Все рассказы о коменданстве в Бугульме

Я отправился на телеграф и дал в Симбирск телеграм­му: «Большая победа. Позиции на реке Ик прорваны. На­ступаем со всех сторон. Кавалерия в тылу противника. Много пленных».

СЛАВНЫЕ ДНИ БУГУЛЬМЫ

Наполеон был болван. Сколько, бедняга, трудился, чтобы проникнуть в тайны стратегии! Сколько всего изу­чал, прежде чем додумался до своего «непрерывного фронта». Учился в военных школах в Бриенне и в Пари­же... Изобрел досконально разработанную собственную военную тактику... А в конце концов дело закончилось поражением под Ватерлоо.

Ему многие подражали и всегда получали взбучку. Сейчас, после славных дней Бугульмы, победы Наполео­на, от осады мыса Лаквилетты до сражений под Мантуей Кастильоне и Асперн, кажутся совершеннейшей ерундой.

Я уверен, что, если бы Наполеон под Ватерлоо посту­пил подобно мне, он наверняка разбил бы Веллингтона.

Когда Блюхер врезался в правое крыло его армии, он должен был распорядиться, как я у Бугульмы, когда корпус добровольцев генерала Каппеля и польская ди­визия оказались у нас на правом фланге.

Почему он не приказал своей армии врезаться в ле­вый фланг Блюхера, как это сделал я в своем приказе Петроградской кавалерии?

Петроградские кавалеристы творили подлинные чуде­са. Поскольку русская земля необозрима и какой-ни­будь лишний километр не имеет никакого значения, они домчались до самого Мензелинска и под Чишмами и бог знает где еще зашли в тыл противника и гнали его перед собой, так что его победа обернулась пораже­нием.   К   сожалению,   большая   часть   вражеских   войск стянулась к Белебею и Бугуруслану, а меньшая, подго­няемая сзади Петроградской кавалерией, оказалась в пятнадцати верстах от Бугульмы.

Вэ ти славные дни Бугульмы Тверской Революцион­ный полк во главе с товарищем Ерохимовым неустанно отступал перед потерпевшим   поражение   противником.

На ночь он обычно размещался по татарским дере­вушкам и, уничтожив там подчистую всех гусей и кур, отступал дальше, постепенно приближаясь к Бугульме; затем останавливался в новых деревнях, пока наконец в полном порядке не вступил опять в город.

Ко мне прибежали из типографии с сообщением, что командир Тверского полка Ерохимов грозит заведую­щему револьвером и требует напечатать какой-то при­каз и объявление.

Я взял с собой четверых чувашей, захватил два брау­нинга, кольт и отправился в типографию. В канцелярии я увидел сидящего на стуле заведующего типографией, а напротив, на другом стуле,— Ерохимова.

Положение печатника было не из приятных, посколь­ку Ерохимов держал револьвер   у его  виска и твердил:

—    Напечатаешь или нет?

Напечатаешь или нет? Я услышал мужественный ответ заведующего:

—    Не напечатаю, голубчик, не могу!

Тогда его «собеседник» с револьвером начал упра­шивать:

—  Напечатай, душенька, миленький, голубчик! На­печатай! Ну, япрошу тебя!

Увидев меня, Ерохимов, в явном смущении, подошел ко мне, сердечно обнял, пожал руку и, подморгнув за­ведующему,  сообщил:

—  А мы тут ужа с полчаса беседуем. Давненько я его не видел.

Заведующий сплюнул и проворчал:

—  Хороша   беседа!

—Я слышал,— обратился я к Ерохимову,— что вы

хотели дать что-то напечатать: объявление какое-то, или приказ, или еще что-то в этом роде... Не были бы вы так любезны дать мне познакомиться с текстом?

Я взял со стола бумагу, которой так и не удалось про­честь жителям Бугульмы. А они, несомненно, были бы чрезвычайно удивлены тем, что приготовил для них Еро­химов, так как текст был следующего содержания:

«Объявление № 1

Возвращаясь во главе победоносного Тверского Ре­волюционного полка, настоящим ставлю в известность, что принимаю власть над городом и окрестностями в свои руки. Создаю Чрезвычайный Революционный Три­бунал, председателем которого являюсь я. Первое заседа­ние состоится завтра. Будет разбираться дело особой важности. Перед Чрезвычайным Революционным Трибу­налом предстанет комендант города товарищ Гашек как контрреволюционер и союзник врага. Если он будет при­говорен к расстрелу, приговор будет приведен в испол­нение в течение 12 часов. Предупреждаю население, что всякая попытка к сопротивлению будет караться на месте.

Ерохимов, комендант города и окрестностей».

К этому мой друг Ерохимов хотел присоединить еще приказ:

Приказ  № 3

Чрезвычайный Революционный Трибунал Бугульмин­ского округа сим извещает, что бывший комендант горо­да Гашек, на основании приговора Чрезвычайного Ре­волюционного Трибунала расстрелян за контрреволю­цию и заговор против Советской власти

Ерохимов, председатель Чрезвычайного Революционного Комитета».

—   Это на самом деле только шутка, голубчик,— вкрадчиво сказал Ерохимов.— Хочешь револьвер? Возьми его. В кого мне стрелять?

Его уступчивость показалась мне подозрительной. Обернувшись, я увидел, что четверо моих чувашей с грозным и непреклонным видом направили на него дула своих винтовок.

Я приказал им опустить винтовки и принял револьвер от Ерохимова. А он, уставившись на меня своими дет­скими голубыми глазами, тихонечко спросил:

—   Я арестован или на свободе?

Я  рассмеялся.

—   Вы просто дурак, товарищ Ерохимов! За шутки не арестовывают. Вы же сами сказали, что это только шут­ка. Я должен был бы арестовать вас за другое — за ваше позорное возвращение. Поляки разбиты нашей Петро­ градской кавалерией, а вы отступали перед ними вплоть до самого города. Могу вам сообщить, что из Симбирска получена телеграмма с приказом Тверскому полку, что­ бы он добыл новые лавры на свое старое революцион­ное знамя.

Револьвер, который вы мне сдали, я вам возвращу, но при одном условии — что вы со своим полком немед­ленно покинете город, обойдете поляков и приведете пленных. Но ни одного пленного не смеете пальцем тро­нуть! Мы не можем срамиться перед Симбирском. Я уже телеграфировал, что Тверской полк взял много плен­ных.

Я ударил кулаком по столу.

—   А где твои пленные? Где они?—И, размахивая перед ним кулаком, я зло и угрожающе выкрикнул: — Погоди! Ты у меня допрыгаешься! Может, хочешь еще что-то сообщить перед тем, как отправиться за пленны­ми?.. А ты знаешь, что я теперь командующий фрон­том, высший начальник?

Ерохимов стоял, как вкопанный, и только моргал гла­зами от волнения. Опомнившись наконец, он отдал честь и отчеканил:

—   Сегодня же вечером разобью поляков и приведу пленных. Спасибо вам!

Я отдал ему револьвер, пожал руку и сердечно рас­прощался...

Ерохимов блестяще сдержал слово. К утру Твер­ской полк начал приводить пленных. Казармы были на­биты ими до отказа, их уже некуда было девать.

Я пошел взглянуть на них и... от ужаса чуть не обмер. Вместо поляков Ерохимов насбирал по ближайшим де­ревням татар: поляки не стали дожидаться внезапного нападения Тверского полка и трусливо скрылись.

                          НОВАЯ ОПАСНОСТЬ

Товарищ Ерохимов решительно не хотел понять, что мирные татары из местного населения никак не могут сойти за поляков. Поэтому, когда я отдал приказ выпу­стить на свободу всех «пленных», он почувствовал себя оскорбленным и тотчас же помчался на телеграфное от­деление Петроградского полка и попытался отправить Революционному Военному Совету в Симбирск теле­грамму такого содержания:

«Докладываю, что после трехдневных боев я со своим Тверским Революционным полком разбил противника. У неприятеля огромные потери. Мною захвачено 1 200 белых, которых комендант города отпустил на свободу. Прошу выслать специальную комиссию для расследова­ния дела. Комендант города товарищ Гашек — человек абсолютно ненадежный, явный контрреволюционер и имеет связь с противником. Прошу разрешения создать Чрезвычайку.

Ерохимов, командир Тверского Революционного полка».

Начальник телеграфного отделения телеграмму от товарища Ерохимоза принял, заверив его, что она будет отправлена, как только освободится линия, а сам тут же сел в сани и приехал ко мне.

— Вот вам, батюшка, и Юрьев день! — приветство­вал он меня с выражением полной безнадежности на лице.— Прочтите-ка вот это,— и подал мне телеграмму товарища  Ерохимова.

Я прочитал и спокойно сунул ее в карман. Начальник телеграфного отделения почесал в затылке и, нервно мор­гая глазами, проговорил:

—   Поверьте, мое положение очень тяжелое, просто чертовски тяжелое! Согласно распоряжению Народного Комиссариата, я обязан принимать телеграммы от ко­мандиров полков. А вы явно не хотите, чтобы эта теле­ грамма была послана. Я ведь пришел не для того, чтобы отдать ее вам. Хотел только, чтобы вы познакомились с ее содержанием и послали одновременно против товари­ща Ерохимова свою телеграмму.

Я сказал начальнику телеграфного отделения, что глубоко уважаю Народный Военный Комиссариат, но мы находимся не в тылу.

—    Здесь фронт. Я — командующий фронтом и могу делать то, что считаю необходимым. Приказываю вам при­нимать от товарища Ерохимова столько телеграмм, сколь­ко ему заблагорассудится составить, но запрещаю их от­сылать. И приказываю немедленно доставлять их ко мне!..

—    Пока что,— закончил я,— я оставляю вас на сво­боде, но предупреждаю, что всякое отклонение от нашей договоренности будет иметь для вас далеко идущие по­следствия, какие вы себе даже и представить не можете.

Мы попили с ним чаю, беседуя при этом о разных будничных вещах. На прощание я ему велел сказать Ерохимову,  что телеграмма  отправлена.

После ужина ко мне ворвался стоявший на посту чуваш и сообщил, что здание комендатуры оцеплено двумя ротами Тверского Революционного полка и това­рищ Ерохимов держит к ним речь, извещая, что «пришел конец тирании».

Действительно, вскоре в канцелярии появился това­рищ Ерохимов в сопровождении десяти солдат, которые со штыками наперевес встали у дверей.

Не говоря мне ни слова, Ерохимов начал размещать их по комнате:

—   Ты идешь туда, ты — сюда, ты будешь стоять здесь, ты иди в тот угол, ты встань к столу, ты стой у этого окна, ты — у того, а ты будешь все время при мне.

Я свертывал цигарку, а когда зажег ее, был уже окру­жен направленными на меня со всех сторон штыками и мог  с  интересом   наблюдать,  что  предпримет  товарищ Ерохимов   дальше.

По его неуверенному взгляду чувствовалось, что он не знает, с чего начать. Подошел к столу со служебными бумагами, штуки две разорвал, затем несколько раз про­шелся по канцелярии, сопровождаемый по пятам солда­том с примкнутым штыком. Остальные солдаты, стояв­шие вокруг меня по всем углам, держались очень строго, и только один из них — совсем мальчишка — спросил:

—  Товарищ Ерохимов, можно закурить?

—  Курите,— разрешил Ерохимов и сел против меня. Я предложил ему табак и бумагу, он закурил и не­ уверенно   произнес:

—   Это симбирский табак?

—   Из Донской области,— ответил я кратко и, не об­ращая на него внимания, начал разбираться в бумагах на   столе.

Наступила томительная тишина... Наконец Ерохимов тихо спросил:

—   Что бы вы сказали, товарищ Гашек, если бы я был председателем   Чрезвычайки ?

—   Мог бы вас лишь поздравить,— ответил я.— Не хотите ли еще закурить?

Он закурил и продолжал как-то печально:

—  А что, если я и в самом деле им являюсь, товарищ Гашек? Если Революционный Военный Совет Восточного фронта действительно назначил меня председателем Чрезвычайки?

Он встал и многозначительно добавил:

—   И если вы теперь в моих руках?!

—   Прежде всего,— ответил я спокойно,— покажите мне ваш мандат.

—   Наплевать на мандаты! — воскликнул Ерохи­мов.— Я и без мандата могу вас арестовать!

Я улыбнулся.

—   Сядьте-ка спокойно, товарищ Ерохимов. Сейчас принесут самовар, и мы с вами побеседуем о том, как назначаются председатели Чрезвычайки.

—   А вам тут нечего делать!— повернулся я к про­вожатым Ерохимова.— Давайте-ка отсюда! Скажите им, товарищ Ерохимов, чтобы моментально исчезли.

Ерохимов смущенно улыбнулся.

—   Идите, голубчики, и скажите тем, снаружи, чтобы тоже шли по домам.

Когда все вышли и был внесен самовар, я сказал Ерохимову:

—    Видите ли, если бы у вас был мандат, тогда вы могли бы меня и арестовать, и расстрелять, и вообще сде­лать со мною все, что, по вашему мнению, вы должны бы­ли  совершать  в  качестве   председателя   Чрезвычайки...

—    Я этот мандат получу,— тихо отозвался Ерохи­мов.— Обязательно получу,  мой  милый.

Я вынул из кармана злосчастную телеграмму Ерохимова и показал ему ее.

—    Как она к вам попала? — воскликнул потрясенный Ерохимов.— Ее уже давно должны были отправить!

—    Дело в том, дорогой друг,— ответил я ласково,— что все военные телеграммы должны быть подписаны командующим фронтом. Поэтому мне и принесли теле­грамму на подпись. Если желаете и настаиваете на своем, я могу ее подписать. Можете даже сами отнести ее на телеграф, чтобы убедиться, что я вас не боюсь.

Ерохимов взял свою телеграмму, разорвал ее и начал всхлипывать:

—   Душенька, голубчик, я ведь просто так! Прости, друг ты мой единственный!

И мы почти до двух часов ночи распивали чай. Он остался у меня ночевать. Спали на одной постели.

Утром мы опять попили чаю, и я дал ему на дорогу четверть   фунта  хорошего  табаку.

ПОТЕМКИНСКИЕ ДЕРЕВНИ

Уже восемь суток отделяло нас от славных дней Бу­гульмы, а о Петроградском кавалерийском полку все еще не было ни слуху ни духу.

Товарищ Ерохимов, который после своей последней аферы прилежно меня навещал, ежедневно внушал мне свое «твердое подозрение», что петроградские кавалери­сты перешли на сторону противника.

Он предлагал:

1. Объявить их предателями республи­ки..

2. Послать в Москву телеграмму, в которой подробно описать их подлый поступок.

3. Организовать Револю­ционный Трибунал фронта, перед которым должен пред­стать начальник телеграфного отделения Петроградского полка, так как он должен знать, что произошло; а если даже и не знает,— все равно судить его, поскольку он на­чальник связи.