Провалившийся в прошлое

Закладывая в кормушки корм свиньям, Митяй думал о том, о чём вчера ему было думать лень: «Лодка должна быть лёгкой и прочной». Самым прочным деревом под рукой у Митяя был дуб, но он ещё не высох достаточно хорошо и потому весил немало. Имелся у него и карагач, мало чем отличавшийся по прочности от дуба и к тому же очень гибкий и упругий, но ему же не лук делать из него, а лодку. Самой лёгкой была пихта, но той недоставало прочности. Вот на большую лодку она точно пойдёт. Правда, если он обошьёт ею борта, то их лучше будет потом обтянуть какой-нибудь прочной кожей, пропитанной асфальтом. Решение пришло к нему довольно скоро и оказалось очень простым, стоило ему только войти во двор и взглянуть на свою Шишигу. Увидев этого слоника, обвешанного дубовыми грузоподъёмными механизмами, Митяй широко заулыбался и даже хлопнул себя по лбу, после чего сказал псу весёлым голосом:

– Крафт, у нас же есть будка от вездехода.

Да, действительно, это было самое лучшее решение, ведь прежний хозяин Шишиги сварил каркас будки из стальных труб прямоугольного сечения, потом обшил его фанерой, а затем оцинковкой толщиной в один и четыре десятых миллиметра, чтобы та и за сто лет в сито не превратилась, утеплил пенопластом и обшил изнутри уже дик-том красивого тёмно-вишнёвого цвета. Даже навскидку Митяю сразу же стало ясно, что из этой будки он вполне сможет построить вместительную и в то же время лёгкую лодку-плоскодонку с гребными колёсами вместо винтов, причём их он сможет изготовить таким образом, что они пригодятся как в воде, так и на суше. Поэтому, не раздумывая более ни минуты, он сел в Шишигу и поехал в свою мастерскую, прекрасно понимая, что сможет потом оббить металлический каркас тонкими дубовыми досками и от этого ровным счётом ничего не изменится. Прочность останется той же, и, может быть, в том случае, если он ещё обтянет будку шкурой носорога, лодка станет немного легче. Зато каких-то двести пятьдесят килограммов для катера с колёсами – это точно бараний вес, Ижик потянет его за собой играючи вместе грузом в полтонны, если не больше. Дело проверенное ещё его дедом, который умудрялся привозить на нём с дачи семь мешков картошки за один раз.

Митяй загнал вездеход в мастерскую, но не набросился на него с отверткой и гвоздодёром немедленно, а включил дизель-генератор, затем ноутбук и принялся, измеряя будку рулеткой, конструировать лодку. Впрочем, в данном случае слово «конструировать» вряд ли могло подойти, так как конструкция оказалась до безобразия примитивной. Он решил не мудрствовать лукаво, а поступить предельно просто и изготовить лодку прямоугольной формы, весьма смахивающую на плавающий танк ПТ-76, но с тонкими металлическими колёсами на спицах, и лишь рассчитал, какой объём воды та должна вытеснять, чтобы обрести необходимую плавучесть. В итоге после недолгих расчётов он выяснил: если длина лодки составит четыре с половиной метра, ширина – метр семьдесят, а высота борта – пятьдесят сантиметров, то она удержит на плаву такой вес, который ему никогда не утащить на мотоцикле. Именно на лодку такого размера у него должно было хватить оцинкованного металла. Однако немного подумав, Митяй сначала принялся изготавливать ещё одно очень нужное приспособление – вальцы для прокатки металла, то есть небольшой прокатный стан, с помощью которого, на горячую, сможет получать листовой металл шириной в полметра.

Все нужные отливки у него имелись. Главными из них были два чугунных вала диаметром в двести десять миллиметров каждый, которые предстояло отжечь, как и все те отливки из чугунины, которые он собирался в скором времени пустить в дело. Ещё у него были две прочные стальные стойки, мощный винт подъёма, две плиты подающего стола, пара шестерён, а также заготовки для болтов и гаек. Вальцы, способные прокатывать заготовку толщиной в сорок миллиметров, работая напильниками, он собрал всего за неделю. Самой ответственной деталью в них была пара мощных шестерёнок. Когда-то он изготовил их модели, как и модели всех остальных деталей, из липы, разметив циркулем. Липовая модель, когда он её собрал, работала прекрасно, превращая густо замешанное тесто в тонкие блины для лапши. Хорошо крутились и валы настоящих вальцов, он приводил их в движение большим, чуть ли не в рост человека, дубовым колесом с множеством рукояток, чтобы создать максимальный крутящий момент на понижающем редукторе. У большой шестерни было семьдесят два зуба, а у малой, на которую Митяй насадил колесо, – двадцать четыре, так что при диаметре приводящего колеса в метр восемьдесят он мог создавать весьма большое усилие.

Настала очередь опробовать горн и вальцы, стоящие рядом с ним, в серьёзном, ответственном деле. Митяй уже был неплохим слесарем-инструментальщиком, а вот кузнецом пока что никаким, но надо же когда-то начинать. Он взял слиток размером двадцать два на десять сантиметров, толщиной немного более тридцати шести миллиметров, нагрел его в пламени горна до ярко-алого цвета и разрубил вдоль на три части длинным стальным зубилом-ножом с массивной ручкой, отлитым из самой прочной стали, после чего стал на горячую прокатывать один обрубок через вальцы, вытягивая тем самым металл, и в итоге за пять заходов, подкручивая снизу винт, поднимающий нижний валец и подающий стол, получил пруток сечением десять на десять миллиметров, но длиной уже в семьдесят два сантиметра. Затем он в четыре захода, всякий раз мощно налегая на колесо, раскатал его в пластину толщиной в два с половиной миллиметра, шириной в сорок миллиметров и длиной чуть более метра – будущую заготовку для уголка. Именно из тонких уголков, для горячей штамповки которых Митяй также отлил оснастку, он решил сварить каркас своей будущей лодки и через три дня имел вполне достаточное его количество, пусть и не слишком длинного. Один из дизель-генераторов, тот, который побольше, на десять киловатт, оснащённый электросварочным оборудованием, Митяй немедленно перевёз в мехцех и, хотя электродов было мало, всего три пачки, больше кладовщик не дал, решил не жадничать и пустить их в дело немедленно. Ведь электроды он теперь точно сможет изготовить из мягкого железа. Всё дело за обмазкой. Ботанику давно хотелось поездить по округе и особенно найти людей, а для этого как раз и требовался водоплавающий транспорт. Через две с половиной недели, ещё до наступления холодов, лодка была полностью готова, хотя и выглядела неказисто да к тому же уголком наружу. Оцинкованный стальной лист Митяй просто приклепал к уголкам, потом спаял все швы латунью с помощью фефки, из-за чего цинк обгорел. Увы, для газосварки нужен кислород, а его-то у Митяя как раз и не было, но страсть к изготовлению всяческих поделок из металла выручила его и на этот раз, и он, покрасив лодку расплавленным гудроном, полученным из асфальта, чтобы не ржавела, остался доволен. Изнутри изобретатель укрепил лодку не только фанерой, но и брусками из пихты, самого лёгкого северного дерева. Колёса для своей лодкотележки, с квадратными спицами, он также изготовил из металла, и каждое состояло из двух узких металлических шин с приваренными к ним прутками такого же сечения, как и спицы, восемь на восемь миллиметров. При этом на задние колёса, те были на треть шире передних, целых тридцать сантиметров в ширину, он установил тонкие металлические лопасти. Колёса, как и корпус лодки, он тоже покрасил гудроном в чёрный цвет.

Лодка была подвешена к металлической раме с колёсами. Единственным её недостатком как тележки была жёсткая подвеска. Зато колёса имели большой диаметр, метр сорок сантиметров, а потому шайтан-телега имела неплохую проходимость, но в любом случае её главное предназначение заключалось в преодолении водных препятствий, и первое же испытание наглядно показало Митяю, что он сможет переплыть на ней даже такую быструю реку, как Мария.

Закрепив как следует на лодке мотоцикл, предварительно сняв с него заднее колесо и установив на заднюю, разборную ось лодки звёздочку, он на малой скорости поездил сначала по земле. Манёвренность лодкотележки, конечно, оставляла желать лучшего: слишком мал был угол поворота передних колёс. Зато по прямой лодка ездила довольно быстро, но ведь не в этом же заключалось её главное предназначение. Поэтому, сделав широкий круг, Митяй решительно въехал в реку и поплыл. Увы и ах, хотя Митяй и установил на лодку целых две рулевые лопасти, её манёвренность на воде тоже оставляла желать лучшего, зато, выкрутив ручку газа на полную, он убедился, что может хоть и медленно, со скоростью не больше семи километров в час, всё же плыть вверх по течению. В общем, теперь Митяй мог запросто форсировать такие водные преграды, как Мария, Нефтяная и Голышка, которую он переименовал в Митяйку.

Однако он не стал перебираться на другую сторону реки, а лишь доплыл до Митяйки, там развернулся и поплыл назад, вполне довольный тем, как вела себя лодка на воде. Крафт на берегу бесновался и прямо-таки выпрыгивал из шкуры, думая, наверное, что его хозяин таким образом решил вернуться в двадцать первый век, а его оставить наедине с махайродами.

В тот же день эколог стал готовиться к экспедиции в горы за козочками. Для их поимки ему требовалась ловчая сеть, и он стал плести её из прочного лавсанового шпагата, поминая добрым слово Ашота Вартановича и его склад. В качестве приманки он намеревался использовать подсоленную дроблёную пшеничную кашу со жмыхом, полагая, что козам такой корм понравится и они на него поведутся.

Он уже успел обратить внимание на такую деталь: местная живность практически не боялась не то что человека, но даже таких воняющих, грохочущих железных чудовищ, как мотоцикл, автомобиль и человек с бензопилой в руках. Во всяком случае, махайродов не очень-то испугала бензопила, и ходу они дали только тогда, когда услышали предсмертный рёв своего вожака. Вообще-то, анализируя ту ситуацию, а также свою самую первую встречу с саблезубыми кошками, Митяй пришёл к выводу, что охотятся они, как и львы, подкрадываясь к жертве и затем бросаясь на неё, а это прямо говорило, что преследователи из них никакие. Жаль только, что эти хищники не боялись человека и, даже более того, считали его чуть ли не самой лёгкой добычей, хотя, скорее всего, охотились они в основном на копытных.

Сборы Митяя в экспедицию за козами затянулись до восемнадцатого октября. В горах наступила поздняя осень, лес оголился, уже выпал первый снежок, но быстро растаял. Выше в горах он не таял, но туда Митяй не собирался подниматься. Его путь лежал намного ближе. Бескормицей это время назвать точно нельзя, но не пуганные человеком козы наверняка захотят подкормиться на халяву чем-нибудь вкусненьким. Во всяком случае, свиньи на его кашу из дроблёной пшеницы, кукурузы и жмыха, только несолёную, набросились с диким визгом и чуть не передрались – так та им понравилась. Теперь Митяю предстояло проверить, западут ли на кашу козы?

О производстве муки он ещё и не помышлял, весь его урожай пшеницы составлял всего пять семидесятипятилитровых бидонов, зато крупорушку изготовил и теперь разнообразил свой рацион ещё и такими деликатесами, как овсянка и мамалыга, а ещё из этой каши делал лепёшки и запекал их в духовке. Получалось что-то вроде хлеба, но у него ещё не кончилась мука, так что изредка он пёк и настоящие лепёшки и вообще сделался знатным кулинаром, хотя готовил не так уж и часто, зато сразу на неделю вперёд. Он даже устроил на кухне ледник, и потому у него ничто не скисало.

Митяй хорошо подготовился к экспедиции и даже установил в свинарнике два дубовых бункера с автоматической раздачей корма с маятниковым механизмом. Для этого ему пришлось в срочном порядке собрать ещё и измельчитель корма, ножи которого приводились в движение мотоциклом, и превратить в мелкую сечку тонн десять силоса, того, что лежал в силосной яме повыше и потому был посуше. Дикие свиньи трескали силос, в который он добавлял рубленых клубней картошки и топинамбура, с огромным удовольствием и прекрасно набирали вес, а хряк то и дело вскарабкивался на них, но пока безрезультатно, время ещё не подошло, и потому молодые свинки яростно отбивались от его ухаживаний. Митяй никогда не наполнил бы два шестидесятикубовых деревянных бункера, установленных на плоской крыше свинарника, кормом, не возноси он ежедневно молитвы святому Архимеду, благодаря уму и мудрости которого изготовил два шнековых кормо-подъёмника с железным архимедовым винтом, нанизанным на трубчатый вал. Собственно, составной шнек длиной в тридцать метров, разбиравшийся на метровой длины фрагменты, был один, а вот керамических трубы – две.

Теперь, когда через каждые восемь часов клепсидры открывали замок, корм, который медленно высыпался из верхнего бункера в бункер-дозатор, падал вниз, на кормовой стол, после чего под действием трехсоткилограммового противовеса крышка с грохотом захлопывалась, заодно ощутимо встряхивая всю массивную деревянную конструкцию. Замок автоматически запирал её, и в дубовую ёмкость должно было налиться двести литров воды, чтобы он открылся. Свиньи поначалу пугались, но потом привыкли и, услышав грохот, со всех ног неслись к чудесным образом наполнившейся кормушке. Вода же ручьём текла через свинарник по деревянным лоткам из Марии бесперебойно, так что свинки не страдали от жажды.

Митяй поначалу не хотел брать Крафта с собой, чтобы тот не распугал ему всех коз, но, не зная, как долго пробудет в козлиных краях и сможет ли вообще найти такие, не сумев придумать, как кормить пса, всё же решил взять его в экспедицию. Крафт за то время, что они жили в каменном веке, заматерел. Скоро ему должно было стукнуть пять лет, а там ещё лет пять, в самом лучшем случае семь-восемь, – и его пёс присоединится к Гоше, упавшему с жердочки и уже не поднявшемуся минувшей весной. Он был втрое старше Крафта.

Перед выездом в экспедицию Митяй привёл хозяйство в полный порядок и даже изготовил деревянные потолки на всём первом этаже: вдруг вернётся не один. О том, чтобы изготовить перекрытие на втором этаже, он пока что даже и не мечтал. После этого он тщательно запер и заколотил гвоздями все проёмы, через которые в его здания и сооружения могли проникнуть звери крупнее воробья или мыши, залил во все сигнальные фонари мазут пополам с бензином, запер ворота и поехал к реке на лодкоцикле, в котором уже сидел Крафт. Если поначалу фермер-зверовод собирался просто переплыть Марию и посмотреть, что творится в горах прямо напротив его владений, то теперь, малость подумав, отважился на более дальнее путешествие, причём решил просто подняться вверх по течению реки до ущелья, лежавшего между двух гор – Красная Круча и Петрум, выше будущего посёлка Черниговского. Как он уже успел заметить, лет эдак тысяч двадцать назад от его родного времени горы в здешних местах были пусть и ненамного, но всё же повыше, и даже река Пшеха, которую он переименовал в Марию, также текла метров на пять выше прежнего и петляла совсем по-другому, впрочем, если бы она не была такой полноводной, то всё наверняка выглядело бы как и прежде.

Гадая, насколько сильно изменилось русло Марии, Митяй доехал до реки и поплыл вверх по течению. Река под зиму текла поспокойнее, только над галечником она малость шевелила волнами да и уровень воды понизился чуть ли не на метр с лишним, обнажив галечник ещё шире. Поэтому скорость лодкоцикла возросла, и он, вздымая, несмотря на предусмотрительно поставленные на задние колёса крылья, тучи брызг, поплыл по ней со скоростью все девять километров в час. Митяй миновал Митяйку и вскоре стал замечать, что волнение усилилось, поэтому принялся высматривать, нет ли где удобного выезда на берег. Нашёл его слева, выехал на берег и покатил вдоль реки. Буквально через пять километров он увидел длинную полосу порогов, на которых Мария бесновалась так, что утопила бы и «Титаник». Река разлилась здесь километра на полтора, и Митяй, находясь на высоком берегу как раз на месте будущей станицы Ширванской, увидел, что с правой стороны расстилается широченное галечное поле, отчего у него сразу же засосало под ложечкой и ему захотелось взять в руки ноутбук, молоток, лупу и посмотреть, какого же рожна Мария принесла туда с гор.

Когда же он доехал почти до Новых Полян его времени, то увидел там с добрый десяток невысоких, метров восьми, водопадов. Мария настойчиво разрушала преграду у подножия горы Котовки, которую он сразу же узнал, – на склоне горы росли высоченные буки. Проехав вдоль реки через лес, он даже не въехал, а вплыл в станицу Новые Поляны, на месте которой сейчас находилось большое озеро, и уже с куда более высокой скоростью двинулся вперёд, держа курс на правый берег, чтобы не заплыть случайно в реку Цицу и не заплутать в ней.

Во время своих поездок на Асфальтовую гору Митяй уже обратил внимание на то обстоятельство, что все реки, берущие своё начало в горах, мощны и полноводны, а все прочие, всякая там местная мелочь, – это ручьи, которые он мог легко переехать на своей Шишиге, и потому всегда внимательно рассматривал карты. Реки, берущие своё начало высоко в горах, под ледником, были для него самыми главными ориентирами, хотя их русло не всегда могло выглядеть так, как это изображено на военной карте двадцатого века. Вскоре он добрался до места слияния Цици, которой ещё не придумал нового имени, и Марии, и поплыл по ней. Река оставалась почти такой же широкой и полноводной, а если и «похудела», то есть сделалась мельче, то не намного, всего метра на два с половиной.

Наконец Митяй доплыл до станицы Черниговской, где у него, далеко в будущем, жил друг, и ему снова пришлось выбираться на берег, теперь на левый, более пологий, так как впереди снова показались пороги. Проехав несколько километров, он увидел ещё более мощный галечник, эту природную кладовую руд и минералов. Он уже отметил на карте карандашом Ширванский галечник и теперь обвёл примерный контур Черниговского, радуясь, что, построив мост через чёртову Митяйку, сможет посещать их. Он уже нашёл на галечнике кусок касситерита размером с кулак, а это означало, что выше его могло быть и больше, ведь это тяжёлый минерал. Надеялся он найти на этих галечниках также самородную медь и даже железо, которые полностью выбрали в будущем потомки того парня, у которого форель украла крючок. Мечтая о поездке на галечники весной, за зиму ему предстояло либо построить мост, либо, что гораздо проще, устроить на Митяйке паромную переправу, – лён уже замачивался в воде. Митяй доехал до подножия горы Петрум и снова ахнул, увидев три здоровенных широких водопада. Мария и здесь размывала естественную преграду, добывая для него полезные ископаемые и бережно вынося их на свои галечные поля, за что Митяй поклонился реке в пояс.

Скорее всего, и в ущелье Верхние Волчьи Ворота он увидит точно такую же картину. Ледник, накрывавший Большой Кавказский хребет, быстро таял, и реки, размывая горные породы, несли вниз миллионы кубометров обломков, так что никакие шахты ему не нужно закладывать. Митяй, постоянно забирая вверх, доехал по буковому редколесью до самого водопада, шумевшего внизу справа, остановился и принялся снимать с телеги мотоцикл.

Гора Петрум имела примечательный вид и более всего походила на треугольный клин, сужающийся к северо-западу и расширяющийся к юго-востоку. В своей части, обращенной к реке, её склоны были очень крутыми. В двадцать первом веке она была куда более сглаженной и вся поросла лесом. Сейчас же Митяй увидел множество скал и в основном кустарники, большие участки склона поросли травой, но уже появились и деревья. Пройдёт всего каких-то двадцать тысяч лет – и гора, основательно сглаженная ледником, постепенно покроется плодородным грунтом и древесиной, в основном дубовой, буковой и грабовой растительностью. Ну, ему до таких времён точно не дожить.

До ущелья с водопадом между Красной Кручей и Петрумом Митяй доехал быстро, всего за четыре с половиной часа, то есть задолго до обеда, так как тронулся в путь в семь утра, так что было самое время подумать, на кого охотиться и как. Самое простое решение было таким: взять телегу на буксир и ехать дальше на мотоцикле. С юго-западного склона на гору было подниматься намного проще, а сверху ему будет легче высматривать коз и заманивать их в ловчую сеть. Приняв такое решение, он быстро поставил на мотоцикл колесо, набросил металлическое дышло на форкопф с кованой вилкой, прикреплённой к раме мотоцикла с двух сторон болтами и выходящей на полметра позади заднего сиденья, велел Крафту находиться рядом и бодро покатил вперёд, удивляя местную живность весёлым рычанием двигателя.

Через четыре часа он находился на распадке между горами Петрум и Шупсе. В будущем обе горы имели высоту чуть менее километра, зато в каменном веке были метров на сто выше и гораздо живописнее из-за множества этих чёртовых скал, которые Митяй забодался объезжать и проклял всех их предков до двенадцатого колена, но тем не менее всё же выехал на распадок, а затем и поднялся почти на вершину. На самую макушку он не мог выехать из-за её скалистости.

Чтобы ему не досаждало лишний раз местное клыкастое и рогатое зверьё, он набросил себе на плечи длинный меховой плащ из шкуры вожака психанутых махайродов, завязав лапы, украшенные длинными когтями, на груди, а на голову надел мотоциклетный шлем, сделанный из его головы с пришитой к нему меховой гривастой шалью. При виде такого байкера-махайрода от него удрал даже шерстистый носорог, не говоря уже о том, что гигантский олень с рогами, достигавшими в размахе метров четырёх, умчался с такой скоростью, что чуть было не оставил свои рога на том месте, где стоял. С визгом разбегалась от Митяя и вся остальная живность. Плохо было только то, что огромные клыки, свисавшие из-под козырька, малость закрывали ему обзор. Однако, выехав к вершине, он снял с себя тёплый плащ, издававший довольно сильный запах, потому что к нему были пришиты невыделанные хвосты махайродов, у основания которых имелась пахучая железа, и потому махайроды, здороваясь друг с другом, нюхали у собратьев под хвостом. Скатав плащ и засунув его в большой полиэтиленовый мешок, Митяй без помех взобрался на самую вершину и принялся оглядываться окрест. То, за чем он приехал на вершину горы Петрум, Митяй увидел в бинокль очень скоро и потому сразу же переименовал эту гору, назвав её Козьей. Да, к его радости, по юго-восточному склону горы, между скал, скакали не один или два заморенных старых козла, а несколько десятков молодых, полных сил и энергии светлых, рыжевато-серых туров, они же горные козлы вида Capra caucasica, причём здоровенных, больше, чем Крафт, но то были самцы. Козы, размером поменьше, причём с козлятами вполне подходящей величины и возраста, то есть уже довольно большими, тоже паслись на склоне, стараясь держаться подальше от козлов со здоровенными рогами. Вообще-то Ботаник даже не представлял себе, как из них путём селекции можно вывести домашних коз, но был полностью уверен, что, если их хорошо и часто кормить, они быстро к нему привыкнут и перестанут мечтать о горах. Туры его времени были пугливыми, но уже очень скоро он узнает, какими они были в глубокой, незапамятной древности, когда человек на них ещё не охотился. Возможно, что куда более доверчивыми. Глядя на козлят, им было месяцев по шесть, Митяй сразу же прикинул, что штук десять в клетку их точно поместится.

Он быстро нашёл самое лучшее место для устройства ловушки – высокий дуб, спустился к телеге и сразу же начал готовиться, но не к козлолову, а к ужину и ночлегу. Ужинали они с Крафтом всухомятку, и сразу после заката солнца Митяй лёг спать, чтобы встать ещё затемно.

Проснувшись, он быстро достал из телеги большой рюкзак со снаряжением и принялся собирать клетку размером два на полтора метра. Когда забрезжил рассвет, новоявленный животновод, приказав Крафту охранять транспортное средство, отправился к козлиному дубу. Хотя козы и не свиньи, они тоже были не прочь подхарчиться желудями, так как ели практически всё, даже сигареты и наволочки, и именно на этом он решил их подловить.

Спустившись в предрассветной мгле к дубу, Митяй достал мешок, пошитый из толстого брезента, и набил его камнями. Вес получился приличный, килограмм за сто двадцать. После этого он полез на дуб и, вбивая в ствол молотком четырёхгранные, остро заточенные, восьмимиллиметровой толщины гвозди длиной в тридцать пять сантиметров, взобрался повыше, выбрал подходящую для козолова толстую ветку, растущую на высоте метров в двенадцать, перебросил через неё альпинистскую верёвку и спустил вниз один конец, предварительно обмотав ветку кожаной лентой, пропитанной парафином, после чего вбил в ветку две П-образные направляющие. Второй, более длинный конец верёвки он сбросил вниз и спустился с дуба, после чего вбил в ствол дерева толстый острый штырь с кольцом и карабином и принялся поднимать противовес своей охотничьей снасти. Митяй поднял тяжеленный противовес почти до самой ветки, привязал верёвку к карабину и принялся расстилать на земле ловчую сеть диаметром шесть метров с уже привязанными к её карабину шестью капроновыми шнурами потоньше и снова залез на дуб.

На этот раз, поднявшись наверх, он прибил к ветке металлический кронштейн с блочком, затем механизм, которым надёжно застопорил тот конец верёвки, на котором висел груз, пропустил второй конец через блочок с перехлёстом и спустил вниз уже не всю верёвку, а лишь столько, чтобы к ней можно было привязать капроновые шнуры. После этого ему пришлось спуститься ещё раз, чтобы прицепить к верёвке карабин со снастью, вывалить посередине сети ведро полусухой каши и разбросать комки приятно пахнущей приманки вокруг.

Наступила пора залезть на дерево в последний раз и уже не спускаться с него до победного конца. Митяй выбрал слабину, закрепил верёвку, поудобнее устроился на толстенной ветке поближе к рычагу стопора и приготовился ждать козу, её козлят, а также юных козлов. Вот они-то ему и даром не были нужны в количестве более одной, максимум двух единиц на всё стадо. Хотя свиньи вели себя по отношению к нему довольно вежливо, он прекрасно понимал, что после второго опороса ему придётся пустить их всех, во главе с хряком, как и их первое потомство, на мясо и потом буквально выпоить поросят молоком с рук, чтобы те понятия не имели, кем была их родная мамаша.

Точно так же следовало поступить и с козами. Его главной задачей было поймать девять козочек и одного козла, желательно не родственника козочкам. Ради этого он был готов проторчать на горе целый месяц вплоть до холодов. Митяй лежал на ветке, разглядывал окрестности в мощный двенадцатикратный бинокль, а с дуба, растущего почти на вершине горы, ему открывались прекрасные виды, и только диву давался, как же много в каменном веке, каких-то двадцать тысяч лет назад, обитало всякого зверья.

Менее чем за час он увидел внизу, под горой, три удачные охоты. Сначала стая из семи махайродов завалила огромного лося, и тот ничего не смог поделать. Одна самка вцепилась ему в глотку огромными клыками, ещё два махайрода сбили гиганта с ног, а остальные навалились на него всей кодлой, и бедный лосик пошёл им на завтрак. Затем он увидел, как стая рыжеватых волков бросилась в погоню за табуном лошадей, огромный волк догнал то ли кобылу, то ли жеребца и поймал его за хвост, несчастное животное притормозило и начало было брыкаться, но тут остальные волки мигом свалили бедолагу на землю и тут же начали своё кровавое пиршество.

Самой впечатляющей оказалась третья охота. Огромный пещерный лев и три львицы осторожно подползли к шерстистому носорогу, и Митяй увидел воочию, что такое львиная сила. Гривастый красавец выпрыгнул из травы, взлетев метров на пять вверх, пролетел по воздуху все пятнадцать, приземлился точно на загривок гиганта, имевшего в длину под четыре метра и весившего тонны три с гаком, и просто тюкнул его передними лапами, после чего спокойно отбежал в сторону. Носорог сделал несколько неуверенных шагов, у него подкосились ноги, и он рухнул на уже почти высохшую траву и больше ни разу не колыхнулся. По всей видимости, лев сломал ему позвонки в основании черепа. Через три минуты молодой, но уже могучий лев и три его кошечки принялись терзать тушу шерстистого носорога. Митяй зауважал гигантского зверя ещё больше и очень пожалел, что тот не дожил до двадцать первого века. Люди, такие вроде бы слабые и беззащитные, постарались на славу. Хотя он не понимал, каким это образом человек сумел нанести природе такой колоссальный урон, ведь пещерного льва назвали так только потому, что его кости часто находят в пещерах, где обитали люди, и ясное дело, что львы умерли в них не от старости, по-соседски заглянув к двуногим на огонёк.

По сравнению с этими тремя охотами охота Митяя конечно же меркла, но именно от неё зависело, смогут ли выжить все те животные, которых так успешно уничтожил человек. Нет, вероятно, какие-то виды вымерли и сами, но всё же очень многих истребил именно человек. Причём почему-то самых крупных и, наверное, вкусных. Когда Митяй распробовал махайродину, та ему понравилась – хоть и кошатина, а всё-таки весьма недурна на вкус, вот только очень уж агрессивное и хищное мясо, да к тому же совершенно бесбашенное.

Он рассматривал бы окрестности и дальше, но тут к дубу с радостным блеянием прибежала большая коза с четырьмя козлятами, и все пятеро мигом набросились на подсоленную кашу. Если бы козлята пришли без своей мамаши, Митяй, может быть, и дал бы им спокойно позавтракать, а так он моментально отпустил стопор, и мешок с камнями устремился вниз, а сетка, соответственно, вверх. И тут коза проявила просто феноменальную выучку и прыгучесть. Она высоко подпрыгнула и, развернувшись в воздухе чуть ли не на триста шестьдесят градусов, вылетела из сетки. Довольный Митяй мгновенно застопорил груз, спустился вниз по верёвке и бросился к сетке. Все четыре жалобно блеющих козлёнка не пострадали, но один из них оказался козлом и уже обзавёлся маленькими рожками.

Коза, возмущённая тем, что ей не дали поесть, немедленно набросилась на Митяя с гневным меканьем, он поймал её за рога, грубо оттолкнул в сторону и дал хорошего подсрачника, но коза попалась на редкость скандальная и продолжала бросаться на него. Правда, как только он отскочил от сетки, висевшей на высоте человеческого роста, та подбежала к ней, встала на задние ноги, вся так и вытянулась вверх и жалобно заблеяла. Митяй снова отогнал козу, быстро опустил сетку вниз, выудил из неё истошно блеющего козьего сына, не давая его сестрам сбежать под сурдинку, и отвесил пендаля и ему. Тот мигом умчался вниз по склону, и коза побежала за ним. Хорошо, если успокаивать обиженное злым человеком дитятко, но возможно, что они побежали жаловаться на Митяя папаше-козлу, а эти типы на Козьей горе выросли зело здоровенные, и козы наградили их такими рогами, что плакали любые дубовые ворота. Проверять, так ли это, он не стал и вместо этого отвязал кронштейн сетки с козочками от верёвки, забросил свою лягающуюся и тонко блеющую добычу за спину и стал быстро подниматься вверх по крутому склону.

Вскоре все три пленницы сидели в клетке и с аппетитом трескали кашу со жмыхом и клубнями топинамбура, добавленными отдельно, хотя официально считались травоядными животными.

Когда Митяй через час вернулся к козлоловному дубу, то даже выматерился от досады. Там собралось с десяток коз с козлятами и даже два здоровенных козла, которые выискивали в листве комочки подсоленной каши. При виде его они моментально бросились врассыпную. Митяй, гадая, что их так сильно привлекло – запах подсолнечного масла, ведь каша наполовину состояла из жмыха, или же запах соли, – быстро расстелил ловчую сеть, забрался наверх, поднял мешок с камнями повыше, застопорил верёвку, спустился со вторым полиэтиленовым пакетом, полным каши, привязал к верёвке сеть, выложил приманку и снова забрался по железным ступенькам на дуб. На этот раз козы примчались тотчас, как только он скрылся из вида, и с каким-то остервенелым блеянием накинулись на уже куда более солёную кашу. Козлята не отставали от своих мамаш, и Митяй, завидев ещё и двух старых козлов, с возмущённым криком: «А вы-то куда лезете, козлы драные!» – нажал на рычаг стопора. Мешок с камнями полетел вниз, сеть взметнулась вверх, и на этот раз он поймал три с половиной козы, вслед за полупойманой козой шустро выбралась плохо пойманная, сетью также прихватило за передние ноги большого козла, но в итоге тот получил по рогам мешком с камнями, свалился вниз и принялся громко возмущаться. Зато в сеть угодило две козы – одна старая, другая молодая – и девять козлят. Да, всё так, вот только козёл, ну действительно просто козёл какой-то, несмотря ни на что, всё равно набросился на кашу, словно прибыл в эти места из голодного края.

Митяй быстро спустился вниз уже по стволу дуба и в сердцах шмальнул чуть ли не у него над ухом из «ремингтона». Словно предчувствуя такой расклад, он специально вложил в магазин последним холостой патрон. Коз как ветром сдуло, жаль только, что не тех, которые угодили в ловушку, впрочем, он вытащил их из неё довольно быстро, и они мигом удрали, позабыв о своих козлятах. Из девяти козлят двое оказались козликами, и Митяй отпустил одного, а остальным связал ноги. Троих козлят он ещё мог занести наверх, а вот с восемью точно не справился бы.

Вскоре он принялся спускать с горы телегу с козлятами, это заняло у него почти двое суток, так что домой он поехал не сразу, зато с хорошим уловом и в прекрасном настроении, не забыв забрать с дуба все свои охотничьи железки, чтобы вернуться к нему в самое ближайшее время и произвести второй, а может быть, и третий отлов козочек.

Для того чтобы вторая ловля оказалась успешной, он даже не пожалел не только всей оставшейся у него каши, но и килограмма лизунца. Всё же это были какие-то неправильные горные козлы, хотя и смахивали на тех туров, на которых он не раз охотился. Они были всё же немного поменьше, а шерсть у них была длиннее, пышнее и даже у взрослых животных гораздо мягче, но самое главное, они блеяли, словно обычные домашние козы, а не свистели, как это положено всем приличным турам, но зато рога у самцов оказались ничуть не меньше, чему тех быстроногих и отважных обитателей гор, охота на которых является делом трудным, чертовски увлекательным, но очень опасным. Туры умудряются бегать по таким крутым склонам, что человеку туда без альпинистского снаряжения лучше не соваться. Показалось Митяю очень странным и то, что эти горные козлы, в отличие от туров, совершенно его не боялись. Хотя, с другой стороны, охотник каменного века вряд ли смог бы добыть хотя бы одного из этих животных. Как и туры будущего, козы были ловкими и быстрыми.

Как только Митяй спустился с горы, обратная дорога сразу же сделалась лёгкой и быстрой, и в полдень четвёртого дня он уже смотрел, как козлята осваиваются в загоне и с удовольствием трескают сено, которого он для них заготовил столько, что им его не съесть и за пять лет. Митяй уже успел заметить, что вымя у взрослых коз было довольно большим. Не таким, конечно, как у коз домашних, но доить их точно можно, не держать же их ради одного только мяса и шкур. Поэтому он мечтал, чтобы эти козы как можно скорее принесли ему козлят, выпоили их своим молоком хотя бы пару месяцев, после чего он с ними тут же и распрощается. Очень уж сильными они были, и ему совершенно не хотелось, чтобы какая-та особо злобная коза боднула его в зад.

Он ехал домой с чувством, что жизнь его налаживается, а бункеры с заложенными в них кормами несколько её облегчили, хотя навоз ему всё равно придётся убирать вручную, но он стал умнее и теперь обильно посыпал свинарник опилками и мелкорубленым сеном и всерьёз задумался о строительстве биореактора и побольше, побольше, чтобы вони стало поменьше.

Настала пора подумать и о том, как сделать свой дом действительно комфортабельным, а то Митяю уже надоело мыться в тазу и ходить в туалет на бывший скотный двор. Поэтому после возвращения из охотничьей экспедиции он сразу же принялся изготавливать керамические трубы для канализации. В подвале дома, план которого являлся точной копией верхних этажей, только кирпичные, несущие стены были помощнее, он заблаговременно оставил отверстия в них для того, чтобы подвесить к балкам канализационные трубы и вывести главную трубу наружу, спустить её по канаве к Тухе и временно сбрасывать все нечистоты в неё. После всего, что он уже успел сделать, эта работа не показалась ему слишком трудной, особенно рытьё канавы плугом, прицепленным к Шишиге.

Слепил он себе также такие нужные вещи, как несколько керамических ванн и унитазов. Может быть, и неказистых, но зато удобных, а ванны у него получились ещё и большими, в печь для обжига едва помещалось две штуки. Единственным их недостатком было то, что они получились неглазурованными. Наделал он также и облицовочной плитки для ванной комнаты и кухни, чтобы было легче прибираться в доме. Полы-то были некрашеные, не намоешься.

В общем, до конца года он только тем и занимался, что приводил первый этаж своего дома в жилое состояние, а то ему уже осточертело жить на стройплощадке. Хотелось уюта, комфорта, а также красоты. Поэтому он в числе прочего принялся также мастерить ещё и мебель, с раннего утра и до позднего вечера пребывая в трудах праведных. Зато дом преображался прямо на глазах, и Митяй каждый день приносил в него и ставил на своё место какое-то новое изделие. Так у него появились шкафы и письменный стол, большая удобная кровать, пара стульев и несколько табуретов, ему надоело сидеть на чурбаках. В самый канун Нового года он даже установил на кухне пусть и простую на вид, но всё же довольно удобную кухонную мебель. Она была изготовлена из желтоватого карагача, хорошо отшлифована и натёрта парафином, чтобы подчеркнуть красивую текстуру дерева. Может быть, когда-нибудь он изготовит более качественную и красивую мебель, но пока что его вполне устраивала и эта. Как-то раз он просидел в гончарной мастерской целых три дня и накрутил на гончарном круге множество самой разнообразной кухонной посуды, чтобы за стол можно было усадить долгожданных гостей, вот только где их найти. Пока что его дом, видимый издалека, не привлёк внимание местных жителей.

Впрочем, Митяй уже стал подумывать о том, что теперь, когда он жил в таком громадном доме один, если не считать Крафта, пора бы и самому проявить инициативу. Поэтому он решил хорошенько подготовиться к встрече с людьми каменного века и даже принялся разрабатывать специальный ассортимент подарков, которые могли бы им понравиться настолько, чтобы они сразу же прониклись к нему чувством благодарности и поняли – с таким парнем, как он, нужно иметь дело постоянно, а не время от времени. В общем, подарков одновременно и красивых, и полезных, но, что самое главное, таких, каких они до встречи с ним никогда не видели.

Увы, хотя такая практика существовала всегда, Митяй вовсе не собирался выменивать у наивных и доверчивых древних людей золото и драгоценные камни на стеклянные бусы. Правда, он начал потихоньку варить смальту, чтобы начать делать глазурованную посуду, да к тому же ему хотелось, чтобы и ванна была привычно гладкой, а не шершавой на ощупь. Короче, как количество дел, так и количество намерений и проектов у него нисколько не уменьшилось, а даже, наоборот, только увеличилось, но ведь вместе с тем росли и его возможности по их реализации.

С такими итогами он и подошел к Новому году, который ему предстояло снова встретить с одним-единственным другом – Крафтом.

Глава 6

Меха, бусы и блондинка из каменного века

Третий Новый год в каменном веке Митяй встречал в тихой, спокойной и немного грустной обстановке. Он прожил в одиночестве, если не считать общество Крафта, вот уже больше двух с половиной лет, и каждый день его новой жизни был отмечен тяжелым, иногда просто непосильным, но зато не бессмысленным трудом. После своей первой ходки на Козью гору он съездил туда ещё дважды, и теперь у него имелось целое стадо из двадцати трёх козочек и двух козликов, которые вовсю бодались друг с другом.

Помимо того что Митяй благоустраивал свой дом, он попутно разобрался с процессом изготовления льняной пряжи и, хотя та годилась только на плетение верёвок, свил из неё канат такой длины и толщины, что смог наладить паромную переправу через Митяйку с плотом из брёвен пихты. Но съездил на Ширванский галечник на Шишиге всего три раза, для того чтобы забрать оттуда драгметаллы. На этом галечнике, добравшись до него на лодкоцикле, он провёл почти неделю, ворочая крупную гальку и складывая находки в отдельные кучи, каждый день чуть ли не захлебываясь от восторга, пока тот не занесло снегом. Да, речные горные галечники каменного века – это не то, что галечники века двадцать первого, по которым за тысячелетия хорошо прошлись люди, и потому он нашёл на Ширванском галечнике не только несколько больших самородков меди, но и самородное теллурическое железо, касситерит и даже несколько самородков серебра общим весом в килограмм семьсот двадцать граммов, отчего пожалел о том времени, которое убил на строительство домны.

Она стояла памятником его трудолюбию и упорству, а также своеобразным укором, ведь для её повторного розжига Митяю придётся заменить всю футеровку. Поэтому, чтобы не повторять своей не такой уж и большой ошибки, благодаря которой он тем не менее имел под рукой прорву ковкого железа, неплохой стали и чугуна, а также почти сотню готовых отливок, изготовленных по парафиновым моделям, он построил малую, как он говорил Крафту, лабораторную плавильную печь. В ней он расплавил самородное железо, которого нашел всего тридцать два килограмма, и медь, её у него набралось много больше, почти триста килограммов, выплавил семьдесят три килограмма олова и получил в итоге оловянистую бронзу. Вслед за этим тут же наделал труб, спаяв швы бронзой, и, наконец, оборудовал себе в доме душ, ванну и раздельный ватерклозет, в котором имелись отдельно унитаз с нормальным водопроводом вдобавок к керамической канализации, какая запросто переживёт даже чугунные трубы. Вот только писсуар у него имел слив не в канализацию, а в специальную ёмкость для сбора мочи за домом, установленную в утеплённой на зиму яме. Моча была нужна для выделки шкур. Для этого он даже не брезговал свиной и козьей мочой. Всё равно после промывки в Марии выделанные шкуры уже не пахли этой специфической жидкостью жёлтого цвета и из них можно было смело шить меховую одежду.

Как только выпал первый снег, Митяй стал ездить на охоту, благо это не занимало много времени – два, максимум три часа. Ему были срочно нужны шкуры, и к тому же в большом количестве. Он завалил ещё пять гигантских оленей и двух шерстистых носорогов. О прекрасном мясе последних он особенно сокрушался, так как убил их только ради шкур и взял лишь немного мяса, всего каких-то полтонны, правда, при этом ещё и получил большое количество отличной мягкой шерсти. Поэтому шкуры носорогов после мездрения он, невзирая на то что уже было очень холодно, но Мария ещё не встала, хорошенько промыл проточной водой, а потом, просушив их, состриг шерсть и свил из неё добрых шестьдесят килограммов шерстяной нити для вязания.

В этом плане его также радовали козочки, которых он взял за правило по часу в день, кормя деликатесами, вычёсывать, добрыми словами поминая Адмирала, их учителя труда в школе. Василь Прокофьевич хотя и был капитаном третьего ранга в отставке, чего только не умел делать руками, и это на его уроках Митяй научился прясть пряжу, вязать, плести макраме и кружева, а также научился горшечному делу и даже пытался построить на даче печь для обжига, но мать отговорила, да и свободного места не нашлось. Однако шкура шерстистого носорога была нужна Митяю вовсе не для того, чтобы переводить её на замшу. Она была такая толстая и прочная, что лучшего материала на изготовление подмёток уже и не найти, а обувь ведь тоже имеет свойство изнашиваться. Поэтому одну шкуру он сразу же порезал на куски, согнал с неё волос и подверг спиртовому дублению с использованием танина, добытого из коры дуба, после чего пересыпал сухой глиной, чтобы не слиплась, сложил в стопку и навалил на неё сверху чугунных и стальных чушек, так что вскоре должен был получить целых восемнадцать квадратных метров прекрасной подошвенной кожи и мог начать тачать себе сапоги и ботинки.

Шкуру второго носорога он просто засолил и скрутил в рулон, чтобы разобраться с нею позднее. На что её пустить, на ремни или оббить ею будку, он не решил, хотя, если честно, тёплая непродуваемая будка ему всё же была нужнее, чем ремни, ведь лошадей у него пока что не было, да и когда они появятся, чтобы ему пришлось освоить ещё и профессию шорника?

В общем, всю осень Митяй, как обычно, трудился не только обустраивая свой быт, но и занимаясь другими, ничуть не менее важными делами, хотя давно уже и не совершал никаких титанических подвигов, достойных Геракла. Природа напомнила о том, что ещё совсем недавно был ледниковый период, сначала мощным снегопадом, а затем морозами ниже тридцати градусов, но Митяя они нисколько не пугали. В доме было тепло, ведь он топил сразу четыре печки с жидкотопливными горелками. Как только у него появилась возможность паять железные трубки различного диаметра, он тут же переоборудовал все печные горелки и навсегда избавился от керамических, с которыми было столько возни. Это повысило пожаробезопасность его жилища чуть ли не в разы и высвободило много времени, но вместе с тем у него тут же появились новые проблемы. Митяю стали сниться женщины, и эти сны порой были просто мучительными для молодого, сильного и энергичного парня. Весь конец ноября и декабрь Митяй много времени проводил в кузнице. Соорудив себе в помощь самый простой механический молот с кривошипношатунным механизмом, приводившимся в движение мотоциклом, он ковал всякую всячину из железа, по большей части топоры, ножи и наконечники для копий, чтобы весной сесть в Шишигу и поехать на поиск людей, найти и выменять себе хотя бы завалящую подругу. Ещё и поэтому Митяй взялся за своё любимое дело – изготовление украшений и ювелирных изделий для будущей дамы сердца. Токарный, фрезерный и сверлильный станок, а также фефку и небольшой компрессор он брал с собой в горы специально для этого. Правда, после того как он привёл бы кордон в полный порядок, к нему должна была перебраться из Апшеронска одна его хорошая знакомая. Теперь эта девушка сделалась для Митяя недоступной.

Хотячка у него всё усиливалась и усиливалась, а потому ему приходилось не сладко. Однако во второй половине декабря у робинзона появилась новая забота, если не сказать напасть, и он на какое-то время забыл о бабах. Впрочем, в той ситуации, с какой он столкнулся, обо всём, что угодно, забудешь, причём надолго. Если хочешь жить.

Нет, он, конечно, был в куда более выгодном положении, чем даже высаженная на льдину полярная экспедиция. У полярников припасов было не в пример больше, чем у него, но они-то дрейфовали на льдине там, где постоянно стоял жуткий колотун. Митяй находился в одном из самых прекрасных мест Северного Кавказа, в Апшеронском районе Краснодарского края, и чего только у него тут не было, помимо четырёх времён года. Он ведь ехал на зимовье, причём на целых четыре года, с кордона же надолго не уедешь, с него мигом сопрут всё, что только можно, а потому хорошо затарился самым разным полезным хабаром. На льдине, как ни крутись, ничего не выкрутишь, кроме дырки во льду, а вот в его владениях чего только не было. Поэтому Митяй, не привыкший сидеть сиднем и играть в карманный бильярд, стремился сделать как можно больше. Это превратилось для него в какое-то спортивное состязание, но подспудно он мечтал о подруге на всю оставшуюся жизнь, причём о верной, а потому хотел превратить свой большой дом в полную чашу. Не то чтобы Митяй считал женщин примитивными существами, но полагал, что нормальная баба, без тараканов в голове, никогда в жизни не сбежит от доброго и ласкового мужика, руки у которого растут из плеч, а не из задницы. Он и на охоту ездил только для того, чтобы хорошенько затариться мехами и обрядить в них подругу, если ему с этим делом повезёт.

Правда, охотничий сезон у Митяя выдался коротким: в январе морозы быстро загнали его в дом, но всё те же морозы накрепко сковали льдом Митяйку, Нефтянку и Марию, а потому охота сама пришла в его латифундию. Когда Митяй в первый раз увидел утром с крыши наблюдательной башни, что его скотный двор окружила стая волков, то не на шутку разозлился. Более того, с десяток волков пытались прорыть крышу его склада с мясом и рыбой, отчего он невольно подумал: «Да, не имей я наблюдательной башни и пойди сейчас в гости к свинухам, и мне и Крафту точно пришел бы конец».

Он спустился вниз, зашёл на вещевой склад, достал из оружейного шкафа карабин «Тигр-9» с оптическим прицелом и принялся снаряжать патронами магазины, злорадно улыбаясь. Волков он не любил, как и махайродов. Очень уж они напоминали ему сомалийских пиратов, а тех он просто ненавидел. К «тигру» у него было пять пинков патронов, Ашот Вартанович так и сказал ему:

– Дмитрий, бери «тигр», это та же самая эсвэдэшка, только калибра девять и три десятых миллиметра. Браконьеры только тех егерей и боятся, которые «тиграми» вооружены. Им ты любой джип мигом, с одного выстрела остановишь. И патронов тоже бери побольше. Главное, чтобы ты отвадил их с моего кордона навсегда.

Ну, волки – это те же браконьеры. Джип не джип, а шерстистого носорога с расстояния в двести метров пуля весом в девятнадцать граммов убивала наповал, как и гигантского оленя. Взяв с собой целую сотню патронов, Митяй вышел из дому и направился к северной стене. Хорошо, что он поднял стены вокруг дома так, как и планировал. Посередине каждой стены и по углам он устроил площадки для стрельбы по хищному зверью. Поднявшись на северную площадку, он сразу же открыл по волкам, пытавшимся добраться до его мяса, с дистанции в полторы сотни метров беглый, но прицельный огонь. Сбежать смогли только три громадных волка очень светлой масти.

Спустившись вниз, несостоявшийся егерь зашёл в гараж, запалил самодельную бензиновую горелку с большим металлическим кожухом и сунул её под Шишигу. Через полчаса та завелась с пол оборота, и Митяй выехал из гаража. Через пять минут он уже ехал к скотному двору. Подъехав поближе, он остановил машину и принялся расстреливать волков с расстояния в сотню метров, не вставая с сиденья, и стрелял до тех пор, пока те не поняли, что им нужно срочно сваливать. Кажется, он всё-таки замочил их вожака, так как в большой стае – а волков было за сотню – тут же началась свара, но, так или иначе, волки убежали.

Всего в тот день Митяй подстрелил девятнадцать волков и всех перевёз во двор, после чего не спеша содрал с них шкуры, оттаивая быстро замёрзшие в камень туши в гараже.

Волки наведывались к нему трижды, а потом ещё и подвалила однажды стая из восьми махайродов, но он сразу же пристрелил вожака, и те мало того что сбежали, так после этого больше не показывались. И вот что интересно: сигнальные огни, горевшие и днём и ночью, ни волков, ни махайродов совершенно не пугали.

Освежеванные волчьи туши он увёз на Шишиге километров за десять от своей латифундии и там выбросил в лесостепи, предварительно вырезав из них пули. Свинец был для него очень ценным металлом, а сфалерита он пока что в галечниках не нашел, но знал, что на Северном Кавказе этот минерал точно есть, и будет очень хорошо, если ему удастся найти его пораньше, пока не крякнутся аккумуляторы. Помимо всего прочего, Митяй по вечерам сидел за компьютером и энергично сводил всё, что он находил на дисках, в один общий справочник с таким расчётом, чтобы распечатать его самым мелким шрифтом и снабдить фотографиями, ведь рано или поздно его нотик помрёт, как и попугай Гоша, и тогда ему придётся заново изобретать все велосипеды.

Дисков он купил много, причём налегал в основном на справочники, даже не мечтая, что просмотрит их все, и теперь, когда у него появилось много свободного времени, ему следовало заняться именно этим. Ноутбук «Тошиба» он купил совершенно новый, как и принтер «Эпсон» к нему с большим запасом картриджей, чтобы фотографировать растения, зверей, птиц и потом распечатывать их. Теперь куда важнее для него было распечатать совсем другие материалы и этим он намеревался заняться после Нового года, который ему совершенно не хотелось встречать. Однако он всё же наготовил всяких деликатесов, накрыл знатный стол и сел за него вместе с Крафтом. Так они и встретили Новый, 03-й год. Митяй хотел было выпить, да передумал и сразу после двенадцати лёг спать.

На следующий день он проснулся в семь утра, поднялся на наблюдательную башню, оглядел окрестности, спустился вниз, умылся и отправился на скотный двор, кормить свиней и коз. Свиньи к нему уже вроде бы привыкли, хотя он держался с ними настороже, а вот козочки так и норовили боднуть, несмотря на то что некоторым нравилось, когда их вычёсывали, в овчарне ведь было тепло. То ли ещё будет, когда эти серые бестии подрастут.

Наполнив кормушки свиней силосом с картошкой и топинамбуром, Митяй, пока те чавкали, рассыпал по деревянному полу опилки пополам с сухой травяной сечкой, убрал и свёз навоз в навозохранилище и отправился к козам. Там он проделал всё то же самое, только засыпал в кормушки сено, прибавив к нему немного силоса и клубней топинамбура. Хотя козы давали навоза за сутки меньше, чем свиньи, он убирал его каждое утро, засыпая доски сечкой, и потому, вычёсывая козий пух, ему не приходилось сначала вытаскивать из него козьи орешки. После этого он переоделся, тщательно запер всё и пошел в дом. «Тигр», разумеется, был при нём, он сменил «ремингтон». Позавтракав тем, что осталось со вчерашнего ужина, Митяй набрал полную корзинку съестного и отправился в мастерскую. Вот уже почти неделю он экспериментировал: варил в тиглях смальту различных цветов и отливал из неё шарики для бус, но пока что не получил чистых и ярких цветов, хотя бусы у него получались довольно неплохие. Впрочем, те бусы, которые он вытачивал вручную из камня, выходили всё же гораздо ярче, красивее и наряднее.

Митяй привёз с Асфальтовой горы несколько больших глыб плотного песчаника, с помощью молотка и зубила вырубил полдюжины точильных камней и смастерил точильный станок с корытцем для воды. Не наждак, конечно, но с водой на этом станке можно было точить топоры, ножи и наконечники для копий. Жаль только, что он совершенно не годился для вытачивания бус из различных пород камня, а имеющиеся у него наждачные круги для заточного станка он жалел и выточил всего лишь три большие нитки бус из самых красивых минералов. Зато куда больше он изготовил украшений из оленьего рога и кости, а теперь переключился на смальту.

Митяй заложил в три небольших ковша шихту, запалил горелки и решил сходить в литейку. С утра стояла морозная, ясная погода, но когда он вышел из мастерской, то заулыбался – всё небо затянули тучи, пошёл снег и стало ощутимо теплее. Мигом забыв, что ему было нужно в литейке, он вернулся в мастерскую и приступил к работе, прерванной из-за сильных холодов, продолжил мастерить снегоход, а для этого у него было уже почти всё готово, оставалось только изготовить лыжи, широкую опорную и узкую рулевую. Делать их деревянными он не хотел. Вдруг сломаются в дороге, и тогда не снегоход повезёт его, а ему придётся тащить на себе мотоцикл по глубокому снегу.

Митяй разжёг горн и сразу же принялся разогревать слиток прочной углеродистой стали, из которой ковал неплохие топоры и ножи. На этот раз он не стал его разрубать, а принялся осаживать его на наковальне механическим молотом с торца, чтобы потом, прокатав, получить длинную лыжину, таких ему нужно было две, чтобы установить по бокам мотоцикла, и ещё одну, покороче, чтобы стояла прямо под ним, давая возможность установить металлическое колесо. Все три ему нужно соединить в одну большую лыжину с вырезом под ведущее колесо на раме из уголка. Стальное ведущее колесо со стальными лопастями и шипами десятисантиметровой длины он уже изготовил и даже отбалансировал. Крутилось оно практически идеально, жаль только, что он не мог сделать его пошире. Тогда ему пришлось бы переделывать вилку мотоцикла, но Митяй надеялся, что и это будет таскать его по снегу с приличной скоростью и ещё тащить на буксире лёгкие, прочные нарты со спинкой, чтобы на них можно было с комфортом усадить пассажира, а то и троих, вот только переднему придётся тогда постоянно ловить рожей снег и ледышки. Ветровое стекло на нартах не было предусмотрено. На него у Митяя не нашлось подходящего материала.

Если потеплеет хотя бы до минус пятнадцати и тёплая погода продержится пару-тройку недель, то ему удастся поохотиться на волков и пополнить запас волчьих шкур, в которые Митяй просто влюбился из-за тонкой, прочной кожи и густого меха. Он уже выделал до полной готовности, даже отполировав мех, шесть таких шкур и был вынужден признать, что волчьи шкуры – это нечто совершенно особенное, да и волчьи кожи тоже, хотя он и не согнал ещё известью волос с двух десятков шкур.

Теперь можно было на полном серьёзе подумать о новой одежде. Большой кусок замши он уже имел, с нитками у него проблем не было – Митяй навострился вить их из льняной пряжи, причём довольно прочные, хотя и несколько толстые, ну да ничего, не шелка ведь шить, к тому же кое-какой запас ниток у него тоже имелся. Жаль только, что из красителей, кроме луковой шелухи, да ещё буровато-чёрных чернил, изготовленных из дубовых орешков, у него ничего под рукой не имелось. Лук он выращивал ничуть не хуже самого знатного корейца, а потому в луковой шелухе недостатка не испытывал и даже покрасил ею в красивый красно-коричневый цвет свитер, связанный из шерсти Крафта. Второй свитер, из шерсти носорога, даже не пришлось красить, он и так имел глубокий коричневый оттенок.

Снегопад шёл три дня, и после него погода действительно переменилась: на улице было всего минус девять. За это время Митяй превратил Ижика из мотоцикла в снегоход, поставив его на широкую лыжину, и, как только снег перестал валить, принялся его испытывать, надеясь, что заднее колесо с гребными лопастями и шипами вихрем понесёт его по снегу и не подведёт.

Да уж, подвести оно не подвело, вот только по рыхлому снегу его снегоход двигался довольно медленно, немного быстрее пешехода, и тут Митяй уже ничего не мог поделать. Зато как только он выезжал на те места, где ветерком снег малость сдуло и под колесо попадал более плотный снег, скорость моментально увеличивалась.

Пока он ездил по латифундии на снегоходе, подул южный ветер, принёс с собой тепло, и снег прямо на глазах стал помаленьку оседать. Митяй отогнал снегоход в гараж и занялся теми волчьими шкурами, которые намазал с мясной стороны известковым тестом, сложил в стопку в большом деревянном корыте и залил водой. Со шкур первого отстрела уже легко выдергивалась волчья шерсть, которую он тоже собирался пустить в дело, на шерстяную пряжу. Она была довольно длинной и хорошо свивалась в нить на прялке с педальным приводом. Доставая попарно эти шкуры, он принялся за работу.

Кожевенную мастерскую Митяй устроил в угловой северной комнате, подальше от жилого помещения, кухни и продовольственного склада с сухими продуктами, так как в ней стоял очень сильный и весьма неприятный дух, исходивший от большой дубовой бадьи с забродившим уже киселём из пшеничных отрубей. Но до того, как загрузить в неё волчьи шкуры, с них нужно было сначала согнать всю шерсть, чем он и занялся. Стараясь дышать через раз, лучше, конечно, было бы совсем не дышать, он разделил две шкуры, соскрёб тупым ножом с одной известь, бросил шкуру на стол и принялся сильными, но мягкими движениями ножа сгонять шерсть, складывая её в большой деревянный ящик. Пригодится, однако.

Вскоре все шкуры облысели настолько, что можно было пустить в ход и технику. Митяй загрузил их в деревянный барабан, засыпал в него дубовых чурочек, опилок и извести, залил несколько вёдер воды и включил электродвигатель самодельного, зато мощного, два киловатта, заточного станка, а сам отправился на скотный двор к самому страшному помещению, входить в которое он, честно говоря, очень не хотел, потому что в нём находились две бадьи, одна побольше, с механической мешалкой и пока что пустая, а вторая с шакшой, то есть с натуральными собачьими экскрементами, которые вот уже добрых две недели бродили, а точнее, попросту гнили в тепле, издавая жуткое зловоние. Ему нужно было проверить, идёт ещё брожение или уже закончилось. Побыв в тошнотворной вонизме пять минут и убедившись, что всё готово, Митяй пулей вылетел из лайковой дубильни.

Увы, но всё, что так сильно воняет и доставляет массу неприятностей во время работы, потом превращается в замечательные, просто изумительные вещи. Только так Митяй и мог выделать отличную лайку, из которой можно будет пошить верхнюю одежду. Сцепив зубы и мужественно преодолевая порывы к рвоте, он четыре дня занимался шкурами, прежде чем пошёл к выпиленной в Марии проруби и там основательно промыл их в ледяной воде. Зато после того, как волчьи кожи высохли и покрутились в деревянном барабане с отрубями и деревянными чурочками, они превратились в прекрасную, мягкую лайку, которую он тут же заложил в два красильных чана с чёрной и красно-коричневой краской, радуясь, что получил наконец отличную прочную кожу для шитья штанов и курток. Рубахи и трусы ему вскоре предстояло носить замшевые. Пока Митяй валандался со шкурами, оттепель закончилась и начало примораживать, а через два дня образовался такой прочный снежный наст, что его даже не пропиливало колесо снегохода.

Утром, предварительно собравшись, он прицепил к снегоходу нарты с провизией и снаряжением и отправился на охоту. Места, лежавшие к северу от построек, Митяй пусть и не исследовал основательно, но хотя бы осмотрел, а потому решил смотаться на южный фланг и посмотреть, что творится там. Он оделся потеплее и даже взял с собой шкуру махайрода вместе с головой, чтобы по дороге к нему не приставали всякие большие тёмные индивиды.

Снегоход мчался по насту со скоростью не менее двадцати пяти километров в час, и Ботаник, выкручивая педаль газа, то и дело во весь голос от восторга весело вопил. Крафт, прижав уши, сидел в багажном ящике у него за спиной вместо балласта, он весил уже под девяносто килограммов, и даже не тявкал. Впрочем, Митяй особенно не рысачил. Поднявшись на высокий холм километрах в двенадцати от своей латифундии, он остановился, достал бинокль и стал рассматривать окрестности. Позади, как на ладони, перед ним лежало его хозяйство. Он впервые увидел её всю целиком и даже ахнул от удивления:

– Ни фига себе я нагандобил делов! Это же с ума сойти!

Однако вслед за этим Митяй со вздохом был вынужден констатировать, как же много ему ещё предстоит построить и сделать, чтобы превратить своё поселение в очаг цивилизации, которым он сможет гордиться по-настоящему. Ну, с этим он мог не спешить, а потому принялся рассматривать лежащую перед ним холмистую местность, изредка поросшую деревьями и кустарниками, укрытую снегом и изборождённую следами.

Наследили в основном мамонты и шерстистые носороги, а также гигантские олени и лоси, а они были ничуть не меньше них размером. Километрах в трёх к западу он как раз увидел стадо мамонтов, завтракающих молодым сосняком. Похоже, что для них минус двенадцать градусов – самая комфортная температура, и даже огромные самцы весело резвились и трубили, выдувая струи пара, как лохматые паровозы. При этом соснячок они съедали чуть ли не под ноль, оставляя после себя парящие кучи навоза.

Слева, километрах в пяти, Митяй разглядел пасущихся шерстистых носорогов. Это была самка с двумя детёнышами, один был почти взрослый, а второй малыш лет двух. Все трое так же чуть ли не под ноль стригли какой-то кустарник. Экологу даже стало интересно, как при таких могучих и прожорливых едоках в каменном веке умудрялись вырастать весьма нехилые леса? Что мамонты, что носороги, да и гигантские олени на пару с лосярами не стесняясь трескали молодые ветки и кустарники, а не одну только траву. К тому же и громадные пещерные медведи, если не врут справочники, тоже были травоядными. Тем не менее леса как-то вырастали.

Митяй постоял на вершине высокого холма, чуть ли не горы, с полчаса, выбрал себе направление и поехал к следующей возвышенности. В принципе он отправился на охоту и хотел подстрелить хотя бы с десяток, лучше два, волков, да и от нескольких крупных махайродов достойной пушистости тоже не отказался бы, но ничего такого пока что не увидел.

До другого холма, малость пониже, ехать было километров восемь, охотник домчался до него быстро и с него увидел не только волков. Впрочем, как раз волков он увидел сразу же, едва только выехал на вершину. Стая шкур эдак в тридцать-тридцать пять, что Митяя обрадовало, резвой рысью неслась куда-то по своим делам с востока на запад, то есть прямо перед ним слева направо. Впрочем, как только он стал высматривать их в бинокль и немного пригляделся, то увидел, что волки лёгкой рысцой бегут вдоль едва заметной цепочки следов. Увидев следы, он насторожился, повёл биноклем вдоль них и вскоре упёрся взглядом в невысокую скалу, под которой стоял доисторический охотник в мехах с копьём в руках и большая собака. Настроение у Митяя немного подпортилось. Он тутже соскочил с мотоцикла, достал из нарт свёрток со шкурой махайрода и мотоциклетным шлемом с громадными клыками и быстро набросил её на себя.

Охота отменялась, начиналась спасательная экспедиция, так как доисторического охотника нужно было срочно выручать из этой передряги. Со своим копьём и собакой он не продержится против волков и минуты. Митяю даже стало удивительно, что этот охотник, добежавший до скалы, не взобрался на неё. Вот тогда у него появились бы шансы дожить до весны и, хотя стать очень худым, всё же остаться в живых.

Приказав Крафту сидеть в багажном ящике и не высовываться, он вскочил на снегоход и, накрыв плащом своего спутника, на максимальной скорости помчался к скале, а когда подъехал к ней, охотник громко закричал от страха довольно тонким голосом. Его псина злобно зарычала и залаяла. Митяй поднял шлем, чтобы показать себя, и бегло оглядел охотника и его собаку. Охотник оказался довольно мухортенький, среднего роста и не шибко широкоплечий, несмотря на меха, в которые был укутан с головы до пят. Копьё его, с примитивным кремнёвым наконечником, также не вызывало никакого уважения, зато псина была знатная. По внешнему виду это была вылитая хаски, только ещё крупнее, размером почти как его Крафт, с мошной грудью и белоснежными клыками, да к тому же ещё и сука, из-за чего Митяй тут же воскликнул:

– Крафт, займись дамой.

Его пёс моментально выпрыгнул из багажного ящика и, виляя хвостом, направился к охотнику и его собаке, от которых они остановились метрах в пятнадцати. Собака перестала злобно рычать, а охотник – из-под мехов Митяй видел только его серые глаза – тихо ойкнул и медленно сел на снег, осторожно вытягивая правую ногу. Тут Митяю стало ясно, почему тот не смог забраться на скалу. Видно, либо сломал, либо вывихнул ногу.

Митяй, не вдаваясь в расспросы, некогда было, волки уже почти добежали до них и находились метрах в трёхстах, сидя в седле мотоцикла, прицелился и без долгих размышлений выстрелил в грудь самого здоровенного, бежавшего посередине. Того отбросило назад, и он тотчас откинул хвост. Ботаник угадал и первым же выстрелом убил вожака стаи, отчего все остальные волки мигом остановились. Митяй, не трогаясь с места, дал газу, мотор взревел, заревел и он сам, как оглашённый, и двинулся на волков, но не очень быстро. Те, увидев столь опасного махайрода, моментально задали стрекача, и уже минуту спустя их и след простыл, а Митяй подъехал к убитому волку, соскочил со снегохода и собрался вытряхивать его из шкуры. Пуля, угодив волку в грудь, прошла навылет, вырвав здоровенный клок мяса за левой лопаткой.

Через пять минут Митяй не спеша сдирал с волка шкуру, чтобы не попортить её, а потом ещё прошелся по мясной стороне ножом, как скребком, и почистил снегом. Занимаясь своим делом, он тем самым давал охотнику прийти в себя и понять, что тот имеет дело с коллегой. После этого, уже без страшного шлема на голове, он подъехал к охотнику и обомлел, одновременно чуть не завопив от радости. Перед ним на снегу сидела молодая, судя по чумазой мордашке, охотница, прижимала к себе обеих собак и стучала зубами, похоже, от холода. Крафт вовсю ухаживал почему-то за ней, а не за появившейся у него подругой, и облизывал девушке лицо, хотя тут, похоже, требовались мыло и мочалка. Хотя его мотоцикл громко дырчал и вонял на всю округу бензиновой гарью, она, к его удивлению, не проявила никакого беспокойства. Особого восторга от встречи с ним явно тоже не испытывала, вела себя спокойно, с достоинством, только очень уж упорно сверлила парня пристальным, немигающим взглядом больших сине-серых глаз.

Митяй, подъехав поближе, развернул снегоход так, чтобы его нарты оказались прямо перед охотницей. С замирающим от радости сердцем он соскочил с него и, подняв правую руку, дружелюбно улыбнулся. Но, видя пристальный, настороженный взгляд девушки, промолчал и поиграл с ней пару минут в гляделки, после чего спокойно повернулся к девице спиной. Её копья он не боялся – Крафт, хотя и взял её под свою защиту, моментально бы этому воспрепятствовал, а из положения сидя охотница даже не смогла бы своим копьём пощекотать ему задницу.

Митяй поставил нарты метрах в шести от девушки и достал из меховой торбы с провизией, пошитой из кабаньей шкуры, большой охотничий термос с колбой из нержавейки, укутанный половинкой старого шерстяного одеяла. Термос он этим утром наполнил горячим чаем. Потом он достал поллитровую кружку своего собственного изготовления. Наполнив её до краёв, он протянул чай охотнице и знаками показал, что та должна его пить.

Девушка посмотрела с удивлением сначала на чай, потом на него, осторожно взяла кружку руками, обмотанными меховыми лентами, и сделала первый глоточек. Сладкий травяной напиток – в каменном веке уже росли душица и зверобой – с арбузным сиропом вместо сахара ей понравился, и она с удовольствием выхлестала целую кружку, уставилась на Митяя и что-то залопотала, кивая. Улыбнувшись девушке, он тотчас соорудил для неё громадный бутербродище из двух лепёшек и большого толстого ломтя буженины из мяса носорога. Второй кусок мяса, уже побольше, он кинул на снег рядом с её псиной, к чему Крафт отнёсся совершенно равнодушно. Пока доисторическая собака ела мясо, он быстро устроил в нартах сидячее место для охотницы, постелив сначала волчью шкуру, почти всех блох из неё он уже выбил, а потом тюфячок из тонкой брезентовки, набитый шерстью. После этого он постелил на нарты шкуру махайрода и только затем аккуратно поднял и усадил на неё девушку, от которой исходил далеко не самый приятный запах, заботливо подоткнув под тюфячок накинутую на неё шкуру махайрода. Та так увлеклась бутербродом, что даже не обратила на всё это внимания, а может быть, просто сделала вид. У юной отважной охотницы, кроме копья длиной метра в два, которое Митяй поначалу хотел выбросить, был с собой ещё и вещмешок из не менее вонючей шкуры, и ему не захотелось даже заглядывать в него и интересоваться, что может лежать в «ридикюле» девушки каменного века, но он привязал его позади спинки нарт.

Подождав, когда собака охотницы, возле которой теперь ужом вился Краф, слопает ещё один кусок мяса, Митяй, привязав для страховки девушку к нартам, отправился в обратный путь. На этот раз он уже не штурмовал холмы и ехал не так быстро, чтобы собаки поспевали за ними. Через три с половиной часа, как раз начало смеркаться, они подъехали к воротам. Он соскочил с седла, достал длинный кованый ключ с фигурной головкой, вставил его в круглую дырку и, покрутив, открыл задвижку. Ухватившись за стальные кольца, он рывком распахнул тяжёлые дубовые ворота настежь, заехал внутрь, потом закрыл их и надёжно запер.