Герцогиня Елизавета — добрейший человек и самая доступная из королевской знати. Мы проедем с вами через Пале-Рояль и узнаем, там ли герцогиня.

— А если она не в Париже?

— Заедем перекусить в хорошую харчевню — заметьте, я не говорю о кабачке, — и отправимся в Сен-Клу. Хотя не скрою от вас, что я предпочел бы, чтобы вы встретились в Париже.

— Почему?

— Потому что и герцогиня, и герцог охотно выслушивают парижан, они доверяют им, чувствуют с ними связь, в противоположность королю, который их боится и презирает.

Самым трудным оказалось отыскать карету. Не только церковь, но и близлежащие улицы были запружены народом. Панихида длилась так долго, что вокруг церкви собралась большая толпа желающих помолиться за королеву. В конце концов разыскать карету им помог Фромантен. Он отвел лошадей в тупик, взгромоздился на каменную тумбу на углу улицы и принялся махать руками, подавая знак хозяину. Мадемуазель Леони со вздохом облегчения опустилась на подушки сиденья. Однако их неприятности на этом не кончились. Выбраться из толпы тоже оказалось немалым подвигом, и, когда они доехали до улицы Ботрей, было уже одиннадцать часов вечера.

Глава 2

Смерть, внушающая подозрения

На следующий день, когда мадемуазель Леони приехала в Пале-Рояль, ее ожидало серьезное огорчение. Герцог и герцогиня Орлеанские уехали, но не в Сен-Клу, что было бы еще не так непоправимо, а в свой замок в Виллер-Котре. В чудесных лесах этой местности герцогиня Елизавета страстно любила охотиться. Но до Виллер-Котре мадемуазель Леони уж точно не могла добраться. А после охоты в имении семейная чета должна была отправиться в Фонтенбло. Так что снова приходилось ждать.

Погруженная в невеселые мысли, Леони снова уселась и карету, которую ей любезно предоставил господин Исидор, и вдруг заметила своего домовладельца. Альбан стоял у решетки дворца и оживленно беседовал со своим начальником, господином де ла Рейни. Глава королевской полиции, внушавший парижанам немалый страх, считался самым осведомленным человеком во Франции, и мадемуазель Леони вдруг подумала, что и она не отказалась бы с ним побеседовать, тем более что сама имела случай убедиться в том, насколько он проницателен и сведущ. Но присутствие Альбана ей сильно мешало, ведь она поклялась ему никогда больше не произносить при нем имени Шарлотты. Леони была привязана к молодому человеку и дорожила своим положением у него в доме, поэтому она не решилась нарушить данную ему клятву, да еще таким вопиющим образом. Разумеется, она могла бы сама съездить в Шатле и попросить де ла Рейни о встрече, но Альбан снова мог оказаться там и, конечно же, воспринял бы ее настойчивость крайне болезненно и неодобрительно.

Леони затихла, не двигаясь, в карете и смотрела на двух беседующих мужчин. Наконец Фромантен, которому надоело сидеть на козлах без дела, наклонился к окошечку и спросил:

— Куда поедем, мадемуазель?

— Сама не знаю! Герцогиня Орлеанская уехала в Виллер-Котре, а я неподалеку от нас вижу господина де ла Рейни и очень бы хотела обменяться с ним парой словечек, но...

— Вас смущает присутствие господина Делаланда! Смотрите-ка, они продолжают говорить и вместе уходят, а раз так, я осмелюсь кое-что предложить мадемуазель. Конечно, если она мне позволит.

— Говорите не стесняясь, Фромантен.

— Господин Делаланд не так хорошо знаком с моим хозяином, как вы, мадемуазель. И, вполне возможно, ничего не заподозрит, если увидит в Шатле господина дю Булюа. А если хозяин туда съездит...

— Вы совершенно правы, Фромантен, и я сама должна была бы до этого додуматься. Старею! — заключила она с печальным вздохом. — Трогайте, пожалуйста, едем домой.

Мадемуазель Леони поговорила с господином Исидором, и предложение было встречено тем более благожелательно, что сам господин Исидор тоже об этом думал, но не решался предпринимать никаких действий без одобрения мадемуазель Леони. Как никак Шарлотта была ее родственницей, а он, хоть и сохранил чудесные воспоминания о путешествии с двумя юными фрейлинами, которых отозвали из Испании во Францию, никогда бы не посмел вмешаться в семейные заботы мадемуазель Леони из опасения, что она может счесть его наглецом и нахалом. Из чего явствует, что он весьма дорожил отношениями с мадемуазель Леони...

Получив весьма важное поручение, господин Исидор на следующий же день после полудня отправился и Шатле. Там он осведомился, на месте ли господин де ла Рейни, и, получив утвердительный ответ и убедившись, что месье Делаланд отсутствует, послал ему коротенькую записку с просьбой его принять. Из богатого дипломатического опыта он знал, что сильным мира сего нужно в первую очередь выказывать почтение. Несколько минут спустя его ввели в кабинет всемогущего главы французской полиции, отделанный в средневековом стиле.

Де ла Рейни стоял перед пюпитром, он отложил бумагу, которую читал, предложил господину дю Булюа сесть и осведомился, что привело к нему бывшего советника посольства Франции в Мадриде. Прием был вежливым, но откровенно давал понять, что ни одной свободной минуты у главного полицейского нет, поэтому господин Исидор не стал утруждать себя витиеватыми любезностями.

— Я хотел бы знать, где сейчас находится графиня де Сен-Форжа, которую, как мне известно, давно уже никто не видел, — сообщил он.

— Вы спрашиваете об этом у меня? У нее есть муж, он вам и сможет ответить на этот вопрос!

— Так-то оно так, но я знаю, что граф, находясь по-прежнему в свите брата короля, не бывает в обществе своей супруги.

— Вас это удивляет? — с кисло-сладкой улыбкой осведомился де ла Рейни.

— Не слишком. Между тем графиня всегда была на виду. Но со дня смерти Ее величества королевы она исчезла. Даже вчера, во время погребения нашей доброй государыни, ее не было в церкви. Ее родственница, мадемуазель де Куртиль де Шавиньоль, которая вам небезызвестна, весьма обеспокоена этим обстоятельством.

— Так это она вас отправила ко мне? Простите мне мое удивление, но она... она еще и родственница моего сотрудника Делаланда, очень близкого мне человека, она даже живет у него в доме, и для меня большая неожиданность, что мадемуазель не обратилась к нему.

— Вы ставите меня в неловкое положение, господин главный полицейский, потому что я вынужден открыть вам тайну, которая мне не принадлежит. На следующий день после свадьбы мадемуазель де Фонтенак Альбан Делаланд взял клятву с мадемуазель де Куртиль никогда больше не произносить в его присутствии имени ее юной родственницы.

— По какой причине?

— По очень простой. Он безумно ее любит.

— Я считал его более здравомыслящим. Он должен был предполагать, что в один прекрасный день ее выдадут замуж. Однако замужество с графом де Сен-Форжа, мне кажется, не имеет большого значения.

— Разумеется, но его печалит другое обстоятельство. Союз может быть всего лишь ширмой, предназначенной для того, чтобы скрыть любовную связь... которую весьма высокопоставленные лица не хотели бы выставлять напоказ. Маркиза де Монтеспан, похоже, прикладывает к этому немало усилий...

Де ла Рейни сердито передернул плечами. — Странные опасения! Мадам де Монтеспан слишком умна, чтобы желать повторения истории с Фонтанж!

— А мне кажется, она продолжает свою стратегию, учитывая ошибки прошлого. Она ошиблась, не учтя глупость Фонтанж, чего не скажешь о мадам де Сен-Форжа. Именно такая женщина и нужна, чтобы преградить дорогу амбициозной мадам де Ментенон.

— Согласен. Но через четверть часа после прощания с усопшей женой король, не дав себе труда дождаться похорон, уехал в Фонтенбло, и туда же почти что сразу герцог де Ларошфуко отвез мадам де Ментенон.

— Это ничего не значит, господин главный полицейский. Я хоть и прожил долгие годы в Испании, вдали от французского двора, тем не менее знаю, что даже в разгар своей страсти к мадам де Монтеспан король не был в силах отказаться от самых хорошеньких из фрейлин. Его аппетиты по части женского пола известны всем. Достоверно одно: 30 июля, после того как королева навеки закрыла глаза, мадам де Сен-Форжа, очень взволнованная, следовала за королем чуть ли не бегом до его кабинета, умоляя об аудиенции... Но никто не видел, чтобы она оттуда вышла!

— В кабинете они были только вдвоем?

— Говорят, там был еще и господин де Лувуа.

— Доверенное лицо! — пробормотал в усы де ла Рейни. — И что по этому поводу думает общественное мнение, от имени которого вы сейчас разговариваете со мной?

— Оно думает, что молодая женщина была под большим секретом отвезена в какое-нибудь местечко... уютное и укромное, где в ожидании приезда мадам де Ментенон, возможно, не слишком желанного, король сорвал тот цветок, который наверняка не тронул законный супруг. Именно эта мысль довела до безумия — надеюсь, недолгого — господина Делаланда. И поэтому он больше не хочет слышать ни одного упоминания о графине.

— Будь речь о ком-нибудь другом, я бы не усомнился и в безумии, и в отчаянии, но Делаланд умный, мужественный и отважный человек, он не мог впасть в уныние из-за каких-то придворных слухов, цену которым он знает лучше многих. Вы сказали, что третьим в этот вечер в кабинете был господин де Лувуа?

— Так говорят.

— О господине де Лувуа тоже известно, что он без меры любит красавиц.

Заложив руки за спину, де ла Рейни принялся расхаживать по кабинету, так глубоко погрузившись и свои мысли, что господин Исидор не решался прервать его молчания. Внезапно он остановился прямо перед своим гостем.

— А известно, о чем хотела так срочно и настоятельно поговорить с королем молодая графиня?

Господин Исидор развел руками, показывая, что не может ответить на этот вопрос. Де ла Рейни кивнул.

— Да. Хорошо. Я понял. Спасибо, что пришли, господин...

— Сенфуэн дю Булюа, господин главный полицейский.

— Обещаю, что не забуду вашего имени. А взамен вы мне пообещаете, что словом никому не обмолвитесь о том, что говорилось в этом кабинете. Во всяком случае, до тех пор, пока я вам не разрешу. Вполне возможно, за этой историей... на первый взгляд легкомысленной, таится другая, куда более серьезная. Поэтому никакой болтовни!

— Как вы могли подумать, господин главный полицейский, — обидевшись, проговорил бывший советник.

— Я не имел в виду ничего дурного. Моя просьба подразумевала сдержанность в отношении в первую очередь мадемуазель де Куртиль. Сообщите ей только факты: вы у меня были, я вас выслушал, и все. Вы меня поняли?

— Я вас понял.

— Спасибо. Не знаю, где сейчас Делаланд, но если он здесь, я предпочел бы, чтобы вы не встречались. Он не должен ничего знать о вашем посещении.

Господин Исидор уверил, что он прекрасно понимает господина главного полицейского, простился и покинул Шатле. Бывший советник пришел сюда пешком и теперь неспешным прогулочным шагом отправился обратно домой, зная по опыту, что гуляющие зеваки меньше всего привлекают к себе внимание. По дороге он поглядывал по сторонам, по, по счастью, не увидел высокого, стройного Альбана.

Не было его и дома, так что господин Исидор мог спокойно передать своему другу разговор с де ла Рейни, пусть в самой незначительной его части, уверив мадемуазель, что Альбан не подозревает о его визите.

— Мне все понятно без лишних слов, — заявила мадемуазель Леони. — Но я хочу знать главное: принял ли господин главный полицейский вас всерьез или...

— Счел повредившимся в уме нахалом? Успокойтесь, все, что я ему говорил, он выслушал очень внимательно.

— И что мы теперь должны делать?