Ворошильский Венгерский дневник

В РЕВКОМЕ

Комитет, куда нас впускает бдительная охрана из вооруженных студентов, помещается на юрфаке Буда­пештского университета. Еще вчера он назывался Рев­комом интеллигенции, поскольку возник в дни вос­стания как неформальный коллектив левых интелли­гентов: профессоров, писателей, юристов, — желав­ших поставить на службу событиям свою коммунисти­ческую мысль. Однако в ходе востания авторитет комитета возрастал, к нему начали присоединяться представители фабрик, молодежи, армейских соедине­ний. Как раз сегодня по всеобщему требованию он преобразован в Будапештский ревком.

Обо всем этом нам рассказал профессор Маркуш — коммунист, участник Клуба Петефи, а сейчас пред­седатель ревкома. Он стал им за несколько часов до того, как мы вторглись в небольшой зал заседаний, в лихорадочную дискуссию активистов. Тут мы услыша­ли и о проектах дальнейшего расширения рамок дея­тельности Ревкома, о необходимости контактов с кру­гами, прежде с Ревкомом не связанными, с разными политическими партиями и т. п. Как раз, когда профессор Маркуш говорил об этом, в зал заседаний вхо­дил исхудалый, опирающийся на палку священник.

Но весь этот разговор был в конце нашего по­хода в Ревком. Перед тем мы долго кружили по длин­ным коридорам, по прокуренным прихожим, по усы­панным окурками холлам. Мы разглядывали толку­щихся, шумящих, красноречиво приветствующих друг друга людей, и у каждого было неотложное дело к Ревкому: программа, прокламация, план действий, предложение контактов. И в этой самой толпе, где сначала мы почувствовали себя такими потерянными, произошли две неожиданные и очень важные для меня встречи. Спешившая по своим делам Жужа беспомощ­но оглядывалась в поисках, кому бы передать хло­потливых гостей, кто бы мог быть нам переводчи­ком. И тут к нам подошла невысокая женщина в косынке:

— Я говорю по-русски.

Откуда? Несколько лет прожила в Москве. Оказы­вается, перед нами дочь Дьердя Лукача Анна. Разговор сходит на общих московских знакомых, а потом — мгновенное озарение:

— Так вы, наверно, знаете и Маргит?

— Маргит?! У меня с ней как раз здесь свидание, она вот-вот придет.

Действительно, через минуту я вручаю маленькой темноволосой женщине-философу письмо, которым снабдил меня Лешек.

— Значит, я должна растолковать вам нашу рево­люцию? Идемте.

Мы сидим в большой, пустой, темной аудитории. Маргит и ее коллеги подробно рассказывают мне о 23 октября — они все были в числе демонстрантов, а вот этот парень со сросшимися бровями пытался вручить на радио резолюцию демонстрантов... Они рассказывают о революционных и социалисти­ческих лозунгах, с которыми вышли, и о кровавой расправе над безоружными в ответ на эти лозунги. День за днем излагают они мне ход революции и ста­линской контрреволюции — и я снова убеждаюсь, что мы в Варшаве не ошиблись, видя венгерское дви­жение благородным и близким нам. Наконец рассказ доходит до нынешнего дня. Мои собеседники настрое­ны оптимистически: из хаоса и раздробленности, счи­тают они, уже вырисовываются очертания новых форм социального движения и революционного обще­ства. Они рассказывают, что сегодня, когда традици­онные партии либеральной демократии выступили от­крыто, формируется и такая партия, какой еще не бы­вало: Революционная партия молодежи. Это будет большая, динамичная партия, выросшая из демократи­ческого движения последних месяцев и из восстания, — партия, полная решимости бороться за челове­ческое лицо социализма.

— У нас же в стране социализма никогда не было, — говорит кто-то. — Была картотека полутора мил­лионов стукачей в AVH, но разве это и есть социализм?

— А каково будет отношение партии молодежи к коммунистам?

— Независимость и искренний союз. Разумеется, если они отрясут с себя сталинизм. Если же нет....

— У коммунистов тоже реорганизация, — гово­рит Маргит. — Будет новая партия, с другим названи­ем, с новым руководством. Над этим сейчас работает Надь, Лошонци, Лукач...

— А Кадар?

Маргит кривится. Парень со сросшимися бровями машет рукой. А Анна спрашивает:

— Хотите повидать Лукача? Он вам подробней расскажет о новой партии.

— А застанем ли мы его?

— Да, он сейчас всё время дома, чтобы каждый мог его застать.

Ну, прорываемся еще к профессору Маркушу (об этом я уже рассказал), натыкаемся в коридоре на страшно занятую Жужу («знаете, будем издавать но­вую газету — орган Революционной партии молоде­жи») и идем с Анной Лукач к ее знаменитому отцу.

У ПРОФЕССОРА ЛУКАЧА

Я, конечно, мог себе представить, что когда-нибудь в жизни встречу Дьёрдя Лукача. О чем бы я с ним го­ворил? Наверно, о гегелевской эстетике, о критичес­ком реализме, о Томасе Манне. Но мог ли я вообра­зить, что познакомлюсь с Лукачем в таких особых обстоятельствах и что первой его фразой будет:

— Культуру оставим в покое, ладно? Есть дела поважней.

Между прочим, Дьёрдь Лукач в правительстве Надя... министр культуры.

Окна уютной профессорской квартиры выходят на Дунай. Стены окружают нас плотными шеренгами разноцветных переплетов. Напротив лампы застыл в издевательской улыбке азиатский идол. Мы сидим во­круг большого семейного стола и говорим о делах «поважнее культуры».

Сын профессора, инженер, год назад уволенный из тамошнего Госплана, рассказывает, как уничтожили гордость и богатство Венгрии — виноградники. По­том он объясняет механизм на вид весьма эффектного, а по существу напрасного и разрушительного роста производства в странах народной демократии. Я не стану приводить здесь его интересных рассуждений, которые во всяком случае меня, невежду, убеждают. Седовласая жена Лукача расспрашивает меня, как про­исходил польский Октябрь. Наконец, разговор свора­чивает на вопрос о партии. Выясняется, что внутри нынешнего руководства ВПТ идет отчаянная борьба двух тенденций: одни хотели бы продолжать не­сколько обновленную, но в общем-то прежнюю ли­нию, другие жаждут полностью отвергнуть сталин­ские традиции ВПТ и создать совершенно новую марк­систскую партию. Профессор Лукач, разумеется, при­надлежит к этому второму, революционному течению.

— А кто еще?

— Надь, Лошонци, Санто, Донат, Кадар...

— И Кадар? — переспрашиваю я.

Какие могут быть сомнения, не понимает про­фессор.

Новая партия не может рассчитывать на скорый успех: коммунизм в Венгрии основательно скомпроме­тировал себя. Вокруг партии, очевидно, соберутся маленькие группы прогрессивных интеллигентов, писа­телей, немного молодежи. Рабочий класс, вероятнее, пойдет за социал-демократами. На свободных выбо­рах коммунисты получат пять, максимум десять про­центов голосов. Может, не войдут в правительство, окажутся в оппозиции... Но партия будет существо­вать, сохранит идею, станет интеллектуальным цент­ром, а спустя годы — кто знает...

Пока она, однако, всё еще не создана, продолжа­ются споры об оценке положения, и в то время как все другие партии возникли, коммунисты опаздывают не меньше, чем на сутки.

Мы договариваемся, что я позвоню завтра.

ПАРНИ ДУДАША

Поздний вечер. В тесной комнатке, на каком-то там этаже бывшего здания «Сабад Неп», сопит и чиха­ет усталый телетайп. Ханка передает нашу общую корреспонденцию в «Штандар Млодых». Мы попыта­лись описать в ней, что видели в Будапеште: развали­ны человеческой веры в лозунги, которые где-то и когда-то звучали возвышенно и чисто, развалины на­дежд на какой-то иной социализм, нежели пережитый здесь. А дальше мы робко, с сомнением намекнули на возможность что-то спасти из-под развалин — эту возможность, нам кажется, мы тоже сегодня за­метили. ..

Ханка играет на нервной клавиатуре телетайпа. В другом углу что-то, чего нам не понять, кричит из приемника диктор «Свободной Европы». Над прием­ником склонился худой брюнет в солдатской гим­настерке: я знаю, что это талантливый молодой пиа­нист, несколько дней назад — рядовой венгерской армии, теперь ^— подчиненный одного из повстан­ческих вождей Йожефа Дудаша.

Другой «дудашевец», плотный, щербатый, свет­ловолосый, с револьвером за пазухой и фотоаппара­том «Киев» через плечо, презрительно машет рукой в сторону радио:

— Тоже обман. Пропаганда.

С этим парнем мы разговариваем по-русски. Он учился в одном из ленинградских институтов, теперь работает техником на радиозаводе.

На том же заводе работает кудрявый инженер, знающий немецкий, — он сидел в гитлеровских концлагерях.

— А это — правда или обман? — спрашиваю я, подавая им листовку о Наде.

Они внимательно читают.

— Это, пожалуй, правда.

По тесной комнатке кружат вооруженные штат­ские и солдаты — парни Дудаша. Веселые, сердечные, гостеприимные. Принесли нам сыр и шоколад, пыта­ются приготовить чай на упорно не включающейся плитке. Из разговоров ясно, что мыслят они открыто и, во всяком случае, не в лозунгах мракобесия. Среди них есть и члены партии. Никак не сообразуешь этих парней с расхожим мнением, будто группа Дудаша — это фашисты.

Вдруг Ханке приходит гениальная идея:

— Иштван, а не поговорить ли нам с вашим ко­мандиром?

***

Опять я вернулся в гостиницу за полночь. Марьян еще не спал — мне пришлось дать ему подробный отчет о сегодняшних встречах и наблюдениях. Я не преминул похвастаться, что на завтра мы договори­лись о встрече с Дудашем.

— Об этом твоем Дудаше нехорошее говорят.

— Кто?

— Да хоть бы Малетер.

Оказывается, Марьян был сегодня на объедини­тельной конференции разных войсковых группировок, принимающих участие в восстании. Там был создан Революционный совет Венгерских вооруженных сил, которому будут подчинены все отряды венгерской ре­волюции. Во главе совета поставлен один из славных вождей восстания полковник Пал Малетер.

— А ты не думаешь, что неприязнь Малетера к Дудашу может объясняться чем-нибудь вроде личного соперничества?

— Да ты что! Малетер — выдающийся военный, старый коммунист, в войну был в советских парти­занских отрядах, орденами награжден. А Дудаш?

И все-таки Марьян хочет пойти завтра с нами на это интервью.

Четверг, 1 ноября

СТУДЕНТЫ

Утром пришли студенты, знакомые одного из на­ших журналистов. Среди них девчоночка с шапкой волос и огромным автоматом, грозно выставившим дуло. Ее спросили, умеет ли стрелять, — она ужасно обиделась.

Потом пошел разговор, что вешают авошей. Мы знаем, что гвардейцы принципиально не принимают в этом участия, часто даже вырывают авошей из рук разъяренной толпы. Но как относятся наши новые знакомые к самой проблеме самосудов?

Студентка выразительно пожимает худенькими плечами.

— А вы не думаете, — спрашиваем мы ее, — что среди линчеванных могут оказаться совершенно невинные?

Нет, этого она не допускает.

Тогда мы рассказываем, что во вторник, после за­хвата горкома партии, где укрепилась большая группа офицеров AVH, жертвой самосуда пал, в частности, второй секретарь горкома, который при Ракоши не­сколько лет просидел в тюрьме и только недавно вы­шел. Никто не стал слушать его объяснений, что он ничего общего с авошами не имеет, что он только на­ходился в занятом ими здании, — с ним поступили,как с теми. А только что новое известие: сегодня ночью убили одного коммуниста вместе с семьей — мы знаем адрес, где это случилось. Мы не хотим обобщать этих нетипичных случаев — но можно ли ими пренебречь?

Студенты смущены и встревожены. Участники ве­ликого и чистого движения, они не заметили грязной кровавой пены на гребне волны. Им не пришло в голо­ву, что гнев народа, чаще всего справедливый, бывает слепым и бессмысленно жестоким.

ПАМЯТНИК

Я перехожу ту самую площадь, где в первый день революции его свалили с пьедестала. Точнее, срезали ацетиленом на высоте коленей. Остался единственный в своем роде памятник — пара огромных сапог на вы­соком постаменте. Из правого голенища еще торчит шутовской пук соломы — приглашает очередного же­лающего влезть в сапоги...

Их прежний владелец был перетащен за несколько улиц от площади его имени и брошен на мостовую. Глухим эхом отдаются размеренные удары. Бронзо­вый гигант превращается в кучу бесформенных об­ломков.

Каждому хочется взять на память осколок Ста­лина.

АТАМАН

Высокий, широкоплечий, темноволосый, с выра­зительным, хотя скорее отталкивающим, широким скуластым лицом. Тирольская шляпа, пальто набро­шено на плечи, как романтический плащ, пистолет за поясом, черные краги. Он входит в комнату в окруже­нии свиты, среди его приближенных — молодая жен­щина, набожно записывающая каждое слово вождя.

Вот краткая биография Йожефа Дудаша, сообщен­ная его личным пропагандистом. Родился Дудаш в 1912 г., по профессии инженер-механик. Был в ком­партии, вышел из нее в 1940-м. Перешел в Партию мелких землевладельцев, сразу после войны был вы­бран в парламент. С 1946 по 1954 гг. без процесса и приговора сидел в разных тюрьмах и лагерях. Принял участие в восстании с самого начала, сражался на Мос­ковской площади, организовывал ревкомы. Группи­ровка, во главе которой он сейчас стоит, называется Национальным ревкомом.

Мы просим Дудаша очертить характер его движе­ния. Не задумываясь, он дает четыре эпитета: на­циональное, революционное, демократическое, со­циалистическое. Программа движения: немедленно вывести русские войска из Венгрии; создать единый фронт правительства и революционных сил — рабо­чих, крестьянских и солдатских советов, а также дру­гих народных представительств; пополнить правитель­ство представителями исторических демократических партий; никакой терпимости к правым и фашистским группировкам; сохранить социалистическое устройст­во, одновременно гарантируя всем гражданам свободу совести и отвергая экономический догматизм.

— Мы исходим, — заканчивает Дудаш, — из требований жизни, из общественной целесообразнос­ти, из интересов рабочего класса и крестьянства и при этом стоим на платформе национального един­ства.

Всё это звучит слишком общо, чтобы вызвать почтение к политическим способностям нашего собе­седника. Мы всё же пытаемся прижать его к стенке и спрашиваем, как он относится к существующим парти­ям и не думает ли создать свою.

— Сейчас важно закрепить достигнутое в ходе ре­волюции. Позже, если развитие не остановится, я, вероятно, вступлю в какую-нибудь партию, ставящую названные цели.

— Какая партия вам ближе всех?

— Ни одна партия сегодня еще не разработала экономической программы. А по важнейшим полити­ческим вопросам между демократическими партиями царит согласие, и все мне одинаково близки.

— Поддерживаете ли вы нынешнее правитель­ство?

— Частично. Полностью я мог бы поддержать коалиционное правительство, куда вошли бы Имре Надь, Янош Кадар, Бела Ковач, Анна Кетли, Сандор Кишш, а также представитель Национального ревкома.

Нетрудно догадаться, о каком представителе идет речь. В ходе разговора всё ощутимей, что, независимо от программы, у Йожефа Дудаша еще и незаурядные личные амбиции. К концу они обнаруживаются со всей откровенностью.

— Наши ближайшие задачи: сформировать вре­менное коалиционное правительство, установить вмес­те с русскими сроки вывода их войск, назначить дату всеобщих свободных выборов, навести в стране поря­док и спокойствие. Ввиду этого я вступил вчера вече­ром в контакт с Москвой и предложил общие шаги с целью урегулирования положения. Я предложил также правительство в том составе, как я только что говорил.

Не знаю, обычный ли это блеф или за этим что-то реальное. Во всяком случае, устремления Дудаша не из самых скромных. Так кто же он, этот вождь Нацио­нального ревкома, выпускающий свою газету, устраи­вающий вокруг себя атаманские мизансцены, хвастаю­щий «контактом с Москвой» и — в интервью поль­ским журналистам — заявляющий желание войти в правительство? Действительно ли он фашист? На чем основано такое мнение? Или попросту атаман, аван­тюрист, «сильный человек», рвущийся к личной по­пулярности и власти? А если так — то насколько он опасен для революции? И много ли еще потенциаль­ных Дудашей в этой стране?

ПАРТИЯ

Как вчера договорились, звоню профессору.

Да, кое-что он уже может сказать. Партия созда­на. Она называется Венгерская рабочая социалисти­ческая партия. Сегодня по радио передадут ее про­граммное заявление, а завтра выйдет первый номер новой газеты «Непсабадшаг» («Народная свобода»). Образован оргкомитет в составе семи человек. Есть ли у меня под рукой блокнот? Профессор диктует: Имре Надь, Геза Лошонци, Золтан Санто, Янош Ка­дар, Ференц Донат, Дьёрдь Копачи, Дьёрдь Лукач.

Главный редактор газеты — Шандор Харасти, замечательный журналист, в последние годы отовсю­ду уволенный...

Да, партия совершенно новая, с новым членством, ни один прежний член ВПТ не переходит в нее авто­матически...

Ну да, конечно, я могу звонить. Профессор охот­но сообщит мне всё, что будет нового...

Я откладываю трубку и думаю о мужестве людей, которые решили остаться на посту. Может показаться парадоксальным, что именно эти бунтовщики, кото­рых в прежней партии преследовали за всяческие укло­ны, отстраняли от дел, клеймили, сажали в тюрь­мы, — в трудном и опасном положении поднимают знамя коммунизма, а ортодоксальные горлодеры спо­собны только унести за границу свои драгоценные головы, послав народу на прощанье автоматные оче­реди. Но это не парадокс — это закон.А тем временем с утра в Будапешт стекались тре­вожные вести: венгерскую границу со стороны СССР и Румынии непрерывно пересекают всё новые отряды советских войск, занимают аэродромы, железнодо­рожные узлы, все стратегические пункты.

На официальный запрос Имре Надя (он сегодня к функциям премьера присоединил портфель министра иностранных дел) посол Андропов заявил, что это ложные слухи и никто не вводил в Венгрию новых соединений.

Через несколько часов запрос повторяется. Ответ: речь идет только о том, чтобы обеспечить эвакуацию мирных советских граждан и раненых солдат.

Вечером Имре Надь созвал пресс-конференцию. Только наши журналисты догадывались, в чем дело: они знали о тщетных дипломатических усилиях, о напрасных попытках посредничества, о том, что Надь исчерпал все возможности, прежде чем решиться на последний, отчаянный шаг. Конференция долго не на­чиналась, западные журналисты соревновались в до­гадках о том, что будет. Наконец, зачитано короткое заявление: в связи с передвижениями новых советских соединений венгерское правительство выражает про­тест и требует отвода всех советских войск. Одновре­менно правительство денонсирует Варшавский дого­вор и провозглашает нейтралитет Венгрии.

Пятница, 2 ноября

ГАЗЕТЫ

Со дня на день их всё больше. Почти все редакти­руются и печатаются в здании бывшей «Сабад Неп», захваченном группой Дудаша. Дудаш лоялен: свою газету издает и другим не мешает. Сегодня квееру газет, печатающихся под крылышком Дудаша, прибавилась коммунистическая «Непсабадшаг». Ее де­лают бывшие журналисты «Сабад Неп», в разное время уволенные из редакции и подвергавшиеся поли­цейским преследованиям.

На первой полосе «Непсабадшаг» напечатано воззвание ВСРП — то, что Кадар вчера читал . по радио. Вот его содержание:

— Мы обращаемся к тем, кого некогда любовь к народу и родине, благородные идеи социализма при­вели в ряды партии. Ракоши и его клика сделали пар­тию орудием тирании, растратили нравственный капи­тал партии. Народное восстание свергло эту клику. Мы по праву утверждаем: товарищи, вы подготовили восстание. Венгерские коммунисты: писатели, журна­листы, тысячи рабочих и крестьян, невинно арестован­ные старые бойцы — сражались в первых рядах. Мы гордимся, что вы приняли участие в вооруженном восстании.

— Мы обращаемся к вам со всей откровенностью. Народное восстание стоит на распутье. Либо демокра­тические партии будут достаточно сильны и защитят власть народа, либо мы окажемся лицом к лицу с контрреволюцией... Еще не миновала страшная угроза иностранной интервенции и превращения Венгрии в новую Корею...

— В этот трудный час те коммунисты, что сра­жались против клики Ракоши, вместе с многочислен­ными патриотами и социалистами создают новую партию, навсегда порвавшую со злом минувшей эпохи.