Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья - Влада Вячеславовна Баранова на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

На сегодняшний день урумы используют только русскоязычные номинации для обозначения своей группы и идиома. Лингвоним «греческий» — наиболее естественное современное название своего идиома для урумов — распространился, по-видимому после 1930-х гг. под влиянием переписей населения и других официальных документов. На протяжении XIX в. урумы могли заимствовать русскоязычные лингвонимы от чиновников или этнографов, обозначавших идиом урумов как турецко-татарский. Татарским и турецким язык урумов назван в переписи 1897 г. [Первая всеобщая перепись… 1904]; эти же номинации использовались позднее в период коренизации (наряду с новым лингвонимом «греко-татарский»). В середине 1920-х гг. урумы называли свой идиом по-русски — «турецко-татарский», например в прениях на собрании граждан в поселке Мангуш в 1925 г. [ЦГАВО 8, л. 19]. В интервью с современными урумами эта форма не встречалась. В конце 1930-х гг. из официальных документов исчезли номинации «татарский, турецкий или греко-татарский язык», а в переписи сохранялась формулировка «греки с языком своей национальности», то есть с предполагаемым греческим. Внутри сообщества утвердился русский лингвоним «греческий язык», который теперь не противоречил официальной категоризации, а поддерживался ею.

Как уже отмечалось, урумы номинации «греко-татары» и греко-татарский язык, противопоставленные румеям и их идиому, также используются как самоназвания, хотя некоторые информанты достаточно негативно воспринимают смысл этнонима «греко-татары»: «Наш язык называют [греко-татарским], почему говорят „греко-татары“? Не татары. Ну, а вообще везде в документах, везде пишется „греки“. Понимаете? А так, вот так словесно сказать, что это греко-татары. Ну, зачем? Ну, правда, не греко-эллинцы» (ВГТ, урумка, 1936, Старый Крым). Протест у информанта ВГТ вызывает связь номинации «греко-татары» с этнонимом «татары», не принимаемым урумами для определения своей группы. Информанты осведомлены о применении к ним этнонима «татары», и рассказы о взаимодействии с соседями, использующими данную номинацию, содержат явную или скрытую полемику с этой категоризацией.

Систему номинаций урумов, с точки зрения носителей, можно представить в виде нескольких концентрических кругов. В центре этой системы находятся подлинные названия для своей группы и идиома — греки с греческим языком. Общепринятые внутри группы этноним и лингвоним постулируют тождество языка и этничности урумов и, тем самым, снимают противоречие, на которое указывают номинации, используемые румеями. Истинными номинациями легко признаются малоизвестные термины «урумы» и «урумский язык», поскольку они не несут негативных коннотаций, а их внешнее происхождение компенсируется авторитетом исследователей.

Номинации «греко-татары» и «греко-татарский язык» или даже «татарский язык» составляют промежуточный слой между самоназваниями и неприемлемыми экзоэтнонимами: хотя часть сообщества полагает, что используемый окружением урумов двойной этноним оспаривает их греческое происхождение, этот этноним и лингвонимы допускаются в разговоре с румеем или приезжим лингвистом, в отличие от пейоративного этнонима «пиндосы» и номинации «татары», которые, как правило, не упоминаются без специальных вопросов собирателя.

Информанты на протяжении интервью переходят от одного слоя номинаций к другому. Примером может служить стандартный вариант выбора самоназвания — «греки» или «греко-татары» — в урумском поселке Старый Крым: в начале интервью, при первом появлении исследователя, информанты уточняют, что они не просто греки, а греко-татары, и «у них не тот язык, не эллинский», который, как предполагается, может интересовать интервьюера. Через некоторое время информанты переходили на точку зрения своего сообщества и начинали называть себя просто «греки», однако когда разговор касался взаимоотношений с румеями, как правило, они снова использовали этноним «греко-татары».

Самоназвания урумов и внешние номинации организованы вокруг двух этнонимов — «греки» и «татары» (или лингвонимов «греческий» и «татарский язык») со сложной системой коннотаций и оценок, связанных с представлениями современного жителя Приазовья о Греции, татарах и монголо-татарах. Использование двойного этнонима или несовпадающих лингвонима и этнонима позволяет каждой группе, помимо однозначного определения урумов как греков или татар, вводить различные промежуточные статусы. Наиболее полно возможность категоризации урумов как в большей или меньшей степени татар/греков реализуется во взаимодействии с румеями и крымскими татарами. Выбор номинации дает возможность соседям урумов отделить себя от них и, одновременно, подчеркнуть близость с этой группой, а несовпадение экзоэтнонимов с принятыми среди урумов самоназваниями вызывает в сообществе потребность в новых определениях этничности.

Урумы и соседние группы: символические маркеры

Урумы приписывают соседним группам определенные свойства, позволяющие показать сходство и отличия своего и чужого сообщества. Подобные маркеры связаны с наблюдениями за повседневной жизнью соседей и наиболее актуальными (авто)стереотипами, манифестирующими определенные черты собственной и чужой традиции. С точки зрения урумов, используемые маркеры существуют в действительности, хотя внешний наблюдатель может увидеть другую картину.

Мы рассматриваем как повседневное взаимодействие урумов с русскими, румеями и крымскими татарами (последнее актуально только в поселке Гранитное), так и границы с воображаемыми сообществами — греками из Греции и турками, чье влияние на самоопределение информантов порой не менее реально, чем контакты с соседними группами.

Русские. Как уже отмечалось в главе 4, противопоставление русских и греков подразумевает объединение урумов и румеев, и, в силу этого, рассказы урумов о русских в значительной степени совпадают с аналогичными представлениями румеев. Взаимодействие с русскими апеллирует к двум пластам устной истории группы — воспоминаниям о появлении в греческих селах русских переселенцев и опыту советского времени.

Переселенцы. Идеальное прошлое, «золотой век» группы, относится к периоду предшествовавшему контакту с русскими. Рассказывая о подлинно греческих культурных чертах, информанты часто оговаривают, что они существовали до появления русских, которое привело к смешению традиций. Детство информанта описывается как лишенное русского влияния: урумы говорят о том, что их родители (бабушки, дедушки) не знали русского языка, в поселке не было русских. Часто информанты подчеркивают, что русские были такой редкостью в селе, что взрослые пугали ими маленьких детей: «„Хазах заберет“. Ну, боялись другой нации, я так понимаю. Еще говорили: „Xazaghyn baltasyn podushkasyndun“. Ну, „у хазаха топор под подушкой“. Что он начеку всегда. Ну, боялись» (ЛОД, урумка, 1938, Старый Крым). Хотя подобные истории обычно рассказываются от первого лица, как правило, информант оговаривается, что его уже не пугали, потому что в его детстве в поселке уже жили русские.

Как и румеи, урумы указывают, что в прошлом сообщество избегало смешанных браков. «Раньше ж даже было дико — ну, бывают такие случаи, что поедет грек наш местный, и привозил русскую. Это, знаете, как дико было? Даже, ну… неприлично было, что в семье эта русская. Даже вот мой брат в 53 году женился и то как-то еще…» (ВФД, урумка, 1937, Старый Крым). ВФД апеллирует к опыту своего брата, но чаще информанты не соотносят знания о браках (преимущественно смешанных) в собственной семье и общем запрете жениться на русских.

Высокий престиж урумов в глазах приезжих мотивируется преимуществами бытовой культуры, в первую очередь — аккуратностью греков: «А вот русским наша нация очень нравилась, как приедут: „Какие культурные! Какие чистые!“. Конечно, кацапы, наверное, не такие были чистые» (САА, урумка, 1929, Старый Крым). По мнению информантов, современные традиции села представляют собой результат взаимопроникновения традиций, хотя преобладает влияние греческой культуры на русских; примером греческих практик почти всегда выступает праздничный пирог кубите.

Информант. Русские, которые здесь живут, они от нас многое… научились — и хорошее, и… ну, не плохое, конечно. И мы от них. У них одни блюда, у нас другие.

Собиратель. А чему они от вас научились?

Информант. Греческие блюда научились. Кубите с мясом, с кабаком.

(Сведения об информанте: АЕН, урумка, 1928, Гранитное.)

В повседневной жизни сообщества символами греческих бытовых традиций у урумов, как и у румеев, служат кубите и чебуреки. Их готовят на праздники и специально для приезжих, например для нас.

Повторимся, что мотивы рассказов о другой группе совпадают у урумов и румеев, и тем более значимы становятся различия в представлениях о другой группе. В целом урумы лояльнее к русским, чем румеи, и реже упоминали негативные свойства переселенцев и говорили о превосходстве греков над русскими; в частности урумы не упоминали о русских работниках у греков.

Русские и государство. В интервью русские описываются как проводники советской политики, направленной на русификацию и подавление греков (и урумов, и румеев); вместе с тем русские поддерживают значимое для урумов единство греков. Урумы, как и румеи, упоминают запрет использовать греческий язык, карьерные ограничения и то, что греков не призывали в армию; в последние годы, по мнению информантов, отношение русских к грекам изменилось под воздействием контактов с Грецией. Однако такие рассказы звучат, в основном, в ответ на вопросы собирателя, и складывается впечатление, что воспоминания о дискриминации составляют для урумов незначимый, факультативный слой дискурса. Исключения часто связаны с биографическими обстоятельствами информанта: «Это сейчас еще греческий язык начали и греков начали, а раньше — „черти греки!“, ага, такие… В город поедешь, за хлебом встанешь, там тоже — „опять пришли эти черти греки, у! Идите в свое село!“ — так вот нас ругали. Обзывали страшно. Мы даже боялись по-гречески говорить. Да. И потом вот эта вот власть стала уже, нас стали… Греция начала сюда ездить, наши туда стали ездить. И нас уже стали уважать» (ОМТ, урумка, 1926, Старый Крым).

Однако большинство информантов идентифицируют себя не с приезжими из села, а с носителями городских русских норм культуры, поэтому в интервью почти не упоминается болезненный эмоциональный опыт дискриминации со стороны русских. Урумы оценивают цивилизацию выше, чем аутентичность, и подчеркивают свою принадлежность к доминирующей культуре, используя противопоставление деревенского и городского начала для разграничения с румеями, воплощающими для урумов как положительные, так и отрицательные стороны аутентичности.

Румеи. Наиболее значимым (а с точки зрения внешнего наблюдателя — единственным) различием двух групп служит язык урумов и румеев, тогда как другие символические маркеры — внешность, характер, традиции другой группы упоминаются не всеми информантами и трактуются неодинаково в разных поселках.

Урумы, как правило, подчеркивают общность греческого происхождения собственной группы и румеев. Как сформулировал один из информантов, «мы одной крови, только язык другой» (АИД, урум, 1938, Старый Крым). Подобная позиция в некоторых случаях содержит скрытую полемику с румеями, не всегда признающими греческое происхождение урумов, считающих их татарами или греко-татарами.

Все информанты подчеркивают, что язык румеев отличается от их собственного идиома, и они «не понимают эллинский». Часть сообщества ограничивается констатацией различий между «своим греческим» и эллинским языками, тогда как другие информанты указывают на смешанный характер идиома или даже используют лингвоним «татарский», вызывающий иногда дискуссию среди урумов.

Информант 1. У нас уже… у нас особый какой-то язык.

Информант 2. У нас как? Татарский.

Информант 1. У нас сбор всякий. И азербайджанский подходит, и грузинские слова.

Информант 2. Все вот татары разговаривают.

Информант 1. Вот интересно, на рынке вот, на рынке идешь, и я всегда прислушиваюсь. Очень сходятся слова, некоторые слова. Очень сходятся.

(Сведения об информантах: (1) МАК, урум, 1935, Старый Крым; (2) ОКК, урумка, 1938, Старый Крым.)

Информантка МАК стремится описать идиом как особый язык; столкнувшись с категоризацией «татарский», пытается, по крайней мере, уйти от однозначности номинации, указав на возможную множественность источников (азербайджанский, грузинский). Когда и эта версия уточняется, информант стремится описать ситуацию в терминах подобия, а не тождества урумского и татарского языков.

Некоторые урумы упоминают известную им из выступлений и публикаций сотрудников ФГОУ версию насильственной смены языка.

Информант 1. Но это греко-татарский языку нас… Татары мы…

Информант 2. (поправляет). Урумский, говорят. Когда [мы] под игом этим жили, они нас отуречили.

(Сведения об информантах: (1) МАИ, урумка, 1936, Старый Крым; (2) КТК, урумка, 1935, Старый Крым.)

Такое объяснение сравнительно редко встречается в интервью, хотя, как показывают дополнительные вопросы, информанты неоднократно слышали, но не вполне принимают подобную внешнюю точку зрения на происхождение идиома.

Описывая взаимодействие с румеями, информанты отмечают степень сохранности, нормы употребления идиомов, знание русского языка. Урумы полагают, что их язык сохранился значительно хуже, чем румейский, а их оценки жизнеспособности своего идиома содержат — явно или подспудно — сравнение с румейским языком.

Урумы полагают, что румеи всегда говорят на своем языке: «Они [через] дорогу идут — по-своему разговаривают, в магазине по-своему» (ЗВН, урумка, 1923, Мангуш). Румеи не переходят на русский даже в ситуациях, требующих такого переключения, например, в обществе урумов, не владеющих румейским, или в официальной обстановке: «Там председатель колхоза наряд дает на своем языке» (НАП, урум, 1945, Старый Крым). Чаще всего информанты сравнивают нормы выбора языка в публичной сфере: урумы подчеркивают, что в окружении людей, не поминающих идиома, они всегда переходят на русский [84], тогда как румеи продолжают использовать родной язык. Обычно последняя особенность интерпретируется нашими информантами как невежливое, некультурное поведение румеев: «5 автобусе сартанские греки как цыгане между собой, по-гречески. Между прочим, наши греки в этом смысле культурнее были. Они в обществе не очень между собой по-гречески говорили» (ВАА, урумка, 1939, Старый Крым); «Они ни с кем не считались. И так громко они разговаривали… А оно же слух режет. Каждому неприятно» (ВВТ, урумка, 1937, Старый Крым).

Урумы отмечают, что румеи хуже знают русский и говорят на нем с сильным акцентом, позволяющим сразу определить, что незнакомый человек — румей. «Вот у нас, допустим, — мы, греки, — на русском языке разговариваем, у нас почти никакого акцента нет. А у них очень большой акцент. Вот они, если разговаривают на русском языке, сразу чувствуется, что это не русский человек. А вот у нас нет. ‹…› Потому что они постоянно говорят на своем языке, у них такой акцент» (МАК, урумка, 1937, Старый Крым).

Акцент румеев все урумы определяют как мягкое произношение согласных и нередко имитируют его в интервью. Информанты, реконструируя звучание румейского языка, нередко приводят анекдотические истории о приезде неотесанных, плохо говорящих по-русски румеев в «культурный» поселок урумов; например, одна информантка в качестве типичного контекста встречи с румеями упоминает смотры районной самодеятельности, в которых участвовали дети из сельских школ: «Они как-то вот „эль“ мягко говорят, а мы нет. Я вчера как раз вспоминала… Фестивали проводили, и вот Саул, фамилия Саул, рассказывал стихотворение: „Я вольком би вигризь бюрократизм // К мандатам почтения нету…“ „Ну, смеяться нехорошо, это просто ихний говор такой вот был…“» (ДВФ, урумка, 1929, Гранитное). Контраст между урумами и румеями наглядно проявляется во время советских мероприятий или при встрече жителей разных поселков на базаре в Мариуполе (ЛОД, урумка, 1938, Старый Крым): вырванные из привычного, деревенского, окружения румеи становятся смешными. Подобное восприятие румеев отражает фольклорные мотивы рассказов о глупцах или простаках: «Никого не мирили они особенно и всегда поддевали друг друга. Да. Как луну в колодце ялтане [жители румейского поселка Ялта]… Наши греки с ялтан смеялись, как они ловили луну в колодце» (ИГО, урум, 1926, Мангуш).

В интервью постоянно используется оппозиция цивилизованность — нецивилизованность . Урумы описывают себя как более цивилизованную и урбанизированную группу по сравнению с румеями: «Да в том, они паровоз увидели — я сказал, в каком году только? Они жили… Малоянисоль… все они как-то от города, как-то отсоединенно. А мы живем здесь, в заводе работаем, вот все» (ИАД, урум, 1938, Старый Крым).

Урум, проживший в Малом Янисоле много лет, сравнивает это место со своим родным поселком Старомлиновка: «Вот до моего приезда это село развивалось практически в чистоте. Здесь было несколько преподавателей, несколько медработников. Тут все рождалось, говорило на своем языке. Это село. Туда [в Старомлиновку] очень много приезжало русских на работу — врачи, учителя. ‹…› Там развитие шло быстрее. Вот когда здесь не было ни одной школы — там уже было три. Когда там было четыре школы — здесь была всего одна школа» (ФГА, урум, 1930. Малый Янисоль).

«Чистота», то есть несмешанное население румейских поселков, интерпретируется ФГА как отсутствие русских в поселке; несколько информантов отмечали, что румеи стремились соблюдать чистоту группы и избегали смешанных браков с русскими, допускавшихся среди урумов. Подобные интерпретации развивают (в контексте отношения с русскими) распространенное противопоставление румеев как чистых греков смешанным греко-татарам.

Затем информант обращается к истории группы и проводит параллель с положением групп в Крыму: «Те греки, которые жили в Крыму, в городах, — там было больше турок и татар. А в тех селах, куда ездили турки и татары раз в год за данью, они сохранили [греческий язык]. И те люди, вот которые говорят так, как я, они всегда были грамотнее — вот так вот складывалось» (ФГА, урум, 1930, Малый Янисоль).

Представление о том, что в Крыму урумы жили в городах, поэтому их прежде всего коснулась языковая ассимиляция, транслируется греческой публицистикой и легко усваивается урумами в связи с восприятием собственной группы как более урбанизированной. Характерно, что мотив публицистического дискурса, оправдывающий гипотетический переход урумов в прошлом с греческого на татарский язык, используется информантами для объяснения другого языкового сдвига, переживаемого группой, — перехода с урумского на русский язык.

Сближая себя с русскими и отделяя от румеев по признакам владения русским языком, а также нормами городской культуры, информанты ориентируются на иерархию групп советского времени, когда наибольшим престижем обладали русские и социальная мобильность предполагала обязательное овладение русским языком. Некоторые информанты подразумевают, что между усвоением норм цивилизованной жизни и утратой родного языка (самим информантом или его русифицированными детьми) существует прямая связь, и расценивают ее как «плату» за вертикальную мобильность и адаптацию к нормам русскоязычного общества.

Одновременно информанты учитывают и другой пласт представлений о родном языке — ставшие популярными в последнее время ценности аутентичности, согласно которым сохранение идиома оценивается положительно, а отказ от него ведет к прекращению культурной преемственности. Урумы сетуют на утрату урумского, сравнивая себя с живущими вдалеке от города румеями, предпринимающими специальные усилия для сохранения своего языка и культуры, любящими свой идиом.

Утверждая ценности аутентичности, урумы представляют языковую ситуацию в поселке глазами румеев.

Информант 1. Вот эта сноха наша с Малого Янисоля. Вот она: «Лида! Я просто поражаюсь! Пошла в магазин, — говорит, — все говорят по-русски. Тут, — говорит, — греки живут или нет?». Я говорю: «Да, греки». А она с Малого Янисоля. Там, говорит, по-русски ничего не услышишь. Только греческий язык, говорит. Представляешь? «Ну и молодцы, — говорю. — Эти сохранят свой язык». А у нас никто… С кем поговоришь…

Информант 2. Ну, они может быть от города далеко зато. А мы близко.

Информант 1. Нет. Просто такая нация, я тебе говорю. Они свой язык вот так поднимают и свою нацию. А наши все боялись, закрывали, не говорите, чтоб не слышали… Считалось, что если ты говоришь на греческом, значит ты неграмотная. Раз ты русский не понимаешь, не можешь по-русски говорить.

(Сведения об информантах: (1) ЛОД, урумка, 1938, Старый Крым; (2) СВА, урумка, 1937, Старый Крым.)

Информантка СВА, интерпретируя отличие языковых норм, противопоставляет друг другу деревенских и городских жителей, однако информантка ЛОД сочла это объяснение несостоятельным.

Более высокий статус румеев с точки зрения ценностей аутентичности связан для информантов и с переворачиванием шкалы, градирующей цивилизованность, и с политикой греческих обществ, институционально оформляющих движение этнического возрождения. В контексте отношений с ФГОУ румеи оказываются привилегированной греческой группой. Многие информанты подчеркивают институциональную поддержку со стороны ФГОУ, более высокий статус румейского языка. Подобные представления особенно характерны для информантов, считающих румейский и новогреческий одним языком и воспринимающих преподавание новогреческого в школе как средство для поддержания статуса румейского языка.

С осознанием приниженного положения своей группы в ФГОУ связано, по-видимому, встречающееся в интервью представление о численном перевесе румеев, отражающее не действительное соотношение урумов и румеев, а восприятие собственной группы как меньшинства. Помимо количественного преобладания признание ценностей аутентичности приводит и к качественному превосходству румеев — чистых греков, отказывающихся признавать таковыми урумов.

Повседневное взаимодействие урумов и румеев. Выше я рассматривала румеев сквозь призму идеологических смыслов, образов своего сообщества, используемых в интервью. Теперь же остановимся на безоценочных или почти лишенных оценки чертах, приписываемых румеям. В действительности эти характеристики переплетаются с уже рассмотренными представлениями, например, постоянное использование румейского языка упоминается как способ отличить румеев: «Слышу, говорит, что не по-нашему, знаю, что не по-русски, значит — эллинцы» (ЛОД, ж., 1938, Старый Крым). Описывая повседневное взаимодействие с румеями, некоторые информанты, помимо особенностей речевого поведения, указывали на внешность, характер и бытовые практики другой группы.

Информанты подчеркивают, что румеи «темнее», «чернее», «грубее», более волосатые и некрасивые; присущая румеям чернота отличает их, по мнению некоторых информантов, от урумов и русских. Часть сообщества считает, что может определить этническую принадлежность незнакомого румея только по внешнему облику, тогда как другие информанты сочли внешность недостаточным критерием и утверждают, что могут опознать эллинца только по акценту.

По характеру румеи «вредные», склонные к воровству («воровитые»), недоброжелательные, негостеприимные, «жадные» люди, которые «кружки воды не подадут». Негативные свойства румеев обычно иллюстрируются воспоминаниями о контактах с жителями ближайшего румейского села, с которыми урумы связаны соседскими и конкурентными отношениями: в Мангуше рассказывают про жителей Ялты, в поселке Старый Крым — о румеях поселка Сартана и т. д. Довольно часто в таких случаях информант использует наряду с этнонимом «греко-эллинцы» локальные номинации — ялтане, сартанцы.

Различные маркеры глазами одних и других соседей часто асимметричны. Румеи не отмечали разницы в традициях урумов и своих собственных, тогда как урумы упоминали различие бытовых практик и обрядов двух греческих групп. Как правило, источником сведений служит поездка на свадьбу или другой праздник к румеям. Многие урумы подчеркивали негативное впечатление от румейских праздников: «У них беспардонная какая-то свадьба! У нас все чинно делается, у нас перед кумовьями привилегию делают, — танцуют, поют перед кумовьями, угощают. ‹…› Там не поймешь, кто как садится! Я говорю: начались подарки — кто по-за угол, кто за хату, кто куда. Даже и не подарили» (АФН, урумка, 1926, Старый Крым).

Для урумов важно, что урумские и румейские свадьбы, в принципе, различаются, и детали чаще всего отражают индивидуальный опыт информанта, однако представления о румейских традициях повторяются, как правило, в пределах поселка.

Почти все информанты в поселке Старый Крым указывали, что румеи приносят с собой на свадьбу сладкое угощение «бахча», тогда как в их сообществе это не принято, и некоторые урумы упоминали конфликты или неловкие ситуации, случившиеся из-за различия обрядовых практик. «У них, когда идут на свадьбу, детка, обязательно несут бахчу. У нас этого не было, мы только с подарком идем. И мы опозорились, когда туда поехали. Они по-своему, мы по-своему все. Они с нас сменяйся: „А где ваши бахчи?“» (ФКК, урумка, ок. 1930, Старый Крым). По-видимому здесь проявляется разница локальных традиций: в других урумских поселках гости также приходили с бахчой. Урум из поселка Каменка Тельмановского района с удивлением вспоминал о посещении свадьбы в поселке Старый Крым, где не принято приносить с собой бахчу: «Идешь на свадьбу — как в клуб» (ФИБ, урум, 1948, Каменка). Однако в поселке Старый Крым необходимость приносить сладкий пирог или торт на свадьбу осмысливается как различие греческой и эллинской свадеб, и информанты отвергали другие интерпретации, предлагаемые собирателем.

Собиратель. А мне вроде в Карани (другом урумском поселке) говорили, что у них принято приносить сладкое на подносе?

Информант. Нет, это, значит, эллинцы были. Это эллинцы так приходят, они приходят всегда со сладким блюдом на свадьбу, а у нас — нет. Значит, там люди греко-эллины живут. Они все приходят со сладким, я гуляла и на такой свадьбе. Я себя почувствовала неловко, между прочим. С блюдом, а мы без ничего.

(Сведения об информанте: АПЖ, урумка, 1939, Старый Крым.)

Другое распространенное в поселке Старый Крым представление о различии румеев и урумов — приготовление праздничного мясного пирога кубите, который румеи называют «шумуш» и кладут туда, кроме мяса, «кабак» (то есть тыкву). Некоторые информанты отмечали, что румеи заменяют баранину тыквой из-за бедности или скупости, а их способ приготовления кубите подтверждает общее положение, согласно которому «у нас лучше готовят. И вообще все говорят, что у нас лучше, наши греки лучше» (ККК, урумка, 1923, Старый Крым). Последний тезис разделяется и урумами других поселков, однако аргументация отличается: например, в поселке Гранитное Тельмановского района кубите пекут и с мясом, и с тыквой.

Рассмотренные выше представления о различии традиций демонстрируют перекодировку локальных особенностей быта в терминах межгруппового взаимодействия урумов и румеев. Любые отличия соседей интерпретируются в этнических терминах. Как сказала информантка АПЖ, «это, значит, эллинцы были». Я не ставила перед собой задачу продемонстрировать ошибки и погрешности информантов, приписывающих румеям признаки, свойственные как румеям, так и урумам других поселков; несовпадение действительных практик с декларируемыми в интервью показывает, что урумы и румеи — воображаемые сообщества, частью которых осознают себя информанты. Согласно подходу Б. Андерсона в отличие от сельской общины, представители которой лично знают друг друга, члены даже самой небольшой нации связаны друг с другом лишь в воображении [Anderson, 1998 (1983), р. 6].

Греки из Греции. Урумы называют греков «настоящие греки», или «греки из Греции», иногда — «эллины», а их язык — настоящим греческим, или эллинским. Для греков из Греции урумы не составляют отдельной группы, сливаясь с другими группами этнических греков из стран бывшего СССР; всех их в Греции называют «понтийцы».

В отличие от русских и румеев, которые проживают по соседству и с которыми происходит постоянное взаимодействие, греки из Греции остаются для большинства урумов виртуальной, хотя и очень влиятельной группой. Рассказы о встречах кого-то из членов сообщества с ними транслируются среди урумов, почти каждый информант упоминает о знакомом или родственнике, побывавшем в Греции.

Когда появилась возможность ездить в Грецию, урумы обнаружили, что их идиом вызывает негативные эмоции у настоящих греков. Информантка, проработавшая несколько лет в Греции, отмечала, что старалась скрыть свой язык: «Ни в коем случае об этом говорить нельзя было, потому что конфронтация с турками и многолетняя вражда. Очень враждебно настроены к туркам, вот. Нельзя было говорить о том, что вот язык у нас не сходится и что мы… что какая-то линия турецкая у нас. Нельзя. Ну, так по исторической справке говорили о том, что греки мы, каким образом, как мы сюда попали» (ЛВА, урумка, 1969, Гранитное). Другая информантка (ИТШ, урумка, 1963, Старый Крым) рассказывала, что по лицам участников делегации — кипрских греков, приезжавших в поселок Старый Крым, было видно, как неприятно им слышать урумский язык, напоминавший турецкий, — язык врагов и угнетателей греков.

Контакты урумов с настоящими греками и поездки в Грецию вызвали в сообществе обсуждение отношений новогреческого, урумского и румейского языков. Болезненность для Греции вопроса о связях языков, на которых говорят этнические греки, с тюркскими языками отчасти определили позицию ФГОУ. Точка зрения на урумский как неправильный, навязанный грекам язык врагов становится известна через публицистику греческих обществ даже тем урумам, кто никогда не бывал в Греции и не встречался с настоящими греками.

Подобная категоризация идиома вызывает протест у урумской культурной элиты, лидером которой можно считать поэта В. И. Киора (поселок Старый Крым). Ее немногочисленные представители подчеркивают, что происходит постоянная дискриминация урумов: в составе правления ФГОУ непропорционально представлены урумы и румеи, на фестивалях и конкурсах самодеятельности греков Приазовья урумские ансамбли не получают призовые места, в школах урумских поселков преподают новогреческий.

Определения тюркоязычных греков глазами ФГОУ и греков из Греции не удовлетворяют урумов и принуждают их искать новые пути определения группы и ее отношения к русским, румеям и грекам. Этот хаотический процесс затрагивает, по большей части, молодое население и, рикошетом, остальное сообщество. Молодой человек из поселка Старый Крым (АБА, урум, ок. 1975) защитил дипломную работу в Мариупольском гуманитарном институте, в которой доказывает, что урумы и румеи — разные народы и урумы — тюрки.

Представители урумской культурной элиты придерживаются одновременно различных точек зрения на происхождение группы. Они продолжают называть себя греками и объясняют, что тюркский язык объединяет их с другими тюркоязычными группами. Как отмечает В. А. Шнирельман, «выбор той или иной версии истории из всего предоставленного набора „исторических истин“ всегда будет определяться не столько ее исторической достоверностью, сколько в первую очередь насущными социальными, политическими и культурными интересами представителей данной конкретной группы» [Шнирельман, 2003, с. 12].

Возможно, в ближайшее время группа обретет непротиворечивую и связную официальную новую историю и новый этноним «урумы». На сегодняшний день в поселке Старый Крым на возможность тюркской самоидентификации указали трое мужчин с высшим образованием, тогда как большинством урумов, особенно пожилыми людьми, подобный подход, скорее всего, будет оценен отрицательно.

Крымские татары в поселке Гранитное — только в этом приазовском поселке [85] они являются соседями урумов По данным на 2001 г. в Гранитном проживали 3929 жителей, из них греков — 2712 человек (69 %), татар — 487 человек (12,4 %), украинцев — 400, русских — 150, других — 180 человек. В 1946–1970 гг Гранитное было районным центром Тельмановского района, который затем перенесли в город Тельманово. Существенная особенность поселка — слабая активность греческого движения; здесь нет постоянного преподавания новогреческого языка (несколько лет студентка Мариупольского гуманитарного университета вела нерегулярный факультатив по выходным). Гранитное в достаточной степени удалено от столицы греческого движения, Мариуполя; сюда редко приезжают делегации из Греции.

В поселке Гранитное (Карань) наиболее значимыми соседями являются крымские татары, и большинство маркеров сообщества используется для противопоставления урумов и этой группы. Например, почти все информанты в Гранитном считают, что внешне отличаются от крымских татар, но не от румеев.

Информант. Вот увидишь — отличить можно сразу. Как-то то ли поведением, то ли одеждой, то ли чем-то… отличить можно татара сразу.

Собиратель. А про эллинца можно понять, что он эллинец?

Информант. Нет. Эллинцев понять трудно. Не поймешь.

Собиратель. А вы думаете, что это просто грек, как ваш?

Информант. И как грек, и как русский можно понять. Да. Своего грека можно не отличить от русского или от эллинца.

(Сведения об информанте: МКЗ, урумка, 1922, Гранитное.)

Урумы и крымские татары существуют достаточно изолированно друг от друга; последние отчасти выключены из публичной жизни поселка и не имеют формальных организаций, репрезентирующих этническую группу (у урумов есть ансамбль «Пиштеш», или «Сувенир», греческое общество, музейный уголок в библиотеке, православная церковь, тогда как культура крымских татар не представлена в публичной сфере).

Наиболее значимые для поддержания границы с крымскими татарами маркеры сообщества — язык и вероисповедание. Язык манифестирует близость групп, тогда как вероисповедание (православие — у урумов, мусульманство — у крымских татар) позволяет отделить себя от другого сообщества. Воспоминания татар о первых контактах с урумами показывают, как в процессе категоризации другой группы они осмысливали, в первую очередь, эти два признака. Информантка, поселившаяся в Гранитном позже других, рассказывала, что была удивлена, встретив людей, говорящих с ней на одном языке, но придерживающихся другой веры, и расспрашивала окружающих о причинах подобного положения. «Вроде разговор понимаем полностью, ну, некоторые слова… Вот узбеки, татары, казахи — это же все похожие языки, друг друга понимали. И тут приехала — понимали мы, думаю, как это, другая вера? Там-то [в Узбекистане] одна вера была — таджики, узбеки, казахи. А сюда приехала — первое время мне интересно было очень» (МАА, татарка, 1957, Гранитное).

Для татар помимо языкового сходства важно единство территории в прошлом — принадлежность урумов к Крыму: «Получается, что мы с ними с одной и той же территории, но просто в разное время сюда пришли» (ЭАИ, татарка, 1954, Гранитное). Информанты-урумы не упоминали этот маркер.

Все информанты-татары утверждали, что прекрасно понимают урумов, когда те говорят на своем языке, тогда как урумы, хотя и говорили о сходстве идиомов, все же подчеркивали различия языков, иногда затрудняющие, по мнению урумов, понимание: «Есть такие, которые разговаривают вроде бы нормально, это вроде бы мы понимаем. А есть такие — бул-бу-бу-бу-бу-бу — сам Аллах не разберет! Это как ногайские татары. Мы их совсем не понимаем» (ПСС, урумка, 1925, Гранитное).

По мнению одной урумки, близость языка послужила причиной того, что татары переехали именно в поселок Гранитное: «Их [татар] не было здесь, они были на Урале. На Урале же холодно, все время лес рубят. Дети маленькие, дровами надо топить, греть, а потом по снегу на работу идти. Один приехал сюда: „Ой! Там по-нашему разговаривают! Поехали туда“. И все как один, как саранча примчались в течение двух-трех лет!» (ВПК, урумка, 1924, Гранитное).

Урумы считают, что татары чаще используют свой идиом, тогда как они сами больше говорят по-русски. «Татары очень… И вот такого вот (показывает рост маленького ребенка) заставляют, учат по-гр… по-татарски разговаривать. Они разговаривают полностью» (НИП, урумка, 1937, Гранитное). Однако в отличие от аналогичных представлений урумов других поселков о румеях стремление сохранить язык не обязательно оценивается положительно: в приведенном выше отрывке информантка НИП скорее негативно отзывается о том, что татары заставляют своих детей говорить на родном языке; другие информанты подчеркивают трудности с усвоением русского языка и т. д. Сохранение татарского языка оценивается с точки зрения цивилизационной значимости (усвоение норм единой русскоязычной культуры и прагматического удобства коммуникации) и оказывается, в глазах урумов, в лучшем случае нейтральной характеристикой другой группы.

Религиозную принадлежность урумы поселка Гранитное рассматривают как один из важнейших признаков греческой идентичности и отделяют себя от татар, в первую очередь, по признаку вероисповедания. Татары также часто указывают на религиозные различия групп, причем объединяют на уровне номинаций урумов с русскими (как немусульман): «А у них вообще вера — русская, а у нас — мусульманская. А язык у них — литературный. Язык у них красивый, литературный. А сами не мусульмане» (АДА, ж., 1940, Гранитное).

С появлением в поселке группы мусульман связана, по-видимому, необычайная популярность среди жителей Гранитного легенды о выборе «язык или вера». Этот сюжет чрезвычайно распространен среди греков Восточной Грузии [Елоева, 1995] и активно используется в публицистике: «Много лет назад турки предложили моим предкам выбрать: их вера или язык. Они были вынуждены отказаться от своего языка, чтобы сохранить свою веру» [Antelava, bit-Suleiman, 2003].

Эта объяснительная модель заимствовалась дискурсом официального греческого движения Приазовья: татары, вынуждая греков отказаться от языка или веры, вырезали им языки, и греки перешли на татарский язык, но остались христианами (см. подробнее главу 3).

Хотя такое объяснение двуязычия греков Приазовья можно встретить во всех популярных книгах об истории греков, публикациях в газете «Эллины Украины», жители Приазовья крайне редко используют ее в своих рассказах. Идея сохранения христианской веры (чистоты веры) не очень значима для большинства информантов, а вероисповедание не оказывается главным признаком для конструирования своей этничности ни для урумов, ни для румеев. В поселке Гранитное же конфессиональная принадлежность становится значимой частью самоидентификации урумов, а легенда о выборе между языком и верой играет роль актуального объяснительного текста. «Мы греко-татары. Мы греки, которые не приняли татарское это… веру, осталися… только язык. Нас заставили говорить по-татарски, а мы осталися православными. Это, есть книга специальная про переселение» (НИМ, урумка, 1925, Гранитное).

Сюжет о выборе урумами языка или веры восприняли и татары, однако, с их точки зрения, урумы сменили веру, но сохранили язык: «5 общем, они попали в такой переплет, когда им нужно было выбирать: или язык, или веру. ‹…› Они свой язык оставили, но они ж так и говорят, что, мол, мы свой язык не потеряем, а веру уже приняли они, ну, христианскую» (ЭАИ, татарка, 1954, Гранитное). Или: «Они [урумы] свой язык не выдали. А крест взяли. Ну, что ж поделаешь… » (ABB, татарка, 1927, Гранитное).

Ключевые события и фигуры устной истории урумов в рассказах татар приобретают иную интерпретацию: Екатерина II выслала греков из Крыма (БАА, татарка, 1954, Гранитное) или насильно крестила их (МОО, татарка, 1957, Гранитное). В интервью татары описывают урумов до выбора как близкую татарам группу: смену вероисповедания некоторые информанты оценивают как смену этничности: «Ну, видимо… я ж говорю, что надо было выбирать, может быть, какие-то условия у них были, что нужно было становиться или татарами, или греками. И получилось, что они все-таки взяли нацию, так получилось, греки, греко-татары» (ЭАИ, татарка, 1954, Гранитное).

Урумы, по-видимому, не знают версию легенды, распространенную среди татар: представление об утраченных и выбранных урумами свойствах, то есть исконность языка или веры, определяющее этничность группы, остается внутренним знанием каждого из сообществ. Возможно, татарская версия легенды служит тайным знанием о другой группе, несущим негативную оценку и поэтому не обсуждаемым с урумами. (Эквивалентом такого тайного знания у противоположной группы может служить отношение урумов к депортации татар из Крыма, по-разному оцениваемое в разговоре с крымскими татарами и внутри своей группы.)

Повседневное взаимодействие урумов и крымских татар.

Как уже отмечалось, в Гранитном все маркеры группы отличают урумов от татар. Наиболее распространены представления о специфике ритуалов, внешнего облика и характера представителей другой группы.

Обрядовые отличия неразрывно связаны с религиозной принадлежностью. На повседневном уровне информанты-урумы в поселке Гранитное интерпретируют религиозные отличия татар, прежде всего, через разницу в похоронной обрядности и лишь иногда указывают на другие особенности татарского сообщества (пищевые запреты, особенности гигиены). По-видимому, наблюдение за обрядовостью друг друга и возможно только на похоронах, куда приходят все соседи, тогда как в другое время ритуальная жизнь другого сообщества достаточно закрыта. «Они своей веры, мы своей. Они ж мусульмане. У них и кладбище отдельно. Наша половина и их. У них и кресты не делают, у них вырезают такие… как у евреев, по-моему» (МКП, урум, 1934, Гранитное).

«Быть мусульманином» для урумов и означает хоронить иначе, чем урумы и русские. Как правило, информанты отмечают захоронение без гроба и отсутствие женщин на погребении. «Вот у нас, например, похороны — все идут. И женщины, и мужчины… Свечки зажигают. А у них женщины только во дворе сидят, а мужчины… На кладбище несут не в гробу, а вот так… тряпки. Каждый приходит с материалом, потому что много наматывают на этого. И мужики, два мужика, берут на плечи и идут. Бегом несут» (ГСМ, урумка, 1932, Гранитное).

В некоторых интервью отмечается изменение татарских традиций, в том числе похоронных, под влиянием урумов. Собственное сообщество урумы оценивают как носителей культуры, более цивилизованное сообщество, тогда как татары, по крайней мере, до встречи с урумами, жили дикой, природной жизнью.

Многие урумы полагают, что крымские татары отличаются от них внешне. «Да, у них, знаете, внешне азиатский вот этот разрез глаз, всё. Сказывается, что они из тех местностей, где песок, где нужно было щуриться и так далее» (ТАА, урумка, 1956, Гранитное). Кроме того, татарам приписывается низкий рост, чернота волос, кожи. По мнению большинства информантов, внешне они не отличаются от румеев и русских, но отличаются от татар.

Интервью содержат довольно много негативных оценок другой группы: информанты подчеркивали некультурность приезжих, неумение следовать нормам русской культуры, агрессивность. Еще одно часто упоминаемое свойство татар — они более дружные по сравнению с урумами — обычно иллюстрировалось рассказами о взаимопомощи, подчеркивающими общинное, традиционное начало, свойственное группе. Такая дружность может интерпретироваться и положительно, и отрицательно (в тех случаях, когда информант видит в сплоченности соседей угрозу своей группе), однако в любом случае информант сожалел об индивидуализме своей группы.

Несколько информантов отмечали особые имена татар: «Да у них фамилии такие, что язык поломаешь. Еще хуже. Я вот сколько живу, я с ними очень много вращалась, вот особенно с ребятами, я говорю: „Не говори мне свой татарский язык“. Скажи, как тебя по-русски звать, чтоб я могла запомнить. Ну, скажет, как по-русски. А есть такие, упертые, — не хотят, меня так зовут. И все. А я забываю так» (ВПШ, урумка, 1932, Гранитное). Однако этот маркер упоминался сравнительно редко, возможно, потому, что в школе имена татар русифицируются, и эту форму используют в дальнейшем и урумы, и русские.

Отношения крымских татар и урумов в поселке Гранитное (Карань) характеризует, в частности, восприятие смешанных браков. Подобные браки не очень распространены, мне известны лишь несколько случаев. Материалы не позволяют делать вывод об оценке подобных браков всеми информантами, однако достаточно характерными являются реакции, отраженные ниже. Члены татарского семейства, декларирующие необходимость вступать в браки только внутри своей группы, в ответ на настойчивые вопросы о возможности браков с урумами признали подобные союзы допустимыми и мотивировали это общим языком.

Собиратель. Нет, но вот если уже точно дочка выйдет не за татарина, а за русского или за грека, — что хуже?

Информант 1. Ну, хорошо, что он хоть язык знает, да, бабанъ?

Информант 2. Любая нация должна на своих жениться.

(Сведения об информантах: (1) БАА, 1954, татарка; (2) ЮАА, татарин, 1928, Гранитное.)

Урумы, подчеркивающие отсутствие запретов на смешанные браки с русскими или румеями, высказывались о возможности создания семей с крымскими татарами, как правило, негативно.

Информант. Вот даже сейчас, живя в одном селе, — они переселись сюда, по-моему, в 54 или 52 году — и вот до сих пор очень редко, очень редко у нас семьи соединяются, только молодые. Татары берут только татарок. А греки всех. У меня, например, зять — украинец, сваха — русская. Вот так вот, у нас все смешано, а вот у татаров — нет.

Собиратель. Но вы бы не хотели, чтобы сын взял татарку?

Информант. Татарку — нет. А украинца, русского — пускай берут. Только не татаров. Они очень… они деспоты такие, они… ну, нехорошие люди. Такими были и такими они и остаются. Бандитами.

(Сведения об информанте: РВС, урумка, 1947, Гранитное.)

Маркеры, используемые урумами Гранитного для обозначения границ сообщества, отличаются от принятых в Старом Крыму, поскольку в этих двух поселках различается набор контактирующих групп: в Гранитном проживают крымские татары. Урумы Гранитного отчасти относятся к новым соседям как к угрозе самостоятельности своей группы и греческой идентичности. Стремление поддержать целостность своей группы и отделиться от крымских татар обслуживается, в первую очередь, противопоставлением религиозной принадлежности, а косвенно — иными маркерами и обсуждением негативных характеристик другой группы.

В то же время язык двух групп создает, в глазах урумов, основу для объединения с другой группой, позволяет иногда противопоставлять себя и татар, например, румеям. Некоторые урумы, особенно пожилые, ощущают близость с крымскими татарами: они общаются с ними на своем языке, что означает включение их в группу «свои» и готовность поддерживать проницаемость границы.

Для остального сообщества важным оказывается переформулировать собственную этничность таким образом, чтобы иметь объяснительную модель для сходства языка. Подобной моделью оказывается не только распространенная история о смене языка под гнетом татар, разделяющая группы и противопоставляющая захватчиков и жертв (урумов), но и объяснения, апеллирующие к общности групп.

Во-первых, информант может рассматривать переход на другой язык, имевший место в Крыму, как мирную ассимиляцию с татарами и подчеркивать взаимодействие в прошлом, а также — общность происхождения. Во-вторых, некоторые информанты полагают, что урумы раньше жили в Турции (греки из Турции), и это обстоятельство способствует пониманию татарского языка. Подобные индивидуальные осторожные толкования не отменяют необходимости обособления от крымских татар, но предоставляют также модель, позволяющую сделать границы группы проницаемыми. Характерно, что представление о Турции как месте проживания группы оказывается нейтральным вариантом, дающим возможность, с одной стороны, объяснить сходство с крымскими татарами, включить и себя, и другую группу в макросообщество, а с другой, не нарушает отдельности групп, не ставит знак равенства между татарами и урумами (и их языками).

Основные группы и границы сообщества


Поделиться книгой:

На главную
Назад