Слова, которые ранят, слова, которые исцеляют. Как разумно и мудро подбирать слова

Понятно, что она имела ввиду не изнасилование и содомию, а то вербальное «изнасилование», которое совершил с ней адвокат. Вишман потом сказал, что эта встреча повергла его в шок и вызвала чувство вины.

Странно то , что адвокат удивился своей реакции. Почему он должен был чувствовать какую-то вину? Сложно представить более жестокое и унизительное обращение с женщиной, когда говорят, что она выступала в роли проститутки, и сфабриковала иск об изнасиловании только из-за того, что ей не заплатили.

Весьма искренние раскаяния Атвотера и Вишмана напоминают знаменитый момент в конце пьесы Джорджа Бернарда Шоу « Святая Иоанна» . Действие происходит примерно через четверть века после того, как Жанна д’Арк была обвинена в ереси и предана смерти на костре. Когда группа людей собралась, чтобы обсудить то влияние, которая она оказала на их жизни, один человек сказал, что был счастлив присутствовать на ее казни, поскольку, видя столь ужасное зрелище, он со временем стал значительно добрее. «И что же, теперь Иисусу надо каждый век умирать в муках ради тех, кому не достает воображения?» – спросил другой герой. [92]

Только ли некоторым журналистам, политикам и юристам не достает сочувствия, чтобы понять, насколько подло унижать других? Несомненно, многие из нас также склонны к подобным проступкам, поскольку ежедневно оказываются опозоренными тысячи людей. И хотя причинение подобной душевной боли может происходить не столь публично, тем не менее ее разрушительная сила может быть не менее опустошительной.

Приведу в качестве примера случай с Джоаной, женщиной, с которой мы общались, когда ей было за тридцать и она работала менеджером среднего звена в крупной корпорации. Работа требовала от нее публичных выступлений и брифингов, но в течение ряда лет она не имела профессионального роста из-за необычайного страха перед аудиторией.

Ни сама Джоана, ни ее многочисленные друзья никогда не придавали значения ее крайней нервозности. Поскольку она была уверенным и полностью компетентным профессионалом и очень ясно излагала свои мысли в личных деловых беседах, никакого логического обоснования тому, что она испытывала страх всякий раз, когда ей предлагали выступить перед аудиторией, не было.

В отчаянии, Джоана обратилась к психологу, который провел с ней сеанс гипноза. Вызвав состояние глубокого расслабления, психолог велел ей сосредоточиться на воспоминаниях или ассоциациях, связанных с тем дискомфортом, который она испытывает относительно публичных выступлений. Джоана начала мысленно возвращаться назад, и вскоре в памяти ожила серия происшествий, случившихся в семилетнем возрасте. В то время ее родители переехали из Чили в Бразилию. И хотя Джоана быстро освоилась с португальским языком, она продолжала допускать много грамматических ошибок. К сожалению, одной из ее преподавательниц, которая вела дополнительные занятия, нравилось вызывать Джоану к доске и перед всем классом спрашивать о пройденном материале. Когда она отвечала правильно, но допускала грамматические ошибки, учительница язвила ей. После нескольких подобных случаев Джоана решила вообще не отвечать. «Что ты стоишь как глухонемая? – спрашивала ее учительница. – Ждешь, пока ответ снизойдет на тебя от Господа с неба?»

Спустя двадцать пять лет этот совершенно взрослый человек чувствует себя скованным, когда нужно выступить перед аудиторией. Удовольствие, получаемое школьным преподавателем от удовлетворения своих садистских побуждений оставило в душе Джоан шрам на всю жизнь. По сей день она продолжает делать все возможное (что убийственно для карьеры), чтобы избежать ситуаций, когда ей снова придется терпеть унижение перед аудиторией.

Роберта, другая моя знакомая, вспоминает периодически возвращающуюся унизительную травму, полученную ею в подростковом возрасте. Будучи ребенком, она была маминой любимицей. Но когда стала подростком и ее вес дошел до девяноста килограммов, выражение любви ее матери превратилось в обидные словесные нападки.

Как-то раз, когда их навестил ее дядя, Роберта накрывала стол. Пока она выходила из кухни, ее мать громко сказала дяде: «Посмотри, какая у нее необъятная задница, как она растолстела. Разве это не отвратительно?!» Мать много раз демонстрировала подобное отношение к дочери, и всегда в чьем-либо присутствии.

Учась в старших классах, Роберта после урока ждала, пока все ученики выйдут из класса, поскольку не хотела, чтобы кто-то увидел ее со спины. Сейчас ей уже за пятьдесят, мать давно умерла, и самым главным наследством, которое ей досталось от матери, возможно, является представление о своем отвратительном внешнем виде.

Если вы унизили другого

Великий иудейский писатель раввин Милтон Штейнберг как-то сказал: «Когда я был молод, я восхищался мудрыми людьми. Теперь, когда я уже стар, я восхищаюсь добрыми людьми». Штейнберг понял, что быть добрым, – гораздо большее достижение, чем быть замечательным.

Возможно, Гарри Трумэн был величайшим интеллектуалом, который когда-либо занимал президентский пост. Обладая проницательным здравомыслием, Трумэн был инстинктивно добрым, что выражалось в проявлении им необычайной осторожности, чтобы не унизить других.

В 1962 году, спустя почти десять лет после того, как он оставил свое кресло в Белом доме, Трумэн выступал с лекцией перед группой студентов в университете Лос-Анджелеса. Когда настало время задавать вопросы, один студент спросил его: «Что вы думаете о нашем мужлане?» – имея ввиду губернатора Калифорнии Пэта Брауна.

Господин Трумэн рассердился и сказал парню, что ему следовало бы постыдиться говорить о губернаторе в столь неуважительной манере. Он продолжил еще какое-то время отчитывать парня, в конце концов студент был готов расплакаться.

То, что произошло далее, отличает эту историю от всего, о чем шла речь ранее: «Когда время вопросов и ответов закончилось, – пишет Мерле Миллер, автор биографии, записанной со слов президента, – господин Трумэн подошел к парню и сказал: он надеется, что тот понял – его ответ относился к конкретному высказыванию, и никакого отношения к его личности не имел. Парень сказал, что понял, и оба пожали друг другу руки. Затем господин Трумэн направился к декану и попросил его время от времени сообщать ему об успехах парня в учебе. Декан пообещал … Я спросил господина Трумэна, поддерживал ли он какую-либо связь с тем парнем, и он ответил: “Он писал мне пару раз, и я отвечал на его письма. У него все в порядке”». [93]

Сравните поведение Трумэна и Уинстона Черчилля, вероятно, одного из величайших государственных деятелей ХХ века, человека проницательного и остроумного. В льстивой подборке знаменитых высказываний и острот Черчилля Джеймс Хьюм пишет об истории, произошедшей в 1930-х годах, когда один подросток разозлил Черчилля и вынудил прервать свою речь. Когда молодой человек заговорил во второй раз, Черчилль ответил: «Я восторгаюсь мужественным мужчиной, меня радует женственная женщина, но я терпеть не могу ребячливого мальчишку. Приходи, когда пройдет несколько лет, и твои мысли будут столь же чисты от прыщей, как твое лицо [к тому времени]». [94] Возможно, доводы парня заслужили резкий выпад, но если история подлинная, зачем Черчиллю понадобилось высмеивать прыщи?{14}

И хотя то, что британский лидер был более великим политиком и интеллектуалом, нежели Трумэн, не вызывает споров, но именно Трумэн обладал сознательностью и чувствительностью чтобы понять (не десять лет спустя и даже не через год, а тут же): публичное порицание, которому он подверг того парня, пусть и обоснованно , могло вызвать у него чувство униженности и обиды. Представьте, насколько бы иначе сложилась жизнь Джоаны, если бы преподаватель, которая осмеивала ее, сразу бы поняла всю несправедливость и пагубность своего поступка, и извинилась.

Наблюдатели не раз отмечали, что внимательное отношение к чувствам других имело для Трумэна большое значение. В 1964 году, когда репортер Эрик Севарейд в интервью спросил о его президентских переживаниях, Трумэн поведал: «То, что вам не понятно – это способность президента причинить боль».

Такое замечание поразило Севарейда: «Президент Америки способен выстраивать решающие события, давать им ход, уничтожать врагов… Но мысли о способности президента причинить боль чувствам другого человека, едва ли приходили мне на ум, и еще меньше я мог бы подумать, что президент в своем кабинете может найти время подумать, среди всего прочего, об этом. Господин Трумэн продолжил, говоря, что слово, суровый взгляд, властный жест президента США могут настолько уязвить самолюбие другого человека, что шрам в душе от этого останется на всю жизнь». [95]

Если президент Америки, постоянно озабоченный личными, административными и политическими вопросами, может найти время подумать о том, чтобы непреднамеренно своими словами не опозорить другого человека, то не следует ли всем нам поступать так же?

Основные принципы, позволяющие нам никого не унизить

Что подвигло Гарри Трумэна столь внимательно относиться к тому вреду, которые могут причинить слова? Это не было следствием его особо мягкого склада характера: многие биографы Трумэна показывают его как человека эмоционального, часто выходящего из себя. Но даже когда он разражался гневом, то, что останавливало его от унижения других или подвигало безотлагательно исправлять причиненный вред, если он опасался, что нанес его, было глубоко усвоенное наблюдение, которое он высказал Севарейду: «То, что вам не понятно, это способность президента причинить боль».

Замените «способность президента» на «способность слов», и вы поймете, что каждый из нас способен опозорить другого.

Если немного задуматься, становится понятно, скольких людей мы можем ранить своими словами (а возможно уже ранили): супруга, родителей, родственников, друзей и/или тех, с кем мы работаем.

Первый шаг к тому, чтобы убедиться, не используем ли мы эту способность – осознание, что она у нас есть. Иначе мы просто не почувствуем необходимости следить за своим языком.

И хотя распознать способность слов причинять боль действительно важно, одного признания этого явно не достаточно для того, чтобы мы перестали использовать слова в разрушительных целях. Не сомневаюсь, что многие читатели кивали головой при чтении упомянутых в этой главе случаев, внутренне признавая огромное зло, которое несет в себе унижение других. Однако покуда вы снова и снова не будете это признавать, то скорее всего станете об этом забывать, особенно в моменты гнева.

Популярная британская история рассказывает об известном политике, который как-то вечером перебрал спиртного и случайно наткнулся на крупную даму из парламента от оппозиционной партии. Женщина в негодовании сказала ему: «Вы пьяны, и, более того, вы омерзительно пьяны». На что британский парламентарий ответил: «И позвольте мне сказать. Вы уродливы, и, более того, вы омерзительно уродливы. Но я буду завтра трезв».

Если вы, как этот политик, вспыльчивы и гордитесь своим едким юмором, то для вас действительно важно снова и снова размышлять над тем нравственным злом, которое являет собой унижение другого человека .

Только когда Ли Атвотер лежал на смертном одре, ему стало понятно, насколько было жестоко глумиться над одним из самых болезненных моментов в жизни другого человека. Я убежден: если бы Атвотера на протяжении всей его жизни снова и снова учили, а я убежден, что каждого из нас необходимо учить снова и снова тому, что унижение другого человека является не меньшим злом, чем подойти к кому-то на улице и ударить его в лицо, – он бы так не поступал.

Аналогично, если бы мать моей знакомой Роберты, которая высмеивала ее за полноту, неуклонно напоминала бы себе о том, насколько болезненными могут быть ее высказывания, – настолько, что спустя сорок лет ее дочь продолжает с презрением смотреть на себя в зеркало – разве она бы не научилась быть сдержанной в словах? Думаю, научилась бы. Роберта убеждена, что мать любила ее, ведь она выражала своей дочери столько теплых чувств по другим поводам. Однако из-за того, что мать Роберты никогда так и не научилась задумываться о потенциально разрушительной силе своих слов, она не чувствовала необходимости сдерживать в гневе свой язык. Она шла по жизни как безрассудный ребенок, играющий с заряженным ружьем, так никогда и не поняв: слова подобны пулям, и тот вред, который они причиняют, зачастую уже не исправить.

В старом иудейском учении подмечено: «Для человека лучше не появляться на свет, чем переживать следующие семь вещей: видеть смерть своих детей, быть материально зависимым от других, умереть неестественно, потерять все свои знания, страдать, быть рабом и публично опорочить своего ближнего». [96]

Первые шесть пунктов этого списка содержат одни из наиболее ужасных событий, которые могут случиться в жизни. Каждый, кто знаком с тем, кто похоронил своего ребенка, знает: ни один родитель никогда полностью не восстановился после подобной перенесенной боли. Также и перспектива быть полностью зависимым от других или, что еще хуже, оказаться у кого-либо в рабстве, ужасающа. В том, что касается «потери всех своих знаний», то все мы слышали о людях, совершавших самоубийства, когда им ставили диагноз болезни Альцгеймера. Хотя большинство столь радикального шага не делает, я подозреваю, многие из нас предпочли бы умереть, чем жить с серьезным повреждением мозга.

Поразительно, что раввины включили в этот список ужасных событий «публичное порочение своего ближнего». Заметьте, что речь идет не о «быть опороченным публично», а о «публично о порочить своего ближнего». Для раввинов стать злобным человеком, который унижает других, столь же ужасно, как потерять ребенка или рассудок.

Почему? В любой монотеистической вере считается, что умственные способности получены от Бога и каждый человек приходит в этот мир творить добро. Если не подобает попусту растрачивать дары, полученные от Бога, то насколько пагубнее обращать их на столь дурные цели, как осознанное причинение вреда другому существу!

Наконец, помните, что следует наиболее тщательно следить за своими словами, когда мы наиболее расстроены . Общеизвестно, что в такие моменты обдумывать последствия того, что мы говорим, прежде, чем мы это скажем, особенно трудно. Раввина Иуду Принца настолько одолел чесночный запах, что он не задумался о позоре, который могут принести его слова человеку, наевшемуся чеснока. Уинстон Черчилль был настолько раздражен докучливым поведением молодого человека, что стремился лишь «опустить» его, выставив на посмешище непривлекательность его внешности. Но если раздражение раввина Иуды и Черчилля можно как-то оправдать провоцирующими действиями в их адрес, то «наказание» резкими словами значительно перевешивало тяжесть «преступления» их жертв.

Иудейский закон требует от нас быть внимательными, чтобы не унизить других даже в той ситуации, которая имела место в далеком прошлом: «Если кто-то пытался задержаться в чьей-то семье, не напоминайте ему об этом», чтобы не вызвать у него горьких воспоминаний или не напомнить об этом другим, кто присутствует при подобной постыдной ситуации. [97] Если нам стоит сохранять нравственную бдительность даже в таких ситуациях, касающихся давно минувших событий, то следует быть еще более внимательными, чтобы не сделать предметом насмешек окружающих чей-то дурной запах изо рта, прыщи или некрасивую внешность.

Если вы унизили другого, то непременно следует извиниться. Но гораздо нравственнее будет взять себя в руки прежде, чем вы кого-то опорочите, поскольку ни ваше глубочайшее сожаление, ни лучшие позывы не смогут начисто стереть ваши слова. Вы можете делать все возможное, чтобы постараться минимизировать их влияние, но это, к сожалению, все, что вы сможете сделать.

11. Всегда ли врать – плохо?

Правда, сказанная с дурным умыслом,

Хуже всякой лжи, что может прийти вам на ум.

Вильям Блэйх

«Что кричат люди, когда пляшут перед новобрачной?» – таким вопросом в Талмуде начинается странная дискуссия.

Последователи Школы раввина Гиллеля отвечают, что приглашенные на свадьбу должны всегда восклицать: «Какая прекрасная и добрая невеста!» Последователи Школы раввина Шаммая не согласны: «А если она увечная или слепая, вы тоже будете говорить о ней: «Какая прекрасная и добрая невеста»? Разве Библия не велит: «Удаляйся от неправды»? (Исход, 23:7)». Поэтому они настаивают, что не следует повторять единую стандартную фразу, а подавать каждую невесту «как она есть».

Последователи Гиллеля отвечают: «Как по-вашему, если человек сделал на рынке неудачную покупку, надо похвалить или осудить его выбор? Ясно, [вы согласны с тем] что следует похвалить его выбор. Поэтому раввины учат: “Наши манеры должны быть всегда приятны людям”». [98]

Эта дискуссия в Талмуде поднимает вопрос, обсуждаемый светскими и духовными мыслителями на протяжении тысячелетий: «Когда, если вообще когда-либо, приемлемо лгать?»

Поразительное число специалистов по нравственности отвечает: «Никогда». Они не только не одобряют тактичность в словах, за которую выступает Гиллель, но считают, что ложь неприемлема даже тогда, когда под угрозой находится ваша жизнь.

Святого Августина, жившего в IV веке и бывшего, вероятно, одним из наиболее выдающихся учителей Церкви, можно отнести к самым решительным сторонникам этой позиции. Он полагал, что раз неправдивые речи стоят человеку жизни вечной, то лгать ради спасения обычной жизни глупо и неоправданно: «Разве заявление, что для того, чтобы кто-то мог жить, другой должен умереть духовно, не является глубоко неверным? …Поскольку ложь лишает жизни вечной, не может быть позволительным лгать, чтобы спасти бренную жизнь другого человека». [99]

Абсолютистская позиция Августина оказала влияние на некоторых чрезвычайно героических католиков, которые решили, что вели себя безнравственно, говоря неправду. Отец Руфино Ницаци, деревенский священник, спасший в Ассизи от нацистов триста евреев, предоставив им фальшивые документы и позволив смешаться с местным нееврейским населением, очень тревожился за свое участие в подлоге: «Я стал мошенником и обманщиком ради благого дела, уверяю вас, но все же грешником. Хотя, я уверен, уже давно восстановил свое согласие с Богом, и Он простил мое противоправное действие». [100] Судя по всему, отец Ницаци считал тех, кто отказался от подобной лжи (и спасения таким образом жизней невинных людей), менее греховными чем он.

Эммануил Кант, живший в XVIII веке и ставший, вероятно, одним из наиболее значимых философов, считает истину универсальным нравственным абсолютом, не имеющим никаких исключений. В своем эссе «О допущении лжи из благих побуждений», Кант полемизирует о следующей ситуации: если предполагаемый убийца спрашивает, «а не спрятался ли у нас человек, которого он преследует», – то непозволительно лгать и вводить его в заблуждение.{15} [101] Кант идет дальше, заявляя, что давая достоверную информацию при ответе на вопрос потенциального убийцы о местонахождении его предполагаемой жертвы, вы не несете вины за последующее убийство. Однако в том случае, если вы соврете убийце, что вашего друга нет дома, не зная при этом, что он действительно покинул дом, и убийца встретит его на улице и убьет, то вас вполне можно обвинить в его смерти. Поскольку, если бы вы сказали правду, возможно, убийца бы задержался, пока обыскивал дом, и таким образом убийство можно было бы предотвратить. Так всякий, кто говорит неправду, какими бы благими мотивами он не руководствовался, должен нести ответственность за последствия, сколь бы непредсказуемыми они ни были, и расплачиваться за них даже в суде». (У читателя эссе Канта может возникнуть чувство, что Кант испытывает гнев к убийце не меньший, чем ко лжецу, пытающемуся его обмануть.)

Воззрение иудейской Библии ярко отличается от воззрений как Августина, так и Канта. Когда жизнь в опасности, Библия показывает, что Бог не только позволяет ложь, но даже обязывает лгать. Например, когда Бог велит пророку Самуилу помазать Давида на престол вместо Саула, Самуил отказывается: «Как я пойду? Саул услышит и убьет меня» (1-я Царств, 16:2).

Бог не пообещал поддержать Самуила, не велел ему сказать правду и принять на себя все последствия. Более того, Он научил пророка, как обмануть Саула, сказав, что цель его прихода не в том, чтобы совершить помазание нового монарха, а поднести жертву. Очевидно, Бог пожелал показать Самуилу, что человек не обязан говорить правду потенциальному убийце.

Как быть в той ситуации, с которой мы все сталкиваемся, когда ложь имеет своей целью не сохранить жизнь, а уберечь чувства? Представьте, Кант приглашен на свадьбу и разговаривает с женихом:

– Что вы скажете о моей невесте, профессор?

– Судя по ее внешнему виду, вы женитесь на ней не из-за ее красоты; из общения с ней я могу сделать вывод, что интеллектуальными способностями она не блещет. Возможно, у нее хороший характер, но я бы не стал заявлять об этом лишь после нескольких минут общения с ней.

– Спасибо, профессор, за то, что искренне высказали мне свои наблюдения, но я бы хотел поставить вас в известность, что ваши слова причинили мне немалую боль.

На это Кант вполне бы мог ответить словами, выраженными в ранее приведенном эссе:

«Правдивость в заявлениях… нравственный долг каждой личности, каковы бы ни были неприятные последствия этого для самого говорящего или других людей».

Подобная верность правде – под девизом «Я за ценой не постою» – создает весьма нездоровую динамику.

В том, что касается обмена мнениями, то в иудейских учениях есть немало советов о том, когда и как следует говорить правду, а когда не следует. В качестве примера того, когда не следует лгать, Талмуд приводит достаточно забавную ситуацию, произошедшую с Равом, жена которого изводила его тем, что готовила абсолютно не то, о чем он ее просил. Если он просил чечевицу, она готовила бобы, если он просил бобы, она готовила чечевицу.

Когда их сын Хия подрос и стал понимать, что делает его мать, он начал переворачивать просьбы отца к ней. Если Рав говорил, что хочет чечевицу, мальчик сообщал матери, что отец попросил бобы.

В один из дней Рав сказал сыну: «Мама стала значительно лучше». На что Хия ответил: «Это потому, что я переворачивал твои просьбы».

Оценив сообразительность сына, Рав велел ему больше так не поступать, поскольку «привычка уст ко лжи есть зло». [102]

Рав был готов отказаться от тех выгод, что несла с собой ложь его сына, чтобы дать возможность мальчику вырасти честным человеком. Из этого можно сделать вывод: нам не следует приучать ребенка говорить неправду в наших интересах, будь то при ответе на нежелательные телефонные звонки («Скажи, что папы нет дома») или билетерам в кинотеатре («Скажи им, что тебе еще одиннадцать лет»). Ребенок, которого родители приучили обманывать и ловчить для них, быстро научится обманывать и ловчить в своих собственных интересах.

Согласно Талмуду, родителям не подобает лгать своим детям: «Не следует обещать ребенку что-то дать, а потом не делать этого, поскольку таким образом мы учим его обманывать». [103] Если родитель пообещал ребенку какой-то подарок, но не «вручил» его, ребенок сперва может испытывать горькое разочарование, но со временем придет к циничному выводу, что так устроена реальная жизнь.

Далее Талмуд запрещает обманывать или вводить в заблуждение человека с целью обеспечить получение собственной выгоды. Например, запрещается приглашать кого-то в гости, заранее зная, что он или она откажутся от этого приглашения, поскольку ваша цель – вызвать у человека чувство признательности и обязанности вам за то, чего вы на самом деле никогда и не намеревались сделать. [104] Также не позволительно открывать бутылку дорогого вина, говоря гостю, что делаете это в его честь, хотя намеревались открыть ее при первом удобном случае. [105] С другой стороны, если гость придет к неверному заключению и скажет: «Я глубоко тронут тем, что вы в мою честь подали столь замечательное вино», то он сам ввел себя в подобное заблуждение, и вы не обязаны его поправлять, поскольку можете этим его обидеть.

Действительно, когда стоит цель избежать причинения другому человеку необоснованной душевной боли, иудейский закон становится заметно терпимее к полуправде и «белой лжи». Например, в главе 18 книги Бытия описывается приход к Аврааму и Саре, когда ему было уже 99 лет, а ей 89, трех ангелов.

Ангелы поведали Аврааму, что на следующий год будет у Сары сын. Сара была поблизости, услышала это и рассмеялась, сказав: «Теперь, когда я иссохла, куда мне наслаждаться с супругом своим, который столь стар?»

В следующем стихе Бог спрашивает Авраама: «Почему смеется Сара, говоря: “Неужели я действительно смогу родить, когда я состарилась?”» (Бытие, 18:12–13). Сравнив слова Сары и Бога, можно заметить, что Бог не передает Аврааму весь комментарий Сары, он опускает упоминание об Аврааме «который столь стар», скорее всего с мыслью, что подобное замечание может причинить ему боль или разозлить. На основе этого момента Талмуд делает заключение: «Мир и гармония чрезвычайно важны. Зная это, даже Господь видоизменил правду». [106]

Согласно учениям раввинов, Аарон, старший брат Моисея и Главный Священник, столь высоко ставил установление мира между враждующими сторонами, что откровенно лгал ради достижения этого. В широко известном мидраше (комментарии раввинов на слова Библии), раввины рассказывают:

«Когда возникал спор между двумя людьми, Аарон садился с одним из них и говорил: «Сын мой, взгляни, что делает твой друг. Он бьет себя в грудь и рвет на себе одежду, стеная: “Горе мне! Как я смогу поднять глаза и посмотреть в лицо другу моему? Мне так стыдно перед ним, я так подло с ним поступил”». Аарон сидел с ним, пока тот полностью не очищал свое сердце от гнева [дословно – ревности].

«Затем Аарон шел и садился с другим человеком и также говорил: “Сын мой, взгляни, что делает твой друг. Он бьет себя в грудь и рвет на себе одежду, стеная: “Горе мне! Как я смогу поднять глаза и посмотреть в лицо другу моему? Мне так стыдно перед ним, я так подло поступил”». Аарон сидел с ним, пока тот полностью не очищал свое сердце от гнева.

«Позже, когда два человека встречались, они обнимали и целовали друг друга». [107]

Раввины одобряют поведение Аарона не потому, что иудейский закон оправдывает ложь как таковую – этого нет, – а потому, что в случае противоречия между мирными отношениями и правдой иногда следует принимать сторону мира. [108]

В качестве общего принципа, ложь можно считать нравственно приемлемой в том случае, когда правда не принесет блага, а лишь причинит боль. Так, если человек собирается на вечеринку и спрашивает вас, как он или она выглядит, а ее платье или его костюм выглядят не привлекательно, то следует ответить искренне. Так вы можете избавить человека он неприятной ситуации. Но если вы встретили кого-то в подобной одежде уже на вечеринке, и человек задает тот же вопрос, то бессмысленно и неоправданно жестоко сказать: «Выглядишь ужасно», даже если вы так считаете.

Есть несколько особых моментов, когда иудейская традиция активно поддерживает неправду. С точки зрения иудаизма, жизнь всегда имеет б о льшую ценность, чем правда как таковая, поэтому вы никоим образом не обязаны «говорить правду и только правду» преступнику, который воспользуется этим с тем, чтобы кого-то убить. (Вы также имеете право не говорить правду вору о местонахождении вещи, которую он намеревается украсть. В некоторых случаях, в частности, когда вы общаетесь с человеком, не имеющим никаких моральных убеждений, сохранность собственности превалирует над правдой.) Как уже обсуждалось во второй главе, если человек спрашивает вас, что кто-то сказал о нем, то позволительно, а по существу – необходимо, опустить негативные отзывы (за исключением некоторых редких случаев, представленных в главе «Как передать слух, если считаешь это нравственно обязательным»). Если человек продолжает выжимать из вас информацию: «Что он еще сказал?» – то позволительно, при необходимости, соврать и сказать: «Больше ничего. Ничего плохого он не сказал». В иудейском законе есть только одно ограничение в этом необычном разрешении обмана: клясться в ложных заявлениях («Клянусь именем Господа, что он говорил о тебе только замечательные вещи»). Никогда не позволительно клясться именем Господа в том, что является неправдой (за исключением того случая, когда в опасности невинная жизнь).{16}

Таким образом, с точки зрения иудаизма, правда имеет огромную, но не абсолютную ценность.

И хотя обман в большинстве случаев рассматривается как поступок предосудительный (кто захочет водить дружбу с человеком, чьим словам нельзя доверять?), тот, кто гордится, что всегда говорит правду, может использовать это как оправдание своего словесного садизма. В своей автобиографической «Записной книжке писателя» Сомерсет Моэм показывает, как жестокая правда, высказанная исключительно ради блага говорящего, приносит ужасные последствия. Женщина, забеременевшая в результате подросткового увлечения, ждала почти тридцать лет, пока, наконец, не решилась сказать своему мужу, что сын, о котором он так заботился все эти годы, родился не от него. Через несколько дней после этого мужчина покончил собой. Узнав о его смерти, жена, страдавшая от душевной неуравновешенности, когда ей сказали, что ее супруг погиб в результате несчастного случая, промолвила: «Слава богу, я сказала ему об этом. Если бы я этого не сделала, я бы никогда не смогла найти в своей жизни покой». [109]

Я бы назвал подобного человека злым правдохой. Она не сказала своему мужу об измене сразу, возможно, из-за того, что хотела воспользоваться тем, что сулила ей совместная жизнь с ним, поскольку он был богатым человеком. Вместо этого она ждала несколько десятилетий, пока у ее мужа не возникла очень близкая связь с мальчиком, которого он считал своим сыном. Теперь же она страдала от душевной неуравновешенности и, вероятно, была не в состоянии наслаждаться своей жизнью, а потому хотела увидеть, что ее муж тоже страдает. То, что она сказала правду именно в тот момент, который она сама выбрала , было грехом б о льшим, чем сама измена, совершенная ею.

Словесный садизм достаточно распространен, и приносит особенно много вреда в супружеских отношениях. Например, когда в семье были неурядицы, один мой товарищ сказал своей жене о шести знакомых женщинах, которые привлекают его больше, чем она, и о своей мечте переспать с ними. В подобном садизме можно обвинить и тех родителей, которые дают ребенку понять, что отдают большее предпочтение одному из его или ее братьев или сестер.

Не удивительно, что в дискуссии из Талмуда, приведенной в начале данной главы, традиционно предпочтение отдается Гиллелю, который был сторонником восхваления невесты из уважения к ее (и жениха) чувствам. Это можно выразить словами героя романа Грэм Грина «Суть дела»: «В человеческих отношениях доброта и ложь стоят тысячи [неоправданно жестоких] правд». [110]

«Макро» ложь

До сих пор в центре нашего внимания были «микро» обманы – ложь, высказанная, чтобы уберечь чувства других или отвести опасность. Автор очерков Денис Прагер обосновывает, что, если с точки зрения нравственности какая-то доля (но никоим образом не все) подобного обмана допустима, то ложь в отношении «макро» вопросов, выходящих за рамки личности, – недопустима.

«Макро» ложь может быть особенно пагубной. Например, «Протоколы сионских мудрецов», вымысел конца XIX века, представляют международный еврейский заговор с целью овладения миром и ввержения народов во вражду и нищету. Историк Норман Кон документально подтвердил, как нацисты цитировали «Протоколы» в качестве «ордера на геноцид» евреев. В ходе Холокоста было убито шесть миллионов евреев, среди которых более миллиона детей, и ложь «Протоколов» способствовала подведению основы под их истребление. [111]

В противовес предыдущему примеру, к «макро» лжи часто прибегают те, кем движет желание мобилизовать на благое дело большие массы людей. Но использование низких методов для достижения высоких целей часто приводит к новым формам аморальности. К примеру, пропаганда союзников, движимая стремлением сплотить в ходе Первой мировой войны общественное мнение против Германии, фабриковала истории об ужасных зверствах, чинимых оккупационными войсками Германии. Солдат обвиняли в том, что они подбрасывают младенцев в воздух и накалывают их на свои штыки, отрезают детям руки, насилуют монахинь. Этим рассказам многие верили, и их поддерживал, среди прочих, известный историк Арнольд Тойнби. [112] При том, что эта ложь помогала объединять граждан стран союзников и мотивировать их солдат, она также вызывала антигерманскую ненависть, и в ряде случаев приводила к физическому нападению на американцев немецкого происхождения.

Когда Первая мировая война закончилась, стало общеизвестно, что, хотя германское правление и было жестоким, заслуживая порицания, их солдаты никогда не творили тех зверств, которые приписывала им пропаганда.

Среди тех, кто считал заявление «макро» лжи хорошей стратегией, был Адольф Гитлер. В своей политической автобиографии « Майн Камф » он писал: «Британская и американская пропагандистская война была психологически верной. Показывая своим гражданам немцев как варваров и гуннов, они готовили личность солдата к ужасам войны, и …разжигали его ярость и ненависть к жестокому врагу». [113]

Более чем двадцать лет спустя, в ходе Второй мировой войны, когда снова начали появляться истории о зверствах, чинимых германскими частями в то время, они все были слишком правдивы. Но многие не верили донесениям, говоря о лжи, «скормленной» им в ходе Первой мировой войны. Они заявляли, что это была новая продукция той же машины антигерманской пропаганды. Таким образом, аморальная ложь, распространявшаяся в ходе Первой мировой войны, вызвала неверие людей подлинным сводкам о зверствах нацистов. Если бы большее число людей поверило тому, что говорили жертвы нацизма, то они бы сделали для них гораздо больше.

Не вызывает сомнений, что создатели и распространители антигерманской пропаганды времен Второй мировой войны считали ложь во имя достойной цели благом. Они оказались неправы, и более чем через два десятилетия их нравственная ошибка стоила жизни десяткам тысяч невинных жертв.

Вероятно, тенденция говорить неправду создает людям больше всего помех, когда речь идет о служении какому-то возвышенному делу. Например, многие феминистки на вполне резонных основаниях считают, что американское общество слишком сильно и несправедливо требует, чтобы женщина была худой, и считают потерю аппетита на нервной почве одним из негативных последствий этого. К сожалению, в своем стремлении показать слушателям и читателям весь ужас происходящего, некоторые из активисток феминистского движения, похоже, пришли к выводу, что правде необходимо «помочь продвинуться в массы».

В «Революции изнутри» Глория Штейнем доводит до сведения читателей, что «только в этой стране …ежегодно около 150 000 женщин умирает из-за нервно-психической анорексии». [114] Если бы эта цифра была верной, то за семь лет в Америке от нарушений в питании должно было бы умирать более миллиона женщин.

В качестве источника своих статистических данных, Штейнем цитирует бестселлер Наоми Вульф «Прелесть мифа». Количество описываемых жертв и их мучений, вызванных нервно-психической анорексией, настолько шокировали Вульф, что она отмечает: «Ничто не может сравниться с Холокостом… но когда сталкиваешься с огромным числом истощенных тел, изнуренных голодом не из-за природных условий, а из-за мужчин , то стоит отметить определенное сходство [выделено мною]». [115]

Вульф, в свою очередь, приводит в качестве своего источника работу «Постящиеся девушки: нервно-психическая анорексия как болезнь нашего времени», написанную Джоан Брумберг, историком и бывшим руководителем отделения по проблемам женщин Корнеллского университета. Брумберг утверждает, что эти 150 000 ежегодных смертей являются следствием «женоненавистнического общества, которое унижает женщину… относясь к ее телу как к вещи». [116] Этим словно утверждается, что за смерть десятков тысяч женщин несут ответственность мужчины. Брумберг приписывает статистические данные американской Ассоциации анорексии и булимии.

Профессор философии Христина Хоф Сомерс, автор книги «Кто похитил феминизм?», была в недоумении от приведенной статистики. Если от анорексии за последние семь лет умерло более миллиона женщин, то почему она не знает ни о нескольких, ни хотя бы об одной из этих жертв? Остается лишь удивляться, почему подобный вопрос не пришел в голову ни Брумберг, ни тем, кто ссылался на нее. Когда говорилось, что в 1994 году около 300 000 американцев умерло от СПИДа, то в газетах часто можно было видеть некрологи по жертвам этой болезни. Крайне редко, если вообще когда-либо, можно встретить заметку о женщине, умершей от анорексии (редким исключением стала Карен Карпентер, главная солистка группы « The Carpenters» ).

Когда Сомерс связалась с Др. Дианой Мики, президентом американской Ассоциации анорексии и булимии, то узнала, что данные их тщательно проверенной статистики были сильно изменены. В своем информационном бюллетене за 1985 год ассоциация заявила, что от нервно-психической анорексии страдает от 150 до 200 тысяч женщин. Это количество всех женщин, страдающих от данного заболевания, а не количество тех, кто ежегодно от него умирает.

Согласно Национальному центру статистики здоровья, в 1983 году была зарегистрирована 101 смерть от нервно-психической анорексии, а в 1988 году – 67. Отделение статистики естественного движения населения (рождаемости, браков, смертности. – Примеч. пер. ) Национального центра статистики здоровья заявило о 54 смертельных случаях, связанных с анорексией в 1991 году (и ни одного от булимии), что составляет около 1/3000 от цифры, приведенной Брумберг и процитированной Штейнем и Вульф. Профессор Сомерс делает вывод: «Безусловно, смерти этих молодых женщин являются трагедией, но в стране, где взрослая часть женского населения составляет порядка ста миллионов человек, подобные цифры едва ли можно сопоставить с Холокостом». [117]

К сожалению, когда авторы бестселлеров преподносят подобные «факты» миллионам читателей, эти данные, и основанные на них заключения, принимаются множеством людей. В апреле 1992 года Анна Дандерс написала в своей синдицированной колонке: «Ежегодно от осложнений, вызванных анорексией и булимией умирает 150 000 американских женщин». В преамбуле учебника для университетских курсов по проблемам женщин «Вспышка знания» также содержится эта цифра.

По всей видимости, цель распространения сильно завышенной статистики (когда речь идет о 1500–3000-кратном масштабе изменений, то термин «завышенная» выглядит уменьшительным) – не только предостеречь читателей от страшной болезни, но и пробудить сильный гнев к мужчинам. Ведь это мужчины и их стандарты красоты, к которым, как считается, стремятся женщины, ответственны за ежегодные смерти 150 000 женщин, о которых говорят феминистки.

И, наконец, «макро» ложь – аморальна. Если вы считаете, что сказать подобную неправду – ваш единственный способ подкрепить свой аргумент, подумайте, насколько оправданны ваши мотивы, если вам не обойтись без того, чтобы не прибегнуть к помощи искажения истины.

Часть IV. Слова, которые исцеляют

Раввин Берока … периодически бывал на рынке в Бе Лефете [город в Персии], где часто встречал Илию. Как-то раз раввин Берока спросил его: «Есть ли на этом рынке кто-нибудь, кто попадет в Царство Грядущее?»

Илия ответил: «Нет …»

Тем временем мимо них проходило двое людей, и Илия заметил: «А вот эти двое попадут в Царство Грядущее».

Раввин Берока спросил их: «Чем вы занимаетесь?»

Они ответили: «Мы комедианты. Когда мы видим кого-нибудь в подавленном настроении, мы его веселим, а когда мы видим людей которые ссорятся, мы прилагаем все силы, чтобы установить меж ними мир».

Вавилонский Талмуд, Таанит 22а