Александр Павлович Тарасенко
Полёт ласточки в околоземном пространстве
Часть 1. Василиса Премудрая
Глава 1. Девочке предлагают безграничную власть
Девочку, которой загадочный старик предложил практически безграничную власть над умами и сердцами миллионов людей, звали Оля. И фамилия у неё была такая забавная — Ласточка. Ольга Сергеевна Ласточка.
Наша история началась в Санкт-Петербурге. В середине необычно холодной, для теплолюбивого города, зимы. Снега выпало столько, что сугробы возвышались до двух третей человеческого роста. Машины во дворах, оставленные на несколько дней, тонули в снегу. Дворники выбивались из сил и всё равно большинство дорог оставались расчищены кое-как. Cнег всё падал. При разговоре на улице изо рта поднимались облака пара. Жители города дрожали в тонких перчатках, лёгких курточках и разноцветных шарфах.
По причине холодной погоды имеющие обогреватели счастливчики пользовались ими круглые сутки. Напряжение в электрической сети спадало. Иногда, в особенно холодные ночи, лампочки светились так тускло, что казалось, будто ты находишься во сне — где звуки приглушены, а краски тусклы.
Сыплет снег. Он идёт с утра почти без перерыва. Сейчас девятый час вечера. На улице горят фонари — выстроенные в ряд, словно солдаты. В единственной комнате, однокомнатной квартиры, на большом диване, накрытом покрывалом светло-розового, кремового оттенка, сидит девушка. Кроме дивана, в комнате имеется застеленный скатертью стол. На столе букет искусственных цветов в вазе, закрытый ноутбук и две пустые чашки из-под кофе. Шкаф в углу до половины заполнен книгам. Рядом со шкафом, на тумбочке с отбитым уголком, стоит телевизор. Модель не новая, с большим, маслянисто-чёрным экраном. На полу истоптанный ковёр тёмно-зелёного цвета с примитивным изображением каких-то цветов. Рисунок настолько схематичен, что нельзя понять каких именно.
Девушка кутается в одеяло. На ней свитер с закатанными рукавами и красные, спортивные штаны. Тёмно-тёмно рыжие волосы стянуты заколкой в виде разинувшего пасть синего бегемота. Она читает книгу. Сегодняшняя ночь обещает быть холодной. Снежинки бьются в окно, будто стучат, будто просят впустить или напротив, хотят силой ворваться в тепло и свет. Много людей сегодня включили электрические обогреватели в розетку. Поэтому свет от ламп недостаточно ярок и со временем становиться лишь тусклее. Девушка вынуждена перенести торшер ближе к дивану. Розетки сделаны неудобно, все они собраны на дальней стене. Через комнату тянется извилистый шнур удлинителя. Круглая, матовая лампа в торшере горит мягким, рассеянным светом. В вечера похожие на сегодня, случается, что привычно-знакомая, уютная (как старая, разношенная пижама) реальность рушится. Она слезает как некачественная краска под дождём. Скорлупу, которой окружил себя человек, будто разбивает кто-то снаружи. Без спроса. Без жалости. И там, снаружи, ждёт ужасно неприветливый мир. Словно второе рождение. Такое иногда случается в такие вечера как сегодня.
За окном кружился и танцевал снег. Необычно холодная, непривычно снежная для Петербурга зима. Наша история начинается с визита позднего гостя. С немелодичной трели дверного звонка, неожиданно прорезавшего тишину однокомнатной квартиры.
Оля вздрогнула, чуть было, не перевернув тарелку с пирожными. Кто бы это мог быть? Она никого не ждала сегодня. Надкусанное пирожное перевернулось на бок, когда Ласточка отставила тарелку в сторону, выбираясь из-под тёплого одеяла.
На лестничной площадке стоял мужчина, явно успевший разменять первую половину столетья. На седых волосах покоилась меховая шапка, со снежным холмиком на макушке. Тяжёлое пальто не позволяло разглядеть фигуру визитёра. Снежный налёт на плечах. Чёрные перчатки и такой же чёрный портфель из искусственной кожи. Лицо в морщинах. При первом взгляде почему-то казалось, что хозяин этого лица привык улыбаться. Морщинки сложатся в мозаику, стоит ему растянуть губы в улыбку. В глубине поблекших от времени глаз сверкает непонятный огонёк. Не смотря на свою привычку улыбаться, гость вовсе не казался весёлым человеком. Возможно, дело в излишне внимательном, скорее даже цепком, взгляде.
Все эти мысли пронеслись в Олиной голове меньше чем за секунду. Из открытой двери пахнуло холодным воздухом. Девушка имела плохую привычку открывать дверь, не спрашивая, кто стоит за ней. Она поступала так время от времени, когда задумывалась, была отчего-то весела, или напротив расстроена. Отец постоянно выговаривал дочери за безответственность. Ласточка обещала следить за собой, однако, в конце концов, снова поступала по старому. Что можно украсть в чужой, съёмной квартире — старый телевизор или ноутбук девчачьей, ярко-розовой раскраски? Не смешите мои старые, протёртые тапочки. Кроме того, в двери не было глазка, а переговариваться с гостями из-за запертой двери Оле казалось ужасно глупо. Как большинство молодых людей, Ласточка по настоящему не верила, что с ней может случиться что-нибудь действительно плохое. В частности не верила в возможность собственной смерти.
— Что же ты не узнаёшь своего дядю Егора? — укоризненно спросил гость.
Ласточка моргнула. Секунду спустя девушка висела на госте и целовала холодные, морщинистые щёки.
— Тише девочка, тише — отбивался дядюшка. С плеч сыпался липкий снег. Руки в чёрных перчатках шутливо отталкивали племянницу: — Ты же меня задушишь.
В последний раз, чмокнув холодную щёку, Ласточка энергично потянула дядюшку в дом. Тот едва успел стряхнуть снег с шапки. Когда он снял её, то показались густые, как у молодого, но совершенно седые волосы.
— Какими судьбами? Ой, у меня не прибрано — засуетилась Оля, помогая снимать тяжёлое пальто. Одновременно она продолжала выговаривать: — Хотя бы позвонил. А если бы меня не было бы дома?
Опёршись спиной о стену, Егор Николаевич снимал тёплые зимние сапожки:
— Завтра нанесу парочку деловых визитов и на электричке обратно в Выборгск. Опять же отца твоего повидаю. Ты, Оленька, не беспокойся — у меня номер в гостинице. По началу не думал к тебе заходить. А потому думаю, дай заеду.
Дядюшка наконец-то стянул один сапог и, переведя дух, принялся за другой. Всплеснув руками, Оля принялась помогать.
— Вот какая ты у меня выросла — улыбался дядюшка. Только глаза смотрели с непонятным выражением, но внимательно и даже оценивающе. Впрочем, Ласточке, наверное, показалось — с чего бы родному дядюшке смотреть на нее, будто он стоит перед прилавком в магазине и раздумывает: покупать или нет. — Компьютершица ты моя — произнёс он мягко.
— Программист — строго поправила Ласточка, провожая родственника на кухню. Вспыхнул свет, смывая со стен тени от уличных фонарей. Закипел чайник.
— Никогда не понимал разницы — признался дядя, с интересом оглядываясь по сторонам.
— Компьютерщиком называют всякого умеющего открыть Word и напечатать пару предложений. А программист это уже что-то более определённое. Впрочем, сейчас и программистами называют кого угодно: от продвинутых бухгалтеров работающих в 1С, до системных администраторов на досуге кропающих скрипт-другой. Есть лимоновый чай, есть персиковый. И половинка настоящего лимона в холодильнике. Дядя Егор, ты какой любишь?
Гость посмотрел укоризненно, и Оля почувствовала, как на лицо наползает румянец. Невелик грех, забыть чайные пристрастия любимого дядюшки, но всё-таки немного стыдно.
— Эх, молодые — вздохнул дядя Егор, вертя в руках коробку из-под чая — Всю жизнь пьёте в пакетиках. Главное чтобы побыстрее заваривалось, а до вкуса и дела нет. Лимон говоришь — пусть тогда и чай будет лимонный.
Оля предложила что-нибудь приготовить, но дядя отмахнулся: — Помню, как ты готовишь. Женщина не умеющая готовить бесполезна!
— Для мужчины — смеясь, уточнила Ласточка.
А вот от рюмки коньяка дядя Егор не отказался. Всё-таки в квартире относительно холодно. Не хватало ещё простудиться, да и вообще…
— До сих пор не замужем? — поинтересовался дядюшка.
— Ой, только не начинай. И так мама постоянно зудит — Ласточка скривилась, словно без сахара съела лимонную дольку, которая плавала в чашке: — Современной амбициозной девушке семья только мешает.
— От таких рассуждений народ и вымирает — наставительно, хотя и несколько равнодушно заметил дядюшка.
— Нарожаю ещё детей — пообещала Оля, — Какие мои годы.
— Целых двадцать шесть лет.
— Всего двадцать шесть — поправила Ласточка. Против воли в голосе прозвучал вызов.
Дядюшка покладисто согласился. Поднеся рюмку с коньяком к носу, неторопливо вдохнул: — Хороший.
— Иван выбирал — сказала Ласточка. Видя недоумение, разъяснила: — С декабря прошлого года любовь всей моей жизни.
Кивнув, дядюшка чуть-чуть пригубил коньяк.
— Много платишь за квартиру? Оля пожала плечами: — Нормально. — А то жила бы с родителями. Да не крути головой. — Дядя пожевал губами, потому улыбнулся: — Кстати, я привёз подарок. Где мой портфель?
Оля принесла портфель из коридора.
— Вот. — На стол был выложен стеклянный шар с крохотным домиков внутри. Обтянутая кожей, худая рука старика встряхнула подарок. Внутри шарика закружился искусственный снежок. О чём я думаю — мысленно укорила себя Оля — Обычная старческая рука. Но всё же, что меня гложет. Почему, кажется, будто что-то неправильно, только я никак не могу понять что именно?
Дядюшка что-то спросил.
— Прости, я задумалась- переспросила Ласточка.
— Говорю: нравиться мой подарок.
— Ещё бы! Только этой зимой слишком много снега.
— Твоя, правда — согласился дядя Егор. Не сговариваясь, они посмотрели в окно. Там по-прежнему бились редкие снежинки, словно пингуя[1] Ласточку и её дядю. Люди, вы тут. Вы ещё тут. Тут, тут, тут. Но всё равно однажды вы выключите свет и ляжете спать. Надо просто немного обождать.
— Я тебя не отвлекаю? — спросил дядюшка, отдавая дань вежливости.
— Ни в коем случае — порывисто ответила Ласточка. Задела стол коленкой и коньяк в рюмках опасно всплеснулся: — Сегодня свободный вечер.
Дядюшка задумчиво сказал: — Мне кажется, человека лучше всего характеризуют его вечера. Что он делает, как их проводит. Скучным людям будет скучно наедине с самими собой. Их спасает шумная компания или, на худой конец, телевизор.
— Можно задать вопрос? — вдруг спросил дядюшка, возвращая на стол рюмку, из которой так и не отпил во второй раз: — Пусть это будет как бы игра. Отвлечённое философское умствование. Чтобы ты, Оленька, сделала, если бы неожиданно и негаданно получила власть?
— В чём заключается власть. Над чем? В какой форме? — Ласточка любила психологические игры, правда не догадывалась, что дяде известна её скромная слабость. Кажется, они раньше никогда не говорили об этом — разница в возрасте и всё такое. По крайней мере, Оля не могла припомнить похожую беседу с дядей Егором. Она обсыпала лимонную дольку сахаром и собиралась съесть.
А дядюшка тем временем говорил: — Естественно над другими людьми, это единственная настоящая власть. С формой несколько сложнее. Допустим, можно было бы отдать любому человеку словесный приказ и быть уверенным, что он выполнит его точно так, как понимает. Приказ состоит из любого числа слов. Единственное условие — находиться с объектом на расстоянии разговора.
Жуя обсыпанный сахаром лимон, Оля неразборчиво спросила: — Какие-нибудь ограничения?
Дядя Егор задумался. Девушка успела съесть лимон до конца и только на белоснежных зубах скрипели последние сахарные песчинки, когда дядюшка ответил: — Твоя, правда, без ограничений было бы не так интересно. Пусть в один момент времени можно приказывать только одному человеку. Также нельзя слишком часто и слишком долго пользоваться способностью — просто устанешь, как если бы несколько часов бежала в гору. Но однажды отданный приказ действует длительное время. Скажем несколько часов или даже дней. Можно приказать кому-нибудь сделать что-то завтра или через неделю. Можно приказать забыть какое-то воспоминание или приказать разуму вместо красного цвета видеть синий. Пожалуй, это квинтэссенция власти, разве я не прав?
Оля задумчиво перемешивала ложечкой остатки на дне чашки. Дядюшка не торопил. Он снова взял рюмку и обмакнул в коньяк губы. Отпив чуть-чуть, как голубь.
— Чтобы я сделала? — Ласточка отложила ложку и подняла кружку, однако не стала допивать чай, просто оставив на весу: — Жила бы в своё удовольствие. Пользуясь властью для удовлетворения своих желаний. Постой! Если можно отдать безусловный приказ любому человеку, то значит и себе тоже. Можно приказать себе иметь фотографическую память, стать умнее или…
Дядя Егор довольно, но слегка удивлённо кивал. Видя, что Ласточка задумалась, ослеплённая богатством возможностей, сказал: — По условиям задачи «любому». Значит и себе тоже. Быстро догадалась. Только не надоест ли жить в своё удовольствие? Есть что хочешь, спать с кем пожелаешь, быть, где только захочется. Париж, Рим, Лондон. Нет нужды в деньгах и все люди твои игрушки. Но сколько же можно играть, неужели не надоест?
— Не знаю — сказала Ласточка.
Они помолчали. На скатерти крохотная коричневая точка от капельки чая.
— Ответь, почему люди обычно стыдятся лучших, а не худших своих мыслей — неожиданно спросил дядюшка. Его голос звучал сварливо, словно говорил архетип всех дядюшек на свете: по стариковски вредных, но в глубине души добрых: — Почему лучшие побуждения остаются не высказанными, а наихудшие наоборот выпячиваются. Отчего люди стараются выглядеть хуже, чем они есть?
— Не понимаю — пролепетала Ласточка.
— Я же знаю, о чём ты думала — всё так же ворчливо продолжил дядя Егор: — Ты хотела сказать, что попробовала бы изменить мир к лучшему. Скорее всего, у тебя ничего бы не получилось, ты и сама понимала это, но хотя бы попробовала. Хотела сказать, что приказала бы себе стать не только умнее, но лучше. Лучше во всех смыслах и в моральном тоже. Однако почему-то не сказала. Вместо этого: удовлетворение желаний, вывешивание грязного белья. Нет, я уверен, что ты приказала бы влюбиться в себя десятку красивых мальчиков. Может быть, превратила бы жизнь неприятных тебе людей в ад. Но ведь не только это. Не только. Зачем стесняться своих самых лучших побуждений?
Лицо Оли пылало. Казалось, дотронься до пунцовых щёк, до лба, оттенка спелого помидора и обожжешься. Говорить с дядей на такие темы и так свободно, всё равно, всё равно — она не могла придумать подходящего сравнения — всё равно, что говорить с отцом.
Наконец Ласточка тихо-тихо сказала: — Разве можно узнать, как я повела бы себя, получив дар власти. Хочется надеяться, но я боюсь себя, своих желаний и страшных возможностей. Сделать мир лучше. Сразу хочется спросить «что значит лучшие». Конечно, я подумала об этом. Но облечь мысли в слова было бы неправдой. Хвастовством…
— Фарисейством — закончил дядюшка — Прости, я смутил тебя.
— Ничего — Ласточка вытирала лицо платком.
По правилам хорошего тона разговор следовало перевести, например, на погоду, но дядюшка упрямо продолжил: — Имей возможность поделиться властью при этом, не теряя её, поделилась бы с кем-нибудь?
После долгого раздумья Ласточка произнесла одно слово: — Да. — Она пришла в себя. Кожу на лице больше не щипало, а зеркальце в карманной косметичке отражало всего лишь слегка растерянную девушку.
— Но почему! — впервые дядя Егор слегка повысил голос: — Делиться властью с другими почти противоестественно. Твоя, правда, почему «да»?!
— Этот дар не должен пропасть — задумчиво сказала Ласточка, впрочем, не глядя дяде в глаза: — Ничего новое не должно быть потерянно безвозвратно. — И совсем тихо прошептала: — Потерянно для человечества. — Можно смеяться — подумала она — Человечество — такое громкое и смешное слово. Чем же мы занимаемся, господи, боже мой! Приехал, называется дядюшка.
— Это всё, что я хотел услышать — Егор Николаевич разглядывал племянницу, заставляя ту смущаться и ещё дальше отводить глаза.
— Неужели сеанс психологической разгрузки закончился — попыталась пошутить Оля — А думала затянется на всю ночь.
На столе лежит шар из стекла — дядюшкин подарок. Искусственный снег успел опуститься, накрыв игрушечный домик белой пеленой.
— Почти закончился- поправил дядя Егор.
— Что? — Почти закончился сеанс.
— О нет!
— Больше никаких вопросов — успокоил дядюшка — Так, маленькая просьба. Можно сказать пустячок.
Оля изобразила показное смирение. Её словно бы встряхнули, как стеклянный шар. Не простой был разговор. Очень откровенный. Такие бывают раз в несколько лет, а может быть и никогда. Если всё-таки бывают, то обычно между влюблёнными, но никак не между дядей и племянницей.
— Пожалуйста, вспомни нашу прошлую встречу — попросил Егор Николаевич: — Где она состоялась. Может быть в Выборгске. Или в Петербурге. Во что мы были одеты. Какая стояла погода.
На Олином лице крупными буквами написано «какая глупость» и «кажется, дядя сошёл с ума, что мне делать». Однако Ласточка добросовестно начала вспоминать и постепенно надписи на её лице стирались.
— Ну же — добродушно поторопил дядюшка. В углу еле слышно гудел холодильник. Где-то за стенкой низко, на пределе слышимости задрожала труба.
— Я не могу вспомнить — чётко произнесла Ласточка. Вдруг очень захотелось встать из-за стола и отойти к окну — подальше от этого самозваного дядюшки. Или лучше попытаться выбежать из квартиры, забывшись в громком, надрывном крике. Что удержало девушку от поспешных действий, не знала она сама. Храбрость — не смешите многострадальные тапочки. То соображение, что может быть выбежать не удастся — тоже нет, хотя промелькнувшая мысль, несомненно, внесла свой вклад.
Оля напряглась до боли и посмотрела в глаза старика.
— Я не могу вспомнить — как будто они впервые встретились на лестничной площадке. Снег, бьющийся в окно. Разбушевавшийся холодильник. Чёрный портфель у стены. Тусклый свет лампочки под потолком, закованной в объятья абажура.
— Ты прекрасно держишься — одобрил липовый дядюшка. Если хорошо подумать, то у отца Ласточки вообще не было братьев.
— И ещё одна просьба. Пожалуйста, скажи, что этот чайник зелёный.
— Он белый — произнесла Ласточка. Внутрь словно засунули гигантскую сжатую пружину.
— Белый — согласился дядюшка: — Но ты скажи, что он зелёный, пожалуйста.
Ласточка попыталась. Не хотелось отказывать тому, кто сидел перед ней. Девушка честно постаралась.
— Ну же — улыбнулся он — Это так просто, сказать, что белый чайник на самом деле зелёного цвета.
В комнате заиграл мелодию сотовый телефон. Это была мелодия «обличение» из мюзикла «последнее испытание». Телефон играл, а Ласточка и старик смотрели друг на друга.
Наконец он произнёс: — Кажется, твой телефон зазвонил.
Ласточка медленно, оттого, что не была уверена, удержат ли ноги или она упадёт, вышла из-за стола. Очень хотелось жалобно попросить «можно взять телефон», но Оля сумела промолчать. Ещё больше тянуло открыть входную дверь и бежать. Особенно когда она вышла в коридор. Ласточка подавила и это желание.
Крохотная коробочка сотового телефона подпрыгивала, экран переливался цветами, стремясь привлечь внимание хозяйки. Собственный дом. Знакомые вещи. Она спит, другого объяснения просто нет. О другом объяснении не хочется даже думать.
На тарелке лежало надкусанное пирожное. Уже начавшее подсыхать.
Ласточка поднесла трезвонивший аппарат к уху: — Алло.
Глава 2. Встреча с институтской подругой
За несколько дней до событий в первой главе.
Вот так встреча. Жили в одном городе, но не виделись с окончания института и вдруг встретились на Невском проспекте. Нет, были, конечно, встречи с однокашниками. Только половина из них после выпуска разъехалась кто куда. С кем-то вообще не хотелось встречаться. Кто-то пропускал общие сборы. На совместных посиделках каждый пытался уверить бывших товарищей, что уж он-то устроился во взрослой жизни не хуже остальных. Много пили — на следующее утро болела голова. Было скучно, не смотря даже на то, что много пили. Встречи оперившихся, институтских, птенчиков вскоре прекратились. Ласточка не видела Наташу Бутинко уже года три. Девочки особенно не общались и через интернет — как-то так получилось, у каждой было столько забот. И вдруг столкнулись. Невский проспект знавал и не такие чудеса.