Помоги проекту - поделись книгой:
- До скорого, колючая борода.
Еще один поцелуй, и она исчезла. Она не записала ему своего имени.
Когда Вайгерт поднял жалюзи, чтобы впустить в спальню уже не такое свежее утро, он заметил, что снаружи начинался прекрасный день. Только солнце, как показалось ему, висело немного ниже, чем обычно в это время.
Франц Хавличек, один из редакционных курьеров, первым попался на пути Вайгерту.
- Привет, Ганс! Ты что-то сегодня не очень-то в форме. Опять пьянствовал, или как?
Вайгерту нравился Хавличек, но неужели это нужно было говорить так громко?
- У каждой ночи есть своя цена. Как я слышал, твоя два дня назад стоила очень дорого. Если бы у нас было не несколько курьеров в редакции, то нам пришлось бы распределять почту самим.
Хавличек прижал палец к губам, как заговорщик, который опасается, что его тайный план мог бы быть раскрыт.
- Но, но... У меня была ужасная мигрень. Что тогда можно сделать, кроме как остаться дома?
– Ну, вот смотри. С такой же мигренью я тащусь на всех четырех ногах в редакцию, чтобы работать. И как меня тут встречают?
- Хорошо, хорошо. Но все же я за то, что нам следовало бы ввести границу в ноль промилле для редакторов у компьютера. Тогда у газеты был бы, наконец, шанс стать действительно хорошей. Но меня никто не слушает.
У Хавличека была в редакции определенная свобода, которой у него по его должности как бы не должно было быть. Он, курьер редакции, был одновременно кем-то вроде придворного шута газеты. Он мог говорить такие вещи, ко-торые другие предпочитали держать при себе. При этом он обычно не обращал внимание на должность или влияние. Все знали это, и большинство также принимали это. Если бы он был редактором, ему это было бы не так легко. Все же, таким образом он часто становился рупором, трубившим о том, с чем другие смирились, и тем самым – ледоколом, ломавшим давно застывшие фронты. Это было его настоящей функцией в том социотопе из редакторов, которые образовывали команду «Листка». Редакционным курьером он тоже был, между прочим.
Семь лет назад Ганс Вайгерт впервые вступил в святые залы «Листка». Как и сегодня, первым человеком, которого он тогда встретил в редакции, был тоже Хавличек.
Оба столкнулись прямо во входной двери. Огромная стопка почты, которую принес курьер, равномерно разлетелась по полу.
- Смотри, смотри. Новый галстуконоситель появился. – Приветствие Хавличека было не особенно почтительным. Он указал на письма на земле: – Для вас тут еще ничего не могло бы быть, конечно.
Вайгерт тогда только что прибыл в «Листок» из университета Джона Хопкинса в Болонье, где он получил свою степень доктора экономики по аспирантской про-грамме. До этого он никогда не имел дела с журналистикой. Все же, представление о работе в средствах массовой информации всегда волновало его. Он претендовал, собственно, на должность в административном отделе. Но случай захотел, чтобы он начал как редактор. Он до сих пор не сожалел об этом.
Пока он болтал с Хавличеком, Вайгерт снова вспомнил о своих первых минутах в «Листке», тогда, когда они вдвоем подбирали разбросанную почту. Голос Хавличека прервал его воспоминания.
- Сегодня будь осторожен, Ганс. Коротышка уже порядком сердит.
«Коротышка» – таким ласкательным прозвищем журналисты «Листка» награди-ли своего главного редактора. Если присмотреться поближе к доктору Карлу Бергманну, нужно было бы согласиться, что прозвище было выбрано правильно.
- Сначала он бегал по коридорам и рычал. Вчера кто-то написал имя нашего дорогого канцлера с ошибкой. Этого никто не заметил, и сегодня оно так и по-явилось в газете, да еще и прямо в заголовке. Когда он нашел виновного, то все и началось. Смерч по сравнению с этим просто легкий ветерок.
- И кто же был виноват?
- Джо Гайслер из отдела внутренней политики. У него наверняка снова был один из его дневных снов.
Вайгерт засмеялся. Он очень хорошо мог представить себе своего коллегу Гайслера, как он сидел перед компьютером, тогда как в мечтах он был на своей парусной яхте, штурвал крепко в руках, плыл навстречу морским волнам. Как можно такое сравнить с каким-то там канцлером?
Вайгерт взял последний номер «Листка» из большой стопки, которая лежала наготове в приемном помещении, и собрался войти в офис.
- Не попадайся шефу на глаза, Ганс. Если он увидит твою помятую рожу, у нас будет новый смерч.
- Не бойся, я спрячусь в туалете.
- Там теперь уже больше нет места!
Пока Вайгерт неторопливо шел по коридору, он бросил взгляд на первую страницу газеты. Сначала он прочел обе заглавные строки передовой: «Россия в ЕПС? Новые переговоры в Москве».
ЕПС или Европейский Политический Союз возник четыре года назад как последняя ступень Европейского Сообщества. Австрия тоже входила в ЕПС, после того, как после продолжительных переговоров в 1995 году она присоединялось к тогдашнему ЕЭС. За прошедшее время интеграция Европы дошла до того, что Совет ЕПС как практически европейское правительство во многих сферах заменил национальное законодательство. Теперь Брюссель был подлинным сердцем Европы, у других столиц, собственно, остались лишь роли статистов.
Революции в восточноевропейских государствах в конце восьмидесятых и в начале девяностых годов привели к крушению того, что до этого объединяли в общее понятие «Восточный блок». За самое короткое время все больше этих стран свернули на демократическо-рыночный курс.
Ортодоксальные коммунисты пытались в распадающемся СССР в 1991 году еще раз повернуть колесо времени назад. Но после того, как им удалось сместить инициатора советской политики реформ Михаила Горбачева, их путч провалился всего через пару дней. Как последствие этого старая гвардия была удалена с ее последних командных позиций. Советский Союз не пережил этого процесса. Он распался на составлявшие его республики, которые сегодня лишь частично удерживались свободными узами федерации.
Все еще длившаяся стремительная гонка экономического наверстывания последовала за этим. То, что еще в начале восьмидесятых годов никто не посчитал бы возможным, произошло: Россия и большинство других республик стали демократическими государствами, живущими по капиталистическим принципам. Карл Маркс, пожалуй, все еще вертелся в своей могиле.
Экономика Запада, если понятие «Запад» вообще еще было уместным, собира-лась захватить теперь ставший доступным огромный рынок. Потому не было ни-чего удивительного, что вышедшие из СССР республики, прежде всего Россия, проявляли все более сильный интерес сначала к ЕЭС, а позже и к ЕПС. Заявле-ния о присоединении были поданы уже несколько лет назад. Но только за не-сколько последних месяцев они превратились в настоящие переговоры о вступлении. Мир становился все более единым.
Вайгерт открыл дверь в свой офис, который делил с тремя другими коллегами. Один из них уже был на месте.
- Доброе утро всем!
- Доброе ли это утро, еще нужно посмотреть.
У Хайнца Тольмайна было, по меньшей мере, одно качество, которое отличало настоящего образованного австрийца: ворчливость. Он всегда находил что-то, что его не устраивало. Вайгерт никогда еще не видел его действительно расслабленным и довольным. Это было видно уже по его лицу: на нем лежал след горечи, который был, однако, слишком слаб, чтобы действительно бороться против того, что угнетало. Да он, скорее всего, и сам не хотел этого. Австриец в Тольмайне нуждался в этом внутреннем противоречии страдания и одновременно жалоб на это. Такова была мазохистская суть его жизни.
Вайгерт не особенно любил его, но уважал как хорошего журналиста. Он уселся напротив Тольмайна за его письменным столом.
- А где же прочие члены экипажа?
- Эрих на пресс-конференции министра иностранных дел Магрибской республики, а Вольфганг отправился сегодня в командировку в Японию. Это, по крайней мере, ты мог бы запомнить. Я сижу здесь один и разыгрываю из себя телефонистку для вас троих. Ты вполне мог бы прийти пораньше.
Тольмайн остановился, посмотрел на Вайгерта и заметил: – Я вижу по твоему лицу, что процесс протрезвления не мог закончиться раньше.
Постепенно это ему надоело. Когда он утром смотрелся в зеркало, все вовсе не казалось ему таким плохим. Теперь Вайгерт был едва ли десять минут в редакции, а уже два человека говорили ему об этом.
- А я по твоему лицу вижу, что когда ты встаешь с кровати, твоя левая нога пользуется абсолютным приоритетом.
Вайгерт потянулся к карману брюк, чтобы достать сигареты.
- Лучше сразу брось их.
- Почему же? Вы за ночь издали приказ о запрете курения? Тогда я прямо сей-час могу уволиться.
- Никакого запрета курения. Хилльгрубер хочет тебя видеть.
Начальник отдела был известен как ярый противник курения. В коридоре перед его кабинетом стояла пепельница с табличкой, на которой была изображена сигарета, перечеркнутая напополам толстой красной чертой. Сверху было написано: «Я должна оставаться снаружи». Однажды они все купили себе сигары и вошли с ними. Ведь на табличке была нарисована только сигарета. С тех пор там висели три таблички: одна для сигарет, одна для сигар и одна для трубок. Вероятно, они скоро приобрели бы себе кальяны.
- Так чего же хочет Хилльгрубер?
- Понятия не имею, да я ведь, наконец, и не твоя секретарша. Спроси его само-го.
- Хорошо.
Вайгерт снова спрятал сигареты и отправился в путь.
- Добрый день, господин Вайгерт. Следующая проблема...
Доктор Вернер Хилльгрубер всегда сразу переходил к делу. Длинные предисловия были не в его манере. Хилльгрубер был журналистом самой чистой воды и к тому же одним из самых известных и самых лучших в стране. Если он иногда и обращался жестко со своими сотрудниками, то, все же, ему нельзя было отказать в определенной заботливости. Если доходило до споров с главным редактором, он полностью становился на сторону «своих» редакторов. Он защищал их, где только мог. Он сам разбирался с ними за их ошибки. И потому он был популярен в своем отделе, вопреки чрезмерным требованиям, которые он непреклонно снова и снова выставлял к своим коллегам.
Редакторы принимали его, однако, на основе простого факта: не какое-либо неизвестное решение большинства привело его на место главы отдела между-народной политики, а то обстоятельство, что он всегда превосходно подходил для этого: он просто был самым лучшим из них. Никто не сомневался в этом.
- Госпожа Риттмайер из экономического отдела на сегодня договорилась об интервью с Бернхардом Фолькером, президентом Европейского центрального бан-ка. Как вы знаете, он на два дня пребывает в Вене для переговоров.
Вайгерт этого не знал. Да и кто читает этот экономический раздел?
- Да, естественно.
- Теперь ей, к сожалению, пришлось взять на себя другое интервью. Какой-то симпозиум в ООН-Сити. Так как в отделе экономики совсем не хватает людей, мы должны взять Фолькера на себя.
Если Хилльгрубер говорил о «нас», он мог подразумевать под этим только его, Вайгерта. Так уже бывало.
- Могли бы вы сделать это? Время назначено на шесть вечера, в отеле «Империал», где живет Фолькер. Его номер...
Хилльгрубер копался на своем безнадежно заваленном бумагами письменном столе. Наконец, он с торжествующим видом держал листок в руке.
- А, вот: номер комнаты 1717. Легко запомнить.
- Все ясно. Мы еще успеем вставить историю в вечерний выпуск?
- Если вы поторопитесь. Я позабочусь о том, чтобы у нас в утреннем выпуске был такой себе заполняющий материал, который может потом вылететь оттуда и уступить место вашей работе. Если вы не успеете, тогда как раз завтра. У нас эксклюзивное интервью, так что это не слишком срочно.
Вайгерт собрался уходить. Когда он был у двери, услышал за собой голос Хилльгрубера.
- Вы плохо себя чувствуете, господин Вайгерт? Вы выглядите немного уставшим.
Когда Вайгерт обернулся, он увидел, что Хилльгрубер улыбался.
- Вы сегодня уже третий человек, который об этом беспокоится. Вероятно, мне нужно посетить пластического хирурга.
- Смогут ли дамы нашей газеты оценить это? Шутки в сторону, Вайгерт, вероятно, вы могли бы завязать галстук, когда пойдете к президенту Еврофеда. Иначе шеф снова будет меня доставать.
Пока Ганс Вайгерт рылся в глубинах своего письменного стола в поисках галстука, Бернхард Фолькер как раз повязывал свой. Он стоял в ванной своего гостиничного люкса. Всегда, когда он бывал в Вене, он обычно останавливался в «Империале». Там его уже знали, и торопились следовать его желаниям.
В конце концов, Фолькер был одним из самых важных людей Европы. Как президент Европейского центрального банка он был господином над ЭКЮ, который несколько лет назад заменил национальные европейские валюты. Теперь это первоначальное искусственное творение было самой сильной валютой мира, даже более важной, чем американский доллар. И потому от политики Еврофеда, как называли банк по аналогии с его американским образцом, зависело многое – государства, предприятия, люди, судьбы.
Власть маленького человека из Германии, голова которого была лишь очень скудно покрыта волосами, базировалась не на реальной стоимости, а исключительно на искусственном производстве, которое как вуаль – подобно паутине – было наброшено на экономику современности: на деньгах. Все запутывалось в этой сети. Это был фокус жизни и стремлений, мотор современного общества. И Бернхард Фолькер был машинистом.
Опытными пальцами он обвивал концы галстука друг вокруг друга, чтобы связать их в узел. В зеркале он критически рассматривал результат. Он был перфекционистом до детали. Он не простил бы себе плохо сидящего узла галстука.
Короткий взгляд на «Сантос» от «Картье» на его запястье сказал ему, что по-степенно подходило время: уже одиннадцать минут двенадцатого. Через три четверти часа он встречался с австрийским министром финансов. Он ненавидел этого маленького казначея провинции, который не хотел понимать, что валютная политика Европы делалась в Люксембурге, там, где размещалось правление Еврофеда. У этих австрийцев всегда были какие-то жалобы и особые желания. Не могли ли они просто подчиняться? Слишком уж они все еще мыслили в категориях национального государства. Все же, эти категории давно стали устаревшими. В Австрии как раз часы всегда немного отставали. Таково было мнение Фолькера, и сегодня он дал бы это почувствовать тому, кто его здесь принимал.
Он вышел из ванной в одну из двух жилых комнат «люкса». Там его уже ждали оба телохранителя, как он поручил это им вечером раньше.
- Добрый день, господин президент.
Фолькер не ответил на их приветствие.
- Где Хельмштедт? Он же точно знает, как я ненавижу непунктуальность.
Фолькер был рассержен. Для него дело было не столько в опоздании, сколько в том, что его секретарю хватило наглости заставлять ждать себя.
Один из телохранителей почувствовал в себе желание утихомирить поднимающиеся волны.
- Я как раз видел его на завтраке. Он должен быть здесь в любой момент.
В дверь постучали.
Фолькер кивнул мужчине, чтобы тот открыл. Сейчас Хельмштедта ждет головомойка.
Телохранитель повернул дверную ручку и открыл. Еще до того как неожиданность успела отразиться на его лице, наступила смерть. Быстро, точно и непреклонно.
- Что ты, собственно, ищешь?
Тольмайн мог своим унынием замучить кого угодно.
- Мой галстук.
-Зачем? Повеситься хочешь?
- Дурак. Вечером я должен интервьюировать Фолькера.
- Конечно. У Риттмайер опять оказалось что-то лучшее. И мы снова должны за-тыкать дырку.
- Теперь ты снова начинаешь с «мы». Это на меня повесили эту работу, не на тебя!
- В прошлый раз это был как раз я. Ты уже знаешь, как…
Вайгерт прервал его.
- Может у тебя есть галстук для меня?
- Только тот, который на мне. И он мне самому нужен.
Поделиться книгой: