Помоги проекту - поделись книгой:
Таких параллелей много. Они часть «герметических» знаний Востока и едва ли были доступны многим. А примерно в VI веке до н. э. было пущено в оборот новое слово — «орфизм». Последователей этого сверхтайного учения стали называть орфиками, а основателем и хранителем их мудрости считался легендарный певец Орфей, родом из Фракии — нынешней Болгарии и прежней Тэртэрии. И кто знает, под аккомпанемент какой лиры пел он свои гимны — традиционной трехструниой или такой, какую изобрел в VII веке до н. э. спартанец Терпандр, возможный приверженец «герметического» учения, — восьмиструнной, как и славянская кобза…
Однако вернемся к Киру. В главном его история существенно отличается от греческого мифа. Кир (как и Крон) просто сменил отца на троне — Зевс
Абсолютная монархия уступила место «конституционной». Крон один управлял всем, Зевс распределил сферу деятельности между братьями и сестрами, а позднее и другими родичами, оставив для себя лишь общее руководство (иначе нарушилась бы целостность всего пантеона), и не ущемлял прав богов в закрепленных за ними епархиях. Но в случаях разногласий Зевс, как и подобает патриарху, принимал волевые решения. (То же сделали в Ирландии фир-болг, разделив остров на пять королевств, а еще позднее — милезяне.) Борьба сына с отцом, нового со старым, закончилась в Греции государственным переворотом. В знак того, что старое ушло навсегда и никогда уже не сможет дать никаких всходов, Зевс, по примеру своего отца, оскопил Крона. Так, по крайней мере, утверждается в одном из вариантов мифа, сочиненном, как предполагают, орфиками. Они могли заимствовать этот сюжет из индийского сказания об оскоплении Шивы, угрожавшего благополучию мира.
И вот что интересно. Олимпийская иерархия оказалась точным подобием людской. Вначале было три главных бога: Зевс делит власть с Аидом и Посейдоном. И афинский ареопаг после изгнания царей состоит из трех архонтов, один из которых (архонт— эпоним) — первый среди равных. Позднее каждый из трех богов обзаводится собственной свитой. И афинский ареопаг увеличивает число членов втрое (середина V века до н. э.), — греки заметили несоответствие составов афинского и олимпийского правительств. На Олимпе их теперь три, их главы — члены первоначального (теперь уже бывшего) ареопага. Зевс, Аид (Невидимый) и Посейдон начинают выступать в роли архонтов— эпонимов: один — в мире людей, другой — в подземном, третий — в морском царстве. В подчинении у каждого — свои архонты, среди которых нетрудно разглядеть архонта—фесмофета (законодателя) и архонта—полемарха (полководца). Зевс председательствовал на советах богов, и архонт—эпоним тоже неизменно возглавлял совет старейшин.
Размышляя над историей Зевса, можно задаться несколькими вопросами. А не идет ли в мифе речь об освобождении архаической Греции от чужеземного ига? Зачем Зевсу понадобилось менять государственное устройство? Только ли изменение общественной формации тому причина или существовали дополнительные факторы, совпавшие по времени с этим событием? Не были ли Уран и Крон иноземцами, например персами или египтянами, узурпировавшими власть над Элладой?
Для таких предположений есть основания. Как уже говорилось, греки считали одним из священных чисел семерку, а ведь семерка была и священным числом египтян — по числу рукавов дельты Нила, одного из главных божеств Египта. Это число едва ли родилось в Греции, так как не имеет здесь земной привязки. Могут, правда, возразить, что еще Гомер знал созвездие Колесницы — Большую Медведицу. Верно, знал! Но включал в нее не семь, а все восемь звезд — вместе со звездочкой Алькор, расположенной чуть в стороне (венерианская восьмерка). Греки именовали ее Пастухом или Стражем Медведицы, моряки проверяли по ней остроту зрения. Эта звезда вошла в индийский эпос под именем Арундхати (иногда, правда, так называли созвездие Кассиопеи). Лишь позднее, когда семерка вошла в греческий канон священных чисел, Колесница стала состоять из семи звезд, тогда же, вероятно, на небе были выделены Плеяды, а на Земле семеро героев отправились штурмовать Фивы. (В Греции существовало и другое священное число, заимствованное у вавилонян и перешедшее впоследствии в Рим, — двенадцать титанов, городов, основанных родоначальником афинян Кекропом, подвигов Геракла, главных богов; в Риме — законы двенадцати таблиц, дюжина членов большинства жреческих коллегий. Впору ожидать — когда-нибудь установят, что сам Рим стоял на тринадцати холмах, один из которых срыли, чтобы угодить богам.) Известно также, что семь греческих мудрецов произошли от семи египетских, а те — от семи индийских.
Три великие цивилизации — три одинаковых сюжета… Куда, в какую древность уходят их корни? Первый из мудрых — Фалес — считался финикийцем по происхождению. Как тут снова не вспомнить сообщение Геродота, что греческая религия произошла в основном от религии египетской! В самом деле, мог ли «родиться» в Греции, не знающей львов, Сфинкс? Оказывается, мог: львы истреблены в Греции примерно к X веку. Но к тому времени греки уже давным— давно забыли, как выглядел лев: он всегда был для них экзотической редкостью. Гесиод, например, считал его гибридом ехидны и пса. Львы, правда, служили ездовыми животными богини Парвати, а позднее — греческого Эрота. Львы влекли колесницу Реи. Встречается лев и в мифе о Геракле, но было это в столь незапамятные времена, что исключение подтверждает правило: Геракл сражался со всем
Плутарх уверенно повторяет указания более древних историков, что родители Амфитриона и Алкмены (родителей Геракла) были египтянами. Египтянином (жителем Саиса) был и Кекроп, и предок ирландцев Миль. Змеиные хвосты Кекропа и его наследников Эрихтония и Эрисихтона, возможно, говорят не столько о хтоническом происхождении культа, сколько о том, что их обладатели принадлежали к «народам моря», каковыми для греков являлись прежде всего критяне и египтяне. В одном из вариантов (его использовал Данте) змеиный хвост имел царь Крита Минос.
В пользу африканского происхождения титанов говорит и их обычай сокрытия знаний. Именно так поступали египетские жрецы, стремившиеся сосредоточить в храмах всю мудрость человечества. Это давало им возможность властвовать над темными и потому послушными людьми. Так поступал Крон. К этому же стремился Зевс. Благодаря своей «образованности» партоланяне победили фоморов. На этой почве выросло и библейское древо познания с его запретными, но такими заманчивыми плодами.
Символически сокрытие мудрости особенно ярко отражено в мифе о Зевсе и Метиде. Зевс проглотил Метиду — олицетворение мудрости, — и никто, кроме его самого, не мог пользоваться ее советами, а царь богов уже сам решал — поделиться ему с кем-нибудь откровениями Метиды, выдаваемыми за свои, или нет. Возникает прямая ассоциация с проглатыванием детей: там заточались в темницу потенциальные конкуренты, здесь упрятываются иод замок знания, представляющие неменьшую опасность в руках врагов. Вот почему Зевс столь жестоко наказал Прометея, похитившего огонь знаний и отдавшего его людям, благодаря чему, по словам философа Протагора, «человек стал причастен божественному уделу», то есть сравнялся разумом с богами. Аналогичный сюжет много позднее вошел и в скандинавские сказания: котлом с хмельным «поэтическим медом» (творческим вдохновением) владел бог Браги — обожествленный после смерти скальд IX века Браги Боддасон Старый, наливая из него столько и тому, сколько и кому считал нужным.
На протяжении веков взоры греков были обращены к Востоку. Восток — это «асу» — свет, Азия. Европа — финикийский «эреб» — запад, мрак… Не только свет солнца, но и свет знания шел в Средиземноморье с Востока. Подобно Фалесу, набирался знаний в Египте другой мудрец — Солон. «Учеником каких-то магов и халдеев», по словам Диогена Лаэртского, был Демокрит. Пифагор же уехал в Египет «для посвящения во все таинства, как эллинские, так и варварские», а затем совершенствовался «у халдеев и магов» и на Крите. На Крите получил законы для Спарты ее царь Ликург. Причастным к тайному учению был родственник Солона философ Платон, побывавший вместе с Еврипидом в стране Великого Хапи у «вещателей» и собиравшийся «посетить магов, но не сделавший этого из-за азиатских войн».
И когда мы читаем в «Государстве» Платона, что «царь живет в семьсот двадцать девять раз приятнее, а тиран во столько же раз тягостнее», мало кто обращает внимание на эту «странную» фразу. Можно, конечно, ограничиться ее философским прочтением: греки обозначали цифры буквами алфавита, и это число, состоящее из пси, каппы и тэты, означает — псюхе (душа), кэр (сердце) и теос (бог) или танатос (смерть). Это очень похоже на индийскую концепцию единства тела, мысли и духа. Но есть еще и тайный смысл, ведомый только посвященным. Он станет явным, если прочесть указанное число как произведение трех девяток и вспомнить при этом, что из 59 лет и 21 месяца (то есть из 729 месяцев) состоял «большой год» пифагорейца Филолая, с которым, по-видимому, солидаризировался Платон. Сумма и произведение цифр этого числа напоминают о 3339 ведических богах или, скажем, о строительном модуле древней Японии бодзё, представлявшем собою прямоугольник, разделенный на 36 клеток — бу, соответствующих одному гектару, а каждое бу тоже делилось на столько же клеток — цубо. Таким образом, весь строительный модуль состоял из 1296 элементов: сумма цифр этого числа — таже, что у Платона и в «Ведах». Их произведение дает 108, а само число — не что иное, как 108, умноженное на 12. К этой же символике прибегает Платон и в диалоге «Критий». Сообщая, что Атлантида погибла «девять тысяч лет тому назад», он, выпятив на всеобщее обозрение священную девятку, утаил эзотерический смысл этого числа: 9000 лет — это 108000 месяцев.
Такие вот хороводы цифр перешли с Востока в Грецию, а потом и в Рим. Их знали и первые христиане. В «Откровении Иоанна» зашифрованное имя «зверя» — Нерона — можно понять как язычник, что вполне соответствует действительности. «Здесь мудрость, — предупреждает Иоанн. И еще раз подчеркивает: — Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть». Сумма цифр его — восемнадцать, а произведение — удвоенное 108, но это еще не все. Само это число состоит из 108, умноженного на шесть, то есть 648 и те же 18 (удвоенная девятка) в остатке. Сумма же цифр числа 648 в третий раз дает нам ведическое число Платона! Поистине «здесь мудрость»!..
Можно до бесконечности продолжать параллели Египет — Греция, но нам пора вернуться к Зевсу. Если Уран и Крон действительно были чужеземцами, то Зевс в этом случае выступает в роли предводителя своеобразного национально— освободительного движения. И возникает еще один вопрос: а был ли он сыном Крона? Миф умалчивает о том, почему именно его прятала Рея от Крона, стремясь во что бы то ни стало сохранить ему жизнь. Это понятно и логично лишь в том случае, если Рея была гречанкой и если отцом Зевса был грек из окружения Крона. Остальные же боги, дети Реи, были греками лишь наполовину — по матери. Это объясняет то, что верховным богом стал именно Зевс — полноценный грек, — и лишний раз подтверждает мысль Геродота и других авторов о том, что греки заимствовали своих богов в Египте и Ливии. Миф словно нарочно выпячивает порядковый номер Зевса: он был шестым ребенком, но не седьмым, как можно было бы ожидать. Это число решительно отмежевывает его от египтян. Зато сближает с… Индией. Шестым сыном Брахмы был один из семи мудрецов — Крату, а его потомством стали 60 ООО мудрецов— валакхильев ростом с палец, сопровождавших колесницу Солнца и во многом напоминающих дактилей (что тоже означает «палец») — жрецов богини Кибелы и горы Иды, где был центр их культа. В пехлевийском космологическом трактате «Бундахишн», или «Зандагахих» («Основное творение»), толкующем древнеиранскую «Авесту», упоминается, что шестым по счету был также Гайамарт — первочеловек, сотворенный Агура— Маздой, иранский Адам. Кстати, библейский Адам тоже был шестым творением Господа…
Очевидно, «конституционная монархия» Зевса оказалась немногим мягче тиранической диктатуры Крона. Против него восстают олимпиец Посейдон и разного рода чудовища, например сводный брат Крона — Тифон. Но еще до борьбы с Тифоном Зевсу приходится подавлять восстание титанов, утративших власть над Грецией после падения Крона и обращенных в рабство. Поскольку титаны были не греками, то симпатии мифотворцев, описывающих титаномахию, явно принадлежат Зевсу. Логично допустить, что миф сохранил воспоминание о действительно имевшем место грандиозном восстании рабов, казавшихся низкорослым грекам великанами. Может быть, это были ливийцы или фракийцы (с такой гипотезой перекликается миф о борьбе Геракла с ливийцем Антеем). Зевс жестоко расправился с повстанцами: он поголовно вырезал их («низверг в Тартар») и отменил сам институт рабства, ибо, по свидетельству многих античных историков, еще во времена войн греков с пеласгами народы европейского Средиземноморья не знали рабства. Оно возникло вновь лишь после завоевания Греции ахейцами, примерно в 1400 году до н. э. Первое достоверное упоминание о рабах относится как раз к этому времени. После того как на Акрополе был построен храм Гекатомпедон, восхищенные греки отпустили на волю всех мулов и рабов, участвовавших в его строительстве. К этому же периоду традиционно относят и реформу Тесея (синойкисм) — объединение всех родовых аттических общин вокруг Афин и деление населения на четыре категории, одну из которых составляли рабы. Но не следует забывать, что все эти даты спорные.
На этом кончается мифологический период Греции и начинается легендарный, который потом уступит место историческому. Но путь к нему был долгим, и начался он далеко от Балкан…
Народы моря
Обстоятельно и неспешно, но вместе с тем уверенно и неотвратимо Европа становилась Индоевропой и говорила на одном, общем языке -языке неолита. На ее восточных просторах исподволь формировалась культура, получившая впоследствии название Трипольской — по имени села в Киевской области, где впервые обнаружены ее следы. Это была культура скотоводов и земледельцев, охотников и рыболовов, гончаров и медников, бесперебойно получавших медь с Балкан. Искусственно созданный ариями язык — санскрит, впитавший слова и корни местных народов, зазвучал от Карпат до Днепра, от Дуная до Судет и Татр и к середине 4-го тысячелетия до н. э. сделался единым языком огромной новой этнической общности.
Три— четыре века спустя, когда был одомашнен конь, это ядро стало быстро разрастаться, меняя в то же время собственную социальную окраску. Торговля шла теперь рука об руку с войной и разбоем. «Вполне возможно, — размышляет академик Б. А. Рыбаков, — что в этих условиях могли появиться первичные союзы племен, а вместе с ними могло происходить и слияние мелких племенных диалектов в более обширные языковые области».
Один путь мигрантов лежал на север, и в исторически ничтожный срок все южное побережье Балтики и прилегающие острова заселила родственная группа племен. Прагерманцы обосновались между Везером и Одером, прабалты — между Одером и Вислой, праславяне — между Вислой и Днепром с центром в районе нынешнего города Гнезно.
Другой путь вел тропою солнца. В начале 2-го тысячелетия до н. э. его проделали носители культуры нового типа — «индоевропейские ковбои», по выражению Б. А. Рыбакова, обитавшие примерно между Вислой и Днепром. Это был так называемый «марш боевых топоров»: участников его, павших в пути, хоронили вместе с боевой долотоподобной секирой — каменным или бронзовым кельтом. Не к этим ли «ковбоям» присоединился где-нибудь в районе Дрездена светлый Луг? Марш, начатый в Полесье, завершился у берегов Атлантики. Так копытами своих коней промерили западноевропейские пространства потомки племени Кессаир и предки тех, кто много времени спустя станет их хозяевами. Едва ли этот путь на запад был прям как стрела. Вероятно, именно в то время «ковбоев» на равнинах Фессалии повстречали греки, не знавшие еще коня, и изумленные их мифотворцы заселили отныне и навсегда те места кентаврами. И примерно тогда же, как по волшебству, на побережьях всех морей, омывающих Европу, стали возникать загадочные лабиринты…
К северу от Балканского полуострова и в северо—западной части Малой Азии жили фракийцы, чьи корни уходят в такую древность, какая и не снилась тщеславным эллинам. Во всяком случае, еще в XIV или XIII веке до н. э., когда сами греки только начинали осознавать себя как нация, фракийцам уже пришлось столкнуться с иллирийцами и уступить им часть территории по берегам Адриатики. Севернее, от Карпат до Атлантического океана, простирались будущие владения кельтов, а дальше река Лаба (Эльба) разделяла земли будущих германцев и славян. Применительно к тому времени было бы, правда, вернее добавлять к названиям всех этих народов (кроме, пожалуй, фракийцев) приставку «пра». И их языки, начавшие свое развитие после распада единого индоевропейского, тоже были праязыками, хотя уже и обретали понемногу свое, оригинальное звучание.
Далеко к северу от «пояса Тота» и по соседству с «поясом Гермеса» возник совершенно непостижимый для южан варварский мир — холодный, дикий и пугающий — «пояс Луга». В те времена, когда ахейцы брали приступом Трою, мир этот уже был расколот надвое: к западу от Одры (Одера) обитали племена, чья культура была в наши дни названа Предлужицкой и признана бесспорно праславянской. К востоку, до междуречья Сейма и Десны, господствовали племена Тшинецкой культуры, получившей свое название по местечку Тшинец в нынешнем Люблинском воеводстве и просуществовавшей почти полтысячелетия. Эти две праславянские общности мирно соседствовали с XVI по XIII век до н. э. Мирно — потому что археологам не удалось найти ни одного укрепленного жилища и ни одной вещи, какую можно было бы признать оружием.
А между тем оружием славяне уже тогда владели исправно, об этом поведали документы XVIII египетской династии (1580–1314 годы до н. э.), отразившие новую расстановку сил в Средиземноморье. В них речь идет о ханебу — «людях с островов в середине моря». Очевидно, скудная земля Эгеиды уже не могла вместить к тому времени всех желающих, а тем более прокормить их. И натиск на юг был продолжен. Фараонам приходится одно за другим отбивать наскоки «этих презренных, которые любят смерть и презирают жизнь», как сказано в одном египетском папирусе — племен пулусати, или пелесет, луку, пидаса, калакиша, таккара, дарденни, масса, иаванна (иаунна, маунна), вашаша, шардана. Некоторым из этих морских бродяг предстоит заложить могущественные тысячелетние царства, другие тихо сгинут в коловоротах эпох и поколений, оставив на память египтянам важнейшую деталь своего искусства — спираль. Начиная со времени XVIII династии она украшает чуть ли не все фиванские гробницы и капители колонн египетских храмов -точно на берегах Нила поселились вдруг жители Микен и Орхомена, Крита и беотийских Фив. Это ясно говорит о достаточно длительных контактах. На Египет ходили илиуна, ахайваша и данауна, или дениен, не зная еще, что в скором времени им предстоит встретиться у стен Трои. У его берегов побывали ариунна (арии) и их родичи — праславяне. Из славянских племен по крайней мере два тревожили покой фараонов — турша и шакалеша (или джакараи, или чакалы).
Под именем турша (великаны — это слово часто встречается в скандинавском сборнике песен о богах и героях «Старшая Эдда», одна из скандинавских рун называлась ihurs) скрывались тиррены, или тирсены, жившие в то время в причерноморских степях, позднее переселившиеся в Малую Азию и воспринявшие там кое-что из эгейской культуры. Еще позднее они перебрались в Италию, где римляне стали называть их этрусками: скорее всего, от слова trux — переосмысленного «туре» — дикий, свирепый, страшный, грозный, беспощадный, угрюмый, суровый, неприветливый, неукротимый. Такими потомки Ромула видели своих соседей, причинивших им немало хлопот. Сами они называли себя расенами (rasna), а их язык, явно индоевропейский и потому неуловимо похожий на многие языки Европы, стоит тем не менее особняком среди них (как и албанский).
Индоевропейское же буквосочетание tir имело, по-видимому, два значения — быстрый (город Тиритака на Боспоре означает, например, быстрое течение) и жить, селиться (город Тир — это поселение). В таком случае слово «тиррены» могло читаться как «живущие за Реном (Рейном)», а «тирсены» родилось из слияния слов «тир» и «расены» — с исчезновением гласной и превращением двойного «р» в одинарное. Такие превращения вполне закономерны, как, впрочем, и чередование тир/тар: боспорская царица Тиргатао, упоминаемая греческим историком II века Полиеном, явно сродни скифскому божеству Таргитаю и малоазийской Атаргат. Это чередование известно и без первой согласной: ир/ар. Следы его — в названиях рек Иравади, Араке, Ардон (Арредон) и других. Этноним тиррасены (тирсены) приводит к реке Тирас (Днестр) и напоминает об их причерноморской прародине.
Кого следует понимать под именем шакалеша, пока не совсем ясно. Иногда предполагают, что это были тевкры — троянцы, предки римлян. Однако более двух тысячелетий спустя арабы почти так же — сакалиба, или шакалиба (светловолосые) — именовали совсем другое племя: славян. Едва ли это простое совпадение…
Была еще одна «народность», не упоминаемая в египетских анналах. Зато она встречается в сирийской клинописи, датируемой тем же 2-м тысячелетием до н. э. Это — хабиру, кочевое племя, хорошо известное грекам под именем кабиров. Еще Геродот осведомлял своих читателей о тех немногих, «кто посвящен в тайное учение кабиров, совершаемое на Самофракии и заимствованное от пеласгов», и об их святилищах, «куда не дозволено входить никому, кроме жреца».
Страбон добавлял, что происхождение кабиров окутано тайной, что их иногда отождествляют с куретами и дактилями или другими народностями, а то и с демоническими существами, и что «их всех считают чем-то вроде людей, боговдохновенных и пораженных вакхическим безумием, которые в образе служителей божества при совершении священных обрядов устрашают людей военной пляской, исполняемой в полном вооружении под шум и звон кимвалов, тимпанов и оружия в сопровождении флейты и воплей». По всей видимости, это были кузнецы племени шакалеша, одними из первых овладевшие тайной ковки железа. Не случайно и Геродот, и многие другие отождествляют их с Гефестом — богом кузнечного ремесла. Вполне естественно, что они до поры до времени хранили свое искусство в секрете, чему всячески способствовали жрецы. Кабиры кочевали вместе со своим народом и вместе с ним обретали новую родину: на Самофракии, в Передней Азии, на Крите, на Балканах. Аналогичной общественной прослойкой у других племен были, очевидно, и корибанты, и дактили, и тельхины, и киклопы, и куреты, — недаром Страбон отмечает, что «эти племена изображаются родственными с некоторыми незначительными отличиями между собой». Их объединяла профессия, они давали в руки своих соплеменников оружие — как ирландские Гоибниу, Лухта и Кредне.
Когда пытаются проникнуть в смысл древних документов, понять, что скрывается за тем или иным словом, названием, именем, топонимом, часто ограничивают такую расшифровку подыскиванием созвучных слов, приписывая древним хронистам и писцам совершенно безбожные искажения. Это тем более легко сделать, что многие письменности тех седых эпох не имели гласных (в том числе и древнерусская, где гласные заменялись надстрочными значками — титлами).
Ханебу!.. Люди с островов в середине моря… «Я пришел и поверг под стопы твои живущих на островах средь Великой Зелени», — похваляется фараон XX династии Рамсес III в своем «Гимне победы». Великая Зелень — это Средиземное море. Египетские фараоны и помыслить не могли, что к северу от дельты Нила может лежать еще какое-нибудь море! И вот уже многие века ученые ломают головы над именем этих островитян, пытаясь хотя бы вчерне проследить их путь к Африке. И никто не решается допустить, что фараоновы писцы передавали их имена достаточно точно.
А что если принять за исходный пункт острова в середине… Балтийского моря? На первый взгляд — абсурд! Но… у южных берегов Швеции и сегодня существует бухта Ханё с одноименным островом в ней и город Ханебу (bu, bo, borg в скандинавских языках означает— жилище, селение). Вполне возможно, что исторически Ханё — это диалектное произношение местности на юге Швеции — Сконе, давшей имя народу скандинавов, а затем и всему полуострову. Для египтян же это был не более чем набор звуков, правда, имевший для них вполне конкретный смысл и потому зафиксированный весьма старательно.
Оттуда же, с севера, явились в Средиземноморье и высокорослое племя расенов, поразившее здешних обитателей своей свирепостью, и племена данов (дананнов, данайцев), и светловолосые шакалеша, и все остальные народы, упоминаемые в «Гимне победы», «Поэме Пентаура» и других египетских памятниках. По крайней мере, в пользу этого свидетельствуют указания античных авторов на то, что этруски были киммерийцами, то есть северянами, переселившимися по неизвестной причине в Малую Азию. Что их привело туда? Скорее всего, внезапное похолодание и голод, ибо назад они не вернулись. То был не военный поход, то было бегство, сопровождавшееся жестокими битвами за жизненное пространство. Разбившись о твердыню Египта, эта мощная волна породила множество брызг, окропивших все клочки суши Средиземноморья вплоть до Италии. В постройках XX династии почти исчезает мотив спирали, причем так же внезапно, как когда-то появился. Лишь на ничтожно малом количестве памятников она еще присутствует, а вскоре и вовсе сходит на нет…
Если встать на ортодоксальную точку зрения, что «народы моря» были средиземноморскими племенами, удивлению не будет предела. Как смогли объединиться для совместного похода обитатели Сардинии, Этрурии, Малой Азии и Благодатного Полумесяца, принадлежавшие к разным этническим и языковым группам? На каком языке звучали команды их полководцев? Как планировали и осуществляли совместные операции эти народы, разобщенные, находившиеся на неодинаковом уровне развития, поклонявшиеся разным богам и несомненно преследовавшие каждый свои интересы? Даже чтобы просто собрать такой военный кулак, требовалось нечто большее, чем вестники и посыльные корабли. Что же могло их объединить? На это ответа нет…
И все же он есть, если предположить, что все было наоборот, что «народы моря» пришли с севера все вместе, вобрав в себя по пути неизвестные нам местные племена. Один язык, одна религия, один тип кораблей, одна цель, одна армада. Это была действительно грозная сила! Но ее победила другая сила.
«Народы моря» исчезли так же внезапно, как появились. Куда — этого не знали и сами фараоны. Однако еще римляне понимали, что ничто не возникает из ничего и не превращается в ничто. Разгромленные северяне искали спасения, кто где мог.
Носители рогатых «лунных» шлемов шардана бросились на запад, достигли своей «земли обетованной» и заселили ее под именем сардов — это сегодняшняя Сардиния.
Расены ретировались в Малую Азию, а много столетий спустя сушей перебрались в Иллирию и затем в северную Италию, где стали этрусками, тирренами, тирсенами.
Большинство шакалеша и пелесет обосновались на берегах Благодатного Полумесяца, позднее образовав народ филистимлян. Библия называет филистимлян — «крети», прозрачно связывая их с Критом. Часть шакалеша добралась до «последнего» острова Средиземноморья и заселила его восточные берега. Их новое имя — сикулы — дало название греческой Сикелии, римской Сицилии. Другие обосновались на побережье Малой Азии под именем сагалассиев. Третьи так и не нашли себе места и многие века кочевали по Ближнему и Среднему Востоку в поисках новой родины. Персы называли их саками (греки переосмыслили это слово как «щитоносные»), греки — скифами, сами они приняли имя сколотов (нетрудно заметить, что во всех четырех этнонимах сохраняется корень sk). Видно, немало нагнали они страху на народы Двуречья: в мифологии шумерийцев— Асаг, а у вавилонян и ассирийцев — Асакку стали именами злого демона, вызывающего разные хворобы.
Ариунна отступили далеко во внутренние области горной Азии и образовали там государство Ариану (Иран), откуда позднее, примерно во время Троянской войны, двинулись дальше на восток, заселили Пенджаб и растеклись по всей долине Ганга, заложив там государство Арьяварту, неся с собой свою религию — брахманство, свой язык — санскрит, чье создание они приписывали богине мудрости Сарасвати, и свое общественное устройство — кастовое. Четыре касты, соответствующие четырем индийским, до сих пор существуют у некоторых народов Гиндукуша. По иронии судьбы, ариями впоследствии стали именоваться представители трех высших индийских варн (это слово — синоним касты, означает цвет) — брахманы (жрецы), кшатрии (воины), вайшьи (купцы и помещики), тогда как подлинные потомки ариунна составили четвертую, низшую варну — шудра (ремесленники и зависимые земледельцы).
Часть племен таккара и пелесет осела на островах Эгейского моря и побережьях Сирии, Кипра, Финикии, Балкан, Малой Азии и Иллирии. Первые вошли в историю под именем тевкров, а вторые пеласгов — автохтонного, то есть коренного, догреческого населения тех мест. Лаконичную, но весьма емкую характеристику дал им Страбон. Он сообщает, что «многих героев называли именем пеласгов». И теперь уже трудно установить, на каких «северных островах» искал спасения ирландский Иарбонел — на балтийских, если это было до походов «народов моря», или на средиземноморских, если их успели уже занять новые хозяева…
Ахайваша, данауна и вашаша искали спасения на Кипре, Крите, островах Греческого архипелага и на Балканах, положив начало племенам ахейцев, данайцев и критских аксиев.
Луку, калакиша, масса, маунна (иаванна) и пидаса осели на побережьях Малой Азии, основав на западной и южной ее окраинах Ликию, Киликию, Мисию, Ионию и Писидию. Однако индийские тексты эпохи Маурьев (IV–II века до н. э.) упоминают иаванна как жителей Южного Афганистана — соседей Камбоджей. Какая-то часть маунна была, по-видимому, отрезана египтянами от основных сил и бежала далеко на запад северного побережья Африки, куда египтяне никогда не заглядывали, поскольку там располагалось их Царство мертвых. Возможно, этим ариям обязана своим возникновением ливийская цивилизация Феццана, на чьих фресках колесницы ничем не отличаются от эгейских. А первооткрыватель критской цивилизации Артур Эванс был убежден в том, что ливийский язык — прямой потомок критского. Где-то в районе Алжира еще в конце XV века обитало племя джаван, упоминаемое арабским географом Львом Африканским как «берберизованные арабы» и к тому же «живущее раздельно» с соседями. Нет ничего невероятного в том, что это — отдаленные потомки некогда грозных «народов моря», не сохранившие в своей памяти ничего, кроме названия племени. В позднейших гимнах «Ригведы», относящихся к VI веку до н. э., их автор мудрец Гарга, ставший потом «сыном Брахмы», особо отмечал астрономические знания иаванна, и это наводит на мысль, что они могли иметь какое-то отношение к строительству лабиринтов и обсерваторий на севере Европы.
Илиуна и дарденни оккупировали южные берега Геллеспонта (пролив Дарданеллы) и основали там го* род Илион. Греки стали называть их дарданцами, и имя это громко прогремело по всему Средиземноморью. Но свои города им отстоять не удалось — очень уж неравны были силы. Проиграв войну у стен Трои, они устремились на восток и основали свое государство у заснеженных вершин Гиндукуша. Оно процветало в полной изоляции многие века и лишь недавно предстало изумленному миру. Там «есть долины, — сообщает немецкий этнограф Карл Йеттмар, — куда лишь на два месяца в году можно отогнать скот (и так же мал срок, в течение которого его можно пригнать оттуда), и где узкие и опасные тропы исчезают под постоянными обвалами…» Народы там изолированы не только от остального мира, но подчас и друг от друга. Общаются они на кафирских языках, промежуточных между индийскими и иранскими (три тысячелетия назад в предгорьях Гиндукуша жили иранские племена), а их верования — сродни индийским и, что особенно важно, — индоевропейским. Это своеобразный заповедник Индоевропы, ее модель.
В 1-м тысячелетии северо-западную Индию наводнили воинственные племена кочевников равнин и основали там свои государства, сильно размыв первоначальную картину. Но с тех пор все осталось почти в неизменности. В этом «этнографическом Эльдорадо», как назвали его участники германской экспедиции 1935 года, «некоторые старики еще питали надежду на возврат старых времен и богов», — отмечает К. Иеттмар. Их, этих богов, сохранили для нас прежде всего калаши — возможные потомки калакиша или шакалеша, прибывшие в эти места вместе со своими союзниками дарденни…
Во второй половине 2-го тысячелетия до н. э., как раз тогда, когда греки штурмовали Илион, в долинах Гиндукуша возникла единая арийская общность, известная творцам индийских «Вед» и «Авесты». Но в ней ученые выявили следы двух волн иммиграции, резко различающихся своими культурными особенностями, причем, по словам йеттмара, «носители кафирских языков обладали особой, самобытной культурой, в которой уже имелись зачатки системы рангов и охоты за трофеями». И еще одно стало ясно: распространение индоарийских языков шло с запада и дошло до Китая. В 1122 году до н. э. царство Инь пало под натиском «западных варваров», чье вооружение поразительно напоминало египетское, а язык — индоарийский.
Чуть позже индийская народность — шин, двигавшаяся вверх по течению Инда, слившись со встречным потоком ариев, вытеснила местные племена дравидов и мунда и основала Индийское государство — к такому выводу пришел еще в 1880 году этнограф Дж. Биддулф в изданной в Калькутте книге «Племена Гиндукуша». И уже на рубеже 2-го и 1-го тысячелетий до н. э. новые жрецы распевали в долине Инда новые гимны — гимны «Ригведы». Распевали на новом языке — санскрите…
В XIII веке до н. э. обстановка в Европе, видимо, резко изменилась, причем не в лучшую сторону. На юге вторгаются на Балканский полуостров дорийцы и занимают его целиком. На севере Предлужицкая культура распадается на западную (пракельтскую) и восточную (праславянскую). Восточные племена сливаются с тшинецкими в единую кельтско-иллирийско— славянскую культуру — Лужицкую, у них появляются мечи, копья, стрелы, сильно укрепляются городища, окруженные валами и рвами. Возможно, именно в это время в лексиконе кельтов появляется слово «слуг» — народ, община. Может быть, ее покровителем они называли Луга… В Европу пришел бронзовый век. Изменилась и конфигурация территории: праславянскими стали теперь пространства от реки Шпре на западе почти до Днепра на востоке и от Балтики на севере до Дуная на юге. Нынешние Польша, Венгрия, Чехословакия, Румыния, часть ГДР и часть СССР — все это составляло единое «государство» вплоть до VI века до н. э.
Это был поразительный век, поворотный, предопределивший будущность не только всей Европы, но всего мира. Все три «пояса мудрости» оказались втянутыми в орбиту его событий. Собственно, развитие человечества всегда шло скачкообразно, и в нем можно выделить своеобразные пики. Например, 3-е тысячелетие до н. э., в начале которого с удивительной синхронностью возникают по крайней мере четыре вида письменности — иероглифическая египетская, клинописная месопотамская, хараппская и критская («письмо А»), а в конце — финикийская письменность Библа. Или VIII столетие до н. э., когда рождаются демотическое письмо Египта, прототиррснское и греческое, когда закладывается «вечный» Рим, а греки начинают колонизационную эпопею. И вот — еще один «пик», совпавший с окончанием Великой эллинской колонизации, обживанием новых мест и проникновением к грекам тайной науки орфиков, а к их северным соседям — учения друидов.-Рушились государства, казавшиеся до того незыблемыми, и возникали новые, чтобы в скором будущем разделить судьбу предшествовавших. В 594 году начал свою проповедническую деятельность индийский принц Сиддхартха Гаутама, приняв имя Будды (Просветленный), а Солон дал новые законы грекам и отбыл расширять свой кругозор в Египет. В Аттике отныне насчитывалось ровно 360 родов по 30 членов каждый — всего 10 800 полноправных граждан. Четыре года спустя перестало существовать государство Урарту, а еще через три года такая же участь постигла Израиль и Иудею. В 582 году наступает конец тирании в Коринфе, в 566-м учреждаются всеаттические празднества Панафинеи, а шестью годами позже у всех на устах сразу три важных события: на Пелопоннесском полуострове возникает новое государство — Спарта, в Афинах устанавливает свою тиранию Писистрат, а высадившиеся на Корсике фокейские греки основывают город Алалию — нынешнюю Алерию. В 550 году — в середине этого удивительного столетия — снова три события: исчезает с карты Мидийское государство, приходит конец тирании в Сикионе, а персы, многие из которых уже исповедуют религию Заратустры, начинают военные походы.
В том же VI веке до н. э. в Северное Причерноморье из Передней Азии пришли скифы, изгнавшие киммерийцев и сокрушившие местную Чернолесскую культуру. Греческие колонисты, селившиеся на западном и северном берегах Черного моря, завязали с ними теснейшие торговые отношения и… целиком восприняли их систему вооружения и организации армии, по существу реформировав все свое войско. Пришельцы оказались крепким орешком: еще в VII веке до н. э. им платил дань фараон Псамметих, а теперь, в 514–512 годах до н. э. здесь «обломал зубы» Дарайвауш — великий царь персов, царь царей. Они явились сюда хозяевами. И принесли с собой из Ирана культ друидов, родившийся, скорее всего, в Индии, на чьих северо-западных границах скифы появились чуть раньше — в конце VII века до н. э. — и захватили там немалые пространства.
Тайные знания друидов едва ли уступали знаниям высшего жречества из «пояса Тота» и «пояса Гермеса». Догадаться об этом можно даже по тем незначительным осколкам верований, какими мы располагаем. Хокинс называет «полезным наблюдением» выявление в Стоунхендже строительного модуля — «друидического локтя» длиной 20,8 дюйма, или 52,8 сантиметра. Правда, Стоунхендж был закончен не в VI, а по крайней мере в XVII веке до н. э., но поразительная близость этой меры к строительному вавилонскому и египетскому локтю заставляет призадуматься. Любопытно и то, что древние германцы и скандинавы вели счет дюжинами. Откуда, как и когда попала к ним двенадцатеричная система? Как нигде развитым и устойчивым сделался в Европе и культ луны, здесь не только изображали богов с рогами—полумесяцами, но и воины многих племен обзавелись рогатыми шлемами, известными раньше только «народам моря» — современникам строителей Стоунхенджа. «Сага о Волсунгах» упоминает «черепа их, превращенные в чаши, и сам ты пил их кровь, с вином смешанную; а затем взяла я сердца их и поджарила на вертеле, и ты их съел». Так поступали с поверженными врагами (особенно вождями) кочевые народы Азии: хазары, печенеги, скифы. Форменную «охоту за черепами» устраивали и кельты (не потому ли, судя по изображениям, они были неплохими знатоками анатомии?).
В африканском государстве йоруба, сообщает английский ученый Б. Дэвидсон, когда умирал его правитель, «специальные люди отрезали ему голову, чистили череп и вынимали из тела сердце», после чего его преемнику, чаще всего сыну, «подавали блюдо с сердцем предшественника, которое он обязан был съесть», чтобы «отличал правду от лжи» и чтобы «придать его словам силу закона». Что же касается священного обряда кровопития, известного также венграм и вендам, словенам и руссам, литовцам и немцам, кельтам и бретонцам, то он почти наверняка был занесен в эти края скифами. У них это был обряд установления кровной дружбы — побратимства. У североевропейцев питье собственной крови предохраняло от злых чар, а чужой — было актом заключения вечного союза и дружбы, как у скифов. Кельты, например, производили от одного корня понятия «друг» и «родство». Лишь в особых случаях кровопитие служило религиозно-мистическим целям. Именно такой случай, явственно перекликающийся с греческими мифами об Атрее и Фиесте и о Прокне, в отместку за насилие над ее сестрой, накормившей своего мужа Терея мясом их сына Иктиса, и вошел в «Сагу о Волсунгах»: Гудрун отплатила Атли за обиду, подав ему в черепах его сыновей их кровь и попотчевав шашлыком из их сердец. Этот всемирный мотив встречается в легендах многих народов. Еще Геродот ужасался тому, что Астиаг накормил своего родича Гарпага мясом его сына за то, что Гарпаг спас жизнь Киру.
Тайные знания касались и чисел. Все три пояса мудрости оперируют одинаковыми величинами. «Младшая Эдда» при описании Етунхейма — Страны великанов — называет по имени 31 великана и 17 их подруг: 48 —это 225-я часть числа 10 800, сумма его цифр составляет дюжину, А само это число — еще и сумма шести «венерианских» восьмерок. Это не случайно. Еще в XV веке славянские книжники рассуждали о восьми этапах существования Вселенной (как буддисты о «восьми углах мира»), а народ и в более поздние века выискивал восьмилепестковые ирисы, чтобы возложить их на алтарь Перуна. Из восьмерок состоит магический алфавит рун: общегерманских (24 руны — утроенная восьмерка), датских и шведско—норвежских (16 рун), англо—саксонских (33 руны — утроенная восьмерка с добавлением не менее священной девятки). Ровно столько же знаков утвердили в своей письменности греки, а за ними римляне (пока не добавили заимствованную у эллинов букву «к», хотя почти не пользовались ею).
Легендарный король Артур поражал одним ударом своего волшебного копья Роль сразу 24 врага, а его меч Калибурн скашивал единым взмахом 840 человек, то есть в 35 раз больше. Все эти числа говорят сами за себя, общее же количество повергаемых недругов — 864— представляет собою число 108, взятое 8 раз! Многие стихотворные вставки в сагах состоят из 72 рун — утроенного количества знаков алфавита. (Как тут не вспомнить 72 ученика Конфуция и точно такое же количество придворных званий в византийской табели о рангах, 72 народа, образовавшихся после вавилонского столпотворения, упоминаемые в «Повести временных лет», и 72 переводчика, за 72 дня переложивших Библию на греческий язык, 24 составных элемента одной из шести основных религиозно— философских систем индуизма — санкхьи и 24 таттвы, 24 «спасителя» у джайнистов и 24 канала, по которым движется кровь, в трактатах восточной медицины!) Стоит ли удивляться тому, что «лучший конь» Одина — Слейпнир был восьминогим, как предводитель обезьян Шарабха в «Рамаяне», чье имя означает «восьминогий олень». Согласно «Ригведе», облик восьминогого оленя Аштапады принимал сам Будда… Или что в эддических «Речах Гримнира» (да и не только в них) то и дело попадается «венерианская» восьмерка: «Восемь ночей я в муках провел…»
А вот еще «совпадение», тоже в «Старшей Эдде», хотя оно дважды повторено и в «Младшей»: Бильскимнир, чертог бога Тора, состоит из 540 палат — это пять раз по 108, а сумма цифр этого числа дает священную девятку.
Сочинители нордического эпоса, оказывается, еще на заре нашей эры знали о «большом годе» вавилонян, греков и римлян! Откуда? Если даже допустить какие-то их единичные контакты, этого явно недостаточно, чтобы почерпнутые на далекой чужбине сведения вошли в государственную религию и были вложены в уста собственного царя богов. К тому же во все эти тайны был посвящен лишь узкий круг избранных… Вот, например, довольно-таки странная фраза в скандинавском тексте: «Глупцу не понять, сколько ползает змей под ясенем…» — после чего следует их поименное перечисление, и выясняется, что змей ровным счетом шесть! Порядковый номер богов и героев… А поскольку «Старшая Эдда», составленная примерно в X веке, воспевает «седую старину», то можно допустить, что речь идет о событиях, происшедших после VI века до н. э.
Мы не знаем, как вели себя скифы на новом месте, ограничивались ли их интересы только земледелием, как писал Геродот. Но он сообщает еще и о захваченных ими рабах… С их приходом Центральная Европа совершенно внезапно, без всяких видимых причин, стала напоминать растревоженный муравейник. Казалось, скифы принесли из «пояса Тота» не только друидизм, но и бушующую там эпидемию войн и охоты к перемене мест.
Неожиданно стронулись с насиженных земель северные племена, питавшие, судя по всему, непреодолимое пристрастие к мегалитическим постройкам (особенно погребальным) и лабиринтам. Они устремились на юг из Скандинавии, Ютландии и с южнобалтийского побережья. Навстречу им из нынешних Саксонии и Тюрингии двинулись индоевропейские племена потомков «боевых топоров» (или «культуры шнуровой керамики»). Смешавшись, обе эти волны лужичан с удвоенной силой хлынули на юг, докатились до верховьев Рейна и Вислы и остановились на северном берегу Дуная.
Противоположный берег занимала другая группа племен, их территория простиралась до Адриатического моря на западе и до фракийских владений на востоке. Теперь на этом пространстве умещаются Австрия, Албания и Югославия. Появление воинственных чужаков на северных границах заставило аборигенов осознать свое этническое единство и вступить на путь самостоятельного развития. Современник этих событий, один из первых греческих историко—географов Гекатей Милетский упомянул их в своем «Землеописании» под именем иллирийцев. Греки граничили с ними на севере и имели в тех землях торговые фактории, им были хорошо знакомы иллирийские племена истров (давших имя величайшей реке Европы и величайшему полуострову Адриатики), далматов, пирустов, дарданов, паннониев, венедов. Свыше трех десятков народов — с этим нельзя было не считаться! Особенно после того, как венеды потихоньку заняли нынешнюю территорию Австрии, только что опустошенную их северными соседями.
Новые соседи, занявшие пространства между Дунаем и Балтикой, приняли имя германцев — копьеносцев: на древневерхненемецком ger означает копье, man — человек.
«Боевым топорам» достался весь европейский запад, путь на восток и на юг был для них отныне закрыт. Лишь в приграничных областях еще продолжалось смешение народов. Иллиро—германским стало племя осов, иллиро—кельтским — паннониев, кельтско— германским — нервиев и треверов, финно—германским — ситонов.
Племена, расселившиеся по Висле, очевидно, менее других утратили связи со своей полузабытой восточной колыбелью, и их называли индами. Неизвестно, было ли это их самоназванием, но во всяком случае оно дожило до наших дней. Геродот дважды упоминает иллирийское племя энетов, обитавших в верховьях Вислы, а также на северных берегах Адриатики и переселившихся в те места откуда-то из Закаспийских гор через Малую Азию (там, если верить Гомеру, они жили во время Троянской войны). В горной Северной Италии, почти на границе с Австрией, в долинах рек Резьи и Учьи и сегодня еще живут потомки славянского племени резьян — предположительно сербохорватского, пришедшего из степей Туркестана. Энеты — это энеды, энды, инды. Позднее устоялось произношение венды, венеды, венеты. Не исключено, что этот «водный» этноним прижился еще и потому, что напоминал легенду о Вене — правителе древнеиндийского Среднего царства, прославившемся своей жестокостью и утопленном по приказанию браминов…
Венеды — основатели нынешней Венеции, а также города, отнюдь не случайно названного римлянами Виндобоной, — теперешней столицы Австрии. Они дали свое имя и упоминаемому многими античными авторами Вецедскому заливу — Балтийскому морю. «Отнести ли…: венедов… к германцам или сарматам, право, не знаю… — сообщал Таццт. — Венеды переняли многое из их (сарматов. —
Их юго—западные соседи — носители «боевых топоров», обособившись и назвав себя дефнами, или дафнами, начали тем временем заселять южные районы нынешней Германии и прирейнские области Франции. Главную свою водную магистраль они называли то ли Ринос, что означает по-кельтски — река, ручей, то ли Рен -то же самое, но уже по-валлийски. Римляне тоже именовали ее Рен, германцы — Рейн, а в греческий язык слово «реос» вошло в значении «поток». Уже значительно позднее кельты (так именовали дафнов греки по названию их боевых топоров) ввели в свою речь санскритское ab (вода, река) и лигурийское оппа с тем же значением — Сона, Гаронна.
Естественно, кельты ничего не знали о пиренейской прародине ариев. Но память поколений, вероятно, хранила какие-то смутные предания. Со временем они просочились к грекам. Река Истр (Дунай), делает открытие Геродот, «начинается в стране кельтов у города Пирены и течет, пересекая Европу посредине. Кельты же обитают за Геракловыми Столпами по соседству с кинетами, живущими на самом крайнем западе Европы». И в другом месте: «Истр течет через всю Европу, начинаясь в земле кельтов — самой западной народности в Европе после кинетов». Область расселения кинетов загадки не представляет: это округ Фару в исторической португальской провинции Алгарви и часть примыкающей к ней с востока испанской территории до реки Одьель. Прибрежные горы Серра— да— Алгарви назывались кряжем Кинеч тов. Следовательно, по Геродоту, кельты обитали где-то в районе Севильи.
Но то были не кельты, Геродот этого не знал. Иллирийцы и кельты громко заявят о себе много позже. Они еще только делают робкие шаги из своей колыбели: первые — на юг, вторые — на запад. В Европе пока господствуют лужичане…
Следы пиренейской культуры на плоскогорье Месета и в его окрестностях, относящиеся к VI и V векам до н. э. и обнаруженные также в Британии и в Карпатах, оставили кельтиберы — метисы местных иберийских народов и вторгшихся в эти места кельтских племен ареваков, беллов, лузитан и титтиев. Древнейшие же следы собственно кельтов были найдены в 1846 году около австрийского города Гальштатта и датируются они началом железного века — заря 1-го тысячелетия до н. э. Протоиллирийская Гальштаттская культура оказалась ответвлением Лужицкой, потому-то самое многочисленное и воинственное племя продолжало называть себя славянским именем лужичан — лузитане. Это имя хорошо запомнили римляне во время своих кельтиберских войн и в начале нашей эры назвали Лузитанией то, что мы теперь называем Португалией. В одном Геродот случайно оказался прав: исток Дуная действительно находился в стране кельтов или, во всяком случае, рядом с ней. Впрочем, не кельтов — дафнов. До сих пор существуют в Англии графство Девоншир (в буквальном переводе — область дефнов; в древнеанглийском девонширец— defenisk), река Девон в Шотландии, город Девон— порт на берегу Ла—Манша, в том же Девоншире. Это слово связывалось с водой: валлийское dafn — капля, струйка.
Воды Атлантики не остановили новый марш «боевых топоров»: видно, кельты были уже к тому времени опытными моряками, а путь им указывали звезды и друиды. Так появились на Британских островах фир-болг, а в Ирландии в это же время возникло мощное централизованное государство Угайне Великого.
Проиграв битву туатам, фир-болг вместе с фоморами бежали в «страну озер» — Лохланн, Ютландию. Но место было занято: там уже жили германские племена. И изгнанники вернулись к проливу, с берегов которого видны были контуры утерянной родины. фир-болг осели по соседству с фризами, их стали называть белгами (с тем же значением — кожаный мешок, колчан). Часть фомсров, поднявшись по Рейну, заложила там основы Михельсбергской культуры, а другая их группа двинулась; на восток и обосновалась на стыке нынешних Польши;'? Белоруссии и Украины — примерно там, откуда начинался когда-то марш «индоевропейских ковбоев». В этом месте возникла в том же VI веке до н. э. фоморская; культура, просуществовавшая полтысячелетия и превратившаяся со временем в Поморскую (хотя до морских берегов от тех мест не одна сотня километров). Их имя, хранят ныне португальский город Помаран на реке Гвадиане в провинции Алгарви и польское Поморье — бывшее немецкое княжество Поммерн, латинская Померания.
В начале IV века до н. э., когда кельты форсировали альпийский барьер, превратив в пепел и дым государство этрусков, обрушились на Италию и едва не захватили Македонию на востоке и Рим на западе, их уже знали в Европе и под другим именем — галлы. На древнескандинавском gall или gelid означает неплодородная земля," пустошь, что может указывать на район, где скандинавы впервые столкнулись с кельтами. Однако вернее, что новое имя кельты получили после какого-нибудь очеред—. ного вторжения на Британские острова: древнеанглий—. ское gal (беспутный, безнравственный) явно сродни гаэльскому и ирландскому gall (чужой, чужеземец, пришелец). Это неудивительно: все народы считали безнравственным поклоняться другим богам и чтить иные обычаи.' Во времена нападений кельтов на Рим сыны Ромула еще мало общались с греками и не успели заимствовать; у них слово «варвар», поэтому они взяли в свой лексикон слово «галл», означающее по существу то же самое, и стали называть Галлией все, что находится за предела—; ми Апеннинского полуострова, пока Цезарь не познакомил их еще и с германцами. Быть может, римляне выводили это понятие из ирландско— гаэльского gheal — белый, белокурый. В греческом gala означает — молоко, белый цвет.
Впрочем, судя по всему, кельты были весьма равно—! душны к обидным кличкам и, едва ли вдумываясь в их смысл, сами стали называть себя галлами: иначе трудно объяснить тот факт, что в 279 году до н. э. греки не слишком-то удачно обороняли Элладу от
Вероятно, слово «галлия» стало со временем означать просто страну, а галл — жителя страны, проще — человека. Это было в порядке вещей. Готы называли себя theudd — народ. От этого слова произошли потом и чудь и тевтоны — галло— германский народ, поклонявшийся некогда общему богу Тевтату, изображавшемуся с бородой, короной на голове и двумя крыльями. Teutschen — тевтоны — превратились со временем в deutschen — немцев. От этого же корня произошли и туаты. Все они до распада германо-кельто-славянской общности назывались тевтами — людьми. Не так уж далеко от области галиндов до наших дней сохранились топонимы Латгалия, Земгалия. Не означало ли это страну латов, страну земов? Латы дали название Латвии. Не исключено, что и их соседи литы когда-то звали аналогичным образом свою землю. И неудивительно ли, что область Бенгалия есть в Индии? А ведь все это индоевропейские племена— как и кельты, давшие имя Галлии — нынешней Франции…
На рубеже IV и III веков до н. э., когда сформировалась кавказская Иверия, кельты проявляли наивысшую военную активность — и самостоятельно и в союзе с другими народами, например с карфагенянами. В 192 году до и. э., всего четыре года спустя после изгнания из Италии инсубров, ее пределы покинуло еще одно кельтское племя — бойев, оставив на память римлянам свою столицу Бононию (Болонью). Покинуло, чтобы основать в срединной Европе у подножия Гемского хребта — Балканских гор — новое государство, Бойгем, будущую Богемию. А еще через семь десятков лет римляне сделали первый шаг к покорению всей Европы — завоевали побережье лигуров от Апеннинского полуострова до Пиренейского, превратив его в Римскую провинцию, или Нар— бонскую Галлию.
Где-то в начале нашей эры или даже чуть раньше греки назвали племена, обитавшие в густых непроходимых лесах между Карпатами и Балтикой, суобенами. Во всяком случае, это слово уже знает географ Птолемей и не дает к нему никаких пояснений, как к чему-то хорошо знакомому и устоявшемуся. В вольном переводе оно означает — охотники на кабанов (вепрей). Первая часть этого слова — «суо» неизбежно и, по-видимому, очень скоро превратилась в «ело», а буква «бета» в византийскую эпоху сделалась «витой». Получилось — словены, в диалектах — славяне, склавины, скловены. Возможно, чуть позже греки, а вслед за ними римляне и прочие народы стали связывать новый этноним с другим созвучным и многозначным греческим словом — скларос (крепкий, сильный, суровый, тяжелый, угрюмый, мрачный, непокорный, жестокий, злобный), это почти калька латинского trux, давшего имя этрускам.
Славяне вели частые войны со своими соседями, особенно с германцами. Древняя, еще со времен аргонав* тов, слава скифских рабов, ценимых превыше всех других, перешла на славян, отзвук ее сохранился в новогреческом слове sklabos и в немецком sklave — раб. Но, видно, не так-то просто их было заполучить: ни славянские, ни скифские рабы не упоминаются ни в одной античной комедии, зато известно, что из тысячи двухсот скифских лучников состояла отборная наемная городская стража в Афинах.
Вепрь (Вараха — одно из воплощений Вишну), веро* ятно, был тотемом по крайней мере нескольких индоевропейских племен — быть может, и в самом деле наиболее сильных и злобных. «Эстии, — сетовал Тацит, — поклоняются праматери богов и как отличительный знак своего культа носят на себе изображения вепрей; они им заменяют оружие и оберегают чтящих богиню даже в гуще врагов». Вепрю поклонялись и англосаксы. Имя вепря — иг — занимало второе место в руническом алфавите (после понятия «скот, богатство»). Урманами называли себя и норвежцы. У германцев был город Эбуродун (теперешний Ивердон в Швейцарии) — город вепря, от этого же слова «эбур» (у германцев — вепрь, у кельтов — тисовое дерево) произошли Иберия, Иверия, река Эбро и два самых знаменитых Иверских монастыря: на горе Афон в Греции (не позднее X века) и на Валдае (в 1653 году). В какое-то время наскоки северян на Балканы стали, по-видимому, совершенно невыносимыми, и Гераклу, сражавшемуся, как мы помним, со всем необычным, пришлось укрощать Эриманфского вепря, загнав его в глубокие снега и там связав. Так греческие мифотворцы сохранили память о стычках своих пращуров с обитателями заснеженных пространств Севера —. гипербореями. И примечательно, что Геракл совершил этот свой подвиг где-то к северу от Фессалии — «страны кентавров». На кого же охотились славяне — на подлинных вепрей или на тех, кто поклонялся этому зверю? Возможно, на тех и на других…
Аланский священник и историк Иордан (или Иорнанд) извещал своих читателей в 551 году в «Гетике», что «склавины» жили на пространствах от города Новиодуна (Исакча) и Мурсианского озера (Ялпуг) до Днестра и Вислы, а на лукоморье Понта (Черного моря) между Днестром и Днепром обитали родственные им племена антов. Анты («великаны») -явные родичи этрусков, но не одно и то же. Группы славян и антов упоминает также византийский историк Прокопий Кесарийский в «Войне с готами» в 553 году и его соотечественник Псевдо— Маврикий в «Стратегиконе» — около полувека спустя. А в начале XII столетия Аноним Галл в своей «Хронике поляков» определял границы славянских земель (при описании событий двухсотлетней давности) следующим образом: от сарматов (гетов) до Дании и Саксонии, от Фракии через Венгрию и Каринтию до Баварии, от Эпира через Далматию, Хорватию и Истрию до Венеции и Аквилеи. Среди соседей Польши он называет Русь на востоке, Венгрию на юге, Моравию и Чехию на юго-западе, Данию и Саксонию на западе, Селекцию, Поморье и Пруссию на севере.
Примерно в 1075 году гамбургский хронист Адам Бременский тоже пробует разобраться в «славянах, чехах и поляках» и именует всех их совокупно (поскольку они не различаются ни внешностью, ни языком) винулами, «некогда называвшимися вандалами», но несущими в себе древнее имя венедов. Их область — Славия, «изобильная людьми, оружием и плодами», — раскинулась приблизительно от широты Праги до Балтийского моря и от Лабы до Вислы.
На крайнем западе славянских земель, между Ютландией и Рюгеном и по восточным берегам Лабы, жили вагры, или варанги (возможные варяги русских летописей), оставившие свое имя нынешней германской Вагрии. Их столицей был приморский город Старгард (Штральзунд). Восточнее селились ободриты (бодричи, ререги). Предполагают, что их имя означает — сокол (рарог у славян — сокол— балобан). Чередование л/.р очень характерно и для ариев, и едва ли стоит сомневаться в том, что ререги — это хорошо знакомые грекам лелеги, участвовавшие вместе с пеласгами в набегах на Египет и осевшие затем в тех же местах, где и их соратники, — на островах Эгеиды, на юге Балкан, в Иллирии, Македонии, Фракии и на западном побережье Малой Азии. Во время Троянской войны они были союзниками племен илиуна и дарденни — троянцев. Геродот называет их карийцами, переселившимися в Малую Азию, и сообщает, что «в глубокой древности они были подвластны Миносу, назывались лелегами и жили на островах» и что этот народ «в те времена был самым могущественным народом на свете».
Эту характеристику подтверждают и многие позднейшие источники, и не только греческие. Страбон добавляет, что впоследствии лелеги смешались с писидийцами — «главным образом в эпоху Троянской войны и после этого времени, когда варварами и греками овладела прямо какая-то страсть к захвату чужих земель». Впрочем, замечает Страбон, эта «страсть» зародилась задолго до Троянской войны, когда и пеласги, и лелеги, и другие племена «часто блуждали по многим местам Европы», причем они отнюдь не были пришельцами с «противоположного материка», то есть из Африки. Лелеги шли с севера, их столицей там был Валеград, или Велеград (там, где теперь Дидрихсхаген). Датчанин Готфрид, называвший этот город Рериком, разрушил его в IX веке, а князя бодричей Годольба повесил.
Район нынешнего города Любека занимали полабы, выстроившие себе столицу Ратибор, теперешний Ратценбург. Южнее ободритов, составлявших ядро группы бодричей, обосновались варны (их города Варнов на одноименной реке, называвшейся также Варнавой, Вишемир, Дубовик и Зверин обозначены на современных картах как Варен, Висмар, Добин и Шверин) и глиняне со столицей в Ленчине (Лензен). Напротив глинян, на левобережье Лабы, жили древане, их столицей был Брунзовик (Брауншвейг). Все эти племена объединялись в едином Полабском союзе.
К востоку от них располагался второй союз племен. Ратари, они же редарии, ране, руяне, ругии, обитали на острове Рутении (Руяне, пушкинском Буяне). Впоследствии это племя было ассимилировано соседями (уже Тацит называет ругиев германским народом), и остров стал называться Рюгеном. Славяне имели там три прославленнейших города древности — Кореницу (в немецком произношении — Каренц, что сохранилось в названии города, выросшего на его месте, — Гарц), порт с неизвестным нам названием, где теперь расположен Ральсвик, и Аркону — на крайней северной оконечности Руяна. Как предполагают, самоназванием руян было ратари — пахари (отсюда былинные «орать», «оратай» — пахать, пахарь), или воины, точнее, копьеносцы (рать — войско, от древнеславянского ратище — копье). Но скорее всего преобладает первое: ратари — возможно отголосок германо—славянской общности, когда и те и другие называли себя копьеносцами, а после ее распада славяне придали слову новый (или, наоборот, первоначальный) смысл. Эту отличительную черту оседлого земледельческого племени отметил когда-то Геродот, писавший о «скифах—пахарях». Что ж, вполне возможно, что одна часть переселенцев осела на Днепре, а другая дошла до «третьего» моря. Но тогда и ратари должны были быть поначалу ираноязычными. Доказать это теперь затруднительно. Как, впрочем, и опровергнуть…
На побережье жили хижане, поклонявшиеся своим богам в Ростоке и Мехлине (на месте Варнемюнде в области Мекленбург), и их соседи черезпеняне, гордившиеся городом Ведегощь (Волгаст). Южной их границей служила река Пена, а пограничным городом был Дымин (Деммин). За рекой простирались владения доленчан и континентальных ратарей. с прославленным городом Радигощь. Эти четыре народа носили общее название вильцев, или лютичей — «по причине их храбрости», гласит приписка на полях рукописи Адама Бременского. Они главенствовали в этом союзе племен, куда входили еще укры (на первый взгляд -то же, что угры, а на самом деле — древнейшие из известных нам «украинцев» — жителей «украины», «кромы», «укромного уголка»: они обитали по западному берегу одноименной реки, называемой теперь Уэкер) и брежане, или бризане, населявшие устье Хафеля при впадении его в Лабу и называвшие эту реку Гаволой, а гаволянами — своих южных соседей, живших по Гаволе и известных также под именем стодорян. Их город Бранибор (Бранденбург) служил столицей и самым южным племенам этого союза — немногочисленным моричанам и спреванам.
Южный берег Спревы, в чьем названии легко угадывается Шпре, принадлежал уже третьему союзу славянских народов — Лужицкому. Западная его граница далеко перешагнула Лабу и проходила по ее притоку Сале (теперешняя Заале), южная повторяла очертания Рудных гор, а западная совпадала с рекой Бубр — притоком Одры. С моричанами и спреванами жили по соседству плони и слюбляне, а еще южнее — лужичане, имевшие города Лунов (Люббен) и Губин. Между Лабой и верхним течением Спревы осели мильчане, их города Будишин (Бауцен) и Згожелец располагались на двух притоках великой реки — нынешних Шпре и Нейссе. Развилку между Лабой и Салой занимали жирмунты (их города Торгау и Приорна располагались на реке Сале в районе города Галле, называвшегося в то время Добресоль), южнее обитали сусельцы (их город Липск — нынешний Лейпциг, а Мишны — Мейссен). Верховья Салы и Мульды обживали сербы, а между Мульдой и Лабой утвердились далеминцы (их столица Драждяны, захваченная Готфридом одновременно с Валеградом, — нынешний Дрезден).
Адам Бременский называет и другие, менее значительные полабские племена славян: дочан, любушан и волынян, живших на реке Гавале, сембов, или пруссов, на острове Семланд (Зеландия). Католический пресвитер— миссионер Гельмольд фон Бозау из Гольштейна включил многие из этих народов в свою «Славянскую хронику» сотню лет спустя — примерно в 1164 году.
Ко II веку до н. э., когда в Европе настала новая эпоха великих потрясений, когда набирающий силы Рим начал войны с лузитанами, кельтиберами и иллирийцами, когда он проглотил Сардинию, Македонию, Карфаген и Сицилию, но еще терпел позорные поражения от кимвров, тевтонов и сордисков, когда еще не был сформирован полностью пантеон потомков Ромула, скроенный из этрусского и греческого, а позднее вобравший элементы религий всех покоренных народов и наконец исторгнувший из себя христианство, — к тому времени севернее его альпийских пределов протянулся от Днепра до британских морей третий и последний «пояс мудрости». И владыками в нем были не звери и даже не зверочеловеки, а люди — у кельтов и германцев, скандинавов и иллирийцев, фракийцев и славян.
Наконец-то Европа окончательно и надолго обрела свое лицо. Таким его увидел столетие спустя Гай Юлий Цезарь. Таким его описывал еще через двести лет Кор’ нелий Тацит.
Отступление второе. СУМЕРКИ БОГОВ
В 146 году до н. э. барабаны передали в глубь континента невероятную весть: Карфаген, этот африканский Вавилон, стерт с лица Земли. Ликовало все Средиземноморье: Иберия и Италия, Сицилия и Сардиния, Корсика и Балеарские острова, Египет и Греция, — все, кто вел с карфагенянами затяжные войны или конкурировал с ними в торговле и мореходстве. Римский полководец Публий Корнелий Скипион Эмилиан, наследник «славы» Герострата, после трехлетней осады взял город штурмом, сжег его дотла и приказал трижды пропахать землю плугом, подсыпая в борозды соль, чтобы никогда больше эта земля не давала никаких всходов. Пятьдесят тысяч карфагенян были проданы в рабство. С пунами (так римляне называли карфагенян) было покончено навсегда. Римский орел впервые осенил своими крылами землю Африканского континента. Поэтому сведения о культуре Карфагена мы черпаем в основном из римских источников, и ранний этап ее развития скрыт от нас за семью печатями. Только археологи сумели слегка приподнять завесу.
Из трудов римских писателей Саллюстия, Сервия, Феста Авения, историков Аппиана и Полибия известно о существовании карфагенской литературы. Плиний Старший обмолвился о сельскохозяйственных сочинениях Магона, хранившихся в городской библиотеке. Римляне придавали им такое значение, что специальным указом сената создали группу, возглавляемую Силаном, для перевода их на латинский язык. Теперь это один из немногих источников для изучения экономической жизни Карфагена. Остальные сбитки, в том числе и исторические хроники, разделили судьбу Александрийского и Пергамского свиткохранилищ: они погибли в пламени пожара. Часть библиотеки римляне подарили своим африканским союзникам. Предположительно библиотека Карфагена насчитывала около пятисот тысяч свитков, то есть примерно была равна Александрийской.
Крайне мало известно и памятников карфагенского искусства. 7 апреля 1879 года французский археолог Альфред Делатр обнаружил карфагенский некрополь. Римские историки упоминают о многоэтажных домах, мавзолеях, величественных храмах. Остатки их найдены при раскопках акрополя — Бирсы. Но этого слишком мало для того, чтобы составить четкое представление о карфагенской культуре. 06 уничтожении всех ее следов позаботились римляне, после разрушения Карфагена превратившие его развалины в каменоломни для строительства своих зданий. Крестоносцы в XIII веке вывезли сохранившиеся произведения искусства в Европу, а из уцелевших после римлян руин возводили свои крепости. В 1536 году множество статуй, колонн, порталов переправил в Испанию Карл V. Позднее почти все следы Карфагена исчезли. Французы соорудили на месте римских построек храм Сан—Луи, в нем теперь Национальный музей Карфагена. Он стоит там, где была древняя Бирса, чей центральный. холм носит имя Луи. Кто знает, сколько, он хранит неожиданных находок. Может быть, Карфаген еще ждет своего открытия?
Значительно больше известна его религия — родная дочь финикийской. Именно религия и искусство Карфагена помогают воссоздать подлинный облик это* го государства, искаженный его врагами — римлянами.
В отличие от Египта, Крита, Греции, Вавилона — Финикия, а вслед за ней и Карфаген, не только не имели стройного небесного пантеона, но даже сами их боги были по существу безымянными. В каждом городе поклонялись своему божеству, и его дружески называли каким-нибудь эпитетом, в нашем сознании превратившимся в имя собственное (подобно тому, как греческое слово «Библия» мы считаем названием литературного произведения, а переводится оно как «книга»; мусульманский Коран обозначает «чтение»). Были боги Ваал (Владыка) и Ваал-Камон (Владыка племени, мужская ипостась Танит, олицетворение плодоносной силы Солнца), Ваал-Пеор (Владыка гор) и Ваал-Самен (Владыка неба), Молох (Царь) и Мелькарт (Царь города). Наконец, было верховное божество, которое называли просто— Эл (Бог). Все эти боги—одиночки являют собой мостик между вавилонской и греческой религиями, а впоследствии кое-кто из них обосновался в греческом и римском пантеонах.
Главным богом Финикии, основателем города Тира и покровителем его колоний был Мелькарт, изображавшийся в виде быка. Подобно Гераклу, с которым и отождествлялся, он совершил много подвигов, обезглавил злого колдуна Мезазабала, наконец помог бежать Элиссе из Тира. Элисса, мифическая основательница Карфагена, покончившая жизнь самосожжением ради спасения города, почиталась как одно из главных божеств. Существует даже мнение, что Танит стало посмертным именем Элиссы, как Ромул после смерти стал называться Квирином. Этот обычай переименования сохранился в виде тронных имен государей и официальных — у духовенства, в отличие от их мирских имен. Но авторитет Мелькарта в Карфагене был почему-то намного ниже авторитета Ваал-Камона, хотя карфагеняне по установившейся традиции ежегодно посылали ему богатые дары. «Бросьте жертву в пасть Ваала», — поется в одном из кальвинистских псалмов. Греки называли его Белом и отождествляли с Зевсом. Его имя стало первой частью имени владыки христианского Ада — Вельзевула («повелителя мух» Ваал-Зебуба). Этот бог, во многом напоминавший бога войны Гурзила, всегда жаждал крови, и в кострах, разложенных у подножия его истуканов, карфагеняне под радостные крики сжигали своих детей — таким способом они обеспечивали им светлое будущее. Обязательному сожжению подлежали новорожденные сыновья—первенцы. Эта участь ждала якобы и знаменитого полководца Ганнибала, но его удалось спасти: он был искусно подменен сыном раба и воспитан в уединении на острове Мальта. Поэтому его имя и означает «Милость Ваала». Эта легенда — перепев историй Саргона, Кира, Моисея и прочих выдающихся персонажей.
Детей постарше приносили в жертву редко — обычно во искупление тяжких грехов или в случае крайней опасности для государства: эпидемии, войны, большого пожара. Конечно, все это не более чем сказки, хотя действительно нередко религия оборачивалась горькой пилюлей, облитой сладкой патокой. Нельзя не присоединиться к мнению С. Рейнака о том, что «девять раз из десяти и даже, можно сказать, чуть ли не всегда, о жестоких обычаях народа или религиозной секты свидетельствуют их враги». Безусловно, такие жертвы бывали, как и случаи самосожжения, но если бы они практиковались столь широко и повсеместно, как о том сообщают греки и римляне, народ просто перестал бы существовать, и довольно скоро, тем более что карфагеняне, по-видимому, не имели представления о загробной жизни, хотя обладали бессмертной душой. Речь шла «главным образом, об образных церемониях, о ритуальных представлениях, как, например,
Пепел собирали в урны и хоронили на специальных кладбищах -тофетах, а над могилой устанавливали памятную плиту с повестью, когда, кто и почему был принесен в жертву. По словам святого Иеронима и пророков Иеремии и Исайи, тофетами назывались и алтари. Они размещались в священных солнечных рощах или садах, игравших ту же роль, что современные парки культуры. В них были своеобразные аттракционы, устраивались увеселительные зрелища, гулянья. Один из таких тофетов был уничтожен в VII веке до н. э. иудейским царем Иосией в Долине Плача (Гинном) близ Иерусалима, превратившейся с тех самых пор в «Геенну» — кладбище отверженных и сделавшейся синонимом христианского Ада. Тофеты — один из важнейших источников для реконструирования истории Карфагена и его быта. На многих плитах встречаются изображения карфагенских памятников архитектуры, не сохранившихся до наших дней, — чаще всего храмов. Перед плитами ставили маленькие алтари с благовонными курильницами. Обычай детских жертвоприношений был отменен по условиям мирного договора с сиракузским тираном Гелоном после его победы над Карфагеном в 480 году до н. э., но затем его снова возродили.
Аналогичные жертвы (их называли молх, молем), но уже не детские, а взрослые, приносились другому богу — Молоху. Во время войны с Сиракузами в 396 году до н. э. карфагеняне потерпели страшное поражение в Сицилии и Южной Италии. Полководец Гимилькон, так же как Гамилькар Магонид в 480 году до н. э., подверг ребя самосожжению на алтаре Молоха. Это был бог войны, поэтому карфагеняне (и их союзники этруски) ежегодно бросали на его алтарь военнопленных. Если же опасность угрожала непосредственно самому городу, Молоха потчевали деликатесом — в жертву ему приносили детей. Такое событие, случившееся в 310 году до и. э., описывает Диодор Сицилийский. Когда карфагеняне завоевывали Сицилию, сиракузский тиран Агафокл, ускользнувший из осажденных Сиракуз с несколькими кораблями, неожиданно высадился с войсками а Африке и появился под стенами Карфагена. В городе в это время была эпидемия моровой язвы. Армия далеко. На пригородных холмах исполняли боевые пляски нубийцы, словно шакалы, готовые вцепиться в намеченную жертву, как только она рухнет. И вот теперь появились сиракузяне. Боги недвусмысленно проявляли свой гнев, их нужно было срочно умилостивить. Вконец перепуганные горожане «поспешили исправить свои ошибки и объявили публичное жертвоприношение двухсот детей из знатных фамилий. Некоторые из подвергшихся обвинениям граждан добровольно предложили в жертву собственных детей, которых, таким образом, набралось не менее трехсот». После этого Молох охотно откликнулся на просьбы карфагенян, и Агафокл, оставив у города незначительную часть войск под командованием своего сына Архагата, поспешил в Сицилию, уже почти целиком карфагенскую.
Случаи самосожжения и принесения в жертву собственных детей никого не удивляли в Карфагене, хотя бывали сравнительно редко. Чтобы это понять, нужно обратиться к карфагенской религии и тесно связанной с ней культуре. И не только пунической. Подобные божества были, например, у ассирийцев. Адрамелеху, упоминаемому Библией, тоже приносили в жертву детей. Аналогом Молоха был и Анамелех, изображавшийся в виде лошади. Вторая часть их имен — мелех — это и есть Молох. Через этап человеческих жертвоприношений прошли все народы. Видимо, он зародился вместе с первобытными религиозными представлениями, когда человек еще не осознавал своего «Я». Совершенно ясно, что цель жертвоприношений — умилостивить богов, получить от них хороший урожай, приплод скота, удачу на охоте или войне. Евангельская фраза: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» — далеко не нова, как и совет Экклезиаста «посылать свой хлеб по водам», Часть урожая сжигалась — это была доля бога, покровителя. Прежде чем иыпить молоко или вино, несколько капель проливали на землю или в костер — с той же целью. Этот обычай закрепился, например, в латинском слове profundo. Одно его значение — проливать, другое — приносить в жертву. На алтарь возлагались военнопленные: бога нужно отблагодарить.
Поделиться книгой: