Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Язык и этническая идентичность. Урумы и румеи Приазовья - Влада Вячеславовна Баранова на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Урумы. С точки зрения внешнего наблюдателя, румеи и урумы, обладающие «одинаковой бытовой культурой» [Иванова, 2002, с. 28] и называющие себя греками, различаются лишь лингвистически. С точки зрения румеев, язык является не единственным, но основным маркером, разделяющим их и урумов. Объективно существующие лингвистические различия составляют часть повседневного опыта взаимодействия групп и упоминаются всеми румеями, тогда как другие различия, такие как характер, внешность и вероисповедание урумов, признаются лишь частью информантов. Рассмотрим представление румеев о языке другой группы, а затем другие признаки, свойственные, по мнению информантов, урумам.

Язык. В прошлом румеи часто знали урумский — престижный язык жителей города Мариуполя. Однако в устной истории группы румейско-урумское двуязычие румеев не нашло отражения; лишь отдельные пожилые информанты вспоминали о родителях и дедушках, владевших урумским языком. У информантов среднего и младшего поколений вопрос о подобном двуязычии вызывал удивление и отторжение:

Собиратель. А родители знали греко-татарский язык?

Информант. Нет. Наши не могли знать. С татарами они вообще не связывались.

(Сведения об информанте: ИКК, ж., 1944, Бугас.)

Современные румеи не владеют урумским языком и характеризуют его как непонятный, твердый и грубый. Собственный идиом, по сравнению с урумским, оценивается как мягкий (коннотации, связанные для информантов понятием мягкости/твердости языка, будут рассмотрены в разделе «Представления о румейском языке»). Большинство румеев определяют идиом урумов как татарский, однако некоторые считают, что урумы говорят на смешанном греко-татарском или ином (по сравнению с румеями) греческом идиоме. «Греко-татары — у них другой язык. Вот они тоже по-гречески, только не сходится» (ЛАО, румейка, 1941, Малый Янисоль).

Для некоторых информантов иной язык урумов служит основанием для отказа в признании их греками. «Мы говорим, какой он грек, он наш язык не знает. Что ты, русская, не знаешь, что греко-татар не знает. Пишется греком» (ЕИК, румейка, 1949. Бугас). В приведенном примере информант нарочито сближает урумов, официально зарегистрированных греками, и не связанного с этим сообществом приезжего лингвиста, чтобы подчеркнуть необоснованность притязаний урумов.

Представления румеев о выборе брачных партнеров и бытовых традициях урумов отражает их включение в состав своего сообщества. Информанты редко упоминают о сходстве групп без специальных вопросов собирателя: спонтанный рассказ об урумах сосредоточен на отличиях одной группы от другой, а определение общих для обеих групп признаков, как правило, не представляет собой нарратива.

В сообществе не существует регламентированного представления о браках с урумами, и мнение о смешанных семьях во многом зависит от индивидуального опыта информанта. Разговор о браках между румеями и урумами нередко переходил на тему запрета жениться/выходить замуж за русских (а не за греков), так как данное положение имеет общепризнанное риторическое обоснование в сообществе. Известные респонденту случаи румейско-урумских браков оценивались как допустимые и не нарушающие общепризнанное правило «грек должен жениться на гречанке». Лишь некоторые румеи, подчеркивающие татарскую природу урумов, негативно оценивали браки с урумами.

Румеи считают, что быт урумов совпадает с их собственным, греческим, и нередко информанты традиции урумов и румеев противопоставляют русским: «У греко-татар язык другой, а так порядок, как у греков. Варят то же самое, что греки, у русских, эти, некоторые блюда, нету — кубите, чебуреки, русские в старое время этого не делали» (ВФК, румейка, 1925, Малый Янисоль). Из интервью видно, что примером сходства урумов и румеев обычно служит праздничная кухня — наиболее актуальный для румеев маркер своего сообщества, отделяющий их от русских и сближающий с урумами. «И обычаи одни и те же, в принципе. У них татарского ничего нет, все общее с нами, свадьбы, например, одинаково справляем. У нас кубите, и у них» (ПАД, румей, 1938, Малый Янисоль).

Наиболее распространенный опыт взаимодействия с урумами для румеев — Панаир или семейные праздники в урумских селах. «Ну танцы, вот мы танцуем, Богданка там, допустим, в кругу. Они танцуют — хора у них называется. Руками они обнимают друг друга и по кругу туда-сюда пляшут. Ну, практически, танец одинаковый» (ВХШ, румей, возраст неизвестен, Сартана). Вывод информанта, что различие между двумя танцами заключается только в названии, подтверждает лингвистические различия между группами.

Описывая несходство урумов и румеев, обычно называют ряд черт. По мнению некоторых информантов, урумы отличаются по своему характеру, внешнему облику и вероисповеданию. Повторим еще раз, что языковые различия отмечаются всеми румеями, тогда как особые психологически свойства, внешность и религия (вместе или порознь) приписываются урумам только частью информантов, стремящихся к максимальному расподоблению групп.

Отмечая разницу характеров, информанты приписывают урумам жадность, агрессивность, недружелюбие и некоторые другие негативные свойства; наиболее распространенный атрибут другой группы определяется как «вредные». Информанты часто сообщают, что урумы из жадности «могут весной воду не дать выпить» (МАЧ, румейка, 1933, Красная Поляна). Некоторые информанты вспоминают случаи столкновения с недоброжелательностью урумов: «Греко-татары вредные. Во время войны мы шли через греко-татарское село, и нас не пустили переночевать: где ни стучим — „идите в сельсовет!“» (ВФК, румейка, 1925, Малый Янисоль).

Негативные черты характера урумов служат информантам для конструирования представления о свойствах румеев, например, гостеприимство румеев информант ФФШ противопоставляет недоброжелательности урумов: «[У нас] если гость — не может быть, чтоб не угостили. Это у нас характерная черта — у эллинов, я не могу судить за греко-татар, не был я у них. Ну, мало ли что говорят, что они тебе воду дадут и кружку после тебя полчаса моют. Мама рассказывала, в 40-х годах она у какой-то бабушки [урумки] воды попросила. Та по-своему что-то недружелюбное, но дала — воду не дать, это уж вообще… Выпила, а [хозяйка] потом демонстративно начала мыть кружку. Я такого не приемлю, и у эллинов такого нет, последним с тобой поделятся однозначно» (ФФШ, румей, 1944, Володарское).

Специфические черты характера и поведения представителей другой группы, как правило, отмечают информанты, считающие урумов татарами, а не греками, а в некоторых интервью эксплицируется связь негативных особенностей с принадлежностью к татарам: «Татарская мстительность; они вроде бы какие-то агрессивные или что. Татары вообще такие» (МФБ, румей, 1936, Ялта). Иногда информанты не называют никаких конкретных черт характера, апеллируя к стереотипу: «Они и по характеру другие. Греко-татары [интонационно выделено информантом. — В. Б.], вы понимаете? Монголо-татары» (ЕДП, румейка, 1951, Малый Янисоль).

Некоторые информанты мотивируют плохие отношения между группами не свойствами урумов (их человеческими качествами), а самим фактом неоправданных притязаний урумов «быть греками»: «Они пишутся греками, а эллинцы… вот чего вражда идет: „как он приписался к нам, к эллинцам“. Он действительно татар» (ИКК, румей, 1944, Бугас).

Точка зрения информанта на происхождение урумов влияет на интерпретацию истории группы. Например, в текстах греческой публицистики притеснения греков в Крыму отнесены ко всему сообществу, а урумы, утратившие язык, — к пострадавшим больше других; многие информанты придерживаются этой позиции или же оценивают урумов как более легкомысленную группу, отказавшуюся от своего языка (ДПМ, ж., 1940, Бугас). Обе версии представляют урумов жертвами, принявшими требования татар, тогда как при категоризации другой группы в качестве татар урумы сами оказываются врагами, угнетателями греков. «Что там говорить, они противные. Они знаете что делали? Ловили нас… ну, меня не было, я, когда родилась, в 22 году… ‹…› Потому что вот татары ловили вот этих наших греков и снимали языки — делали плетки. Плели. Из языкового мяса плели плетки» (АБА. румейка, 1922, Екатериновка).

С гипотезой о татарском происхождении урумов связаны также представления об особенностях их внешнего облика. В интервью румеи приписывают членам другой группы те или иные признаки, объединенные вокруг понятия «черный» — смуглая кожа и темные волосы. «Чернота» часто связывается со значительным отличием от окружающего негреческого населения: информанты считают урумов «более черными», тогда как румеи похожи на русских или украинцев. «Вот они темней. Вы знаете, они темнее, чем мы, греки. Мы уже… больше на русских [похожи], вот, а они — на турок» (AAA, румейка, год рождения неизвестен, Бугас). Иноэтничность, негреческое происхождение, иногда прямо упоминается при описании внешности урумов.

Информант 1. Они черные, татары.

Информант 2. Они как азиаты, понимаете?

Информант 1. Ну, скулы вот тут вот, азиаты, понимаете? Греко-татары.

(Сведения об информантах: (1) ЕИК, румейка, 1949; (2) ИКК, румей, 1944, Бугае.)

Многие информанты не описывают, как именно выглядят урумы, а апеллируют к стереотипному татарскому антропологическому типу, распространяя его на урумов и предполагая, что собеседник также владеет этими представлениями. Вопрос «Как выглядят урумы?» вызвал следующий диалог:

Информант. Ну вот татары от русских отличаются?

Собеседник. Чем?

Информант. Ну вот ты татар видела, они же отличаются? Ну, там, разрез глаз…

(Сведения об информанте: МАА, румей, 1970, Ялта.)

Урумы, как и румеи, исповедуют православие, однако некоторые румеи считают урумов мусульманами. Подобные утверждения встречаются в интервью реже, чем упоминания отличий характера и внешности урумов, мотивируются они татарским происхождением группы и не совпадают с наблюдениями информанта: «Здесь они христиане, а вообще мусульмане» (ВВТ, румеи, 1942, Малый Янисоль). Или: «Ну не знаю, тут нету вот в этих греко-татарских селах мусульманских церквей, но как они молятся… не знаю, я не была, не могу сказать. Теперь, когда они тут, уже отдельно от татар, они вроде бы христианства придерживаются» (ДПМ, румейка, 1941, Бугас). Или: «Татары — они мусульмане, а эти оказались христианами, как это получилось?…» (ВПК, румей, 1941, Красная Поляна).

В приведенных выше отрывках информанты стремятся примирить противоречие между собственным опытом взаимодействия с соседями, свидетельствующим о совпадении религиозных практик двух групп, и убеждением «татары — мусульмане», приводя возможные ограничения или уточнения данного положения. Среди информантов лишь единицы полностью игнорировали собственные впечатления от контактов с урумами в угоду совпадения этнонима и конфессиональной принадлежности татар/греко-татар.

Поддержание границы между группами в интервью основано на описании частичного сходства урумов и румеев и указании языковых, внешних, поведенческих и конфессиональных различий; еще одна стратегия румеев состоит в отрицании любых контактов с урумами и информации о привычках другой группы. По-видимому, группы действительно достаточно слабо информированы друг о друге, особенно о жителях далеких поселков, однако достаточно часто приходилось сталкиваться с отказом обсуждать вопросы о совпадении или, напротив, несходстве обычаев урумов и румеев. Некоторые категорически не желали сравнивать собственные практики и традиции урумов, и одним из распространенных объяснений отказа была ссылка на неосведомленность о жизни другой группы. Как правило, за подобными отказами обсуждать урумов стоит нежелание признавать представителей другой группы «своими», а знать «чужие», негреческие, обычаи они не должны. «Есть греко-татарцы, и все. Ну, где живут татары [интонационно выделено информантом. — В. Б .] , а мы — здесь, наша земля. А там это у них земля, греко-татар» (ПКС, румейка, 1930, Малый Янисоль).

Вопросы собирателя об урумах содержали или подразумевали возможность сравнения двух групп, и некоторые информанты возражали против предполагающегося наличия основы для соположения. В тот или иной момент интервью интерес собирателя к другой группе казался информанту, вероятно, слишком пристальным, и указание на татарскую природу урумов позволяло восстановить этническую границу. На вопрос о месте или обстоятельствах жизни другой группы информанты иногда отвечали, интерпретируя этническую принадлежность урумов, акцентируя смену номинаций.

Информант. Греко-татары — другие люди, мы с ними не общаемся.

Собиратель. А язык родители знали греко-татарский?

Информант. Нет. Наши не могли знать. С татарами они вообще не связывались.

(Сведения об информанте: ИКК, румейка, 1944, Бугас.)

Использование разных номинаций позволяет информанту показать перспективу отношений урумов и румеев как греков и татар.

Категоризация урумов как татар отменяет саму границу между сообществами и приводит к отказу обсуждать группу, у которой нет ничего общего с греками. Другая крайность, практически не отличающаяся от позиции греческой публицистики, встречается у сотрудников греческих обществ: румеи и урумы — единое сообщество, и отличие состоит только в смене языка. «У нас тоже такое понятие ходит: вот греки-эллинцы и греки-татары. Ну, нету такого понятия. Есть греки. Это во времена татарского ига греки не хотели, естественно, принять веру, и они были вынуждены принять язык. У нас все обычаи одинаковые с ними, вера одинаковая, все одинаковое. Только говор» (ИЮЗ, румей, ок. 1945, председатель греческого общества в одном из поселков). Румеи, представляющие греческое движение, во главу угла ставят этнические категории, а не свойства сообщества. Их определения урумов базируются не на повседневном взаимодействии с другой группой, а на знании, которое они считают историческим, научным и доступным представителям элиты: в приведенном выше отрывке информант ИЮЗ противопоставляет собственное знание истории ошибочным, народным, понятиям «греко-эллинцы» и «греко-татары».

Греки и татары — воображаемые сообщества или национальности, привлекаемые время от времени информантами для интерпретации отношений с урумами. Этническая номинация, как видно из анализа представлений о татарских свойствах сообщества, в таких случаях предопределяет признаки другой группы. Большинство сообщества, однако, не придерживается однозначной категоризации урумов в терминах «греки» или «татары», и в интервью преобладает инструментальный подход в определении другой группы: информанты сравнивают известные им свойства урумов с собственными, показывая сходство и отличия сообществ. В глазах простых информантов урумы — это греко-татары, похожие на румеев и отличающиеся от них, а двойной этноним позволяет подчеркнуть как объединяющее, так и разделяющее начала.

Трактовка отношений с урумами находится в контексте создания иных границ сообщества. Взаимоотношения с русскими включают урумов в группу «греки», а контакты с греками из Греции — эллинами — противопоставляют урумов и румеев: «Мы — греки-эллинцы, а они греко-татары. Мы эллинцы. Мы ближе к Греции. И языки у нас не подходят» (ЕДП, румейка, 1951, Малый Янисоль). Язык румеев сближает их с новой группой и отделяет от урумов.

Греки из Греции. Наиболее распространенный русскоязычный этноним («греки») и самоназвание («эллины») новой для румеев группы совпадают с их собственными номинациями. Вероятно, поэтому в сообществе пока нет общепризнанного этнонима для этой группы, и в интервью встречаются следующие варианты: «греки из Греции», «настоящие греки»/«чистые греки»/«истинные греки», «эллины»; их язык может определяться как эллинский, греческий, настоящий греческий. Часто информанты используют дейктические средства для обозначения другой группы («те греки, оттуда»). Сложившиеся на сегодняшний день номинации группы отражают ее положение в глазах сообщества: такие атрибуты греков, как «чистые», «настоящие», «истинные», свидетельствуют об их высоком статусе.

Поддержание этнической границы с греками из Греции, не являющимися непосредственными соседями румеев, отличается от взаимодействия с русскими и урумами. Такие контакты начались сравнительно недавно, в конце 1980 — начале 1990-х гг., когда у жителей Приазовья появилась возможность поехать в Грецию, и происходят в основном в Греции. (Греки, приезжающие в Приазовье в качестве дипломатов, представителей различных фондов или приглашенных преподавателей Мариупольского гуманитарного университета, почти не встречаются с румеями, живущими в сельской местности.)

Греческие благотворительные фонды и ФГОУ оплачивают туристические поездки в Грецию для школьников и пенсионеров из Приазовья, однако подобные контакты не оказывают значительного влияния на самоидентификацию сообщества. Массовыми являются контакты, в первую очередь, полулегальных трудовых временных мигрантов-румеев в Грецию, преимущественно женщин. Человек, представивший документальное подтверждение своего греческого происхождения, пользуется упрощенным визовым режимом; как правило, румеи получают визу на шесть месяцев, не дающую права на работу, а в Греции они могут начать процедуру получения гражданства.

Точное число гастарбайтеров-румеев в Греции неизвестно (см.: [Kaurinkoski, forthcoming]). По сравнению с различными группами понтийцев, мариупольских греков относительно немного в Греции, однако во всех греческих селах Приазовья есть люди, побывавшие там, и их рассказы транслируются в сообществе, создавая представления о другой группе. Хотя большинство информантов никогда не встречалось с греками из Греции, практически все упоминали об опыте таких контактов, имевшемся у родственников или знакомых. Таким образом, виртуальная граница с другим сообществом воспринимается как вполне реальная.

Рассказы о греках из Греции почти не содержат описания повседневного взаимодействия с представителями другой группы, так как подобные контакты индивидуальны. Поведение греков в быту, различие повседневных практик двух групп обсуждают те, кто жил в Греции, однако сообщество в целом усваивает из этих рассказов, в первую очередь, обобщенные оценки другой группы и категоризацию румеев и их языка теми, кто почитается как настоящие греки. В интервью сравнительно редко обсуждается отношение таких настоящих греков к мигрантам, поскольку группы обладают несопоставимыми статусами, и некоторые румеи болезненно воспринимают подобную ситуацию.

В большинстве случаев румейские женщины устраиваются сиделками или домработницами в греческие семьи, так что коммуникация происходит прежде всего с работодателями, не владеющими ни русским, ни румейским языками, и наемные работники стремятся как можно скорее овладеть новогреческим. Языковое поведение демонстрирует разницу в положении греков из Греции и румеев: последние стремятся выявить звуковые соответствия и овладеть кодом собеседника, тогда как греки из Греции не пытаются, по мнению информантов, понять румейский, поскольку «думают, [что] им не нужно» (ВАЯ, румейка, ок. 1955, Малый Янисоль).

Информанты отмечают, что быстро овладевают минимальным уровнем новогреческого, и этим ограничиваются, так как контакты гастарбайтера с настоящими греками немногочисленны: в интервью описывается замкнутая жизнь в семье работодателей, покидаемой только для встреч с земляками. Прожив в Греции три года, информантка на вопрос о знании новогреческого ответила: «Ну, как грузины говорят, ха-ха! Окончания, это все. Мы ж не изучали, просто так работали. Бабушку смотрела, ребенка смотрела, в супермаркете расфасовывала, в гостинице работала…» (НАШ, румейка, 1965, Малый Янисоль).

Низкий статус румеев в глазах настоящих греков отчасти компенсируется восприятием собственной группы как диаспоры, в анклаве сохранившей древние черты. Интерпретации древности собственной группы, сравниваемой с более модернизированным обществом современной Греции, индивидуальны: информанты упоминают, что румеи сохранили язык, традиции, а также кровь, тогда как греки из Греции утратили обычаи, перешли на новогреческий язык, смешались с турками и пр. «Сюда с Крыма переселились, а с Греции наши греки вышли уже очень давно. И сохранились те обычаи, обряды, все, что там уже забылось. Они из Греции приезжают сюда, чтобы познать свои основы. И удивляются: как вы сохранили язык?! У нас же язык греческий. А в Греции — новогреческий. А исконно греческий — это наш» (ВАВ, румей, ок. 1943, Касьяновка).

Однако соотношение румеев с греками из Греции для большинства информантов не сводится к компенсаторным представлениям об исконности, аутентичности собственной группы. Греки из Греции воплощают для группы идею нации, обладающей независимым национальным государством и древней культурой. Жизнь современной Греции мало известна румеям, и греческую культуру воплощают греческие истоки научной терминологии (и, следовательно, науки в целом) и православия.

Румеи считают греками и собственную группу, и греков из Греции. Греки — воображаемое сообщество, позволяющее чувствовать общность, в том числе с незнакомыми людьми, в границах своей национальности [Anderson, 1998, р. 6]. Такое воображаемое сообщество позволяет носителю установить максимально широкую перспективу для рассмотрения своей группы или собственной биографии, дает возможность почувствовать себя частью большого целого. Осознание греческого единства способствует обоснованию этногенетических мифов и восприятию себя как диаспоры: «… Но это ж наши предки. Мы ж эллины, греко-эллины, значит, Эллада — наша Родина» (МАЧ, румейка, 1933, Красная Поляна).

Существует еще один важный фактор, способствующий распространению четких представлений о греческой (общегреческой) традиции в локальном сообществе. Для получения документов, дающих возможность постоянного безвизового въезда в Грецию и неограниченного пребывания там, необходимо пройти собеседование в консульстве этой страны, во время которого выясняются «этническое самосознание», знание греческих традиций, истории и культуры Греции, локальные традиции своей греческой группы и владение новогреческим языком (последнее необязательно). Одна информантка сравнила наше интервью с вопросами, задававшимися на собеседовании в консульстве, «чтоб узнать, знаем ли мы язык, правда ли, что мы греки, а какие у вас обычаи… » (ВАЧ, румейка, ок. 1956, Малый Янисоль).

Еще один важный аспект отношений с греками из Греции — представления о соотношении румейского и новогреческого языков. В сообществе нет общепризнанного распределения лингвонимов «греческий» и «эллинский». Как правило, эллинским называют чаще новогреческий, а греческим — собственный идиом, однако лингвоним «греческий» могут использовать и для языка Греции.

Одним из лингвонимов для румейского также служит «эллинский» (как сокращение от «греко-эллинский» и противопоставление лингвониму «греко-татарский»). В интервью рассказчик порой стремится развести два лингвонима — «греческий» и «эллинский», распределить их между идиомами. Румеи, изучающие новогреческий в школе или институте, часто используют термины «язык» и «диалект» для противопоставления новогреческого и румейского.

Отношения между идиомами могут трактоваться в интервью по-разному: новогреческий и румейский порой расцениваются как один язык — эллинский; румейский иногда считают диалектом новогреческого; идиомы могут признаваться двумя родственными языками, взаимопонятными в различной степени. Однозначная трактовка соотношения румейского и новогреческого идиомов, обусловленная идеологической позицией информанта, встречается обычно в интервью с представителями культурной элиты сообщества. Руководители отделений греческих обществ, сотрудники ФГОУ и учителя новогреческого описывают румейский как диалект новогреческого языка. Другая группа, крайне немногочисленная, состоит из румейских поэтов, поддерживающих представление о разнице идиомов и необходимости самостоятельного развития румейского. Для большинства же простых румеев характерна чрезвычайно гибкая, изменчивая оценка степени близости идиомов. Принято считать идиомы похожими, а трактовка степени сходства зависит от индивидуального опыта и представлений информанта.

Хотя большинство румеев не знают новогреческого и не могут самостоятельно оценить сходство новогреческого и румейского, в сообществе распространено сравнение идиомов, выражаемое обычно клише «на столько-то процентов сходится». Информанты обычно называют разные цифры, от 50 до 100 %; само измерение сходства языков в процентах подразумевает близость новогреческого и румейского. По нашим наблюдениям, подобные вычисления почти никогда не основываются на собственном лингвистическом опыте.

Сложность в понимании новогреческого часто мотивируется быстрым темпом речи греков из Греции. Румеи подчеркивают, что понимают новогреческий при определенных обстоятельствах: «С греческим, с настоящим греческим языком, наш язык тоже сходится, только надо тонко прислушаться к разговору, и тогда, может быть, поймешь» (ТХИ, румейка, 1940, Касьяновка).

Как правило, информанты осознают и различие совпадающих на уровне номинаций идиомов: «А сейчас все учатся — вот наши внучки [ходят] на греческий, только не наш язык, а все равно он греческий» (НИД, румейка, 1928, Ялта). Румеи подчеркивают большую близость румейского и новогреческого, рассказывая о взаимодействии с урумами, тогда как в другой ситуации нуждаются в поддержании границы для различения своего идиома и языка «настоящих греков». Румейский и новогреческий оцениваются одним из информантов то как один, то как два разных языка, и не всегда возможно определить, что в данный момент имеет в виду собеседник. Оценка близости идиомов может меняться на протяжении интервью: «На нашем греческом языке даже с греками из Эллады не будешь говорить, у них другой язык. ‹…› Ну, вот в Старом Крыму — они греко-татары. Они разговаривают и на русском, и на греческом, на татарском языке. А у нас эллинский. Он наподобие вот как греческий с Эллады, оттудова» (БББ, румейка, возраст неизвестен, Малый Янисоль). По сравнению с языком урумов румейский описывается как близкий новогреческому, эллинский, хотя подобная оценка не согласована с предыдущей характеристикой идиома.

Омонимия значений при использовании лингвонимов «греческий» и «эллинский» служит основанием для подмены одного понятия другим. Подобная практика особенно широко распространена в дискурсе греческих обществ, однако встречается и в интервью с простыми румеями. Вспоминая пребывание в Греции, информантка разделяла «наш» и новогреческий языки, но спустя некоторое время добавила: «Я гречанка, но я не виновата, что не знаю свой язык. Вот мои дети, я считаю, будут виноваты, потому что сейчас изучают» (НША, румейка, 1965, Малый Янисоль). Информантка говорит о румейском («своем») языке, а в школе (на сегодняшний день) изучают новогреческий, однако в данный момент румейский и новогреческий для нее — один идиом, символизирующий греческую идентичность.

Вот еще один пример установления тождества изучаемого в школе новогреческого родному языку, хотя в другой момент интервью информант отмечает различие идиомов.

Собиратель. Как вы считаете, правильно в школе учить греческий (то есть новогреческий) язык?

Информант. Конечно! Как это — жить и не знать греческий язык?! Ну, это ж вот как примерно вырасти среди греков, и отец, и мать…

(Сведения об информанте: ВКГ, румейка, 1939, Малый Янисоль.)

Информант переносит на изучаемый в школе новогреческий представление о кровной, родственной связи между носителем и идиомом, используемое обычно при описании материнского языка.

Омонимия лингвонимов облегчает смену одного «греческого» языка — румейского, маркирующего этническую идентификацию группы, на другой «греческий» идиом — новогреческий. Номинально оба идиома соответствуют часто упоминаемому в интервью требованию «хоть немного понимать свой родной (греческий) язык». Для языка в функции маркера идентичности группы не столь принципиально, всегда ли термин «греческий язык» обозначает один и тот же идиом; информант может приравнивать собственный родной язык греческому языку внуков. Не исключено, что по мере увеличения числа детей, изучавших в школе новогреческий, но не владеющих румейским, будет возрастать количество информантов, чью греческую идентичность символизирует новогреческий язык. В настоящее время отождествление румейского и новогреческого и принятие последнего в качестве маркера греческой идентичности встречаются лишь в отдельных случаях.

Основные группы и границы сообщества

Я не рассматриваю взаимодействие с отдельными группами, однако реальная самоидентификация сообщества всегда происходит с учетом границ со всеми соседями. Хотя необходимость описать всех соседей может вызывать затруднения у информантов [79], представления о других группах и соотношении с ними составляют контекст взаимодействия, определяя контакты с конкретным сообществом и индивидом. Граница не только проводится между собой и второй группой, отдельным ее представителем, но ее характеристики всегда соотносятся с другими, параллельно существующими границами, а изменение соотношения с одним сообществом неизбежно повлечет пересмотр определений остальных соседей и самой группы.

В интервью указываются возможности манифестирующего определенные стороны культуры румеев объединения с каждой из групп. Если суммировать не формулируемые обычно носителями противопоставления, то румеи и русские противопоставлены урумам как обладателям более восточной внешности, то есть как нетатары — татарам. В свою очередь, румеи и урумы составляют группу греков (Приазовья), отделенную от русских греческими бытом и происхождением и от внешней группы, греки из Греции, как «здешние греки». Румеи и греки из Греции, говорящие на родственных идиомах/одном языке, противопоставлены урумам — носителям татарского языка.

Система номинаций, принятых сообществом, позволяет в каждый момент времени противопоставить себя любой из групп и объединиться с соседями. Греки (урумы и румеи) противопоставлены русским; греки (румеи) — (греко) — татарам (урумам); эллины (румеи и греки из Греции) — тоже (греко) — татарам (урумам).

Очерченная выше система составляет общепризнанные представления румеев о соседях. В зависимости от индивидуальных предпочтений информанта эти отношения могут быть охарактеризованы несколько иначе, причем рассказчик озвучивает представления, составляющие фон, «запасной фонд» сообщества, актуализируемый время от времени, по мере необходимости. Например, некоторые информанты подчеркивают ошибочность номинации «греко-татары» и, настаивая исключительно на татарской природе другой группы, отрицают общность румеев и урумов во всех отношениях, приписывая урумам не только языковые, внешние и поведенческие отличия, но и другое вероисповедание, место происхождения (не Крым, а Турция). Эти представления могут в определенный момент оказаться востребованными всем сообществом при размывании границы между группами. Однако полное отрицание греческой природы урумов возможно лишь как выражение индивидуальной позиции и не разделяется остальными, поскольку, перечеркивая любое сходство представителей другой группы с румеями, приводит к исчезновению границы между сообществами.

Представления румеев о соседях зависят от статуса взаимодействующих групп. Однако всегда ли отношения групп осознаются как иерархия низких и высоких статусов? Каждая группа дает себе определения, свидетельствующие о своем более высоком по сравнению с соседями положении; при этом существующие в действительности статусные различия подчас игнорируются. Хотя приписываемые соседями признаки входят в самоидентификацию группы, внутренняя точка зрения может до определенной степени пренебрегать негативной оценкой или вырабатывать компенсирующие механизмы, прибегая к таким параметрам, как красота или древность традиций, то есть к ценностям аутентичности. В результате каждая из групп чувствует себя выше других сообществ, а на границах сообществ формируется договоренность, согласно которой одно из сообществ несет древнюю культуру, а другое успешно в экономическом отношении. Более низкий статус в действительности может не отражаться в самоописании сообщества в интервью.

Отношения «настоящие греки» — «греко-эллинцы» — «греко-татары» представляют собой пример чистой иерархии, ступенчатого снижения статуса группы. Уже упоминавшийся термин «иерархия греческости», введенный исследователями иммиграционной политики в Греции (см.: [Triandafilidou, Veiko, 2002]), удачно характеризует статусное распределение групп в Приазовье, принятое, по сути, всеми участниками этой системы, хотя и урумы, и румеи вырабатывают различные компенсаторные характеристики, позволяющие уточнить отношения с группой, обладающей более высоким статусом. Устойчивость этой системы обусловлена внеположенными сообществу механизмами: экономическими и другими преимуществами контактов с Грецией и деятельностью ФГОУ

В то же время отношения с русскими на сегодняшний день не связаны с давлением со стороны государства или элиты, изменяющим престиж групп. В сообществе наличествуют воспоминания о соотношении статусов русских и греков в разные периоды, и информант может привлекать те или иные сюжеты устной истории группы для описания этнической границы.

* * *

Отношения между группами представляют собой не изолированное противопоставление двух сообществ, а сложную систему сообщающихся границ. Увеличение давления со стороны одной из групп вызывает изменение границы с остальными соседями. Полное отрицание греческой идентичности урумов приводит к исчезновению границы с ними и, тем самым, нарушает признаваемую румеями «иерархию греческости»: существование еще одной греческой группы помещает румеев в середину шкалы, между настоящими греками и греко-татарами.

Информанты используют две ценностных шкалы — аутентичности и цивилизованности; оценки с точки зрения аутентичности возобладали в восприятии быта, праздничных традиций, выбора национальности (до отмены соответствующей графы в паспортах граждан Украины), тогда как по отношению к родному языку в интервью преобладают оценки с точки зрения цивилизованности.

Итак, быть греком означает для наших информантов отличаться от русских (негреков); быть отчасти такими же, как урумы, но более настоящими греками; стремиться войти в воображаемое сообщество греков, воплощаемое греками из Греции (признавая себя менее чистыми греками). Взаимодействие с тремя рассмотренными выше группами определяет самоидентификацию румеев. Описывая соседей, информанты объясняют, какими они видят себя. Принимая или отторгая признаки, приписываемые другой группой, сообщество вырабатывает непрерывно изменяющееся представление о себе.

Глава 5. Этническая идентичность урумов

В данной главе в центре внимания находится тюркоязычная часть греков Приазовья — урумы. В силу исторически сложившегося расхождения самоназвания группы («греки») и характеристик их языка (отраженных в лингвониме «греко-татарский») любые рассуждения о данном сообществе самих урумов и представителей других групп строятся на выяснении того, как на самом деле соотносятся язык и этничность тюркоязычных греков Приазовья. Урумский язык признается основным маркером группы, позволяющим самим носителям и их соседям формировать границы сообщества.

В то же время принятые под воздействием контактов с другими группами определения языка и сообщества влияют, в свою очередь, на отношение (приверженность, лояльность) носителей к своему языку.

Анализируя соотношение языка и этнической (само)идентификации урумов, я постараюсь, насколько это возможно, учитывать обе стороны проблемы: и роль языка в формировании границ группы, и влияние внешних и внутренних определений сообщества на отношение к идиому. Учитывая первый аспект — роль лингвонимов в категоризации группы и языка как маркера этнических границ, я рассмотрю систему номинаций урумов и их идиома разными группами, затем проанализирую маркеры, используемые урумами для поддержания границ с другими группами, и поделюсь некоторыми наблюдениями о том, как принятые определения группы (складывающиеся во взаимодействии внешней категоризации и самоописаний сообщества) воздействуют на отношение к идиому, то есть рассмотрю восприятие урумского языка носителями в контексте взаимодействия с другими группами.

Основная часть полевых материалов собрана в двух урумских поселках — Старый Крым Мариупольского района и Гранитное (Старая Карань) Тельмановского района.

1. Поселок Старый Крым Мариупольского района — средний по численности и составу населения для Приазовья (около 6200 жителей [80]), фактически — пригород Мариуполя [81]. Директором здешней школы № 46 много лет работала президент Федерации греческих обществ Украины (уроженка румейского села); с периодом ее пребывания на этой должности связаны более активное (по сравнению с другими греческими поселками) введение в школьную программу новогреческого языка (статус школы с углубленным изучением новогреческого языка), масштабная организация 220-летия основания села в 2000 г., частые визиты делегаций из Греции.

2. Поселок Гранитное (Старая Карань) Тельмановского района в 1946–1970 гг. был районным центром, который затем был перенесен в поселок городского типа Тельманово. В Гранитном проживают 3929 человек, из них урумов — 2712 (69 %). На сегодняшний день Гранитное — сравнительно труднодоступный поселок, находящийся далеко от города и в стороне от шоссе Мариуполь-Донецк. В поселке нет постоянного преподавания новогреческого языка, хотя несколько лет велись факультативные занятия для школьников по выходным; из-за удаленности от Мариуполя сюда редко приезжают делегации из Греции. В поселке проживают крымские татары, переселившиеся в Приазовье в 1950-1960-е гг.

Как и выбранные для анализа румейские поселки, эти два урумских поселка достаточно типичны. Кроме того, я использую материал, записанный в урумских поселках Староигнатьевка и Каменка Тельмановского района, Старомлиновка Великоновоселковского района (Запорожская область) и Мангуш Первомайского района, а также в единственном поселке со смешанным урумским и румейским населением — районном центре Великоновоселовка.

Этнонимы и лингвонимы

Наиболее распространенные этнонимы и лингвонимы, используемые различными группами, присутствующими в Приазовье, для обозначения урумов и урумского языка, сведены в таблицу (см. табл. 5.1).

Таблица 5.1. Номинации урумов и их идиома

*Примечание. Контакты с крымскими татарами характерны только для одного поселка, поэтому ситуация в поселке Гранитное будет рассмотрена отдельно.

Русские. Как уже отмечалось в главе 4, русские и украинцы называют урумов и румеев греками и используют лингвоним «греческий» для обоих идиомов. Лингвистическое разделение двух групп обычно известно постоянно проживающим в урумских или румейских поселках русским, однако они, как правило, оценивают его как частное отличие, значимое лишь внутри самой группы «греки», и не разграничивают урумов и румеев. «Греко-эллинцы и греко-татары. Я в этих тонкостях не понимаю. ‹…› Нет, ну, просто мы [называем их] „греки“, кто там будет разбирать — греко-татар он или греко-эллинец. Это ж далеко-далеко корни туда пошли» (РАР, русская, ок. 1940, Мангуш).

Как и румеи, некоторые урумы вспоминают, что русские раньше использовали прозвище «пиндосы», имеющее явно негативные коннотации: «А греки — они вообще не люди, греков вообще за людей не [считали]… Греки, пиндосы, знаете, все…» (МАН, урумка, 1936, Старый Крым). В интервью с русскими информантами эта номинация не встретилась.

Используемый урумами этноним «русские» обозначает негреческое русскоязычное население — русских, украинцев и белорусов. Некоторые урумы используют термины «украинец», «украинка» для обозначения конкретных людей, тогда как группу назовут русскими. По-урумски термину «русские» соответствует этноним «hazah»: «Всех называли „хазах“ — и украинцев, и русских, и кацапов» (САА, урумка, 1929, Старый Крым).

Урумы осмысляют взаимоотношения с русскоязычным населением Приазовья как контакты русских и греков, не разделенных на украинцев и собственно русских, урумов и румеев.

Румеи. Лингвоним «татарский» воспринимается румеями как нейтральная номинация идиома урумов, тогда как этноним «татары» подразумевает определенную точку зрения информанта; нейтральной же номинацией считается «греко-татары». Между собой румеи называют урумов и греко-татарами, и татарами, но во взаимодействии с урумами используют только полную форму этнонима — «греко-татары» и самоназвание «греко-эллинцы», или «греко-эллины». Как правило, урумы и румеи в разговоре избегают номинаций группы или употребляют названия, образованные от топонима, не прибегая к этническим терминам. Румеи называют татарским и только иногда греко-татарским язык урумов; но при разговоре с урумом будет выбран лингвоним «греко-татарский».

Как уже отмечалось (см. главу 2), из этнографических описаний XIX в. известно, что в прошлом румеи называли урумов по-румейски «базаряне», или «базариоты», что означает «жители города» [Григорович, 1874, с. 56] [82], однако сегодня ни румеи, ни урумы не помнят этой номинации, поскольку Мариуполь был основан и населен урумами. Таким образом, у румеев нет специальных терминов для обозначения другой группы и их языка на румейском, и во всех ситуациях они используют русские номинации.

Внутри своей группы урумы называют румеев «греко-эллины», «греко-эллинцы», или «эллинцы», а себя — «греки»; язык румеев они обозначают как эллинский, а свой идиом как греческий. Описывая взаимодействие с румеями в разговоре с приезжими собирателями, информанты, как правило, переходили на «внешнюю», ориентированную на румеев, систему описания и именовали свой идиом греко-татарским, однако некоторые урумы в любой ситуации придерживались привычного для них распределения лингвонимов «греческий» и «эллинский», даже когда это могло привести к недопониманию.

Тремины «греко-эллинцы» и «греко-татары» воспринимаются как полные формы, акцентирующие общую часть — греки, тогда как краткие формы, противопоставляющие греков и эллинцев (греческий и эллинский языки), позволяют обозначить границу сообщества и отделить себя от румеев. Этнонимы «греко-эллинцы» и «греко-татары» задают схему логических (родовидовых) отношений, которую, как правило, и пытаются интерпретировать информанты. Двойные родовидовые этнонимы — продуктивная модель образования новых номинаций в интервью: «… Еще, вроде, бывают греко-грузины; греко-эллинцы и греко-мы» (ЕЛК, румейка, ок. 1923, Старый Крым).

Крымские татары. В конце 1950-х гг. крымские татары переселились в Гранитное из Зауралья, Казахстана, Узбекистана. В 1956–1957 гг. в Гранитном обосновались первые семьи, и в 1960 — начале 1970-х гг. миграция продолжалась: родственники переселенцев тоже вербовались на работу в колхоз; в основном татарское население поселка сложилось в эти десятилетия. Отдельные семьи приехали позже под влиянием политических и этнических процессов в республиках СССР или новых независимых государствах (семья татарки AAA приехала из Узбекистана в 1989 г.).

Татары живут в так называемом новом поселке, в выстроенных колхозом для переселенцев домах, расположенных отдельно от центральной части Гранитного [83]. Крымские татары контактируют только с урумами поселка Гранитное (Старая Карань), а также, отчасти, с жителями ближайших поселков — Старая Ласпа и Староигнатьевка, приезжающими в Гранитное. Урумы из других поселков не встречались с татарами и не знают о группе переселенцев в Гранитном.

Татары в разговоре с урумами называют их «греки», а внутри своей группы — «греки», или «греко-татары». Последний этноним используется крымскими татарами в присутствии урумов только в ситуации конфликта или игры, шутливого поддразнивания. В интервью крымские татары избегают однозначных номинаций урумов и их языка, прибегая к дейктическим конструкциям или распространенным атрибутам группы. Часто в интервью встречается определение урумов как крымских людей или другие упоминания пребывания сообщества в Крыму.

«Да, они тоже, они… греки-татары, говорят [здесь и далее выделено мной. — В. Б. ], но их 300 лет — туда назад — их выслали сюда. Они тоже выслатые люди вообще-то. Ну, и их потомки… уже поумирали. Остались там дети, дети-дети… вот так, в общем, молодежь. А родители ихние все давно умерли — раз 300 лет, какой там — родители? Вот и поэтому они свою нацию… за русского, кто куда в общем. Замуж повыходили. Люди замешались. Вот тут народ такой. А наш язык сходится. И они еще чище говорят, чем мы» (ВАВ, урумка, 1927, Гранитное).

Информантка избегает этнонимов: один раз она называет урумов греко-татарами, но дистанцируется от этой номинации, ссылаясь на то, что так говорят другие. Затем она прибегает к описательным наименованиям другой группы, причем формулировка «тоже выслатые люди» свидетельствует о сопоставлении урумов и собственной группы: главный мотив устной истории крымских татар — депортация из Крыма, и оценка переселения урумов из Крыма в Приазовье как выселение в интервью с крымскими татарами обычно свидетельствует о признании урумов татарами.

Язык урумов крымские татары называют и татарским, и греческим, но чаще, избегая определенных лингвонимов, описывают как похожий идиом, близкий татарскому. Крымско-татарский и урумский — близкородственные языки, и иногда возникают коммуникации, в которых каждый из собеседников использует «свой» идиом, называемый в этом случае татарами как татарским, так и греческим.

Татары Гранитного выделяют в крымско-татарском два варианта — ногайский (степной) и татский. Некоторые наши информанты проецировали это разделение и на близкий идиом, описывая язык урумов как татский, язык татов (AAA, урумка, 1940, Гранитное). Однако никто из информантов-урумов не заметил совпадения этой номинации с почти утраченным обозначением румеев на урумском языке — таты, татский язык.

Урумы употребляют этноним «(крымские) татары» (и иногда, внутри своего сообщества, пейоративный дериват «татарва») и лингвоним «татарский». В поселке Гранитное урумы, обсуждая крымских татар, практически никогда не используют самоназвание «греко-татары», подразумевающее нежелательные для информантов сопоставление и сближение групп.

При взаимодействии с крымскими татарами функции этнонима и лингвонима в поддержании границы между группами распределены: этноним противопоставляет урумов и крымских татар — греков и татар, тогда как лингвоним позволяет подчеркнуть общность групп. Рассказывая о крымских татарах, урумы называли идиом греко-татарским или татарским, обозначая частичное или полное совпадение урумского и крымско-татарского языков. Редкое в данном контексте использование самоназвания «греческий» было маркировано и означало отказ информанта признать какое-либо сходство между идиомами.

Самоназвания, рассмотренные вне контекста взаимодействия с другими группами, достаточно условны, так как только в ситуации контакта и возникает потребность в назывании. Однако принятые урумами номинации своей группы и идиома делятся на используемые преимущественно во взаимодействии с другими группами или в контексте рассказов об этих контактах и отражающие внутреннюю точку зрения сообщества.

Используемые в XIX — начале XX в. самоназвание группы на родном языке «урум» и номинация идиома «урум»/«рум тили» («язык урумов») [Муратов, 1963, с. 179] в настоящее время неизвестны абсолютному большинству сообщества. Однако некоторым информантам эта номинация знакома из публикаций в газетах или из заглавия книги А. Н. Гаркавца — современного исследователя, пользующегося значительным авторитетом в сообществе. Утраченное самоназвание постепенно вновь распространяется, в первую очередь, среди пожилых мужчин, интересующихся историей группы; информанты стремятся интерпретировать утраченную внутреннюю форму номинации. «А вы знаете, что такое урумы вообще? Это по-турецки „грек“. Это, видимо, турки так называли» (ИТШ, урумка, 1963, Старый Крым). В публикациях обычно упоминается и парный термин «румеи», однако информанты-урумы зачастую путают, кто они — румеи или урумы.



Поделиться книгой:

На главную
Назад