Трое в новых костюмах

— Как поживает Энн?

Они свернули на подъездную аллею, и Джералд, на взгляд Алана, сверх нужды сбавил скорость, словно хотел с глазу на глаз сказать брату напоследок еще кое-что.

— Энн-то в порядке. Строит планы с утра до ночи, ты же их знаешь. Я ей толкую, что еще не время. А малышня последние дни только о тебе и говорит. Ты в их глазах настоящий солдат — дядя Алан нам расскажет, как там все было, — в таком духе — и по-моему, они верно себе представляют… Вот что, старичок. Ты будь поаккуратней с Дианой.

— А что с ней?

Алан и сам понимал, но хотел услышать ответ Джералда.

— Она, правду сказать, немного нервничает, — сказал Джералд, — и понятно. Я вернулся. Теперь вот и ты вернулся. А ее парень — нет. И никогда не вернется. Ее доконало, что он так долго числился пропавшим без вести, — знаешь, столько месяцев верить, что он еще как-нибудь найдется, а потом все-таки получить известие, и не только из Министерства авиации, но еще и один парень из его экипажа, который спасся, подтвердил факт смерти. Ну, и она, понятное дело, ожесточилась немного. С мамой плоховато ладит. Ты всегда был с Дианой ближе, чем я, Алан, так что, если сможешь для нее что-нибудь сделать, ты уж постарайся, старичок. Ну, а пока — сам понимаешь, тебе не надо втолковывать, — просто будь с ней поаккуратней. Вот, худо ли бедно, мы и дома.

На старый загородный дом глазами Алана смотрели как бы два человека: один родился в нем, а теперь возвратился обратно и с нежностью узнавал каждое окошко, каждый кирпич фасада. Другой после долгого отсутствия, пройдя с боями по Северной Африке и потом по Центральной Европе, глядел на старое несимметричное строение, прижавшееся к зеленому склону холма, и вчуже дивился, отчего оно так много для него значит. Если первый зритель вернулся домой, завершив трудный военный поход, то второй стал на очередную квартиру. Сержант Стрит из Бэнфордского пехотного полка завершил передислокацию. Алан Стрит, младший сын леди Стрит и покойного сэра Вильяма, возвратился в свой родной Суонсфорд-Мэнор. От такого раздвоения немного кружилась голова. И было как-то не по себе. Пожалуй, пора взять себя в руки. Притом немедленно.

— Ты прекрасно выглядишь, дорогой, — сказала ему мать. — Вот только откуда у тебя этот ужасный костюм? Он мне напоминает кого-то, недавно у нас тут был, нелепый такой, но не помню, кто.

Зато помнила Диана:

— Насчет угля приходил. И не думай, пожалуйста, Алан, ты нисколько на него не похож. Просто он был одет примерно так же, как ты сейчас. Верно, вырядился в свой выходной костюм из госмагазина готового платья.

— Ах, вот это, оказывается, что за костюм! — оживленно подхватила мать, будто принимая участие в глупом детском разговоре.

— Именно так, — подтвердил Алан. — Костюмы, которыми брезгуют гражданские лица. Нам всем их выдали. Но это совершенно не важно, даже если бы он меня стеснял, хотя он меня нисколько не стесняет, я ведь могу теперь переодеться во что-нибудь из моих старых вещей.

— Ну, не знаю, — с сомнением произнесла леди Стрит. — По-моему, старых вещей почти не осталось. Подымешься к себе, сам посмотришь. Да, да, милый, комната твоя прежняя.

Она улыбнулась.

Мать почти совсем не постарела. В ней было заложено что-то неизменное. А вот Диана его поразила. Она утратила прежний юный вид, вся как-то высохла, поблекла. И хотя улыбалась, когда улыбались другие, и говорила приветливо, может быть, только чуточку прохладно, но в глаза не смотрела, отводила взгляд в сторону, словно ей мешала старая обида. Алан даже подумал, что уж не угораздило ли его когда-нибудь нелестно высказаться о Дереке, ее муже, — к которому он вообще-то симпатии не питал, — и она теперь не может ему этого простить? Неужели все дело в том, что он вот вернулся, а Дерек — нет?

— Эвакуированные и военные уже много месяцев как съехали, — говорила между тем мать, — но мы пока еще ничего не смогли отремонтировать, хотя Берчелл обещает внести нас в список первыми.

— Он это всем обещает, — заметила Диана.

— Пожалуйста, не перебивай, дорогая, я вовсе не собираюсь донимать Алана разговорами о Берчелле и только упомянула о нем и о несделанном ремонте, чтобы Алан понял, что у нас далеко еще не все в порядке и мы не отвечаем за это свинство…

— Что ты, мама, все замечательно! — заверил ее Алан и поглядел вокруг радостным взглядом. Они все еще стояли в длинном холле, дневной свет под низким потолком загустел почти до сумерек, только алели цветы в вазах, отсвечивала бронза и зеркально блестело полированное дерево. Все — такое знакомое Алану с детства и в то же время удивительное для сержанта Стрита, вернувшегося на последнюю побывку с войны.

— Парадной гостиной мы по-прежнему не пользуемся, — сказала мать. — К чаю накроют в старой детской. И очень скоро. Диана, проводи Алана наверх.

На лестничной площадке из-за старого резного дубового гардероба (все так же похожего на испанский галеон времен Великой Армады) вдруг, точно тролль в юбке, выступила миссис Хейк. Как непривычно было возвышаться над нею, сверху вниз заглядывая в старушечье морщинистое лицо. Да ведь ей лет семьдесят, если не больше! Побегала вокруг них на своем веку.

— Ну-ну, вот денек, за который я могу возблагодарить Господа! — произнесла миссис Хейк, обитательница уютной, средневековой вселенной. — Больше на войну не поедете, мистер Алан?

— Больше постараюсь ни ногой.

Какая она старенькая, усохшая, ей бы давно на покой пора. Хотя она, наверно, просто помрет, если расстанется с их семьей, после того как прожила при них всю жизнь. Надо поговорить с Дианой, она это понимает.

Миссис Хейк тоже захотела проводить Алана в его комнату и вообще приняла его, как школяра, приехавшего домой на каникулы.

— Все ваши сокровища на месте, мистер Алан, — гордо объявила она. — И пожалуйста, больше не разбрасывайте их, как бывало, по всей комнате, ведь я теперь обхожусь, почитай, совсем без подмоги, не то что прежде. Спросите хоть у мисс Дианы. А где ваши армейские пожитки?

— В казарме оставил.

— Оно и к лучшему. Как вспомню эти сапожищи, от них всегда грохот и пыль столбом. Ну, да вы небось хотите как всегда посекретничать вдвоем, — заключила она и вышла из комнаты.

Алан сел на кровать, а Диана устроилась в низком плетеном креслице, так они, бывало, располагались всякий раз, когда Алан приезжал домой. Он разжег трубку, выпустил в сторону сестры струю дыма и выжидательно посмотрел на нее сквозь дымовую завесу. Пока они молчали, время успело отбежать для них назад и все стало так, как было когда-то. Но вот Диана сжала губы, — казалось, она болезненным усилием заставила себя вернуться в настоящее, — и вздернула тонкие темные брови.

— Да, относительно ванной комнаты, — объявила она ему, словно гостю. — У нас на троих будет «Старое Чудище», на дядю Роднея, тебя и меня. Мама, разумеется, пользуется своей. А новую присвоил себе Джералд с семейством. Энн не вылезает из ванной все утро, а весь вечер купает детей. Просто возмутительно.

— Бог с ней, с Энн. И потом, я же всю жизнь пользовался «Старым Чудищем».

Так называлась у них древняя просторная ванная комната, где трубы старчески сипели, а высокая большая ванна походила на гроб исполина, пока наполнится — зуб на зуб не попадает.

— Да, но ты забываешь дядю Роднея. Он сидит часами.

— А где он, кстати?

— У себя в комнате, заводит граммофон, — ответила Диана без тени улыбки.

— Так он, значит, теперь занимается граммофоном?

— Да, новое увлечение. Прочел где-то, что какие-то музыкальные композиции — это, в сущности, плач по гибнущей цивилизации, — Эрнст Ньюмен, что ли, это сказал, — и теперь крутит их с утра до вечера. Нет, правда-правда!

Алан рассмеялся.

— Да ладно, Ди! Ну что тут такого? Смех один. Добрый старый Родней…

Но Диана покачала головой.

— Вот поживешь тут неделю-другую, сам увидишь, какой это смех, — раздраженно сказала она. — У меня дядя Родней вот где сидит! И мама тоже.

Но Алан уклонился от такого разговора. Еще не время. Он осмотрелся вокруг себя и заметил на стене две большие групповые фотографии.

— Наша школьная крикетная команда, — сказал он, больше самому себе, чем Диане. — Странно, я ведь никогда особенно не рвался в школьную сборную.

И не нужна мне была эта фотография, я вовсе не из тех, кто стал бы сознательно прикалывать такие групповые портреты к себе на стенку. И однако же, вот поди ж ты. Висят! Похоже, Ди, что мы живем большую часть жизни автоматически, машинально, вроде роботов. Тебе не кажется?

Она немного подумала, прежде чем ответить.

— Пожалуй. Мужчины в большей мере, чем женщины. Например, Джералд.

— Почему же? А Энн?

— Нет, Энн живет не автоматически, она, конечно, страшный человек, но не робот, нет. Начать с того, что она все время строит планы.

Это — другое дело, это уже больше походило на прежнюю Диану. Алан поддержал ее:

— Да, но планы могут быть машинальные, автоматические, вроде условных рефлексов. По-моему, старина Джералд все-таки лучше, он пусть изредка, но способен сказать или сделать что-то неожиданное.

А она не способна. Была, по крайней мере.

— И теперь не способна. По совести сказать, она гораздо бесчувственнее, чем бедняга Джералд, такие женщины феноменально бесчувственны. Она меня просто бесит. Не желает понять… ну, вот про меня и Дерека… что я переживаю. Очевидно, она не представляет себе, что людей могут связывать особые отношения.

Ее послушать, так, если потеряешь мужа, надо отправиться в модный магазин, купить новые туалеты, сменить, может быть, прическу ну и завести нового.

Только и всего. Прямо она этого, конечно, не высказывает, но подоплека всех ее разговоров именно такая, ей-богу. В сущности, она ничем не лучше этих гулящих горожанок, которые развлекались с американцами или с итальянскими пленными, пока их мужья были на войне. Но конечно, у Энн это все чин чином, рассудительно. Закон биологии. Одного не стало — заведи другого. Животноводство какое-то. Я то злюсь на нее, но мне просто гадко. Ей-богу, надо же так!

Тут ей следовало бы рассмеяться — и Алан этого ждал, — но она не рассмеялась, а сидела и сердито смотрела в окно. Он не знал, что ей сказать. И чуть-чуть подался вперед.

— Да-да, — сразу сказала она, — пора идти чай пить. Мама страшно не любит, когда опаздывают к столу. Она стала очень придирчива к мелочам.

— Может, не понимает, что это мелочи? — шутливо предположил Алан.

— Вот именно, не понимает. Нет, правда, она так держится за распорядок, ты себе не представляешь. Любое нарушение — и жалоб не оберешься, может даже накричать. Мы с ней за последнее время раза два всерьез поскандалили, хотя, видит Бог, я старалась не доводить до этого. Ну, пошли же, Алан, не обращай внимания.

Хотя к чаю действительно было накрыто в старой, довольно обшарпанной детской — Алан никогда бы не подумал, что она может оказаться в таком состоянии, — но леди Стрит и здесь царственно восседала во главе стола и священнодействовала, как исстари, с фамильным серебром, спиртовкой и всеми причиндалами. И пусть ее окружали только трое ее детей и невестка, все равно она приняла изысканный, любезный вид, будто облачилась в дорогой туалет, и даже одаряла по временам сотрапезников искусственными светскими улыбками.

— Ваш дядя Родней к столу не спустится, — сообщила она. — Ты еще не виделся с ним, Алан? Ну, ничего, заглянешь после чая. Он, ты знаешь, чай не пьет, только виски с содовой, правда, виски раздобыть не всегда удается, хотя его виноторговец в Лондоне и делает, что может. Увидишь, Алан, он ничуть не изменился.

— Но теперь его увлечение — граммофон, как я слыхал? Это, бесспорно, что-то новое. Я вообще не знал, что он любит музыку.

— Что ты, милый, он всегда был меломаном, на свой лад, конечно.

Тут Джералд и Энн обменялись улыбкой, и она получилась у них совершенно одинаковой, хотя между обветренной скуластой физиономией Джералда и красивым личиком его супруги, казалось бы, не было ни малейшего сходства. Встретившись глазами с Аланом, Джералд подмигнул и ему.

— Он из-за музыки даже поцапался со священником.

— Это верно, мой друг, хотя в чем там у них было дело, я так толком и не знаю.

— А как он сейчас поживает, священник? — поинтересовался Алан.

— Из ума выжил, — поспешила с ответом Энн.

— Нет, дорогая, это не совсем так, — возразила леди Стрит. — У мистера Толгарта есть чудачества, определенно есть, и немалые. Ведь он, ты знаешь, Алан, в самом начале войны потерял жену, от которой, по-видимому, во всем зависел, и естественно ему ее ужасно недостает, он без нее просто одичал. Никто за ним толком не смотрит — в доме у него грязь и беспорядок, хотя там никто не бывает и можно только догадываться, и сам мистер Толгарт неухожен и странно ведет себя.

— От него пахнет, — сказала Диана. — Правда-правда, мама.

— К сожалению, это так, мой друг. Он очень немолод и всегда отличался странностями. Он совершенно перестал заботиться о своем приходе, никого не посещает и вообще по нескольку дней не показывается из дому. Верит, что должны произойти какие-то ужасные бедствия в духе «Книги Откровений», а по-моему, все это очень несерьезно, всякие там звери с рогами и прочие глупости. Я езжу в Кроуфилд, когда удается выкроить немного бензина. Хотя там приходится встречаться с Саутхемами.

— Вот тебе и раз! А Саутхемы чем провинились? — поинтересовался Алан.

— Умоляю, не надо опять про Саутхемов! — попросила Диана.

— Конечно, дорогая, и я бы рада, но ведь Алану интересно, что у нас здесь происходит. Правда, тебе полковник Саутхем, кажется, никогда не нравился?

— Да, не особенно, — кивнул Алан. За все эти годы он и думать забыл о старике Саутхеме, но теперь вдруг наглядно представил себе его квадратное кожистое лицо, кровавые маленькие глазки, вспомнил своеобразный хрипловатый холодный голос. — По-моему, он — старичок с садистскими наклонностями. Погодите, Морис ведь убит, я не ошибаюсь?

— Не затевай перекличку, дружище, — пробормотал Джералд.

— Да, бедняжку Мориса убили, — нежно и печально отозвалась леди Стрит. — Так жаль его, он всегда был мне симпатичен, в отличие от его отца и в отличие от Бетти, она, представь, взяла и вышла за какого-то флотского офицера, он, бедный, сейчас на Ближнем Востоке, а она, говорят, ведет себя так, словно его вообще не существует.

— На той неделе у Ролинсона она была просто пьяна, — бодро и уверенно вставила Энн. — Если, конечно, не притворялась.

— Бетти всегда была большая притворщица, — сказал Алан. Ему нашлось бы что вспомнить про бесподобную Бетти Саутхем, которая была шалой и несказанно прелестной в те времена, когда прельщать и изводить Алана для нее не составляло труда. Что ж, теперь это дело прошлое.

— Полковник Саутхем добился, что его избрали председателем Объединенного мемориального военного фонда, — снова заговорила леди Стрит.

— Мама, пожалуйста! Ты опять? — прервала ее Диана.

Леди Стрит бросила на дочь один взгляд, выражавший враждебность, и сразу же заменила его на другой, исполненный снисходительного сочувствия. Диана прочла и то и это и опустила голову над чашкой. Мать со значением посмотрела на Джералда, а потом произнесла, обращаясь к Алану:

— Напомни мне как-нибудь, и я тебе расскажу, когда мы будем одни, чтобы не надоедать Диане.

— Мама! — Диана вскочила из-за стола, но больше не прибавила ни слова, а просто повернулась и вышла из комнаты.

— Видишь, дружище? — шепотом сказал Джералд. — У бедняжки нервы все время натянуты до предела.

Но Энн толкнула мужа локтем в бок, и он замолчал.

— Должна сказать, Алан, что хотя костюм тебе выдали ужасный, но ты в нем выглядишь гораздо лучше — из-за цвета, по-видимому, — чем в этом кошмарном хаки. Ты сейчас очень недурен собой, мой друг. Не правда ли, Энн?

Энн наградила его быстрым оценивающим взглядом, каким обычно женщины оглядывают друг друга, и без улыбки подтвердила, что Алан сейчас действительно очень недурен собой. А вот Джералд, добавила она тоже без тени улыбки, в последнее время очень растолстел. Ему надо как можно скорее принимать меры.

— Хорошо, хорошо, — поспешил согласиться Джералд, вдруг почувствовав всю неуместность ее слов, что с ним случалось довольно редко. — Ты ведь не в павильоне скотоводства. А то возьму и не похудею, а еще прибавлю, если будешь так говорить. Ну, я, пожалуй, пойду. Должен позвонить одному человеку.

— А я должна взглянуть на детей. — Энн встала. — Да, а как насчет Дарралда? Когда мы к нему едем?

— Мы ужинаем там в пятницу, дорогая. Мне сегодня звонил один из секретарей лорда Дарралда.

— Значит, в пятницу. Прекрасно! — оживленно заключила Энн. — Пошли, Джералд.

— И ты тоже приглашен, Алан, — сказала леди Стрит. — Диана решительно отказывается ехать, но меня специально просили привезти тебя. Лорд Дарралд — это человек, который купил Харнворт, не помню его прежнюю фамилию, ты о нем наверняка слышал, милый, потому что ему принадлежат заводы, газеты и все такое. Он принимает у себя в загородном доме каждый уик-энд — по будням он в Лондоне — и задает многолюдные ужины. Но вечернего костюма не понадобится, потому что он сам приезжает только в пятницу вечером и не считает нужным переодеваться. Я думаю, тебе там понравится. И вот еще что, милый. — Она понизила голос, хотя теперь они остались одни. — Надеюсь, ты не намерен возвращаться на эту жалкую должность в Управлении недвижимостью?..

— Да нет. Я просто так там болтался, покуда война не грянула. Хотя, что я теперь буду делать, ума не приложу.

— Вот именно. Лорд Дарралд — как раз тот человек, с которым тебе следует повидаться, и чем скорее, тем лучше. Он сказочно богат и очень влиятелен, и притом что, разумеется, довольно вульгарен, явно тянется к семействам, имеющим вес в графстве…

— Ну, мама! — рассмеялся Алан.

— В чем дело, милый?

— Ты это не всерьез, конечно? Читала, наверно, с утра старинный роман? Эдак перестали выражаться еще перед войной. Так что брось, пожалуйста. Ты хочешь, чтобы я попросил у него работу?

— Ни в коем случае. Какие глупости! Просто я подумала, если ты произведешь благоприятное впечатление — а ты, я знаю, это можешь, только не всегда хочешь, — так вот… тогда… — Голос леди Стрит зазвенел и оборвался, взмыв к туманным высотам богатства и власти. Она улыбнулась сыну. — Знаешь, да, я перечитываю Троллопа. Очень успокаивает. Попадаешь в уютный мирок Барсетшира, и нет тебе никакого дела до всех этих поляков, русских, китайцев и до того, что будет завтра. Может быть, хочешь после ужина поиграть в бридж?

— Да я, наверно, совсем разучился, и раньше-то был не ахти какой игрок.

— Это быстро вспомнится. И будет очень мило. Так что составим партию. Вместе с тобой не приехал никто из местных молодых людей?