Помоги проекту - поделись книгой:
Британский разведчик, герой романа, получил задание сорвать планы Мейдвинтера, которые могли бы привести к весьма опасным для всего мира последствиям. И здесь мы снова встречаемся с уже знакомым нам полковником советской разведки Стоком. В силу сложившихся обстоятельств англичанин и русский оказываются союзниками в борьбе с американским генералом, страдающим неизлечимой болезнью — антикоммунизмом.
Очевидно, постоянный в своих симпатиях и антипатиях, Лен Дейтон и в этом романе открыто выражает свою неприязнь к нацизму и положительное отношение к советскому разведчику, который показан здесь как умный, убежденный в правоте своего дела человек. И хотя в некоторые реплики Стока автор вложил известную долю собственного скептицизма, он не пытался ни очернить его, ни навязывать ему свои личные взгляды.
Гораздо важнее то обстоятельство, что роман «Мозг ценой в миллиард долларов» является разоблачением американского мракобесия, агрессивных инстинктов и зловещего авантюризма людей, воображающих, что с помощью своих миллиардов и необузданного человеконенавистничества они смогут изменить ход исторического развития. Разумеется, Дейтон весьма далек от мысли защищать позиции коммунизма. Но объективно он восстает против позиций американского милитаризма и, выйдя за ограниченные рамки приключенческого жанра, создает яркую политическую сатиру, имеющую определенный прогрессивный смысл.
Рассмотренные произведения, как нам кажется, достаточно четко раскрывают идейные и творческие противоречия этого автора. Скептицизм Дейтона по отношению к буржуазному миру сочетается у него с недоверием к миру социализма, проницательный анализ реакционных сил — с неспособностью понять смысл прогрессивных явлений, реализм — с псевдореализмом. Но при всей своей противоречивости или даже просто неприемлемости некоторых моментов творчество этого писателя — бесспорная и немалая удача. Книги Лена Дейтона— это не только первые оригинальные и талантливые произведения рассматриваемого жанра, но и первая попытка увести этот жанр в сторону от антикоммунистических нападок. Дерзнув выбирать своих отрицательных героев не в среде призраков, созданных маккартизмом, а там, где они существуют в действительности, Дейтон освобождает жанр от смертоносных объятий политической лжи, избавляет его от унизительной постыдной роли, которую шпионский роман играл в психологической войне, и открывает перед ним перспективу стать полноценной литературой. Разумеется, этим шпионский роман не утрачивает своих качеств политической литературы, но перестает быть политическим шарлатанством.
Дэвид Корноуэлл (род. в 1931 году), известный под псевдонимом Джон Ле Карре, — второй крупный представитель этого нового направления. Служитель цирка, продавец универмага, учитель в Итоне в молодости, позже Ле Карре поступает на службу в Интеллидженс сервис (английская разведка) и несколько лет работает дипломатом в Бонне и Берлине, где с увлечением отдается писательской деятельности.
Первые два романа этого автора — «Зов мертвеца» («Call for the Dead», 1961) и «Убийство высшего класса» («А Murder of Quality», 1962) — не вызвали интереса ни у широкой публики, ни у рецензентов влиятельных газет и остались почти незамеченными. Впоследствии сам Ле Карре заявил в одном интервью: «Мои первые книги расходились плохо. Зато две следующие — лучше. А какая между ними разница, я и сам не знаю». В сущности, разница эта весьма очевидна, и если писатель не замечает ее, то лишь из-за характерного для многих авторов пристрастия к своим творениям. «Убийство высшего класса» — написанный в сдержанной манере, но не слишком интересный своей проблематикой детективный роман, ничем особенным не выделяющийся на фоне прочих реалистических образцов жанра. Если бы Ле Карре пошел по этому пути, вряд ли ему удалось бы подняться над категорией талантливых, но не очень оригинальных создателей бытописательских детективных произведений. Роман «Зов мертвеца», хоть и знаменует собой переход к проблемам разведки и, в частности, контрразведки, также не отличается особыми находками. Единственно новый в этом жанре элемент — стремление писателя развернуть свое повествование на фоне серой повседневности, избегая подделок под экзотику и фантастику.
Лишь третья книга Джона Ле Карре — «Шпион пришел с холода» («The Spy Who Саше in the Cold», 1963) — приносит ему большой успех. И это был успех, которого стоило ждать и которым не мог похвастаться даже счастливчик Флеминг. Если тиражи романов о Джеймсе Бонде, даже самых популярных, не превышали четырех-пяти миллионов экземпляров, то «Шпион пришел с холода» только за два года был издан тиражом в семнадцать миллионов — явление неизвестное и невиданное до сих пор во всей истории художественной литературы. Разумеется, это вовсе не означает, что произведение Ле Карре представляет собой вершину мировой беллетристики, но свидетельствует о серьезных изменениях вкусов публики по отношению к шпионскому роману.
История, рассказанная в романе, не так запутана, как истории Дейтона, но все же довольно сложна. Поэтому позволим себе вкратце пересказать ее. Главный герой романа — английский разведчик Лимас — работает в Восточном Берлине. Лимас успешно справлялся со своими задачами, но лишь до тех пор, пока «шефом разведки» ГДР не стал некий Мунд. С этого момента местные агенты английского разведчика проваливаются один за другим, а самого Лимаса наконец отзывают в Лондон.
После возвращения на родину разведчик встречается со своим шефом, известным в своей среде под именем Контроль. Из их разговора мы узнаем, что Лимасу будет поручена задача обезвредить Мунда. Подробности операции обсуждаются на второй встрече, уже в доме Контроля, но нам об этом ничего не сообщается. Поэтому нам приходится уже в ходе выполнения самой операции выяснять для себя ее точные цели.
Лимаса снимают с занимаемой должности и посылают работать в бухгалтерию с мизерным окладом, то есть практически выгоняют на улицу. За несколько месяцев он спивается, постоянно пристает к своим коллегам с просьбой одолжить ему денег, которых, как правило, не возвращает, и в конце концов уходит со службы и бесследно исчезает. Бывший разведчик устраивается мелким служащим в одну из библиотек. Он уже свыкся со своей скудной и серой жизнью лондонского бедняка. В этой атмосфере нищеты зарождается и первая настоящая любовь этого мрачного и уставшего от жизни человека, профессия которого раньше времени подорвала его силы. Приятельница героя Лиц работает в этой же библиотеке. Она ничем не напоминает кинозвезду, и ее внешность полностью гармонирует с окружающей унылой обстановкой, но для Лимаса эта женщина — единственная частичка человеческого тепла среди того холода, на который он обречен до конца своих дней.
Из-за глупой драки с квартальным бакалейщиком герой попадает на три месяца в тюрьму. И лишь после выхода на свободу с ним наконец случается то, чего мы уже давно ждем: его нашли, а потом и завербовали представители разведки ГДР. Согласно договоренности, Лимас получит фальшивый паспорт, пятнадцать тысяч фунтов стерлингов на свой счет в одном из банков Берна, а затем и еще пять тысяч фунтов, и за это в течение года он будет находиться в распоряжении своих новых шефов, отвечая на все интересующие их вопросы.
Со своим фальшивым паспортом разведчик уезжает в Гаагу. И здесь, на вилле у моря, проводится первый допрос перешедшего «с той стороны» героя. В течение двух дней и двух ночей Лимас должен во всех подробностях рассказать о своей жизни и деятельности, ответить исчерпывающе точно на вопросы какого-то Петерса, касающиеся методов, связей, персонала британской службы, где когда-то работал разведчик.
Но это лишь начало авантюры, в которую Лимас бросился почти вслепую, или, вернее, был брошен своими шефами. Он узнает, что английские газеты сообщили о его бегстве и власти уже ищут его, обвинив в предательстве. В сопровождении Петерса герой вылетает самолетом в Берлин, а затем его увозят на машине в неизвестном направлении. И в нарушение всех прежних обещаний Лимаса отправляют в далекий уголок ГДР, устраивают на затерявшейся в лесу ферме, где ему предстоит жить почти как заключенному.
Человек, «в распоряжение» которого с этого момента поступает англичанин, некто Фидлер — заместитель директора разведцентра ГДР. Лимас вспоминает слова своего шефа Контроля: «Фидлер — как раз тот человек, на которого мы рассчитываем. Он единственный достойный соперник Мунда… Он-то и воткнет ему в спину нож… Наша задача — дать Фидлеру оружие, которое позволит ему уничтожить Мунда. Этим оружием будете вы».
И вот Петерс исчезает в неизвестном направлении, а его место занимает Фидлер. Много дней, во время прогулок по лесу и в вечерние часы у камина немец дотошно и методично вновь и вновь допрашивает героя. У Лимаса постепенно складывается убеждение, что Фидлер хочет добраться до таких фактов, которые после соответствующей интерпретации могли бы разоблачить Мунда как предателя и дискредитировать его. Но постепенно во время этих разговоров первоначальная антипатия англичанина к этому человеку, которого Контроль обрисовал жестоким и зловещим типом, уступает место симпатии. Фидлер оказывается очень умным и культурным человеком, корректно и уважительно относящимся к своему оппоненту.
Внезапно в действии происходит резкий поворот. Мунд, заподозрив неладное, посылает своих людей схватить Фидлера и Лимаса. В завязавшейся схватке герой убивает полицейского и на следующее утро просыпается в тюрьме, куда его посадили по обвинению в убийстве и шпионаже. Мунд предлагает англичанину признаться во всем, раскрыть предательские махинации Фидлера. Но это означает провалить всю операцию, так тщательно продуманную Контролем, поэтому разведчик предпочитает молчать, тем самым обрекая себя на гибель.
Новый поворот: герой приходит в сознание и обнаруживает, что находится не в тюремной камере, а в больничной палате. У его постели сидит Фидлер и спокойно курит. Оказывается, заместитель директора разведцентра сумел убедить ответственные органы в виновности своего шефа, и Мунда в ближайшее время будут судить.
Во время процесса Фидлер рассказывает во всех подробностях, как Мунд был завербован британской разведкой, как ликвидировал ряд ее сотрудников, опасаясь разоблачения, а не из патриотических побуждений. Разбор судебного дела продолжается, и отнюдь не в пользу Мунда. Очевидно, что его судьба уже решена, потому что на суде он появляется в тюремной одежде. Но вот подходит очередь Мунда и его адвоката выступать с речью в свою защиту. Они выдвигают контраргументы и доказывают, что Лимас вовсе не перешел «с той стороны», чтобы за соответствующую сумму запродать британские секреты, а послан сюда с диверсионной целью — дискредитировать Мунда, освободив его место для Фидлера.
Герою суждено пережить еще более тяжелый удар: неожиданно в зал вводят Лиц. Изложение операции по ее переброске из Англии в ГДР заняло бы у нас много времени, во всяком случае, Лимас подозревает, что эта операция вряд ли была бы проведена без ведома Контроля. А ведь перед своим отъездом разведчик твердо сказал своему шефу: «Я хочу, чтобы ее оставили в покое. Не желаю, чтобы вы приставали к ней и запутывали в свои дела. Забудьте о ней!» Но оказывается, женщину не только не забыли, но даже сумели использовать в качестве козырного туза в этой сложной игре. Во время допроса наивная и смущенная всеобщим вниманием Лиц нечаянно выдает все, что нужно Мунду для доказательства вины Лимаса. Герой уже не может отрицать бесспорные факты. Ему приходится сознаться во всем, но он еще пытается спасти то, что можно спасти, утверждая, что Фидлер не был связан с британской разведкой.
Напрасные старания. Лиц уводят, Фидлеру предъявляют серьезные обвинения, а Лимас будет отвечать за шпионаж и убийство. Никто не сомневается, что оба они будут расстреляны. Но вот наконец и последний сюжетный поворот, изменивший судьбу Лимаса и Лиц. Ночью сам Мунд тайно выводит их из тюрьмы. Их сажают в машину и привозят к стене, разделяющей Восточный и Западный Берлин. Шофер оставляет их одних, сообщив следующее: для того чтобы добежать до стены, им нужна ровно одна минута и еще девяносто секунд— чтобы перелезть через нее между двумя вспышками прожектора охраны. Если пограничники заметят их при второй вспышке, они поднимут стрельбу. Лимас и Лиц вовремя успевают добежать до стены, Лимас первым взбирается наверх и протягивает руку Лиц, но в этот момент, поскользнувшись, женщина падает. Со всех сторон вспыхивают огни прожекторов, раздаются сигналы тревоги, начинается стрельба. Герой слышит за стеной голоса друзей: «Прыгай, Алек! Прыгай, друг!» Но там, внизу, лежит смертельно раненная Лиц, единственное дорогое Лимасу существо. И в порыве отчаяния Лимас, которому больше нечего терять в этой жизни, медленно сползает обратно и становится рядом с телом женщины, пока не падает замертво под градом пуль.
Как мы уже видели, Лен Дейтон пародирует и действительность, и условности жанра. Его повествование звучит саркастически, а в самых драматических сценах оно напоминает зловещий фарс. Джон Ле Карре, напротив, рассказывает свои истории вполне серьезно, бесстрастно излагая нам унылый ход скучной повседневности, чтобы перейти к описанию напряженных столкновений человеческих устремлений и человеческих характеров и показать в финале торжество безысходности и трагизма. Герой Ле Карре — один из многих «неизвестных солдат», павших в тайной борьбе на невидимом фронте. Но он не жертва «противника», его погубили друзья, и прежде всего шеф. Для Контроля, символизирующего британскую разведку, люди не имеют никакого значения, являясь лишь тем нужным человеческим материалом, которым всегда можно спокойно «пожертвовать», если придется. Лимас — жертва грандиозного обмана, хладнокровно подготовленного Контролем и его сотрудниками. События, которые герою и читателю кажутся неожиданными, в сущности, хорошо продуманы и заботливо запрограммированы шефом английской разведки. Верным Англии человеком оказывается вовсе не Фидлер, а сам Мунд. Уничтоженные еще в предыстории романа сотрудники Лимаса были ликвидированы с ведома и согласия Контроля. Ничего не подозревающий герой послан на Восток не для выполнения своей задачи, а для провала, потому что этим он поможет осуществлению подлинных намерений своего шефа, цель которого — ликвидировать Фидлера, честно служащего своей родине, и оправдать предателя Мунда, которого уже начинают подозревать, и поэтому его «честное» имя должно быть восстановлено любой ценой. В финале операции действительно предполагалось попытаться спасти Лимаса и Лиц, но здесь был тайный расчет: этим двоим лучше всего было бы исчезнуть, чтобы не выдать Мунда. То есть им давался мизерный шанс спасти свою жизнь, но лишь самый минимальный, спасутся — хорошо, нет — тоже хорошо, потому что навсегда выйдут из игры. Трагизм финала для героя не только в гибели любимого существа, но и в жестокой правде, которую он узнал слишком поздно: его жизнь не представляет никакой ценности ни для его шефа, ни для родины. Он всего лишь мелкая пешка, которую можно передвигать с места на место, а можно и пожертвовать ею, потерять по непонятной логике большой игры. Эта уничтожительная аттестация «гуманизма» западной разведки, данная автором, в свое время служившим там, придает определенную силу разоблачения роману «Шпион пришел с холода».
Было бы легкомысленным основывать целостную оценку произведения, исходя лишь из вышеприведенных соображений. Неубедительные, спорные и просто неприемлемые моменты в романе не сводятся только к полной недостоверности сюжета, хотя и это немало. Тот факт, что Ле Карре изображает шефа разведки ГДР законспирированным английским агентом, уже говорит о полнейшем произволе автора в выборе материала. Еще большим произволом является эпизод, в котором верховные государственные органы оправдывают предателя Мунда и осуждают честного Фидлера. Для буржуазного читателя подобные невероятные положения могут иметь чисто функциональное значение жанровых условностей, но для нас эти условности выглядят как политическое злословие. И то обстоятельство, что автор «великодушно» изобразил коммуниста Фидлера в благоприятном свете, сделав его положительным персонажем, не может в данном сюжете восприниматься иначе, как уравновешивающий тактический ход.
Эти фальшивые ноты в оригинальном и талантливо написанном романе объясняются несостоятельностью некоторых мировоззренческих позиций писателя. Джон Ле Карре выражает свою неприязнь к британским политическим институтам, но в то же время ставит знак равенства между ними и политическими институтами социалистических стран. Для писателя весь этот (порой относительно спокойный, порой острый в своих столкновениях) конфликт, носящий название «холодная война», бессмыслен и враждебен человеку, потому что в нем обе стороны одинаково антигуманны и агрессивны. Эта очень удобная своей «надклассовостью» идея нашла свое выражение не только в произведениях писателя, она прозвучала и в ряде его высказываний, опубликованных в печати. Чтобы не быть голословными, позволим себе процитировать некоторые из них:[87]
«Мы, на Западе, претендуем на защиту Человека, прав индивидуума, но куда только исчезает наше уважение к индивидууму и как мы умеем (если понадобится) эксплуатировать его человечность, превращая ее в смертельное оружие!..»
Писатель очень просто объясняет положение, сложившееся сейчас в мире: «Две силы, антагонистические в своих принципах, но весьма сходные в методах, а между ними — человек. Раздавленный человек… Смешно, не правда ли?» Когда кто-то из журналистов заметил, что жизнь, описанная Ле Карре, грустна, романист сказал: «Наивно отвечать на подобные замечания. Мои книги грустны потому, что грустен мир, потому что грустны проблемы, с которыми сталкиваются мои герои».
Эта позиция — стать над борьбой, поставив знак равенства между двумя лагерями, — для Ле Карре является синонимом высшей объективности. Писатель покорно подвергает себя допросам журналистов и охотно отвечает на их вопросы, но, к сожалению, репортеры предпочитают не задавать ему именно самых важных вопросов, таких, как:
Поскольку «холодная война» угнетает и деформирует Человека (с большой буквы), то не мешало бы знать, кто несет за нее ответственность, ведь война («холодная» она или «горячая») всегда начинается с благословения каких-то сил. Не согласится ли Джон Ле Карре, что этот «холодный» конфликт возник по инициативе западных сил, создавших целую систему институтов и стратегические штабы для поддержания и дальнейшего углубления конфликта, тогда как СССР и социалистические страны всеми своими действиями на международной арене способствуют прекращению этой «холодной войны и укреплению мира?
Если писатель всерьез утверждает, что обе стороны, точнее, обе разведки, «действуют одинаковыми методами», имеет ли читатель право знать, на основании каких фактов делается этот вывод, где, когда и как Джон Ле Карре познакомился с принципами и способом действия социалистических разведок?
И наконец, раз уж романист сам признает, что обе силы «антагонистичны по своим принципам», может быть, стоит все-таки объяснить, что это за принципы и каковы различия между ними? Потому что вряд ли можно считать объективным человека, который согласится поставить знак равенства между милитаризмом и борьбой за сохранение мира, между человеконенавистничеством и гуманизмом, между корыстными интересами эксплуататорской верхушки и законными интересами всего народа. А именно таковы кардинальные отличия в принципах обоих миров. Дать одинаковую оценку двум несоизмеримым величинам, из которых одна явно отрицательная, а вторая, бесспорно, положительная, еще не значит быть объективным. Напротив, это значит проявить грубое пренебрежение к правде, завысить отрицательную величину, уравняв ее с положительной, и занизить положительную, поставив ее на одну доску с отрицательной величиной.
Результат преднамеренной диверсии или индивидуалистской и нигилистической путаницы, позиция Джона Ле Карре заменяет перспективу реального выхода комплексом безысходности, а порыв законного протеста — примирением пессимиста. Можно было бы возразить, что произведения этого писателя все же являются и формой протеста. Это так. Но поскольку этот протест в равной мере адресован и виновным и невиновным, он лишается какого бы то ни было реального эффекта. Впрочем, что касается выводов и морали, то есть путей спасения Человека (с большой буквы), Ле Карре здесь расписывается в своем полном бессилии. На вопрос: «Где же, по-вашему, выход?» — романист отвечает: «Проповеди не моя специальность. Да и потом я, в сущности, не знаю ответа. Мои книги — отражение моих тревог и моих исканий. Мои герои смутно чувствуют, что являются игрушками в руках того, что называют судьбой. В действительности же они не принимают самостоятельных решений… Для этого существуют другие. И хоровод марионеток и призраков продолжает кружиться…»
Скептицизм и пессимизм накладывают мрачный отпечаток на книги Джона Ле Карре. Талантливый реалист в обрисовке знакомого ему мира, автор создает выдуманных схематических героев, фальшивые ситуации и псевдореалистические драмы, пытаясь описать мир социализма, поскольку в этом случае он располагает не точными и глубокими знаниями, а лишь предубеждениями. Эта известная реакционность концепции и противоречивые стороны метода вряд ли занимали бы нас, если бы речь шла о ремесленнике, эксплуатирующем тему разведки единственно с целью добиться материальной выгоды и пропагандистского эффекта. Но Джон Ле Карре — писатель, серьезно относящийся к своей профессии, один из немногих западных художников, сознающих реальные возможности шпионского романа.
«Шпионский роман позволяет показать все, как когда-то любовный роман. Кого сегодня можно заинтересовать изменой? Она уже не вызывает скандала. Тогда как шпионаж присутствует везде, и он наилучшим образом отражает общество нашего времени». Какой-то журналист возразил ему: «Простите, но мне кажется, что у шпионского романа все же есть границы». На что Ле Карре ответил: «Это неверно. Быть писателем — значит объяснять себя, судить себя, добраться до изнанки своей души, до последнего предела своих пределов. Границы шпионского романа нельзя устанавливать, исходя из особенностей этого довольно своеобразного жанра, они связаны единственно с творческими возможностями писателя, исследующего шпионаж».
С этих позиций романист презрительно отзывается о герое Флеминга: «Бонд — проститутка… Бонд как раз такая фигура, которая помогает нам уйти от действительности. Алкоголик, который добивается удовольствия, ничего не чувствуя при этом. Все у него фальшиво. В конечном счете, Бонд — это миф мастурбации».
Аналогично мнение Ле Карре и о всей массовой шпионской литературе: уводящая от больших проблем ложь, произвольно сфабрикованная мифология. «С конца прошлой войны и с начала «холодной» мы живем этой мифологией. В газетах нам постоянно рассказывают о шпионах, пойманных на Востоке или на Западе. Литература присвоила себе эту тему и, как это всегда бывает, создала миф, искажающий действительность или даже уничтожающий ее».
Отрицая всю эту продукцию мифологии и мифомании, Ле Карре поставил перед собой задачу связать конфликты шпионажа с человеческой драмой, с характерами и поведением героев, с проблемами, которые всегда были в центре науки о человеке, называемой литературой: «Я взял людей незначительных, безымянных, заурядных, подобных первому встречному прохожему, и оставил их в полнейшем хаосе, в магме шпионажа. Как бы смогли выбраться эти люди? С помощью усердия, предательства или безумия? Поиск ответа на эти вопросы очень увлекает меня».
Попытка ответить на них и привела писателя к созданию его четвертого романа — «Зеркальная война» («The Looking Glass War», 1965). Здесь перед нами уже судьба не одного основного героя, а деятельность группы людей, служащих в каком-то секретном разведывательном управлении: это глава шпионской секции Леклерк и его помощники — Тэйлор, Авери, Удфорд и Халдейн. У этой организации славное прошлое и бесцветное настоящее. Она влачит свое жалкое существование, почти забытая министерством, в каком-то заброшенном здании, без всяких средств и даже без легковой машины. По стенам комнат развешены фотоснимки времен войны, и Леклерк с чувством умиления и тоски говорит об этом чудесном, прекрасном времени — войне, когда их разведка процветала, а в министерстве считались с ней и предоставляли ей полную свободу действия. Но времена изменились, и Леклерк со своими людьми никому теперь не нужен.
Но вот в числе скудных и редко поступающих в секцию материалов появляются данные, которые вселяют в шефа разведки надежду на близкое возрождение. В сущности, и Леклерк и его помощник в глубине души уверены, что эти сведения исходят от человека, вовсе не заслуживающего доверия, а лишь стремящегося нажиться, что они ничего не доказывают и вообще их с полной уверенностью можно считать фиктивными. Но для Леклерка «подробности» такого рода не имеют значения. Сведения, даже если они окажутся фиктивными, — прекрасная возможность активизировать деятельность секции, привлечь к себе внимание министерства.
Эта вовремя пришедшая спасительная информация, на которую возлагают такие надежды, — всего лишь неопределенное сообщение и несколько столь же нечетких снимков, которые могли быть сделаны где угодно и изображать что угодно. Но и сообщение, и снимки, которые при большом воображении можно истолковать в определенном смысле, трансформируются Леклерком и Халдейном в тревожный сигнал о том, что где-то на побережье ГДР Советы монтируют баллистические ракеты, направленные в сторону Великобритании. Неожиданно муха превращается в слона, и у слона настолько угрожающий вид, что это даже оказывает свое действие на министерство. Сначала без особой охоты, а потом несколько смягчившись, министерство предоставляет секции средства для проверки полученных данных.
Одному финну, агенту британской разведки и пилоту пассажирского самолета, поручено во время полета приблизиться к соответствующему району ГДР и сделать нужные снимки. Тэйлор же послан в Финляндию встретить летчика и взять у него негативы. Но Тэйлор делами подобного рода никогда не занимался и поэтому, разговаривая с пилотом в баре аэропорта, чувствует себя как на иголках. Летчик же вне себя от страха и злости: отклонившись от курса, он рисковал своей жизнью и жизнью летящих в самолете детей, его обнаружили, два советских истребителя следили за его полетом. А главное — на указанном участке не оказалось абсолютно ничего, что бы заслуживало внимания. Летчик говорит очень громко, ему, как видно, плевать на всю эту конспирацию. Он заявляет, что не желает больше заниматься подобными делами, совсем открыто передает англичанину негативы и, получив соответствующую сумму, уходит. Все это происходит зимним вечером. Тэйлор пешком отправляется в город, но по дороге его сбивает какая-то машина, он убит, и кассета с пленкой выпадает из его руки и падает в снег.
Начало, скорее, обескураживающее, но Леклерк так не считает. Расстроенный (этого требуют приличия), он придерживается другого мнения, видя в смерти своего сотрудника залог дальнейшего успеха: ликвидация Тэйлора — прекрасный аргумент, говорящий о том, что его секция на правильном пути. Теперь в Финляндию отправляется Авери с заданием доставить в Англию убитого и — самое главное — попытаться найти негативы. Но негативы исчезли бесследно, и это еще один небольшой триумф Леклерка. Еще недавно всеми забытая секция уже пользуется почетом в министерстве, кредиты ее увеличиваются, а главе секции выделяют легковую машину.
События, о которых до сих пор шла речь, правда в другом порядке, описываются в двух первых главах романа «Зеркальная война» — «Миссия Тэйлора» и «Миссия Авери». Третья, и последняя глава, центральная в романе, называется «Миссия Лейзера». Здесь автор знакомит нас с подготовкой и проведением узловой операции, придуманной Леклерком и разработанной Халдейном. Герой этой операции — польский эмигрант Лейзер. Во время войны британская разведка не раз использовала его, но потом он перестал этим заниматься. Этот бесцветный, невыразительный человек имеет небольшой гараж и влачит незавидное существование эмигранта. Кстати, Ле Карре несколькими штрихами, но убедительно показывает унизительное положение этого сорта людей на «родине демократии», где их, рисковавших жизнью ради «родины», считают низшими и презренными существами. Пока в поисках нужного для задуманной операции человека заново пересматриваются старые картотеки, Халдейн случайно наталкивается на Лейзера. И вот однажды вечером роковая «судьба» в образе Халдейна появляется перед Лейзером. Владелец гаража, разумеется, не испытывает ни малейшего желания ради рискованной миссии, исход которой неизвестен, распрощаться со своей бесцветной, но спокойной жизнью. Но он слишком угнетен всевозможными бытовыми неурядицами и своим положением эмигранта, чтобы долго сдерживать натиск Халдейна.
Начинается продолжительный период предварительных тренировок. В каком-то доме, расположенном на окраине Оксфорда, Халдейн и другие знатоки своего дела освежают и пополняют профессиональные знания Лейзера, миссия же Авери, живущего вместе с Лейзером, — не выпускать его из-под наблюдения. Между ними скоро возникает молчаливое чувство взаимной симпатии. Авери — самый младший, самый неопытный и самый человечный сотрудник секции. Он смутно чувствует всю трагическую обреченность иностранца, которого якобы готовят к ответственному заданию, а на самом деле посылают на верную смерть.
Ле Карре, с его несколько чрезмерной обстоятельностью и вкусом к деталям, когда речь заходит о технике шпионажа, многие страницы посвящает подробному описанию всей этой предварительной подготовки — борьба, холодное оружие, пистолет, фотографирование, работа с радиопередатчиками и шифрами, тренировка памяти и прочее. Но эта скрупулезность и дотошность — при всей своей досадной обстоятельности — не является самоцелью. Автор делает это сознательно, чтобы показать зловещий смысл циничного водевиля, нужного лишь для того, чтобы создать видимость лихорадочной деятельности и внушить Лейзеру, что ему поручена важная, почти решающая для судьбы страны операция.
Что касается самой операции, то ее суть сводится к следующему: поляк должен нелегально перейти границу между ФРГ и ГДР, углубиться на несколько километров внутрь страны и проверить, «какого вида эти ракеты, где они установлены и под чьим контролем находятся». Но это еще не все. Эмигранту надлежит провести несколько сеансов радиопередач, держа «центр» в курсе своих дел. И лишь после того, как нужные сведения будут собраны и переданы в эфир, Лейзер имеет право вернуться обратно.
При внимательном анализе каждый здравомыслящий человек понял бы, что вся эта операция — настоящее безумие. Но именно в том и заключается смысл предварительной психологической обработки поляка: внушить, что это не безумие, а вполне возможная и осуществимая операция. К концу приготовления авантюризм проекта предстает во всей своей чудовищности: Лейзеру выдают допотопный передатчик, весящий более 20 килограммов, который ему придется тащить с собой в чемодане по территории ГДР. Ему не дается никакого плана места, где будет проходить операция, а сведения об обстановке на границе оказываются неточными. Наконец, в последний момент у него по распоряжению министерства забирают и пистолет.
Эту трагикомическую фигуру перебрасывают через границу темной ночью. Но уже на самой границе Лейзера ждет роковая неудача — появление пограничника, которого шпион убивает ножом, не испытывая при этом ни ненависти, ни каких-либо иных чувств: просто ему нужно убрать препятствие, вставшее на его пути. А в это время благословившие его на преступление и гибель люди спокойно беседуют между собой в своем безопасном убежище: «Мы уже не отвечаем за него. Хорошо все получилось. Предлагаю лечь спать пораньше…», «Знаете, с ним уже почти кончено, он на смертном одре».
А Лейзер под чужим именем идет всю ночь и весь день к своей неясной цели, тащит в руках тяжелый чемодан, потом угоняет чей-то мотоцикл, садится в поезд и, наконец, вечером останавливается в небольшом отеле. В дверях номера нет ключа, шпион чувствует, что его подозревают, и все же, дрожа от страха и напряжения, он вынимает тяжелую аппаратуру, развешивает по всей комнате проволочную антенну и начинает передачу. И, лишь окончив ее, понимает, что, парализованный страхом, он забыл сменить частоту волны.
Передатчик Лейзера запеленгован органами безопасности ГДР. Инцидент на границе стал известен еще прошлой ночью. Сопоставление двух этих фактов привело к принятию соответствующих мер. Арест диверсанта — дело нескольких часов. Но у Лейзера все еще есть абсурдный шанс: на следующий день он производит нужную проверку, показавшую, что никакого явного или секретного оружия в этой местности нет. Поляк переносит свой радиопередатчик на квартиру молодой официантки, с которой он познакомился накануне. Эта крепкая и физически здоровая девушка психически явно ненормальна. Установив, что весь городок блокирован полицией, и почувствовав опасность, Лейзер тоже выходит из душевного равновесия. Между этими несчастными одинокими существами вспыхивает какое-то необузданное чувство взаимного влечения, какой-то отчаянный любовный порыв, своей истерической агонией предвосхищающий агонию смерти. Шпион снова вынимает аппаратуру и начинает передачу, но ему не удается установить связь. Отказавшись от напрасных попыток, он снова обращается к женщине, но в это время в коридоре раздается стук солдатских сапог. «Когда они вошли, он стоял в нескольких шагах от нее, приставив к своему горлу нож, палец — на тупой стороне ножа, лезвие — параллельно полу. Он держался очень прямо, и его маленькое лицо было обращено к ней… Отсутствующий взгляд и напряженная поза человека, привыкшего контролировать свои действия… Ведь и он принадлежал к числу людей, которые следят за собой и считаются с традициями…»
Лейзеру так и не удалось установить последнюю связь и сообщить, что бесполезная операция, построенная на бессмысленной лжи, завершена… А его сообщение не было отправлено по очень простой причине — некому было его принять. Из опубликованных в печати ГДР информации и других источников соответствующие британские органы поняли, что дурацкая авантюра, осуществляемая Леклерком, может только вызвать международный скандал и скомпрометировать английскую разведку. Контролю приказано послать людей в штаб Леклерка, расположившийся у границы, и немедленно прекратить операцию. И в тот момент, когда Лейзер с отчаянием обреченного передает последние сигналы, которые откроют немецким властям его местонахождение, работники шпионской секции спокойно беседуют с посланцами Контроля. И только Авери пытается протестовать против такого цинизма:
— Вы позволяете ему умереть там!
— Мы оставляем его одного, — уточняет Леклерк. — Это всегда не очень-то приятно. Но это все равно что его уже поймали, неужели вы не понимаете?
«Мы послали его туда, потому что это было нам нужно, — поддерживает его Халдейн. — А сейчас оставляем его, потому что так получилось… Мы технические исполнители, а не поэты. Ладно, убирайтесь!»
Бесстыдство этих реплик таково, что даже человек, присланный Контролем, не выдерживает:
«Да, вы отлично владеете техникой шпионажа. И уже лишены способности испытывать страдания. Вы превратили «технику» в образ жизни… вроде проститутки… «техника» вместо любви…»
«— Значит, он будет передавать, но никто не будет его слушать? — снова вмешивается Авери.
— А зачем нам его слушать? — невозмутимо возражает Халдейн.
— Ради дружбы… Не вашей, Халдейн, а моей! Вы заставили меня убедить его выполнить эту миссию! Я привел его к вам, сторожил в вашем доме, заставлял плясать под музыку вашей грязной войны! Он последняя жертва обмана, последняя, последний друг…»
Но у Леклерка и его людей нет времени выслушивать подобные сентиментальные излияния. Обращаясь к человеку из центра Контроля и пытаясь загладить свой промах, шеф секции начинает доверительно:
«У меня есть одно сообщение Фильдена… Я бы хотел по-казать его вам. Движение войсковых частей в Венгрии, что-то совершенно новое…»
И потом:
«Нужно быть настоящим солдатом. Случайности войны, игра есть игра! Мы добиваемся того, чтобы все было, как на войне».
Последняя фраза знаменательна. Через каждые десять слов Леклерк любит повторять, что «все должно быть, как на войне». В птичьем мозгу этого исполненного претенциозности ничтожества война — самое великое, самое прекрасное, самое желанное событие его жизни. И не война как сущность, как действительность, как проблема — Леклерк не настолько умен, чтобы рассуждать о проблемах войны и мира, — а война как возможность проявить свои таланты, блеснуть, добиться высокого чина, легковой машины, широких полномочий и уважения окружающих…
И пока глава службы пытается держать фасон, восстановить свою подмоченную репутацию болтовней о возможностях следующих операций, посланный им на смерть шпион перерезает себе горло в неизвестной квартире вдали от границы; техники здесь, в штабе, убирают оборудование, а Авери, не в силах сдержаться, «плачет как ребенок. Никто не обращает на него внимания: может быть, он плакал и не о Лейзере, а о себе».
Если в романе «Шпион пришел с холода» Джон Ле Карре главным образом рассказывает нам о грубом бездушии британской разведки, то в «Зеркальной войне» он показывает техническую деформацию и духовную деградацию тех, кто служит в ее органах. И приговор автора относится вовсе не только к этой маленькой секретной службе, которая стоит в центре повествования. В ряде мест, правда эпизодически, автор вводит в действие и политическую разведку с ее властным шефом Контролем, показывая, что и она несет ответственность за эту абсурдную операцию. Перед нами раскрывается беспринципное и эгоистическое соперничество двух институтов британского разведывательного управления. Контроль, делая вид, что помогает Леклерку, пытается помешать возможному успеху начатого дела. Не случайно в припадке «великодушия» он выдает разведчику допотопную аппаратуру, которая может только провалить все дело. Люди из политической разведки в книге Ле Карре получают одинаковую с военными разведчиками характеристику.
«Это странные люди, — говорит сам Леклерк, — ложь — их вторая натура. Половина из них даже не знает, когда говорит правду».
Каково же кредо этих людей? Во имя каких идеалов они работают? Но никакого кредо нет, нет и никаких идеалов. Только служба ради самой службы. Или, точнее, ради постов, ради зарплаты, суетного тщеславия иметь профессию, считающуюся «интересной». Супруга Авери в одном месте романа сочувственно говорит мужу:
— Бедный Джон! Исправно служить, не веря в то, чему служишь! Это слишком тяжело для тебя.
Спокойно, почти бесстрастно, не шаржируя и не акцентируя слишком сильно, Ле Карре показывает нам Леклерка и ему подобных преступников, хладнокровно совершающих свои преступления чужими руками и без малейшего риска для себя.
Самолет с детьми подвергается смертельной опасности совершенно бессмысленно. Молодого пограничника хладнокровно убивают без всякой цели. Столь же бессмысленно «приносится в жертву» и «свой» человек — Тэйлор. Мирного жителя, спокойно занимающегося своим делом, превращают в диверсанта и злодея и посылают на гибель, заставляя таскать по разбитым пыльным дорогам чемодан с тяжелым допотопным радиопередатчиком. Всем своим преступлениям Леклерк дает более чем скромную оценку: «Неприятно!» Неприятно, потому что вверенная ему секция не смогла блеснуть, а выделенную машину, вероятно, придется вернуть обратно в министерство.
Но в романе «Зеркальная война» автор в своих выводах, правда, не сформулированных четко, идет гораздо дальше. Люди, приводящие в действие марионеток, опасны не только для этих своих случайных жертв, они опасны и для развития отношений между государствами, и для дела мира на земле. Эти люди, циничные и аморальные, не колеблясь, приведут народы на грань войны и столкнут их в кровопролитной бойне — и все это только ради удовлетворения своей болезненной амбиции. Война? Но ведь эти типы выросли, сформировались и деформировались в войне. Она для них привычный климат, раз и в мирное время они «играют в войну» или, как говорит Леклерк, стараются, «чтобы все было, как на войне». Это карикатуры на людей, но карикатуры зловещие.
Несмотря на широкую популярность, роман «Зеркальная война» так и не получил на Западе признания, выпавшего на долю романа «Шпион пришел с холода». Это легко объяснить. В «Зеркальной войне» Джон Ле Карре позволил себе выйти за границы приличия в критике буржуазных политических порядков. Не изменяя присущему ему меланхоличноскептическому взгляду на действительность, писатель дерзнул сосредоточить весь пафос отрицания на органах британской разведки. И когда он говорит в предисловии к роману, что «ни одной из этих организаций не существовало в действительности», это не может ослабить силу удара, потому что на Западе писатели из соображений безопасности часто сопровождают этими словами именно самые остроразоблачительные произведения.
«Зеркальная война» — высшее достижение Джона Ле Карре. Несмотря на ряд пассажей, в несколько неприглядном свете представляющих подробности быта мира социализма, роман как целое— прямой удар по капиталистическим порядкам и учреждениям. И именно потому, что в основном действие развивается на материале, хорошо известном писателю, перед нами возникают образы людей, противоречия и драмы, убедительные в своей жизненной сложности и реалистической достоверности.
Ле Карре не руководствуется предписаниями и традициями жанра, они его просто не интересуют. Он пишет не в соответствии с клише шпионского романа, а исходит из требований, предъявляемых настоящему роману. Автор не старается развлечь читателя, любой ценой поддерживая напряжение. С точки зрения приключенческой занимательности книга уже с пролога начинается довольно вяло, а в ряде мест, как, например, в эпизодах, повествующих о «тренировке», она может просто раздосадовать читателя, ценящего в литературе в основном ее развлекательность. Около 80 страниц, заполненных сведениями о технических упражнениях, — это и вправду слишком много. Но именно здесь автор сумел, хотя словно бы и мимоходом, рассказать о рождении дружбы, дать материал для контрастных сопоставлений, которые мы должны сделать сами: сопоставить то, как выглядит подготовка разведчика в процессе тренировки, и то, как трагически заканчивается она уже во время самой операции.
Романист рассказывает намеренно сухо и точно, как будто просто информирует нас, а не пишет литературное произведение. Он старается не проявлять чувства юмора, а его ирония вовсе не предназначена для того, чтобы развеселить нас. Но эти сухость и точность, кое-где граничащие с безликостью, делают книгу достоверным свидетельством реальных событий. Такое чувство, будто нам рассказывают обо всем этом не для того, чтобы добиться определенного беллетристического эффекта, а потому, что все рассказанное действительно очень важно и мы должны узнать о нем. В этом отношении Дейтон и Ле Карре, очень близкие в основных тенденциях, проявляют себя как антиподы. Насколько один неизменно субъективен в своем рассказе, настолько другой стремится уйти от оценок, оставив читателя наедине с героями.
Грэм Грин, который, как известно, и сам использовал тему разведки, говорил о Джоне Ле Карре: «Это лучший современный автор шпионского романа».[88]
Как мы уже отмечали, благодаря произведениям Лена Дейтона и Джона Ле Карре шпионская литература на Западе вышла из детского возраста. Все написанное до них, за очень редкими исключениями, бесплодно, как тенденция, и неуклюже, как реализация, не только из-за литературной немощи своих создателей, но прежде всего из-за неправильности отправной концепции. Эта псевдолитература, безусловно, могла известное время исполнять свое назначение в общей системе антикоммунистической пропаганды. Но это время давно прошло, взгляды читателей изменились, и оказалось, что безнадежно устарел и тот способ изображения действительности, который условно можно было бы назвать черно-белой типизацией и согласно которому все, что происходит в западном мире, рисуется светлыми красками, а все, что происходит в мире социализма, — темными. Публика, которая прекрасно видит, что окружающий ее мир не так уж бел, как ей пытаются его представить, естественно, начинает подозревать, что и мир, который рисуют только красками мрачных тонов, вряд ли так безнадежно черен. К несчастью для авторов шпионского жанра, люди читают не только романы, но и газеты. И даже если эти люди политически дезориентированы, они легко обнаружат, что между реальными событиями в мире и событиями, совершающимися в романах, существует колоссальная и принципиальная разница.
Однако недоверие современного читателя к писателю старого типа вызвано не только идейными соображениями. Фантасмагории и небылицы, преклонение перед героем-сверхчеловеком, который всего лишь безнадежно пустоголовый счастливчик, слащавая романтика экзотики и шаблонная третьесортная эротика все меньше привлекают читателя, который хорошо знает, что область разведки, о которой идет речь, не выдумка и не миф. И он хочет узнать хоть частицу правды о ней, увидеть ее подлинный облик и реальную механику. А вместо этого ему преподносят все те же сексуально-приключенческие истории, которые он встретит и в суррогатах Голливуда, и в серийной продукции мнимореалистического романа.
Если при этом учесть, что ветераны старого шпионского романа — от Жана Брюса до Флеминга — в большей или меньшей степени посредственны как писатели, нам станет понятно, почему шпионский роман 50-х годов, хоть и не совсем еще сошедший со сцены, представляет собой пройденный этап.
Уважать противника, по нашим понятиям, — значит не преклоняться перед его качествами, а трезво оценивать их. И поэтому необходимо отметить, что Дейтон и особенно Ле Карре создают особый тип романа о разведчиках, который более серьезен как литература и может оказывать более опасное воздействие. Вообще, как известно, умный оппонент всегда опаснее глупца, хотя и вооруженный пером глупец иногда может быть весьма неприятным, если иметь в виду его способность влиять на сотни тысяч ему подобных глупцов.
Однако авторы шпионского романа нового типа обращаются к категории читателей, старающихся мыслить критически и не склонных приходить в восторг от обесценившихся буржуазных «идеалов», якобы защищающих «человека» и «родину» от «красной опасности». Уже давно и окончательно свернуты старые знамена. Но если нельзя поддерживать оптимизм, можно, на худой конец, использовать и иную возможность — раздувать всеми силами скептицизм, утверждая, что и люди и их организации во всем мире одинаковы. Поэтому уж лучше оставаться с этим полным несовершенства строем, к которому мы привыкли, чем отправляться в полную риска неизвестность, которая уже точно не так хороша, как кажется, а может быть, и куда хуже. Легко убедиться, что у идеи «и здесь плохо, и там не лучше» гораздо больше шансов на успех, чем у идеи «здесь хорошо, а там плохо». Не стоит и объяснять, что конечный эффект от этих двух идей одинаков. Неверие и примирение с существующим положением вещей, скепсис и пессимизм — вот плоды этой литературы в тех случаях, когда автор от реалистического изображения переходит к воплощению своих ложных идей и предубеждений в псевдореалистическом повествовании.
Чтобы быть точными, добавим, что у проблемы конечного эффекта есть и вторая сторона. Независимо от того, являются ли у известных авторов объективизм и всеобъемлющий нигилизм результатом идейной путаницы или же сознательной диверсии, приходится считаться с тем, что у этой диверсии есть и свои слабости (по крайней мере, это заметно умному читателю). Дело в том, что умный читатель, приняв сильные и реалистические моменты произведения, недоверчиво отнесется к псевдореалистическим умопостроениям. Иными словами, разоблачение буржуазных порядков и политических махинаций подействует на него, тогда как неубедительные выдумки и пессимистически-нигилистские выводы оставят его безучастным или же вызовут у него критическую реакцию. Художественная правда органически несет в себе заряд художественной убедительности, тогда как в неправде столь же органически присутствует безжизненность и беспомощность. Вся история искусства доказывает, что ничем нельзя изменить эту закономерность, так же как никому еще не удавалось уничтожить свет дня или рассеять мрак ночи.
И еще: даже самый «закоренелый» объективист не смог бы остаться одинаково безучастным ко всем явлениям, а самый ярый нигилист — одинаково враждебным ко всему существующему. За маской безразличия и всеобщего отрицания всегда скрывается определенная позиция. Именно поэтому никто из писателей, в том числе и писатель-скептик, не может без конца играть роль надклассового судьи. В процессе творчества он неизбежно выявит в той или иной форме свою сопричастность, как и неизбежно будет развиваться или деградировать, углублять реалистические или псевдореалистические элементы своего творчества. Это движение может идти либо вперед, либо назад, в нем могут намечаться те или иные отклонения, но оно существует, и каждый новый его этап имеет определенную ценность как политическая позиция или мировоззрение. Поэтому, например, последние книги Дейтона и Ле Карре, несмотря на ряд спорных мест, в основе своей реалистические, остро критические по изображению буржуазной действительности, тогда как произведения других авторов, кокетничающих куда более революционными взглядами, по сути, представляют собой недвусмысленную клятву в верности антикоммунизму.
В качестве примера подобной ретроградной литературной проповеди приведем роман Ж. Семпруна «Вторая смерть Рамона Меркадера».[89] Этот роман представляет собой явно надуманную, вымученную историю о взаимном шпионаже шпионов. Основная сюжетная линия, насколько она вообще существует, сводится к описанию действий одного испанского тайного агента, который на самом деле является «советским» агентом и стремится обнаружить того, кто убил фигурирующего в заглавии романа Рамона Меркадера. В конце этого претенциозного и запутанного рассказа мы узнаем, что Меркадер был ликвидирован людьми из ЦРУ в одном из отелей Амстердама. Но в задачи романа совсем не входит посвятить нас в тонкости этой шпионской авантюры, а тем более разоблачить грубые действия американской разведки. Приключенческая интрига здесь лишь уловка, а антиамериканский финал — попытка заручиться политическим алиби. Ж. Семпрун, эмигрант из СССР, и в этой книге пользуется возможностью свести счеты с социализмом посредством литературной клеветы. Действие в романе развивается в настоящем и прошлом, «наверху» и «внизу», «впереди» и «сзади», «снаружи» и «внутри» — одним словом, во всех возможных направлениях, в которых было способно перемещаться авторское воображение.
Подобно инициаторам общеизвестных диверсий в области клеветнических выпадов в философии, согласно моде растолковывающим и критикующим марксизм с «подлинно марксистских» позиций, Семпрун, как и прочие писаки такого типа, старается убедить нас, что именно глубокая любовь к коммунизму и революции вдохновляет его на издевательства над прошлым и настоящим советского государства. Однако ренегатский пафос Семпруна настолько очевиден, что самое большее, на что этот автор может рассчитывать, — это аплодисменты подобных ему ренегатов. И вот на страницах «Нувель обсерватер» выступает бывший коммунист и теперешний антикоммунист Клод Руа, чтобы возвестить о приходе восходящего гения Семпруна, похвалить «чистый» революционный пафос его идей и задать тревожный вопрос: «Существует ли в действительности
Но оставим в покое ренегатов и вернемся к шпионам. Шпионский роман, как и детективный, естественно, порождает пародии на самого себя. Пародийность многих произведений этого типа, по сути, не несет никакой иной функции, кроме развлекательной, — она становится лишь еще одним источником развлечения в специально предназначенной для этого литературе. Таковы некоторые из книг уже упоминавшегося Сан Антонио, книги Шарля Эксбрая («Кадриль Болона», «Прелестная идиотка», «В Закопане портится погода» и др.). Подобен этим произведениям и более талантливо написанный роман англичанина Энтони Берджесса «Агент, который всем желает добра». Эта книга представляет собой пародию на один из самых шаблонных в массовой продукции сюжетов: некий английский ученый по имени Ропер бежал за «железный занавес», а его бывшему другу и шпиону Хэйлеру поручено вернуть беглеца в Англию. Автор щедро использует шаблонные ситуации данного жанра, уже сами по себе до комизма наивные: странные и необоснованные покушения на убийства, конспирация и деконспирация, фальшивые ситуации. И все это шаржировано до степени забавной, но лишенной глубокого смысла карикатуры. Разумеется, и эта талантливая и правдивая пародия, пусть даже и не выходящая за рамки добродушного юмора, тем не менее оказывает определенное отрезвляющее воздействие на опьяненного приключенческими небылицами читателя.
Но существуют и произведения, в которых за насмешкой над «другими» скрывается изрядная доля саморекламы. Так, в пьесе Марка Камолетти «Секретиссимо» высмеивается тема борьбы разведок за овладение секретами новых видов оружия. В данном случае речь идет о незначительном по своим размерам, но колоссальном по значению оружии. Это совсем крохотный атомный реактор, способный излучать какие-то гамма-лучи смерти, который можно спрятать на дне пудреницы. Короче, говорится всего-навсего об абсолютном оружии, от которого зависит будущее человечества. Зная национальность автора, без труда можно определить и национальность положительного героя, вернее, героини. Это сотрудница французской разведки Беатрис Бара, в чьих руках и находится бесценная пудреница. Красавица шпионка должна передать свое сокровище какому-то неизвестному ей шефу французской разведки. Тем временем два агента «советской» разведки, переодетые монахами, и два американца, изображающие женщин, пытаются обманом выманить у нее драгоценное оружие. Разумеется, им это не удается, да и как это сделать, раз такое противоречит цели самого автора — пощекотать национальное тщеславие публики.
Если попытаться дать общую оценку шпионскому роману на Западе, следует сказать, что в огромной своей части эта продукция значительно уступает «полицейскому роману». Детективный жанр, лучшие образцы которого отражают противоречия современного буржуазного общества, раскрывает перед буржуазным писателем возможность анализировать и разоблачать социальные недуги, не ставя при этом «деликатной» задачи — непременно выражать свое мнение по таким острым политическим проблемам, как борьба двух лагерей, война и мир, будущее человечества. Иными словами, у автора детективного романа есть возможность ограничиться уже давно очерченными рамками критического реализма, освобождающего его от необходимости лгать или говорить всю правду. Создателю же шпионского романа, напротив, не удается уклониться от прямого или косвенного ответа на эти вопросы, потому что в наши дни тема шпионажа является темой конфликта двух систем, темой, которую нельзя раскрыть, не касаясь перспектив конечного разрешения конфликта и задач, которыми руководствуется каждая из этих систем. И автор, занимающийся проблемами разведки, всегда так или иначе сталкивается с соответствующими политическими проблемами даже тогда, когда он пытается удержаться на почве объективизма или нейтралитета. И именно потому, что шпионский роман всегда является политическим романом, а автор, мыслящий как буржуа, каким бы честным и порядочным он ни был, не может дать правильного ответа на большие вопросы о будущем мира, продукция этого жанра не представляет никакой идейной ценности. Огромная ее часть ничего общего не имеет с литературой и прямо используется реакционными стратегами в ходе психологической войны. Что же касается счастливых исключений, то и они не могут удовлетворить нас как целостные концепции, независимо от тех или иных частностей и удач в идейно-художественном решении некоторых проблем.
При таком положении вещей вполне уместно поставить вопрос: может ли шпионский роман на Западе рассчитывать на сколько-нибудь плодотворное будущее и вообще имеет ли этот жанр право на жизнь и место в серьезной литературе? Следует прямо сказать, что теперешнее состояние жанра не вселяет особых надежд на его будущее, к тому же у нас нет никаких оснований включать его в подлинно реалистическую литературу (если не считать уже упоминавшихся редких исключений). Шпионский роман на Западе имел бы право на жизнь лишь в той мере, в какой те или иные талантливые авторы смогли бы освободиться от своей буржуазной ограниченности, приобщившись к позициям мировых прогрессивных сил.
Поскольку своеобразие действительности в конечном итоге остается основным фактором, определяющим своеобразие искусства, легко представить себе, что, пока в жизни существуют различные системы и борьба между этими системами, а следовательно, и борьба между разведками, в литературе, естественно, будет продолжаться и разработка темы этой борьбы. Рождение, как и возможный закат шпионского романа, не является и не может быть следствием чьих-то личных прихотей. Это явления, обусловленные самой социальной действительностью. Данный жанр исчезнет или, точнее, приобщится к историческому жанру лишь после того, как исчезнут антагонистические общества и коммунизм восторжествует на всей планете.
В свое время Дзержинский говорил, что разведчиком может быть только человек «с чистыми руками». Эти слова в полной мере относятся и к писателю, делающему своим героем разведчика. К теме разведки нужно подходить только «с чистыми руками», уже не говоря о прочих качествах, необходимых для ее разработки. Именно поэтому будущее этого острополитического жанра прежде всего в руках творцов-коммунистов.
Алексей Собкович
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В нашей стране болгарского писателя Богомила Райнова знают по его романам, повестям, рассказам. Еще раньше мы имели возможность познакомиться с его поэтическими произведениями, представленными во многих сборниках и в солидных антологиях. Все, что выходит из-под его пера, будь то небольшая новелла или роман, лирическое стихотворение или психологическая повесть, всегда отмечено оригинальностью художественного в
Как известно, большое место в творчестве Б. Райнова занимает приключенческий жанр. Широко известны его романы «Инспектор и ночь» (1964), «Человек возвращается из прошлого» (1966), «Бразильская мелодия» (1969), образующие трилогию «Три встречи с инспектором». Особым успехом пользуется серия его романов с главным героем Эмилем Боевым. Этот отважный болгарский разведчик-коммунист, человек с красивой душой и мужественным сердцем, полюбился многим, кто читал романы «Господин Никто» (1967), «Что может быть лучше плохой погоды» (1968), «Большая скука» (1971), «Наивный человек средних лет» и «Реквием» (1973). Знакомясь с этими произведениями, нетрудно убедиться в том, как ответственно относится их автор к детективному жанру, каким глубоким содержанием наполнены эти книги. Своим творчеством Б. Райнов подтверждает, что детектив, как и произведения иных жанров, может и должен правдиво, без фальши показывать человеческую психологию, обращаться к человеческим драмам, раскрывать существенные противоречия сложной современной действительности.
Б. Райнов не только известный писатель, но и крупный ученый, профессор болгарской Художественной академии. Его труды убеждают нас в том, что он отличается глубокими познаниями в области живописи, графики, литературоведения, эстетики. С большим интересом были встречены в Болгарии и других странах две его монографии: «Черный роман» (1970) и «Эрос и Танатос» (1971). Обе эти книги — живая и непосредственная реакция честного ученого на жгучие проблемы современности. Критики не без основания называют эти работы «глобальным оружием» против буржуазной «массовой культуры». И надобность в такого рода оружии вполне очевидна, потому что «массовая культура» стараниями буржуазных идеологов достигла такого развития, что бороться против ее пагубных проявлений с помощью легковесных и недостаточно аргументированных статей и публицистических выступлений очень трудно. Чтобы уметь бороться с сорными растениями, наука досконально изучает их природу. «Массовая культура» в подавляющем большинстве случаев не что иное, как духовные сорняки, и борьба с нею дело в высшей степени нужное и ответственное. Это одно из главных направлений борьбы с буржуазной идеологией вообще.
Произведения «массовой культуры», точнее говоря, поделки массовой буржуазной псевдокультуры, во многом похожи на ядовитые грибы. Несъедобные, они зачастую внешне очень напоминают съедобные. Суррогат культуры, фабрикуемый предприимчивыми дельцами на потребу обывателю, тоже в большей или меньшей степени ядовит. Он парализует волю человека, притупляет его зрение, слух, затуманивает сознание, а подчас и будит в нем зверя. В мутных потоках «массовой культуры» нередко тонут истинные культурные ценности. Книги Б. Райнова разоблачают изощренные приемы фабрикантов буржуазной «массовой культуры», раскрывают ее истинную сущность, помогают людям отличать подлинное искусство от подделки, отделять зерно от плевел.
Понятие «массовая культура» весьма не простое. Изучение этого явления современного буржуазного общества не терпит упрощенного подхода. Это в полной мере сознает Б. Райнов. Не случайно он рассматривает каждый компонент «массовой культуры» в отдельности.
В книге «Эрос и Танатос» он методично, последовательно анатомирует нравы современного буржуазного общества, чтобы показать, как «обогащают» буржуазную культуру вдохновители так называемой «сексуальной революции», как неограниченная свобода рыцарей наживы способствует тому, что подлинную культуру во всех ее отраслях захлестывает волна пошлости и порнографии. Множеством примеров и неопровержимых доказательств автор ясно дает понять, сколь значителен социальный вред «массовой культуры», всегда преследующей определенные политические цели буржуазии, которая видит в эротике и порнографии средства массового наркоза, отвлечения человека от жгучих проблем бытия, от общественной и политической жизни.
Настоящая же книга целиком посвящена жанру буржуазного детектива, в ней автор показывает ту неприглядную роль, которая отведена этому жанру в буржуазной массовой культуре.
Задача, стоявшая перед Б. Райновым, была не из легких. Что такое детективный жанр в современном буржуазном мире? В своей статье «Культура, полукультура и лжекультура», опубликованной в 1971 году в газете «Литературен фронт», Б. Райнов писал: «Нынешняя никем не оспариваемая особенность этого явления — его массовое распространение. Миллиарды экземпляров периодических изданий, миллиарды карманных томиков низкопробной литературы, сотни миллионов малых экранов, тысячи кинозалов, не говоря уже о бесчисленных трюках торговой рекламы, буквально «обстреливающей» вас с каждого фасада, со страницы каждой газеты, — все это становится теперь обычной и неизбежной атмосферой для западного человека».
Поделиться книгой: