Помоги проекту - поделись книгой:
Как раз в пору разговоров о наступающем выходном и прибыл с аэродрома полковник Шаблий. Но не о воскресном отдыхе думал он. Шаблий был ответственный еще и за отряды местной противовоздушной обороны в Киеве. Он сказал сотрудникам, что завтра намерен поднять по тревоге бойцов противовоздушной обороны.
— А если перенести учения на 29 июня? Завтра же играют «Динамо» — ЦДКА! — посоветовал один из подчиненных, футбольный болельщик. — Матч сезона, Семен Кондратьевич!.. Неужели так тревожно на границе?
В это мгновение зазвонил телефон, и полковник Шаблий сказал:
— Я вызвал несколько пограничных комендатур. Сейчас узнаем… — Он взял телефонную трубку. — Из комендатуры Пряжева? Докладывайте, товарищ капитан… Гм… Какая наглость!.. Договорились о встрече с немецкими пограничниками? Что ж! Встречайтесь и выразите им решительный протест. О результатах разговора сообщите! — Семен Кондратьевич положил телефонную трубку. — Пойманы лазутчики с радиостанцией. О каком покое на границе речь? — задумчиво промолвил он. — Вам же всем желаю хорошего отдыха.
— Спасибо. Без лещей не вернемся!
Шаблий позвонил жене:
— Поля! Я задержусь. Надо!
Вместо слов Шаблий услышал тяжелый вздох. Полина знала это короткое слово «надо», по которому, как по закону, они жили с тех пор, как встретились.
— Хорошо, Сеня! Я буду ждать.
Шаблий погрустнел, услышав внешне спокойный голос жены.
— Спасибо тебе, — привычной фразой сказал он. — За то, что ты такая…
Он наклонился над схемами, списками командиров групп местной противовоздушной обороны. Потом, вроде что-то вспомнив, позвонил в Центральный Комитет КП(б) Украины.
— Уже вернулись? — спросил секретарь ЦК. — Какие новости?
— Разрешите изложить план учения отрядов МПВО.
— Учение не помешает. Порох нужно держать сухим. А какое настроение у пограничников?
— Уже дней десять, как на заставах повышенная боеготовность. Бойцы знают, что делается на той стороне границы.
— Вы думаете… — секретарь ЦК умышленно не закончил фразу.
— Только что позвонили с Волыни. Комендатура капитана Пряжева задержала двух лазутчиков с радиостанцией.
— Вот нахалы! Лезут и лезут!
— Наш капитан встретится с немецкими пограничниками, — продолжал Шаблий. — Пусть немцы объяснят свое поведение.
— Я здесь еще посижу. Работы хватит до полуночи, — сказал секретарь ЦК. — Ваш рассказ встревожил меня.
— На западной границе тревожно уже несколько месяцев. А сейчас особенно. Я буду вас информировать.
— Договорились.
«Спокойнее нужно относиться к событиям на границе…» — вспомнились слова одного работника наркомата, рыбака и болельщика футбола. Телефонный звонок снова встревожил Шаблия. Говорил капитан Пряжев:
— Как и договорились, нас встретил немецкий офицер с тремя солдатами. Я выразил протест, а офицер через переводчика сказал, что факты еще нужно проверить и расследовать.
— Они всегда так говорят.
— Я ответил офицеру, что мы можем как доказательство привести им лазутчиков с радиостанцией. Тогда офицер засмеялся и сказал: «Здесь, наверно, произошло досадное недоразумение». А потом посмотрел на небо и добавил, что ночью будет хорошая погода. Я ответил, что погода тихая, теплая. Козырнули друг другу и разошлись. Очень уж веселое настроение было у немецкого обер-лейтенанта!
— А у вас какое настроение?
— Тоже ничего… На четвертой заставе вечер художественной самодеятельности. Пели новую песню. Объединенный хор — пограничники и сельская молодежь.
«Это же на заставе Тулина тоже вечер отдыха, — подумал Шаблий. — А в Перемышле сегодня собрание, на которое приехали из Львова жены командиров…»
Снова звонок нарушил тишину.
— Может, это и не заслуживает внимания, — сказали по телефону. — Только что наряд сообщил… На той стороне Сана бабуся вела корову. Увидев наших пограничников, крикнула: «Хлопцы! Сынки мои! Берегитесь! Германец уже наводит мост на ваш берег!..»
— В нашей службе не может быть мелочей, — напомнил Шаблий.
— Я отдал приказ проверить, не провокация ли это, — ответил лейтенант, дежурный по заставе.
«Провокация»! Уже в печенках сидит это слово, что не сходит с языка ни у сотрудников наркомата, ни у пограничников…» — подумал полковник, снова склонившись над большой картой-планом Киева, на которой были обозначены штабы и пункты МПВО, а маленькими значками — зенитные батареи, прожекторные установки.
Снова раздался звонок.
— Что там за перебежчик?
— Солдат немецкой пехотной дивизии. Он родом из города Кольверк. До армии работал на мебельной фабрике. Он сказал, что считает своим интернациональным долгом сообщить советским властям следующее: «Немецкая армия получила приказ Гитлера в три часа начать войну против Советского Союза…»
— В три часа? — с тревогой переспросил Шаблий.
— По среднеевропейскому времени.
— Немедленно отправьте перебежчика в Киев. Усильте бдительность!
О подготовке немцев к войне, о продвижении новых дивизий к западной границе уже на протяжении двух-трех месяцев говорило немало фактов. Но в этот вечер информация была просто угрожающей. Шаблию показалось, что обер-лейтенант, который вел переговоры с капитаном Пряжевым, посмеивался и хвалил погоду неспроста. Хорошая погода нужна немцам, их артиллерии, авиации. Бабуся с того берега Сана, рискуя жизнью, крикнула пограничникам, чтобы те остерегались, потому как немцы готовят переправу. Что бабуся смыслит в провокациях? То был крик души. То было предупреждение о беде, которая ожидает тех хлопцев, которые стояли в наряде. Да еще эти сообщения немецкого перебежчика. До сих пор ни одна информация не определяла времени предполагаемого нападения немецко-фашистской армии. Об этом первый рассказал перебежчик. Три часа ночи. Это по среднеевропейскому времени. По московскому времени — это будет четыре часа утра 22 июня. До начала нападения, как утверждает перебежчик, осталось еще семь часов. Как раз начнет рассветать, и людям в такую пору хорошо спится…
Полковник доложил в ЦК КП(б) Украины о случае на границе. Оттуда ответили, чтобы Шаблий немедленно приехал в ЦК.
Вызвав дежурную «эмку», полковник вышел на улицу и сказал шоферу:
— Едем, Гриша.
Учащенно билось сердце. Шаблий посмотрел на часы. «Неужели солдат сказал правду?..» Почему-то перед глазами предстали неунывающая дочь Лида и те двое мальчишек, которых спас на Днестре. И тогда Шаблий тоже спешил, как сейчас. Тогда он бежал к своему коню, чтобы кинуться в водоворот к ребятам.
«Дети… Дети…» Шаблий отдал бы за них жизнь не раздумывая, только бы росли они без войны. «О чем сейчас думает Андрей на границе? Сидит на вечере отдыха или выступает… Неужели будет война?»
В Центральном Комитете Коммунистической партии Украины сообщение полковника Шаблия о перебежчике с того берега выслушали с настороженным вниманием. Посоветовавшись, решили позвонить в Москву. Оттуда ответили:
— Будьте начеку! Но не поддавайтесь на провокации.
Конечно же, в Москве хотели, чтобы переход немецкого солдата был только провокацией, инцидентом на границе, потому что Красная Армия летом 1941 года технически еще не была готова к войне с отмобилизованным, до зубов вооруженным да еще и опытным противником, каким была немецко-фашистская армия.
— Считаю, стоит задержать в Киеве хотя бы часть партактива, который не успел выехать из города, — предложил Шаблий.
— Верно. Сообщите об известиях с границы в штаб Киевского военного округа.
— Есть, — ответил Шаблий и пошел к выходу.
Автомашина стояла под высокими колоннами, облицованными под гранит. Смеркалось. К фуникулеру и Владимирской горке шла молодежь. Афиши сообщали об опере «Запорожец за Дунаем», о завтрашнем футбольном матче, о фильмах «Ошибка инженера Кочина» и «Танкер «Дербент». И вот вся эта мирная жизнь может разрушиться…
Обо всем этом думал Шаблий, и когда звонил командующему военным округом, и когда сидел над картой и списками. «А может быть, перебежчик сказал неправду?..» Посмотрел на часы. Чаще забилось сердце: «Как там завтра на заставах?..»
4
На заставе вечер художественной самодеятельности был в разгаре.
Повар Сокольников и рядовой Москвитянин исполнили песенку «Андрюша». Первый аккомпанировал на баяне, второй пел. Бойцам особенно понравился энтузиазм исполнителей. Сокольников даже прихлопывал ногами об пол в такт басам. Когда же доходило до «Эх, Андрюша…», то аккомпаниатор усмехался, подмигивал слушателям и исполнителю. А певец стоял неподвижно, заложив руки за спину, и смотрел куда-то поверх голов пограничников.
Разное поведение исполнителей веселило зрителей, и они аплодировали.
— Молодец, Москвитянин! — похвалил певца старшина Колотуха, обращаясь к соседу по скамейке, политруку Виктору Майборскому. — Я думал, он только бубнить умеет. Но «Андрюшу» выдал здорово!
— А что он бубнит-то?
— А! — не хотелось отвечать старшине. — Одним словом — грамотный очень.
— Разве плохо, когда грамотный?
— Почему-то ему оружие не нравится!
Старшина Колотуха не договорил: Сокольников и Москвитянин начали петь новую песню — «Раскинулось море широко…».
— Передайте после концерта Москвитянину, что он в двенадцать ноль-ноль пойдет со мной проверять наряды, — шепотом обратился к старшине Майборский.
— Выходит, вроде я на него вам настукал? — спросил Колотуха. — Нехорошо вышло! Я и так гоняю этих студентов и десятиклассников. Но чтобы жаловаться на них…
— Не волнуйтесь. Я вас не выдам. Москвитянин не один так думает о нашем оружии, — сказал Майборский.
Старшина, хоть и делал вид грозного «отца», все же защищал рядовых пограничников. «Разберемся сами», — говорил он в ситуациях, когда требовалось вмешательство старшего командира. О критических настроениях Москвитянина он сказал Майборскому опрометчиво, не подумав.
Виктор Майборский — танкист. Но пока в армейских частях танков Т-34 немного, и Майборскому предложили пойти в кавалерию, которую почему-то считали родней танковым частям. Виктор не захотел «пересаживаться на коня» и попросился в пограничники. Стал заместителем коменданта пограничной комендатуры по политчасти. В этот вечер он прибыл на заставу прочитать лекцию. И привел с собой два отделения пулеметчиков из резервной заставы и киномеханика Гаврюшу Шишкина, который в воскресенье будет крутить фильм «Танкер «Дербент».
Максим Колотуха посмотрел на Майборского. Тот держал на коленях завернутый в бумагу ящичек и, барабаня по нему пальцами, смотрел на импровизированную сцену.
— Если не секрет, что за ящичек, товарищ капитан? — вкрадчиво, обратился Колотуха.
— Шкатулка. Был на заставах в Карпатах и купил у одного мастера-гуцула, — тихо ответил Майборский, не поворачивая головы к старшине. — Стоколос будет петь?
— Напарница не пришла. Будет петь один, — объяснил старшина. — Тоже мне, личность! Хоть кол на голове теши, не застегивает на верхнюю пуговицу гимнастерки. А еще сын полковника.
Майборский усмехнулся.
Баянист Сокольников подбирал музыку, потому как эту песню, наверно, ему играть приходилось нечасто. Баян попискивал, а мелодия не получалась. Это было видно даже по ужимкам аккомпаниатора. Пограничники прыскали со смеху.
— Пропала «нота» вместе с подливой! — съязвил Терентий Живица, особенно любивший картошку с подливой, которую Сокольников не дал сегодня на обед.
Больше всего переживал Артур Рубен, командир отделения. Он подбадривал повара и Стоколоса:
— Давай музыку! Давай песню, Андрей!
К Сокольникову подошел Стоколос, наклонился и начал напевать. Баянист обрадовался, что наконец-то поймал мелодию. Присутствующие замерли в ожидании.
В этот момент в помещение вошла Леся Тулина. Она была вся в белом, держала букет цветов. Старшина Колотуха первым ее заметил и подвинулся на скамейке, предлагая девушке место между собой и политруком Майборским. Леся кивнула, поняв Колотуху, и подошла к ним. Села, когда Стоколос начал петь:
— Ты как невеста, Леся. Как идет ромашка к твоему лицу, — прошептал Колотуха.
— Ой, я совсем забыла вытащить цветок из волос.
Голос Андрея был не сильный, но проникновенный, от которого на душе становилось как-то теплее. Он пел, будто рассказывал о своей любви, о том, как ухаживает за девушкой. Улыбался, не боясь, что другие узнают о его тайне. У Леси же сжалось сердце от неожиданного, совсем еще незнакомого чувства зависти к той девушке. Леся повернулась лицом к Майборскому. Виктор тоже смотрел на нее.
«Почему мое имя не Галя? Сколько песен о Гале сложено!» Леся слышала от ребят, что Стоколос хорошо поет, но чтобы так его песня волновала ее…
Обычная песня, а как берет за душу!.. Не очень веселая и не очень грустная песня. Да все же радостная, потому что обращена в будущее — «хотел бы я тебя одну целый век любить…».
— Лаби! Хорошо! — выкрикнул Артур Рубен.
Выкрики смешались с аплодисментами. Андрей взглядом обвел присутствующих и заметил, что Леся Тулина и Виктор Майборский не аплодируют. Леся смотрит на него, а он — на нее.
— Еще! Спой еще!..
Стоколос поднял руку и сказал:
— Как наш старшина не повторяет приказ, так и я дважды повторять не буду! — И засмеялся, идя к скамейке, где было свободное место.
Концерт закончился. Все вышли во двор. Выстроились. Пятнадцать красноармейцев, которые уходили на охрану железнодорожного моста через Прут, начали песню:
Андрей Стоколос смотрел на ту сторону границы, на огоньки в румынском селе. Что-то тревожило его. Может, был неспокойный потому, что нынешний, самый долгий в году день оказался чересчур наполненным событиями и встречами. А тут еще политрук Майборский с двумя пулеметами пришел для усиления наряда.
А может быть, беспокойство оттого, что Сокольников забыл мелодию и Андрею пришлось немного поволноваться в ту минуту. А может, грустная песня тому причина? Как слушала ту песню Леся!
Неподалеку разговаривали Майборский и Леся. Андрей слышал их голоса.
— Поздравляю вас, Леся, с окончанием школы.
Поделиться книгой: