Будь здоров

Я подивился, как быстро в городке узнали о нашем приезде, на что мне ответили в том духе, дескать, наши кареты еще скрипели по тракту, а город уж знал — кто, откуда и к кому. Пока праздновали, я лет на пять наслушался охотничьих рассказов, исполняемых непременно с самым серьезным выражением лица и иной раз с такой артистической достоверностью, что, даже зная досконально — ерунда полнейшая, все равно слушаешь, раскрыв рот, и веришь каждому слову.

Услышал я и про нечисть, от которой они едва ушли. Мне даже в качестве доказательства предъявили шрам, дескать, от когтей тварюги. Единственное, что смутило, — уж очень эта нечисть по описанию была похожа на монстров из моего сна на постоялом дворе. Я насмешливо спросил, а как же тогда эти комарики с шипом поедают жертву, если у них и рта нет? На что отец Фермиола очень серьезно ответил:

— Мне неведомо, чем она это делает, но видел, как такая страсть оленя поедала. Олень лежит, не трепыхается, в глазах такая боль, что и посейчас мне снится, а тварь на нем и как бы проваливается в оленя-то. Вот так-то.

— Что же тогда эти твари все окрест не сожрали? — спросил я.

На это мне сообщили, что твари далеко от ущелья Змей не удаляются. Что-то есть там, без чего им не жить. Они вылазку сделают, поохотятся — и сразу обратно. Да и не часто, как выяснилось, вылезают. Продуманная байка, отметил я. Не придерешься.

Время подошло к вечеру, я тепло распрощался с охотниками, пожелал им удачи и, выпив отвальную, отправился домой готовить ужин.

Мясо со специями, тушенное в овощах, мне вполне удалось. Я угостил вернувшуюся с работы тетушку Матриду, и та пришла в полнейший восторг, заявив, что вкуснее даже повар мэра готовить не умеет, а пробовать его стряпню ей доводилось. Я сообщил, что по возможности буду готовить на двоих, если тетушка Матрида не возражает. Та так обрадовалась, что даже предложила снизить цену за жилье. Но цена и так была невелика, и я отказался.

* * *

— Не бойся исцелять — бойся что-либо изменять, — глядя мне в глаза, нравоучительно сказал все тот же сунец из пещеры. Одет он был так же, как и в лабиринте: на ногах мягкие туфли, на плечах длинный серый халат, на голове круглая серая шапочка. — Ты испугался проявления нового знания в тебе. Напрасно. Ты должен быть готов. Запомни: это не привычные для тебя магические книги. Это знание встраивается в систему твоих знаний, не требуя участия сознания. Ты умеешь доверять своему бессознательному, поэтому смог увидеть лабиринт и получить кристалл. Не бойся себя, и у тебя все получится.

Утром я проснулся бодрым и хорошо отдохнувшим. Слова загадочного собрата из империи Сун я запомнил буквально до интонации. Опять этот сон. Или не сон? Можно сколько угодно гадать, но совет запал мне в душу, и я решил следовать ему.

Около девяти утра я, как и наказал знахарь, стоял в его приемной. Там уже была Кламира. Радостно поздоровалась со мной, спросила, где я был, и, не дожидаясь ответа, рассказала, что устроилась на лучшем постоялом дворе города в комнате, соседней со Свентиной. Та по-прежнему мрачная и неразговорчивая, но уже вроде оттаяла и даже позавтракала без напоминаний, а ушли они представляться командиру отряда еще раньше ее, Кламиры то есть, а еще для меня там тоже занята комната, но я почему-то не пришел, и это всех беспокоит.

Всегда удивлялся, как девушки за полминуты успевают выложить такой ворох сведений, какой мужчины и за два бочонка пива пересказать друг другу не смогут.

Я только успел сказать, что меня по просьбе знахаря приютила его помощница, как к нам спустился сам господин Герболио. Поздоровавшись, он сообщил, что нам предстоит делать и чему учиться. Дела были в основном привычные — перевязки, помощь знахарю при операциях, составление зелий и эликсиров, сбор трав в окрестностях Сербано, дежурство в больнице и… изучение лоперского языка.

— Зачем? — удивился я.

— Наставника не спрашивают «зачем». Наставника спрашивают «как», — ехидно ухмыльнулся знахарь. — Буду считать, что глупого вопроса не было, отвечу на правильный. Вот вам кристалл с учебным курсом этого языка. Вы отучились два года в академии, следовательно, усвоить сравнительно небольшой объем знаний для вас пустяк. Со следующей недели будем общаться между собой исключительно на лоперском. Потом перейдем к фахри — языку халифата — и сунскому. Это пойдет вам на пользу и не даст заскучать.

Практика началась и в течение примерно полутора месяцев двигалась размеренно и неторопливо. Мы с Кламирой дежурили в больнице, делали перевязки, готовили эликсиры и ассистировали знахарю во время проведения несложных операций — сложных случаев в городке за этот период не встречалось, слава богам. Не потому, что я боялся не справиться, а просто радовался за граждан. На приеме я практически постоянно использовал магическое зрение и постепенно стал понимать, что уже во многих случаях могу исправить то или иное нарушение гармонии организма, но пока не мог собраться с духом и решиться. Немного страшно было вмешиваться в такую сложную систему, как человек. Хотя слова собрата: «Не бойся исцелять» — помнил постоянно. Герболио постепенно перестал называть нас криворукими убийцами и теперь полностью доверял как изготовление эликсиров, так и простейшие операции, за ходом которых тем не менее всегда внимательно следил, готовый вмешаться при необходимости.

За этот период мы выучили лоперский, фахри и перешли к сунскому. Я привычно «глотал» кристаллы сразу, а затем только усваивал с помощью словарей и разговоров с Герболио, выполнившим свою угрозу беседовать с нами только на иноземном.

Кроме угроз, знахарь дал и хороший совет. Он, например, сразу потребовал от нас не переводить с лоперского на элморский, а видеть за иностранным словом образ.

— Если я скажу «arbol», ты переведешь это слово на элморский, и только потом у тебя возникнет образ куста, и ты наконец поймешь, о чем речь. Пробуй сразу за словом «arbol» видеть куст. Учи понятие, а не слово. Дети потому и быстро учатся языку, что нет у них словаря в голове и они сразу ассоциируют образ арбуза, например, с сочетанием звуков слова «арбуз» или «sandia».

Через три дня после начала практики я, закупая на рынке продукты к ужину, встретил Вителлину. Она попеняла мне на то, что я ни разу не зашел ее навестить, потом взяла под руку и предложила немного прогуляться. Все, что надо, я уже купил с доставкой на дом, а потому был свободен, налегке и с удовольствием согласился. Мы немного погуляли, поболтали о разных пустяках и договорились встретиться на следующий день. Я заметил, что Вителлину узнают все прохожие и уважительно кланяются. Думаю, уже весь город обсуждает, с кем это их Вителлина сегодня променад свершает. К стыду своему, я так и не удосужился выяснить, кто же она такая. Но для меня это и не имело значения. Главное, с ней было легко и интересно.

С того дня встречи наши стали регулярными. Я несколько раз побывал у нее дома и познакомился с родителями, довольно милыми людьми, обожающими свою дочь. Стали мы с ней близки? Врать не буду — стали. В первое же утро, после того как это произошло, я немного растерялся — как мне быть? Мне было хорошо с этой девушкой, но то, что я испытывал по отношению к ней, — это не любовь. Знаю точно. С одной стороны, не хотелось ее обижать, а с другой — лгать и притворяться.

Сомнения разрешила сама Вителлина. Она догадалась о моих терзаниях и уверила, что уже давно не наивная дурочка и все понимает. Я ей дал то, что она хотела получить, а большего ей не требовалось. Так и продолжалось весь месяц, пока она гостила у родных. На прощание, когда я провожал ее на дилижанс, она попросила не забывать ее и, будучи в столице, заходить к ней запросто. Сообщила, где живет, а еще предложила приходить, когда появится время и желание, в Королевский театр оперы и балета на представления, билет на два лица в ее личную ложу всегда будет у администратора. Только тогда я наконец, смущаясь, спросил:

— А кем ты там, в театре?..

Она звонко расхохоталась и ответила:

— Ах, Филин, — (Я просил ее так меня называть — привык уже), — ты мне нравишься еще больше. Для тебя скорее всего неважно, кто я, а важно, какая я. А я всего лишь… прима королевской оперы. Надеюсь, это признание не разрушит нашу дружбу?

Я заверил, что ничуть не бывало, поцеловал ей руку и помог устроиться в дилижансе. Она отбыла в столицу в сопровождении тех же двоих молчаливых мужчин, которые сопровождали ее в Сербано.

Свенту в эти дни я не видел и почти ничего о ней не слышал. Изредка с ней встречалась Кламира. Говорила, что Свента очень устает. Часто ходит в рейды. Их с парнями прикрепили к разным боевым пятеркам в качестве дополнительной, шестой боевой единицы. Учиться на практике в рейдах разведке и патрулированию приходится много, и времени на отдых почти нет.

До конца практики оставалось три недели, когда неожиданно случай (лучше бы его, наверное, не было) буквально заставил меня применить на практике то новое, что я узнал во сне.

Под вечер в больницу привезли лесоруба с проломленной головой. При осмотре выяснилось, что череп пробит и мозговая ткань получила обширные повреждения. Герболио покачал головой, велел нам наложить повязку с обеззараживающим и грустно сказал, что помочь не в силах. Если бы под рукой был лучший столичный лекарь, можно было бы надеяться на благополучный исход, и то шансы были бы невелики.

Колебался я недолго. Тренироваться на простых случаях времени уже не было. Нет, я конечно же что-то смог проверить на себе. Ожоги, которые зачастую можно получить при варке эликсиров или во время готовки, случайные порезы — это исцелялось мгновенно. Но что-то более сложное делать еще не приходилось. Не ломать же себе руку, чтобы проверить ход заживления.

Я отправил Кламиру спать, пообещав разбудить, когда настанет ее очередь дежурить, а сам устроился возле больного поудобнее, закрыл глаза и сосредоточился, полностью переключившись на магическое зрение. Сразу же обнаружил множественные повреждения структуры организма в области головы, затем нашел… как бы это сказать, нечто вроде первоначального плана этой части структуры. Весьма приблизительно можно использовать сравнение с планом крепости, по которой ее строили. Есть общий проект всего сооружения: материал, последовательность действий. Есть проекты, как строить каждую отдельную часть. Такие же планы имеют и все живые объекты. Я пока умел видеть и корректировать только достаточно крупные блоки структур, хотя подозревал, что уровни детализации каждого простираются на очень большую глубину.

Таким образом, сравнив то, что должно быть «по проекту», с тем, что имеется, я принялся восстанавливать повреждения. В этом мне помогали шесть «рук», которыми я научился управлять. Это, конечно, были не настоящие руки, но именно такой образ у меня сложился. Раньше я их не видел, когда, например, проходил лабиринт во сне. Что тянет нити, а что строит боевые узоры, я не представлял — на том этапе это было и не нужно. Но теперь я отчетливо видел тонкие руки, где вместо кистей было пять тонких жгутиков, свитых из тоненьких, радужно переливающихся трубочек, сантиметров по пятнадцать каждый. В точности как на испытании. Вот эти самые руки тянулись куда надо (максимум, я как-то померил, метров на тридцать, не дальше), свивали нити, сшивали повреждения, собирали осколки костей и пускали их в дело.

Энергетически структура была восстановлена полностью довольно быстро, а вот материальная часть запаздывала. Организм больного поставлял необходимые вещества из запасов, но было их немного, и пришлось по ходу дела решать, где можно взять еще без ущерба для функционирования органов и тканей. Бессознательно я приложил руку к коже больного и стал передавать свои ресурсы. Но моих запасов тоже не хватало для полного восстановления. Я уже чувствовал сильную усталость и даже некоторое истощение.

Продолжая удерживать всю систему восстановления, я немного вышел в реальность и позвал Кламиру, благо отдыхала она неподалеку на пустующей койке. Когда она проснулась, попросил достать укрепляющие эликсиры, содержащие нужные вещества, и осторожно вливать их в рот больному. Еще попросил поставить капельницу с необходимыми растворами. Все-таки напрямую через кровь поставка веществ должна пойти быстрее. Глядя на меня испуганными глазами, умница сделала все как надо.

Вскоре количества компонентов стало достаточно, и процесс пошел веселее. Через некоторое время поддержка системы восстановления стала требовать все меньше и меньше моего внимания, и наконец я смог расслабиться и только время от времени поглядывать, как там идет заживление. Уже занимался рассвет — боги, я почти всю ночь прозанимался больным! Меня немного потряхивало от усталости. Мантия, казалось, стала на пару размеров больше и была хоть выжимай. Бедная Кламира тоже замоталась — не дал я ей отдохнуть.

Тут мои кишки скрутил острый приступ… голода. Есть хотелось так, будто я неделю выращивал того червячка, морить которого предстоит теперь долго и основательно. Я попросил Кламиру еще немного потерпеть и посидеть около спокойно заснувшего больного. Особой надобности в этом я не видел, но на всякий случай решил не рисковать. Сам же на подгибающихся ногах направился в сторону больничной кухни. Повара начинают работать еще до рассвета, и у меня был шанс чем-нибудь разжиться.

Сухопарый старичок, одетый во все белое: халат, передник, косынку и даже туфли только глянув на меня, молча кинулся собирать на стол. Предложенная им овсяная каша, хлеб, сыр и свежий отвар вызвали у меня не меньший энтузиазм, чем деликатесы в изысканном ресторане. Набивая желудок пищей материальной, я не забывал и о пище духовной, обменявшись парой рецептов с этим работником ножа и топора. Мясницким топором он в это время как раз и орудовал, нарубая порции мяса на обед. Когда-то этот старичок был поваром лучшего постоялого двора города, но теперь сил готовить весь день для все новых и новых постояльцев у него не осталось, и он перешел сюда, в больницу. Здесь приготовил завтрак, обед, ужин — и свободен.

— А чего ты заморенный такой? — спросил старичок.

— Больной тяжелый. Всю ночь около него крутились.

— A-а, так это лесоруб, Лукрасия сын. Жаль парня, добрый да работящий. Осенью его Лукрасий женить собирался. И девка пригожая на примете у него была — плачет, убивается теперь небось. А что ж поделаешь?

— А можно я Кламиру покушать пришлю? Тоже всю ночь то эликсиры, то капельницы. Не отдохнула совсем.

— А и присылай, голодной не отпущу.

Я вернулся в палату и отправил Кламиру завтракать, а сам, выпив пару порций эликсиров для восстановления баланса в организме, снял мантию и завернулся в простыню, которую снял со свободной койки.

Присел в кресло возле больного, посмотрел магическим зрением — все в порядке. Восстановление почти завершено. Пару дней полежит, отъестся, отдохнет, а там — хоть на свадьбу, хоть на работу. С этой мыслью я и отключился.

Долго спать мне не дали. Знахаря принесло чуть свет, и он, углядев страшную картину — меня, завернутого в простыню, нагло спящего у постели умирающего, впервые изменил своей привычной манере и хрипло, но тихо прорычал:

— Как же ты можешь! У постели умирающего! Вместо того чтобы облегчить его участь, ты с девкой развлекался?!

Спросонья я не понял, что случилось. Встрепенулся и заморгал, пытаясь оглядеться и вспомнить, где я и что, собственно, происходит. Первое, что увидел, — пронзающий, как огнешаром, взгляд знахаря. Второе — палату, спящего больного и солнечный луч на полу. Солнце встало, но еще рано, отметило мое сознание. И тут только вспомнились слова наставника. Я впился в него не менее яростным взглядом, встал и так же тихо прорычал:

— Осторожнее в словах, господин Герболио! За них можно и перчаткой по лицу получить!

Огонь в глазах знахаря вспыхнул еще яростнее, но тон сменился на приторно-сладкий:

— И как же господин ассистент травника охарактеризует состояние вверенного его попечению больного?

— Состояние стабильное. Прогноз положительный, — не прекращая дуэль взглядов, доложил я. — Завтра можно выписывать, если не терпится, но лучше послезавтра.

Ярость в глазах наставника сменилась сначала удивлением, потом тревогой — уж не сошел ли практикант с ума от переживаний? Он резко отвернулся, подошел к койке больного и низко склонился над ним. Почти две минуты пристально вглядывался в спокойно спящего человека, затем медленно разогнулся и с бесконечным удивлением посмотрел на меня.

— Невероятно! Я не мог ошибиться. Он не мог выздороветь. День. Максимум два, и все… — Вдруг ему в голову пришла еще одна мысль: — Если только здесь не побывал целитель. Но откуда здесь быть целителю? — начал размышлять он вслух. — Меня предупредили бы. Обязательно предупредили бы. Или нет? — И что-то тихо забормотал себе под нос. Наконец, придя к какому-то решению, он снова, словно впервые увидев, посмотрел на меня: — Парень, скажи, мне можно, ты — целитель?

Я не посчитал нужным скрываться перед коллегой и молча кивнул.

— Вот Лиллениан, старый хрыч! Опять не предупредил! Ну я ему покажу, — с превеликим облегчением забормотал Герболио. — Попроси у меня теперь корень животворный из ущелья Змейного — лопуха тебе корень, а не животворный.

Он немного пометался по палате, радостно потирая руки, потом остановился и деловито сказал:

— Так, парень, славы и благодарности от родных и самого больного тебе не видать — секретность, клятая. Сейчас быстро… А где Кламира? Завтракает? Ладно. С ней потом. Сейчас мы с тобой быстро бреем голову больного — ты ж ему и волосы на пробитом месте вырастил — и говорим, что сначала за волосами не разглядели, а оказалось, только кожа содрана на макушке. Потому и крови было много. Все. Действуем.

Мы сняли повязку с головы лесоруба и наголо его побрили. Он, разумеется, проснулся, но мы ему объяснили наши действия лекарской надобностью. Этого оказалось для него достаточно.

Герболио густо намазал больному голову какой-то вонючей мазью — средством для укрепления волос, как я позже выяснил, — и мы замотали ее толстым слоев бинтов, соорудив некое подобие халифатской чалмы.

Только успели закончить секретные лекарские процедуры, как в коридоре раздался многоголосый женский вой и плач. Надо сказать, эта палата всей больнице была известна как палата для умирающих. Поэтому, узнав, куда поместили их ненаглядного сына, жениха, племянника, женщины начали предварительную репетицию оплакивания. К ним тут же вышел Герболио и в ласковых выражениях известил собравшихся, что своим воем они мешают спать их выздоравливающему чаду. Плач сменился ликованием, и толпа родни, громко радуясь, на цыпочках покинула больницу.

Герболио со вздохом облегчения вернулся в палату и опять посмотрел на меня:

— А почему ты в простыне?

— Мантия вся мокрая от пота была, я ее и снял. Запасная дома, но до него еще дойти надо, — пробурчал я.

— Ходить не надо. Я пошлю кого-нибудь, принесут. Ты два дня отдыхаешь. И без разговоров, — прикрикнул он. — Сгореть хочешь досрочно?! Это не обсуждается. — Секунду помолчал и, как всегда ехидно, пообещал: — А вот разговор… и до-олгий отдыху твоему не помешает.

ГЛАВА 20

Разговор с Герболио вопреки его угрозам получился совсем недолгим. Его не интересовали подробности, как я это делаю, что при этом вижу, кто первый заметил и кто чему учил. Его больше интересовало, что я могу на практике и чем это поможет жителям города. То, что я сделал это впервые, его не смутило — раз получилось, значит, умеешь. Случайность в такой сложной ситуации, как у лесоруба, — это нечто просто невероятное.

После отправки родственников бывшего умирающего восвояси мы перешли в кабинет знахаря на втором этаже. По пути он распорядился перевести страдальца в палату выздоравливающих, а кого-то из персонала послал к тетушке Матриде за сменной мантией для меня. В этот ранний час длиннющий коридор двухэтажного кирпичного здания больницы был пустынен, темен и тих. Толстые деревянные плашки пола еще не поскрипывали под шаркающими шагами больных и не отзывались барабанной дробью на торопливую твердую поступь персонала. Спокойствие и умиротворение еще властвовали над зданием, но уже готовы были уступить место деловитой суете, гомону и мельтешению отягощенных заботой людей.

— Кламире придется сказать, — откинувшись на спинку кресла и задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику, промолвил знахарь. — Девочка она умная, если сразу и не поняла, то скоро обязательно все поймет.

Пару минут мы помолчали. Я просто расслабился и сидел, даже не пытаясь отлавливать ленивые обрывки мыслей о всяких пустяках, всплывающих в сознании. Знахарь о чем-то глубоко задумался. В сонной тишине я уже начал было задремывать, когда Герболио прервал молчание и смущенно (смущенно! Герболио!) спросил:

— У нас в городке есть несколько инвалидов. Не желает ли господин целитель потренировать на них свое умение?

«Господин целитель» он произнес совсем не ехидно, как ожидалось, а даже уважительно. Хотя слова «уважительно» и «Герболио», насколько я узнал знахаря, никак не должны были уживаться вместе.

— Не скрою, — продолжил он, — эти люди — мои близкие друзья, которым я когда-то не смог помочь, а на королевских целителей они рассчитывать не могли.

Он с волнением ожидал моего решения, а мне после удачи с лесорубом было настолько интересно применить новые знания на практике, что я готов был прямо сейчас идти исцелять всех инвалидов Сербано и окрестностей. Увидев на моем лице огромными буквами написанное: «Согласен», он с облегчением вздохнул, торопливо встал и, достав из шкафчика на две трети заполненную бутылку старого вина, разлил в три серебряных стаканчика, извлеченные из того же шкафа.

— Сейчас Кламира подойдет, — пояснил он мое недоумение по поводу третьего стаканчика. — Она в некотором роде тоже участник.

Ждать пришлось недолго. Вскоре в дверь постучали, и, получив разрешение войти, к нам присоединилась Кламира.

— Скажите, если можно, конечно, — недолго сдерживая любопытство, робко спросила она, — что это было?

— Сейчас все поймешь, — сказал знахарь. — Ну-ка, подняли кубки. — Дождавшись, когда мы возьмем стаканчики, он поднял свой и произнес: — За целителя Филлиниана! — И одним махом выпил.

Я последовал его примеру и, поставив стаканчик на стол, посмотрел на Кламиру. Та не пила и неотрывно смотрела на меня. В ее глазах я увидел такое восхищение и обожание, что… Конечно, в первую минуту мне это очень понравилось. Кто откажется быть объектом восхищения и обожания? Это же так здорово. Некоторые лицедеи, насколько известно, жить не могли без этого. В буквальном смысле. Как только внимание капризной публики отвращалось от них, они быстро спивались и умирали. Некоторые ради удержания этого внимания готовы были на все, на самые мерзкие поступки и скандалы, лишь бы о них говорили снова и снова. Неважно, в каком контексте. Главное, чтобы не забыли. Другие же, напротив, быстро уставали от такого внимания и старались всячески его избегать.

За эту минуту, пока смотрел в глаза Кламиры, я многое понял в поведении Вителлины. Понял, почему она старательно избегала людных улиц и собраний, незаметно для окружающих морщилась, когда прохожие слишком уж бурно выражали свое восхищение, а также догадался, чем ее привлекла моя скромная особа. Именно тем, что она не увидела в моих глазах восторга преданного пса. Нет, я не разочаровался в себе, и самооценка моя ничуть не упала. Не все ли равно, собственно говоря, какое именно перо из павлиньего хвоста, который мы широким цветастым веером гордо разворачиваем перед дамами, привлекло ее внимание? Месяц мы были вместе, и нам было хорошо. Было бы плохо — пресечь наши встречи ей ничего не стоило.

Я подошел к Кламире, взял из ее руки стаканчик с вином, к которому она так и не притронулась, и поставил на стол. А потом хорошенько встряхнул девушку за плечи:

— Кламира! Очнись! Я все тот же Филин.

— Да-да-да… — часто-часто, мелко-мелко закивала она. — Я помню, Фил… линиан.

— Просто Филин, Кламира. Мы же друзья!

Огонек восхищения приугас в ее глазах, но, к сожалению, не исчез совсем. Меня охватило тоскливое чувство потери. Я терял подругу. Взамен приобретал поклонницу, но поклонницы и поклонники мне были совсем не нужны. А вот друзья… они на рынке рядочками не лежат — пара за медяк, пучок за серебряк. В данный момент ничего нельзя было поделать, и я понадеялся на время, которое многое лечит. Может быть, излечит и лекаря Кламиру.

Еще вспомнилось, как учитель Лабриано посоветовал не хвастаться перед друзьями. Я представил себе, что Сен и Свента смотрят на меня так же, как Кламира, и мне чуть плохо не стало. Остаться одному, без друзей, в толпе поклонников и поклонниц — это точно не мое.

Два дня я пробездельничал, почти не выходя из дома. Отъедался, отсыпался, отдыхал. На третий день знахарь пришел ко мне сам в сопровождении Кламиры.

— Если ты уже восстановился, может, сходим сегодня к одному инвалиду? — спросил он.

Я согласился, по-быстрому оделся, взял сумку, и мы отправились в путь. Впрочем, идти пришлось недалеко. Инвалид жил через две улицы от дома тетушки Матриды и уже ждал нас. Похоже, Герболио не сообщил ему о цели нашего визита, но бывший командир отряда егерей проявил настоящее гостеприимство. Стол был накрыт и ломился от разнообразнейших закусок, кувшинчиков, свежих овощей и фруктов. У стола хлопотала худенькая пожилая женщина, не растерявшая былой красоты, однако постоянная тревога в глазах явно не добавляла ей здоровья. Хозяин, некогда стройный и плечистый воин, а теперь сгорбленный высохший старик, принял нас, сидя в кресле. Он извинился, что не может встретить гостей стоя, ноги не ходят совсем, тепло поприветствовал знахаря и вопросительно посмотрел на нас.

— Это Филлиниан и Кламира, — представил нас знахарь. — Мои практиканты.

Мы раскланялись с хозяином, и тот широким жестом пригласил нас к столу.

— Стол — это хорошо, — одобрил Герболио. — Он нам очень понадобится. Но не сейчас. Скажи-ка, Гарсиол, ты еще помнишь, что такое секретность?

Хозяин быстро глянул на женщину, та понятливо кивнула и двинулась к выходу, но знахарь ее остановил:

— Хозяйка твоя тоже должна в этом участвовать, поэтому пусть остается. Такое вот дело, Гарсиол, прежде чем я продолжу, ты и твоя жена должны подписать магический договор о неразглашении. Вы согласны? — Дождавшись подтверждающего кивка от обоих, он достал договор и попросил их приложить руки. После того как дело было сделано, продолжил: — Один из этих молодых людей — целитель. Кто именно, знать вам не обязательно. Целитель в качестве тренировки своих способностей готов попытаться вылечить тебя, Гарсиол. Рисковать тебе, поэтому думай.

Хозяева, услышав это предложение, посмотрели на нас с такой безумной надеждой, что мне чуть опять плохо не стало. Казалось, не оправдать их надежды хуже смерти.

— Да, — твердо сказал Гарсиол. — Я согласен рискнуть. Что от меня требуется?

— Мы расположимся в твоей спальне. Я дам тебе сонное зелье, и ты уснешь. Хозяйку мы попросим побыть в соседней комнате и не мешать нам.

Затем мы отнесли воина в спальню, помогли ему раздеться, дали укрепляющие эликсиры и сразу установили капельницу с раствором необходимых веществ. После этого я поудобнее расположился возле постели и перешел целиком на магическое зрение.

У инвалида оказались поражены печень, почки, часть правого легкого и позвоночник. Первым делом я сформировал системы восстановления фильтров — печени и почек. Основательно подкачал их энергией и стал наблюдать за процессом. Я уже как-то приноровился, и теперь поддержание устойчивости системы не требовало такого напряжения, как в первый раз. Я чувствовал, что могу сформировать и поддерживать системы восстановления и других органов, но решил, что строить дополнительную систему по очистке крови от элементов, подлежащих выводу из организма, нецелесообразно.

Где-то часа через полтора обновление этих органов приблизилось к завершению, и я приступил к исцелению правого легкого и позвоночника. Формировалась правильная структура органа, подавалась энергия, подводились необходимые компоненты, из которых тут же строилась материальная составляющая организма. Процесс был завораживающе красив и гармоничен. Впрочем, случаи сбоев и дисгармонии тут же пресекались и корректировались мною. Я чувствовал себя дирижером огромного оркестра, играющего очень сложную, но божественно прекрасную мелодию.

Примерно через пять часов (уже перевалило далеко за полдень), убедившись, что процесс исцеления больше не требует моего внимания, я открыл глаза и кивнул Герболио. Они с Кламирой тоже устали: доливали раствор в капельницу, втирали мази по моему указанию, в общем, не бездельничали. А я снова был выжатым лимоном, но выжатым не до конца. Сока хватило бы еще на столько же, это точно. После первого исцеления я стал более уверен в своих действиях, меньше боялся и напрягался и, соответственно, тратил намного меньше сил, чем в первый раз.