Ксения Некрасова: “Опечатала печатью слез я божий дар из вышних слов”

Ксения Некрасова: «Опечатала печатью слез я божий дар из вышних слов»

В январе 2012 года исполняется сто лет со дня рождения Ксении Некрасовой, своеобразного поэта с необыкновенной литературной судьбой.

Она родилась на Урале, училась в педагогическом техникуме, но, не закончив, уехала в Москву, чтобы получить образование в Литературном институте.

Несмотря на то что Ксения жила сравнительно недавно и умерла в пятидесятые годы прошлого столетия, само существование ее имеет очень мало фактических доказательств.

Происхождение, место рождения, настоящие родители Ксении Некрасовой — неизвестны.

Не сохранилось объективных описаний внешности Ксении (удивительно, учитывая, что она жила в эпоху фотографий). Известен портрет Некрасовой, выполненный художником Фальком. Однако вряд ли стоит полагать, что изображение носит портретное сходство. Жена художника вспоминала, что посетители, видевшие портрет, не узнавали на нем Ксению, а сама Ксения не оценила работу художника, сообщив, что Фальк изобразил ее «так запросто», в то время как она сама «изысканная».

Подчеркнуто ирреальный и абстрактный характер носят и словесные описания облика Ксении. Так, к примеру, в одном из стихотворений Бориса Слуцкого сообщается, что у Некрасовой голос «сельской пророчицы», а волосы ее — «синего цвета».

Сама Ксения в одном из дошедших до нас верлибров характеризует свой земной образ не менее загадочно:

«Мои стихи иль я сама — одно и то же, только форма разная».

Она не оставила своего имени в важных документах эпохи: не подписывала литературных манифестов, не позиционировала себя как основателя какого-либо творческого движения. Почти не публиковалась. Не сделала ничего, чтобы хоть каким-то образом «зацепиться» и остаться в истории.

И тем не менее осталась.

Образ Ксении стал мифологичным образом, а имя вошло в мемуары чуть ли не всех литературных деятелей ее времени. До сих пор из уст в уста передаются истории с участием Некрасовой. До сих пор ей посвящают стихи:

Н. Глазков заменит всех писак, я один такой в огромном мире, адрес мой: Арбат, 44, где в своей квартире 22 я пишу стихи, пилю дрова, где однажды Ксюша ночевала, Ксения Некрасова, она в саже вся, как чурка из чувала, днем пришла, стихи наколдовала и доколдовала дотемна, ведь не выгонять же, на ночь глядя, я и постелил ей на полу. Ночью будит: «Коля, Христа ради, дай мне ваты, тряпочку, иглу с нитками». «Вон тряпка в том углу, вата в окнах, а в шкафу на полке, кажется, есть нитки и иголки». Сколько на меня свалилось бед, спать хочу и ей о том толкую, но опять послышалось чуть свет: «Коля, Коля, погляди, какую куколку я сшила». Александр Ревич. Перед светом

// Дружба Народов, 2010. № 10.

Совершенно не имеет значения, имела ли место та или иная байка. В свое время Ницше заявлял о том, что факта не существует, есть только интерпретация. Современные ученые склоняются к мысли о том, что события прошлого зависят от «социальных представлений». Этот термин ввел в обиход французский социальный психолог Серж Московичи. Социальные представления — это распространенные в социуме устойчивые представления людей об окружающем их обществе.

Такими «социальными представлениями» являются не только мифы и легенды, сложенные о Ксении. Очень своеобразное творчество Некрасовой не забыто в том числе и потому, что представляет собой податливый материал, способный меняться в соответствии с социальными представлениями. К примеру, в рукописях Ксении Некрасовой хранится несколько десятков вариантов одних и тех же стихотворений. Причем каждый вариант можно считать финальным. В разное время (после смерти Ксении) редакторы выбирали для публикации то, что казалось наиболее соответствующим духу времени.

Так и сегодня многие «забракованные» прежними публикаторами верлибры Некрасовой кажутся невероятно современными и новыми, словно их писали не в прошом веке, а совершенно недавно.

Социальные представления долговечнее материальных фактов. Изменяясь с течением времени, они живут значительно дольше. Они создали «защитную оболочку», позволившую донести до сегодняшнего дня, не растеряв во времени, удивительное и самобытное творчество Ксении Некрасовой.

В настоящей публикации собраны не издававшиеся ранее дневниковые записи подруг Ксении Некрасовой, повествующие о жизни поэта; письмо Ксении Некрасовой мужу, в котором она рассказывает о том, как сложилась ее жизнь в годы войны.

Представлены подборки не публиковавшихся ранее стихотворений, написанных в мирное время и в годы войны, а также дневниковые записи, являющие собой прекрасную иллюстрацию нестандартного (мифологического) мышления Ксении.

О.Е. Наполова[1] Записки о Ксении Некрасовой

Ксюшу Некрасову знала вся Москва, но трудно представить, что кто-то занялся бы описанием ее жизни.

О Ксюше можно начинать писать со слова «здравствуйте». Это слово произносилось певуче и особенно возвышенно, как будто она несла в нем добро и радость этому дому.

Она не знала, переступит ли порог или откажут ей войти. Надо понять это ужасное ее состояние: примут или нет.

Иногда входила радостная, с искоркой в глазах, заявляла, что принесла новые стихи и сейчас их будет читать.

Ее не смущали новые люди, наша занятость или наш отдых. Она несла строчки так: вдохновенно и восторженно шла к выбранному месту, устраиваясь, складывала ноги по-восточному, поднимала маленький палец вверх, приглашая всех быть внимательными к ней. Читала всегда превосходно, дирижируя пальчиком вправо и влево.

Потом разговаривала разговоры.

Одета Ксюша была бедно. Одежды были подарены кем-то или сшиты из очень длинной ткани.

Что мы знали о Ксюше:

Замужем она была за инженером. Интересно, что за ее неполноценность в смысле бытовом, он все-таки окружил ее заботой вплоть до приобретения дамских вещей. Перед войной она родила мальчика Тарасика. Видимо, помогала ей во всем няня, которая и обслуживала ее. Но наступил 1941 год.

Шахты эвакуировали. У Ксении есть стихотворение, которое называется «41 год». В нем описана картина отступления. На эвакуацию пришелся самый тяжелый момент в ее жизни. Беспомощность в быту, болезнь ребенка и смерть разрушили их семью. Муж потерял рассудок и не смог работать. Получал паек хлеба. Украдкой съедал свою норму хлеба, прикрываясь газетой. Впоследствии его состояние ухудшилось, он искал по помойкам съедобные отбросы. Ксения голодала. Окружающие по доброте сердца стали ей советовать идти в Ташкент. Она собрала свои стихи в мешок и пошла пешком. По дороге жила подаянием от кишлака до кишлака. В Ташкент пришла опухшая, оборванная, грязная.

Шла к русскому храму, чтобы умереть. Но кто-то встретил из знакомых.

Приняла участие в ее судьбе Ахматова. Послушала стихи, накормила и определила жить.

Ксения недолго прожила в Ташкенте. Вскользь были разговоры, будто она окружающим в тягость. На том основании, что опять-таки не справлялась с бытом. Ахматова отправила ее в Москву с писательским пайком! И в скором времени за паек ее приняла старушка в своем доме в Болышево.

Ксения бродила по Москве и в доме Яхонтовых проводила большую часть своей жизни. Попутно встречалась с Эренбургом (кстати, иногда получала от него материальную помощь). Заходила к Кассилю, Пришвину, к художнику Фальку (кстати, писал ее портрет).

Заходила к жене скульптора Орлова, который помогал деньгами, так, что она могла приобрести на эти деньги пальто и обувь. Изношенность Ксении всегда была отчаянная.

Бывая в кругу писателей, всегда терпела отказ. (Имеется в виду, что Ксению отказывались принимать в Союз писателей. — Е.К.)Наши слезы, уговоры не ходить — не помогали. Поэтому мы были вынуждены одеть ее достойно для выхода в свет. Все оказалось безуспешно.

Дамы писательские, шокированные ее болтовней, однажды со скандалом Ксюшу не впустили.

Год Ксения жила в доме Яхонтовых, которые тоже очень нуждались. Нас она любила и с нами ходила всюду. Коненков был очарован ее стихами. Она — его скульптурами. Олеша подарил ей свою книгу с подписью.

Удивительны ее рассказы о камнях! Она могла делать очень интересные поделки, нанизывая бусины из камней.

Однажды Лиля (речь идет о Еликониде Яхонтовой, сестре О.Е. Наполовой. — Е.К.) записала ее голос с чтением стихов. Пластинку послали в ЦК партии с просьбой оказать помощь (письмо с пластинкой называлось «Дорогому товарищу Сталину от поэта Ксении Некрасовой». — Е.К.). Ответа не было, и запись пропала.

Вдруг в 1951 году у нее родился второй ребенок, мальчик Кирилл. Сбылась ее мечта быть не одинокой. Но куда ей было деваться по выходу из больницы?

Направилась к скульптору Коненкову. Пробыла там полтора месяца. Маргарита Ивановна (жена скульптора Коненкова. — Е.К.) устала. Она служила Ксении во всем, но не справлялась. Весь дом был на ней, не было возможности делать свои дела. Тогда Маргарита Ивановна обратилась к Лиле с вопросом, что делать.

Лиля направилась в Союз писателей. Тогда там засуетились, определили Ксению в дом матери и ребенка, где та прожила один год. Через год ребенка отдали в ясли, а ее — к дворничихе писателей. Дама хорошо за ней ухаживала. По выходным дням Ксения навещала ребенка. Горем были поиски средств для гостинцев.

Лиля подарила ей новые туфли. Донашивалась старая шуба. Вера Инбер подарила материал на платье.

И еще Ксения была неприхотлива в еде: сухари обмакивала в постное масло и запивала кипятком. Тем и счастлива.

Лиля привела ее в поэтическую секцию. Состоялся вечер. Ксения читала стихи, говорили Лиля, Евтушенко и другие. Все прошло очень интересно.

Ксюша ходила с нами на выставки. Однажды на выставке Глазунова она в толпе начала читать стихи. Еще, еще и еще. Администрация испугалась и запретила Ксении приходить. В предчувствии плохом о здоровье Ксении Лиля с письмом идет к Соболевой, чтобы получить средства на машинистку. Перепечатываем ее стихи у нас в доме.

Не забыть, что она училась в Литературном институте. Поэт Глазков рассказывал, как они после лекций одевали ее, как ребенка, застегивали пуговицы, шарф повязывали и шли к памятнику Пушкину, где она читала стихи. Стихи ее впервые напечатали в 1937, кстати, Асеев первым дал прекрасную статью к ее стихам, но впоследствии от нее отмахивался, как от привидения, которое ходит… Василиса Прекрасная — так звала ее Лиля, но он, Асеев, не мог видеть Ксению в несчастном ее пути.

В скором времени — 1958 год — делают сборник ее стихов. Лиля составляет поэтическую подборку. Пишет прекрасное предисловие. Но так и не напечатали. В эти же дни Ксюше оформляют комнату. Она получает жилье, счастливая, ходит со связкой собственных ключей. Принесла гранки и исчезла на четыре дня.

В ночь с 16 на 17 февраля Ксения умирает. Остался ребенок…

Похороны ведет секция поэтов. Клятва Тушновой не забыть ребенка (забыт).

Выступал Ильин, были Слуцкий, Евтушенко… Мне вручили захоронение, в кремации в стене помещены предложенные нами в овал стихи.

Оформление опекунства…

Паспортистка: «Мы утверждаем ваше опекунство, но не думайте, что комнату вам оставим. Мы ее отбираем на том основании, что она не успела оформить комнату в те 8 дней, которые прожила на своей жилплощади».

Лиля умерла.

Я осталась одна. Все, что было возможно, я делала для Кирюши. Мои посещения к нему, его приезд к нам, по-моему, сгладили его круглое сиротство.

Отца не знаем.

Много раз хотелось обратиться в поэтическую секцию за поддержкой. Я бы даже не за материальной стороной обратилась, а о другом, о его будущей жизни.

Мне страшно думать, как он окажется без ближнего дома, без друзей, когда покинет детский дом. Много, много у нас друзей, все знают о его существовании, но никто ничем не интересуется. Надо непременно искать многосемейную семью. Я волнуюсь, что моя жизнь недолгая. Немедленно надо что-то предпринимать

Как было опасно в 62 года оформлять опекунство…

Е.Е. Попова-Яхонтова. Воспоминания о Ксении Некрасовой[2]

11 января 1958 год

Приступили к переписке стихов К. Некрасовой. Задумали собрать ее рукописи и привести в порядок. Печатала Анфиса Васильевна Сарычева. Помогала разбирать Ксения.

19 января

Собиралась в Харьков. В метро на станции Арбатская на эскалаторе встретила Ксению. Окликнула ее. Она спустилась ко мне, и мы простились. Она поцеловала меня три раза по русскому обычаю. Это была наша последняя встреча.

17 февраля

В Москве, в ночь на 17 <февраля> умерла Ксения Некрасова — поэтесса, прекрасная дочь земли русской. Родители ее неизвестны, воспитывалась на Урале, в Шадринске, в семье инженера горного дела. Оставила сына Кирилла, 6 лет.

2 апреля

Узнав о смерти Некрасовой, вернулись в Москву и привезли пуд рукописей. Сестра лепит фигурку Ксении. Союз писателей передает мне ее рукописи.

5 апреля

Я думаю о ней и оплакиваю ее. Это надвигалось. Об этом стали сообщать ее последние стихи. Я это видела и понимала. Все в том Союзе были слепы (дважды подчеркнуто. — Е.К.). То гармоничное пространство, которое создавалось в процессе творчества, ушло. Осталась боль.

Письмо Ксении Некрасовой мужу Высотскому Сергею Софроновичу

2 декабря 1944 года

Сереженька, друг мой хороший. Спасибо тебе, что ты написал мне, а мне так было одиноко. Временами находит такая тоска, все думала, как ты там один живешь, видимо связала нас судьба или бог.

У меня все хорошо: приняли в союз писателей, дали 5 американских подарков: 1) платье 2) туфли 3) перчатки 4)шерстяной вязанный жакет 5) отрез на костюм.

Как я с подарками расправилась:

Платье желтое из тонкой шерсти сменяла у хозяйки моей на черное бархатное, мое было узенькое и тонкое, а это широкое добротное. И мне очень идет, особенно когда наденешь кружевной воротничок (воротничок, старинное кружево, подарила хозяйка). Туфли на пробковой подошве оказались гнилые и на картонной подошве, при первом удобном случае размокли и разорвались, хватило на три недели.

Перчатки зимние, мохнатые, шерстяные, когда жили у Лены (уральские родственники мужа. — Е.К.), а Лены дома не было, уезжала, — оставался Стасик, — перчатки канули на дно вечности.

Отрез на костюм, английская шерсть стального цвета, мне продала за три тысячи домработница Литвиновых.

Вырученными деньгами я и живу. Заплатила за 2 месяца за квартиру моей добрейшей хозяйке Полине Алексеевне Шарымовой (Болышево).

Жакет бордовый ношу.

Сереженька, меня разыскала дочь Литвиновых, художница Таня 25 лет, замечательный человек, оригинал и чудак и добрейшее сердце. Она слышала мои стихи до войны и не забыла их, и спрашивала обо мне у моих товарищей по институту. И вот, когда я приехала, то мне вручили ее телефон, я частенько бываю у них и знакома с ее папой и мамой.

Союз писателей вручил мне шубу очень хорошую на вид и теплую, и хочет еще валенки вручить, а я пока хожу по снегу в Таниных английских башмаках и шерстяных чулках и носках.

Так как я член ССП то у меня и паек писательский и я живу очень хорошо. Обедаю в клубе-ресторане писателей.

Сергей, милый, забудь о вещах, которые у нас были, и без них проживем, не умрем. Все они пропали у Вали и у его тещи и у Елены(здесь и далее названы уральские родственники мужа. — Е.К.), половину продали и износили в первые годы войны.

В общем, я сделала вывод, что они украли наше и все-таки нищие и жалкие созданья.

А у нас ничего нет, но мы опять-таки богаче их, и все у нас будет.

Ну да бог им судья.

Представь себе, сын Валентины жив и идиот. Ему 4 года, а он не говорит, не ходит, пачкается под себя и почти ничего не понимает.

Это после менингита.

Елена живет одна. Валентин ее на Урале бросил, но хотел приехать.

Сергей, почему ты ничего не пишешь о себе. Где ты сейчас. Как живешь.

Сереженька, почему такое сухое письмо, разве я чужой человек тебе, ведь можно все подробнее написать.