Помоги проекту - поделись книгой:
— Знаешь, Леха, за сто тысяч можно и в Воркуту, и в Магадан залететь, а на миллион — собственных мусоров купить, с шинелями, сапогами и овчарками. А еще миллион будет — собственную зону можно построить.
«Вот так короед!» — подумал Леха и с уважением взглянул на парнишку; он ему нравился все больше.
Скрипнула калитка, и появился Славка — в каждой руке по сумке.
— Гуляй, ребята! И белое, и марганцовка «Три семерки», вермут «Кызыл». Бацилла на любой вкус. Пошли на берег!
Через час компания удобно устроилась на берегу. Разговор ни о чем шел неторопливо, перемежаясь песнями под гитару. Почему-то пьянка выходила не очень веселая.
Аккуратно подложив пиджак под ковбойку, Костя лежал на спине, глядел в прозрачное голубое небо и играл что-то щемяще-тоскливое, но совсем не блатное.
— Испанская вещь, — пояснил он, продолжая играть.
Вдруг со стороны пруда послышался звонкий голос:
— Мальчики! Можно к вам? — К берегу причаливала лодка с тремя девушками.
— Во! Щас нас цыпочки развеселят, — откомментировал порядочно захмелевший хозяин.
Леха знал только Зинку, к двадцати годам имевшую уже бывалый вид.
— Откуда такие?
— Рыжая — Верка, Зинкина сестра, что ли, двоюродная. В общем, родня из Сталинграда. А вторая ее подруга откуда-то из Владимирской области, кажись. Валя. На фестиваль приехали, — пояснил Жора.
Тем временем Костя встрепенулся, отряхнул пиджак и протянул его приятелю, проговорив манерно:
— Жора, подержи мой макинтош, — а сам направился навстречу девушкам, наигрывая цыганочку и приплясывая в такт. Он резко оборвал последний аккорд, сорвал три чахлых одуванчика и, галантно поклонившись, вручил каждой даме по цветку. И запел нечто разухабисто-игривое:
Ах, Катюха, милое созданье,
Что же не пришла ты на свиданье?
Коль в окошке горит свет,
Значит, мужа дома нет,
Чап-чарап-чарари-чупчарари!..
— Ой, как вы здорово устроились! Вера, Зина! Девочки, садитесь ближе, я вас всех на память сфотографирую, — защебетала одна из девушек, вынимая из кожаного футляра новенький «ФЭД». — Или, Зина, ты щелкни, я тебе покажу, куда нажимать, а я сяду со всеми! Я же сегодня уезжаю...
Хозяин пил больше других и быстро пьянел. Хлопнув очередной стакан, он монотонно затянул:
Друзья накро-о-о-ют меня бушлатиком
И над моги-илой прочтут указ...
Взгляни, взгляни-и-и...
— Смотри, накаркаешь! — холодно сказал совершенно трезвый Леха, поднимаясь. — Спать пошли! — Он приподнял Славика и, преодолевая легкое сопротивление, увел его в дом.
Через пару минут он вышел на крыльцо и бросил, ни к кому не обращаясь:
— Пойду прошвырнусь...
Был уже двенадцатый час, когда Леха, насвистывая, подходил к приютившей его «малине». Жорка выскочил из калитки как ошалелый и чуть не сбил братана с ног:
— Леха, беда! Костька Верку замочил!
— Какой Костька? Какую Верку?
— Ну кореш мой, ты его тут сегодня видел, сеструху Зинкину.
— Дела-а-а! — Леха огляделся, взял братана повыше локтя и не спеша пошел с ним назад к трамвайным путям. — Рассказывай!
Жорка молчал.
— Ну-ну, ближе к телу.
— Короче, Попердяка проспался к вечеру, мы как раз подошли. Он говорит: «Ну что, салабоны, перекинемся по маленькой?» — мы и сели в три листа.
— Колода чья была?
— Попердяка новую открыл.
— И правда салабоны. Нашли с кем садиться! У него новых колод заряженных, хоть жопой ешь.
— Короче, я сдавал — у них по три картинки. Сварили, я вступил. Костьке очко сдал, а Славке — точно считал — двадцать. Вскрылись — а у него крестовый туз с шахой! И как я так пробросался!
— Дурак! Пороть вас некому! У него в каждом кармане по шахе. Так вы что, на человека играли?
— Да деньги уже кончились, Славка и предложил...
— Ой, уркаганы! Жиганьё вонючее! Какая разница, кто проиграет! Мокрое-то вам зачем?!
— Да как-то так вышло...
— Ладно, шалашовка-то эта откуда взялась?
— Они подругу эту, ну Вальку, на Курский проводили, уезжала она к себе в Князев, возвращались назад к Зинке. А Зинка парня какого-то встретила и с ним на рыбные пруды пошла, а Верке велела, что ли, здесь обождать — я толком не понял. Короче, мы отыграли, Славка Костьке свое перо дал; вышли к калитке, а она как раз идет: «Мальчики, можно у вас часик посидеть, а то Зинаида меня бросила». А этот, гад, еще издевается: «Во фарт прет! Ты ведь на нее с утра глаз положил. Действуй, мальчоночка!»
— Ну-ну. Давай малость покумекаем, — сказал Леха и присел на подвернувшийся валун. Он соображал минут пять, прерывая собственные размышления короткими вопросами:
— Давно?
— Минут десять вроде...
— Крестная где?
— Она уж час как к себе пошла, спит, наверное.
— Перышко, говоришь, Попердякино?
— Угу...
— А девка где?
— Тут где-то, в кустах...
— Корешок твой здесь?
— Он чумовой совсем вернулся. На сеновале вроде...
— Ладно, — сказал он, наконец вставая. — Не дрейфь, прорвемся. Пошли к девке.
Леха резко шагнул через молодую поросль бузины. Несколько оставшихся до берега метров занимали заросли высокой полыни. Почти мгновенно он наткнулся на труп девушки. В лунном свете все было видно до малейших деталей. Она лежала, раскинув руки, головой к воде. Горло перерезано. Лужа крови. Внимательно оглядевшись, он деловито принялся за работу: задрал юбку, приспустил и порвал трусы, потом рванул блузку. Крепдешин подавался легко, и Леха выдрал большой кусок ткани. Несколько мгновений он осматривал место событий и, кажется, остался, доволен. Потом осторожно обмакнул клочок ткани в кровавой луже, слегка отжал и вернулся на тропинку. Тряпку он нес несколько на отлете, стараясь не запачкаться.
— Пошли, — коротко бросил он брату, который наблюдал за происходившим издалека. Подойдя к дому, он положил кровавую тряпку возле крыльца, спустился к пруду и старательно вымыл руки.
Потом вернулся к дому, рукой сделал Жорке знак следовать за собой, постучал и, не дожидаясь приглашения, вошел.
Славка сидел перед початой поллитровкой и жевал малосольный огурец.
Леха молча показал Жорке на табуретку, сел за стол, плеснул себе полстакана, выпил, крякнул, наколол на вилку огурец и, не начав еще закусывать, заговорил:
— Ну ты и кент, Славик! Перышко-то выкинул?
— С чего бы это? Инструмент трофейный, «золинген». — Он откуда-то вытащил финку и положил на стол. — Пальчики стер — и хорош.
Леха закусил, осторожно, за концы, взял финку и положил ее рядом с собой:
— Инструмент клевый, но не твой. Твой инструмент — писка. Был Попердяка щипачом — специальность серьезная, а ему почету не хватает, и решил он, как Паша Ангелина, податься в многостаночники. Сначала сучью специальность освоил: сам не плотник, а стучать охотник, теперь вот, оказывается, с пером по Плотине бегает, жмурики ему понадобились.
— Я-то тут при чем?
— Знаю при чем! — Резким движением Леха выхватил из внутреннего кармана пистолет. — Барышня ваша мне побоку, а вот ссучился ты — за это ответишь. Я-то что — два года отмотал, и дома. А Лысый твоими стараниями четвертак получил. Ехал я в Москву и думал: как же с тобой разбираться? Свои в доску вроде были. Да и крестную жалко, одна она останется. А тут все само решилось. Был у нас на зоне один Укроп Помидорович, очкарик из культурных, стишков много знал. Один мне уж больно понравился:
Своей судьбы родила крокодила
Ты здесь сама...
В общем, так, Вячеслав Михалыч, решил я мокруху на тебя повесить. Стучать теперь больше не побежишь. Встретишься со своими мусорскими кумовьями — от них же вышак схлопочешь. А так шанс выжить имеешь. Жора, принеси тряпочку с крылечка... Вот тут на газетку положь, — сказал он брату, когда тот вернулся. — Теперь клифт хозяйский с гвоздика сними. Деньги, документы есть в карманах?
— Стольник.
— Нам чужого не надобно, положи на стол, хозяину на дорогу пригодится. Так. Теперь пиджачок об тряпочку маленько потри и к барышне отнеси. Мигом назад. А ты, Славик, сначала за тряпочку подержись, а потом за любимый свой «золинген». И не дури. Пять минут на сборы тебе — и турманом на Три бана. На билет до Ташкента, надеюсь, хватит? Лучше маленький Ташкент, чем большая Колыма.
Леха встал и отошел в угол, держа Славку под приделом.
— Не дури, ты меня знаешь! — повторил он. — Моли Бога, чтоб Зинка не явилась, пока ты здесь. А то все по-другому повернется.
Бледный как мел Славка потянулся было за бутылкой.
— Не советую. До вокзала лучше трезвому добираться. Возьми непочатую с собой, в поезде махнешь.
Славка молча встал, открыл дверцу шкафа, несколько секунд оглядывал свой гардероб, потом быстро переоделся в новый костюм, небрежно сунул свежую рубашку в потертый портфель, бросил туда же галстук. Повертевшись у подоконника, приподнял его и достал довольно большой сверток. Потом сунул в портфель полную поллитровку, завернул в газету кусок сала и хлеб. Последними в портфель попали бритва, помазок и мыло.
— Ну? — злобно взглянул он на Леху.
— Паль-чи-ки!
Славка выполнил требуемое и с силой вогнал финку в крышку стола. На все ушло несколько минут, и запыхавшийся Жора только сейчас появился в дверях.
— Почапали! — сказал Леха, и вся троица направилась к калитке.
— Жоржик, ты тут покрутись. Появится Зинаида, придумай что-нибудь, во двор не пускай.
Двое быстро удалялись с места событий.
Минут через двадцать Леха появился.
— «Дело сделано, сказал слепой». Бывший щипач, а ныне мокрушник Попердяка, он же Тимофеев Вячеслав Михайлович, он же Костыль, изволили убыть в шикарном лимузине в направлении жарких стран.
— А куда он поехал?
— А наше какое дело. Меньше знай — дольше проживешь. У тебя-то какие новости?
— Да никаких.
— Хорошего понемножку, валить надо отсюда. Пойду за душегубом.
Вскоре Леха вернулся вместе с Костькой; тот был уже в новой рубашке.
— Теперь линяем. На Старом дворе небось еще гудеж вовсю. Двинем туда. А идем мы, между прочим, из рыбтузовской общаги, где мацали демократическую молодежь женского пола.
— Мацали? — не понял Константин.
— Ну профессор, а я думал, ты все знаешь! Щупали, цвет кожи проверяли. Ладно, не боись, все путем. — Леха остановился, запрокинул голову и глотнул граммов сто пятьдесят из полупустой бутылки «Столичной». — Махни, тебе сейчас полезно! — протянул он бутылку Константину. Тот молча допил и запустил бутылку в пруд.
— Что приуныли, пацаны? Держи хвост пистолетом! За- пе-е-вай:
Эту песню запевает молодежь, молодежь, молодежь,
Эту песню не задушишь, не убьешь, не убьешь...
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ПРИНЦ ГАМЛЕТ ИЗ ПОДОЛЬСКА
Глава первая МЫЛЬНИКОВ, ДВА, ДЕВЯТНАДЦАТЬ
Поделиться книгой: