Провалившийся в прошлое

После этого Митяй с чистой совестью отправился на реку со спиннингом и принялся выуживать из воды всё, что попадалось на крючок. За каких-то две недели он уложил в грубо сколоченные деревянные ящики и пересыпал колотым льдом добрых пять тонн рыбы, две трети из которой были лососями, причём ещё не начавшими нереститься. Заодно он заложил на лёд почти тонну икры в глиняных горшках и лишь небольшое количество, килограммов пятьдесят, засолил, чтобы побаловать себя. Теперь зима Митяя уже не страшила, и он наконец начал исследовать самую ближнюю территорию, разъезжая по своим владениям на Ижике, способном проехать где угодно, и при этом с довольно большой скоростью.

В первую очередь его интересовала высококачественная глина, и вскоре он нашел на берегу Голышки то, что искал, – почти белую глину, без малого чуть ли не чистый каолин, – и сразу же занялся её добычей, пока не зарядили сплошняком дожди. Вместо навеса над первой печью для обжига он построил из оставшегося леса большой непродуваемый сарай с двухскатной крышей. В нём ровно треть площади занимал здоровенный деревянный бассейн для замачивания глины. В дополнение к первой он сложил вторую печь для обжига, ещё большего размера, изготовил из толстых досок сушильную камеру, и у него осталось ещё довольно много места.

Нефть всё прибывала и прибывала в яму, и Митяю следовало подумать о том, чтобы соорудить не какой-то там чеченский самовар, а самую настоящую ректификационную колонну. Тщательно перебрав руками чуть ли не каждый комочек глины и замочив её, добавив промытого кварцевого песка, который нашёл в районе Асфальтовой горы, он накрутил на уже куда более профессионально изготовленном гончарном круге, приводимом в движение мотоциклом, три десятка больших горшков для хозяйственных и технических нужд, в первую очередь для сбора мочи, она ему тоже должна была вскоре пригодиться.

Глина ему попалась просто великолепная и, что самое главное, уже отмоченная в естественных условиях, а потому он легко и быстро «вытягивал» из неё даже очень большие горшки, благо с гончарным делом он был знаком с детства, ещё со школы. Митяй поставил их в сушильный шкаф и зажёг форсунку. Через три дня – а он всё это время копал глину и возил её в керамический цех – горшки капитально просохли. Он загрузил их в печь, заложил устье кирпичом и на следующий день, с утра пораньше, запалил целых шесть больших нефтяных форсунок, изобретённых кем-то безвестным, оснащённых кольцом нагрева топлива, из-за чего те могли работать на любом жидком топливе. Форсункам было достаточно лишь нагреться, и затем они горели с рёвом даже без какого-либо наддува, пока в баке имелась нефть. Обжиг шел в течение двенадцати часов, до самой ночи, но посмотреть на то, что у него получилось, Митяй смог только через сутки. Вскрыв печь прежде времени, он мог мигом угробить все свои труды.

Когда печь полностью остыла, он разобрал кирпичи и увидел, что только треть толстостенных горшков могла пойти в дело. Остальные либо растрескались, либо дико скукожились, но это его нисколько не расстроило. Зато на готовые горшки было любо-дорого смотреть. Желтоватые, светло-серые, они и без какой-либо глазури имели очень плотную структуру. Да, из этой глины, которую он обжигал при температуре не менее тысяча пятидесяти – тысяча ста градусов, можно было смело делать ректификационную колонну, но Митяй не стал торопиться. Отобрав семь самых лучших даже не горшков, а скорее двадцатилитровых бочонков с крышками и ручками, он поставил в печь следующую партию керамики, заполнил нефтью и выстроил снаружи, под навесом, пять горшков, помочился в шестой и принялся разбивать молотком весь брак. Когда он основательно измельчил черепки, то заложил их в изготовленный на скорую руку деревянный барабан дробилки вместе с расколотой на мелкие куски доломитовой галькой и завёл свой многострадальный мотоцикл, поставленный на козлы, отрегулировав работу двигателя на минимальные обороты, чтобы тот крутил дробилку.

Хотя дробилка и тряслась, как скаженная, уже через несколько часов Митяй получил почти куб шамотной крошки пополам с доломитовой и вскоре приступил к новому этапу работы – принялся формовать огнеупорные кирпичи, которых ему требовалось теперь очень много. Осматривая берег Пшехи, он нашёл роскошное галечное поле и даже привёз оттуда несколько десятков образцов. Разгуливая по галечнику, он почти сразу же нашел несколько больших тяжёлых тёмно-красных, почти коричневых, камней, точно таких же, какие однажды в детстве принёс домой, но всё же включил ноутбук и проверил их по справочнику. Да, это оказался гематит, красный железняк, то есть железная руда, значит, он сможет выплавить из него железо, для чего ему нужно будет построить вагранку. Что она собой представляет и как выглядит, Митяй знал довольного хорошо, видел на заводе имени Седина в Краснодаре. В принципе, имея под рукой берёзовый уголь, известняк, доломит и, главное, достаточно много гематита, он мог выплавить из него железо, а для этого в больших количествах требовался огнеупорный кирпич. Однако сначала Митяй всё же хотел построить большую, капитальную, взрослую, как он сказал Крафту, печь для обжига любой керамики, включая и кирпичи. Этим он и занимался полмесяца с раннего утра и до поздней ночи. Ещё он ни на минуту не забывал о своём маленьком керосиновом заводике. Керамические цилиндры диаметром восемьдесят сантиметров и высотой метр двадцать имели специальные утолщения поверху и в их пазы, проточенные по лекалу, чтобы можно было вставлять друг в друга, а также приливы внутри, чтобы устанавливать в них тарелки для сбора конденсата, он обжигал в большой печи и из ста тридцати семи штук в конечном итоге отобрал только десять, после чего обжег ещё три с половиной десятка таких же цилиндров, но уже попроще, чтобы собрать из них ёмкость, в которой нефть будет нагреваться до температуры в триста девяносто градусов. Наконец он приступил к строительству небольшого керосинового заводика, а поскольку успел хорошо подготовиться, то соорудил его всего за каких-то две недели, пустив на герметизацию всех стыков такое драгоценное вещество, как портландцемент шестисотой марки, которого взял с собой всего четыре мешка. Цемент он берёг и, чтобы тот не слежался, пересыпал его в горшки и хорошенько прожарил в печи для обжига. После капитальной просушки-прокалки нефтеперегонного оборудования Митяй перекрестился, зажёг форсунки и приступил к испытаниям.

В принципе никакого испытания заводику не потребовалось. Как только он залил нефть в керамическую ёмкость длиной шесть метров, открыл вьюшки и пустил раскалённый воздух в камеру нагрева, то уже через час двадцать минут из керамической трубы потекла тонкая струйка чуть-чуть желтоватого бензина. Уровнем ниже бензин был немного желтее, но его вытекало почти вдвое меньше. Последней потекла солярка, причём целых трёх сортов, а она нужна была Митяю в первую очередь. Набрав первые двадцать литров самой светлой соляры, он с волнением залил его в двигатель Шишиги и завёл его. Тот, к его облегчению, работал без каких-либо нареканий. К его полному восторгу, оба японских дизель-генератора «Ямаха», заточенные под российскую соляру, работали на его доисторической соляре как ни в чём не бывало, а бензопилы, рассчитанные на семьдесят шестой бензин, даже не чихнули ни разу – когда он их завёл, у него окончательно отлегло от сердца.

Жизнь налаживалась и в ближайшее время обещала быть не такой уж и тяжёлой, но для этого ему нужно было сначала попахать очень основательно. Так Митяй стал первым нефтехимиком доисторического времени и на радостях даже выпил два стопаря водки, обмывая свой керосиновый заводик. Может быть, он и попал в этот чёртов провал во времени как кур в ощип, но всё же не пропал в каменном веке.

Хотя ему и было грустно от одиночества, он не расстраивался, и всё потому, что часто рассматривал тот костяной рыболовный крючок, который ему посчастливилось выудить вместе с огромной форелью. Особенно обрывок лески, сплетённый из человеческих волос. Явно женских. Глядя на него, Митяй всё чаще и чаще думал как раз не о том, чтобы побыстрее найти первобытных людей, тем более что кроманьонцы даже по внешнему виду ничем не отличались от него, а о вещах куда более серьёзных. В первую очередь о том, что он принесёт в их нелёгкую, голодную и холодную жизнь. Естественно, это должен быть прогресс, новые технологии и, самое главное, те знания, которые он привёз с собой из двадцать первого века. Случайно он попал в прошлое или нет, уже не имело для него никакого значения. Теперь он считал своей самой главной задачей как можно скорее освоить множество ремёсел и построить далеко не самые примитивные цеха, чтобы принести своим землякам, живущим в далёком прошлом, реальную пользу, а не болтовню о гигантских железных птицах и прочей ерунде, непонятной им. Обработку дерева и гончарное дело он уже наладил, запустил нефтяной заводик, так что теперь пора было подумать и о выплавке металла, причём чугуна и стали, чтобы от его прогрессорской деятельности людям была польза. И не только об этом, но и о многом другом, а сейчас его встреча с людьми будет просто преждевременной и не имеющей для них никакого практического смысла.

О том, что ему нужно сделать, Митяю думалось легко, и он представлял всё очень ясно и чётко. Куда труднее ему было не вспоминать о доме – о маме, отце, младшем брате, бабушке с дедом, о друзьях и подругах. Чтобы не вспоминать о них, он даже заложил как можно дальше оба сотовых телефона, ведь позвонить в такое далёкое будущее не мог.

Глава 3

Большая стройка в каменном веке

Наступило двенадцатое декабря нулевого года. В этот день Митяю исполнилось двадцать семь лет, и они отмечали его втроём: он, Крафт и беспечный пофигист Гоша. Все трое по этому поводу выпили за его здоровье и дальнейшие успехи. Попугай Гоша склевал кусочек печенья, на которое Митяй капнул коньяка, и весело зачирикал, Крафт в мгновение ока сгрыз три куска сахара, опять-таки с коньяком, а сам именинник лихо накатил три стопки французского коньяка «Курвуазье», двенадцать бутылок которого он взял на кордон, чтобы побаловать себя время от времени. Прихватил он и две коробки по двенадцать бутылок водки, но выпил за всё это время только одну бутылку. До самых холодов Митяй вкалывал как каторжный, но за всё это время только и успел сделать, что построить землянку, отгородиться от леса почти четырёхкилометровой длины стеной из брёвен, соорудить пункт нефтедобычи, построить довольно неплохой керамический цех и маленький нефтяной заводик, полностью обеспечивший его бензином, керосином и соляркой, причём он даже не знал, куда их теперь девать, и потому попросту время от времени сжигал излишки нефти в керамических горшках, которые расставил по периметру. Вот только бензин ему было некуда девать, ведь покупатели на него в этих краях не скоро объявятся, а топить им было опасно. Но Митяй и здесь нашел выход – стал смешивать его со светлой мазутой и сжигать в печи для обжига, в которой он чуть ли не ежедневно обжигал если не горшки, то кирпичи.

В принципе уже одного этого должно было хватить, чтобы отпугнуть хищную живность от своих владений. До Нового года Митяй решил сачковать. Покончив с самыми тяжкими трудами ещё неделю назад, он пару раз съездил на охоту в лесостепь и завалил большерогого оленя, а также трёх здоровенных свиней, чем обеспечил себя мясом до весны. Все четыре шкуры он тщательно отмездрил, заложил в четыре большие керамические бочки и залил собранной ещё с лета, с момента появления на свет первых горшков, мочой. Никаких других дубильных средств для выделки кожи и меха у него не было и не предвиделось в ближайшем будущем, пока он не найдёт в галечниках пиролюзита.

Взяв себе отпуск, Митяй отнюдь не бездельничал и первым делом занялся тем, что устроил генеральную ревизию на складе. Во всех трёх помещениях землянки у него имелось электрическое освещение, а поскольку он сам лично купил целую сотню энергосберегающих ламп (зимой ведь с кордона за покупками не спустишься), о которых говорили, что их срок службы составляет не менее двадцати пяти лет, то без света не сидел. У него имелось по два ремкомплекта к каждому из генераторов, да и просты они были до безобразия, даром что японские, так что за них Митяй не очень-то волновался.

Ревизию он начал с того, что достал большой фанерный ящик с кормом для попугайчика и принялся зёрнышко за зёрнышком перебирать его на столе. В результате он получил следующий фуражно-крупяной ассортимент: семена пшеницы – это раз, семена овса – это два, семена проса – это три, семена ещё какого-то злака, неизвестные ему, похоже, что всё-таки ржи, – это четыре, кажется, семена ячменя – это пять, семечки подсолнечника – шесть, а также семена льна – семь. Для земледелия уже вполне хватало. Однако у него ещё имелась с собой гречневая крупа в количестве двух мешков, авось хоть какое-нибудь зёрнышко да прорастёт, мешок фасоли, белой и красной, эта с гарантией прорастёт, и двадцать пакетов чечевицы. Митяй и сам не понимал, за каким чёртом согласился её взять, поскольку ни разу не пробовал этого зверя, и мешок гороха, тот тоже мог прорасти. Вот уж точно, что прорасти никак не могло, так это мука, манка, макароны, сахар – песок и кусковой. Правда, он взял с собой добрых три десятка разных сортов семян овощей, кукурузы, капусты и прочей зелени, которую родители выращивали на даче, и даже семена цветов, а также шесть мешков картошки и два мешка топинамбура. Топинамбур и весь чеснок он уже посеял под зиму, так что за них особенно не переживал. Весной они обязательно взойдут и дадут урожай.

Ну с этими растениями ему всё было более или менее ясно, и он только и ждал, когда наступит весна, и даже принялся конструировать надёжный трактороцикл Ижик для вспашки зяби, или как там ещё называется весенняя вспашка у агрономов. Митяй уже определился с тем, какую железяку открутит от Шишиги, чтобы после Нового года выковать себе плуг. У него имелась небольшая наковальня и восемь молотков самого разного калибра, включая куму и даже здоровенный чудильник. В кузнецы он хотел записаться после Нового года, числа пятого, а пока что думал о том, что выйдет из его сегодняшнего эксперимента.

Мамка дала ему в дорогу два больших полотняных мешка с сухофруктами и мешок с изюмом. Всё с дачи, причём своего собственного приготовления, без прожарки в духовке, то есть нежной сушки. Как-то Митяй очень тщательно, чуть ли не с лупой в руках, перебрал сухофрукты и извлёк из них каждое семечко. Все косточки черешни, вишни, абрикоса и пять косточек персиков, что он взял в дорогу, были бережно сохранены ещё с лета. По идее он мог вырастить как минимум пять сортов яблонь, четыре сорта груш, айву, абрикос, персик, три сорта слив, вишню, черешню и минимум четыре сорта винограда. Ещё у него было несколько банок клубники, протёртой с сахаром, и он даже отобрал семена, хотя на то, что они взойдут, надежды было мало, это ведь не семена табака, который он тоже намеревался посадить только для того, чтобы пускать его на изготовление экологически чистого ядохимиката для борьбы со всякими садово-огородными вредителями, если они уже завелись в каменном веке.

Если из этой затеи что-нибудь выйдет, то он сможет посадить на своей латифундии знатный сад и виноградник. Все семена он продержал две недели на холоде, благо сильных морозов не было, а сегодня утром торжественно высадил в белые аккуратные горшочки и расставил их на большой полке, подвесив над ней сразу четыре лампочки. Ещё он высадил в десять горшков побольше семена лимона. Вот как раз о них он даже не беспокоился. В их квартире лимонные деревца росли в каждой из трёх комнат и на кухне по три-четыре штуки уже не один десяток лет подряд, и Митяй научился за ними ухаживать ещё в детстве. Впрочем, обо всём, что нужно делать на даче, он тоже знал не понаслышке, а потому, подкладывая Крафту в миску ещё один большой кусок варёной оленины, сказал, широко улыбаясь:

– Хотя тебе, Крафтуля, все эти яблоки-груши нужны как хвосту репейник, сад у меня получится славный. Да и огород тоже. Понимаешь, парень, хоть я и завалил оленя и трёх свиней, да и дальше буду продолжать охотиться, всё же стану делать это не слишком часто. Куда проще разводить скотину дома, на своём подворье. Коз, муфлонов, свиней, коров. Животноводство, брат мой, как и земледелие, великая штука. Фазанов ещё можно завести, тогда я смогу яичницей иной раз позавтракать.

Митяй, выпив ещё стопарь коньяка, долго рассказывал псу о своих планах, а они у него были грандиозными. Однако более всего он мечтал найти первобытных людей, и не каких-то там неандертальцев, а его рода-племени. Желательно несколько молодых девушек, чтобы обзавестись своим собственным племенем, а ещё мечтал приручить лошадей и найти для Крафта несколько подруг, чтобы тот тоже не скучал. Да, планы у него были, конечно, ещё те, но Митяй тем не менее говорил псу:

– Понимаешь, Крафт, для меня сейчас самое главное – это как только Туха встанет, навести через неё мост, а ещё лучше паромную переправу, но для этого нужен толстый канат, да и на Голышке брода я так и не нашел, очень уж она глубокая. За Пшехой хоть и невысокие, а горы. Там мне пока что особенно делать нечего, а вот по левому берегу, между Пшишем и Тухой, знатная долина простирается. Вот там-то я людей, скорее всего, и смогу найти, а то скучно мне одному, тоскливо. Без женщины, Крафтуля, никакой дом не в радость, но сначала я всё-таки построю на нашем с тобой холме большой и светлый кирпичный дом в два, а то и в три этажа, да ещё с подвалом. Вот в него-то я девчонок и наведу целую толпу. Мне же тут никто не запретит хоть двадцать жён иметь, но начну я всё же с одной, и станет она в этих краях царицей, друг мой лохматый, а я, стало быть, стану при ней царём. – Крафт почему-то радостно залаял и даже не поленился облизать бородатую физиономию хозяина, что тому понравилось, и он добавил: – Да, Крафтуля, я стану царём и учителем людей, а ты царём всех здешних собак, и тогда мы оба заживём, брат мой лохматый, по-царски, и хрен с ним, с этим двадцать первым веком. Всё равно мы его теперь только в телике, по видику увидим, но тебя же он вообще не интересует, Крафтуля.

Небритый царь посидел за обеденным столом ещё с полчаса и стал прибираться. Вытерев стол и помыв посуду, Митяй налил себе большую чашку кофе, им он баловал себя очень редко, точнее, пил всего лишь в пятый раз, хотя и имел вполне приличный запас гранулированного. Вместе с кофе он поставил на стол ноутбук и положил рядом кейс с дисками. Имелся у него также струйный принтер с запасом картриджей к нему, а также несколько пачек фотобумаги, пять пачек обычной бумаги для принтера и ксерокса, цифровой фотоаппарат и видеокамера, но пока что он не сделал ни одной распечатки, хотя и отснял немало снимков и видеофильмов. Все изображения и видео он хранил на диске внешней памяти, понимая, что такая лафа долго не продлится, лет шесть-семь максимум, пока нотику не придёт полный кирдык. Пока что он решил с его помощью разработать проект будущего дома. Все необходимые строительные материалы у Митяя под рукой имелись, и потому, прекрасно отдавая отчёт, что может себе позволить, а чего нет, он не спеша приступил к работе и уже очень скоро погрузился в неё с головой, и его фантазия заработала на всю катушку.

Через пять дней проект был готов, и вместо обычного дома у него получился самый настоящий средневековый замок, окружённый высокой кирпичной стеной. Правда, стену он мог построить позднее, а сначала решил отгрохать трёхэтажную домину с возвышающейся над плоской крышей ещё на два этажа смотровой башней. Дом у него получился простой и незатейливый, имеющий форму куба, да к тому же всего с двенадцатью окнами размером метр сорок на метр сорок, или двадцать четыре окна вдвое уже, плюс по окну на каждом этаже башни. На большее у него просто не хватит стекла. На каждом этаже он решил разместить всего по четыре комнаты, зато они отличались очень большими размерами, пятнадцать на пятнадцать метров, да и сами комнаты имели в плане букву «Г». На каждом этаже он решил устроить по холлу размером семь на семь метров с лестничным маршем посередине. По всем четырём углам холла на всех трёх этажах он надумал установить печи с соляровыми форсунками.

Митяй сделал все расчёты и широко улыбнулся. Если он приступит к строительству дома завтра, то сможет въехать в него уже в октябре следующего года, и при этом управится с огородом и всеми посадками. В том, что ему удастся построить такой большой дом, его убеждало только одно обстоятельство. Когда он ездил в лес, чтобы свалить на зиму два десятка берёз, то нашёл рядом с ними десяткачетыре огромных высоченных лип, а липа прекрасно шла на изготовление балок, но липы ему нужно было спилить немедленно, чтобы они высохли к лету. Поэтому он решил прервать «отпуск» и отправился в мастерскую. Ему срочно требовалось изготовить большие сани, чтобы перевозить липовые брёвна длиной в восемь метров, чем он и занялся.

Через четыре дня, взяв с собой всё необходимое, Митяй запер землянку, сел за руль и поехал к Северным воротам. Советский дизель на соляре каменного века не чихал и не стрелял, работал ровно и мощно, ничуть не хуже, чем на той, под которую его заточили. С такой солярой движка хватит лет на двадцать, главное – не насилуй его и только масла доливай, а вот его-то у Митяя было не так уж и много в запасе. Правда, оставалась надежда на то, что он начнёт добывать нефть выше по течению, где та была гораздо темнее, и если как-то сумеет очистить мазут песком и углем до нужной кондиции, то получит масло, а ещё он надеялся, что положение спасёт военная кобальтовая присадка к маслу, которая, как ему говорили, резко улучшает качество любого масла чуть ли не в разы и увеличивает пробег двигателя.

Собираясь в горы всего на каких-то четыре года, Митяй запасся лет на десять всем, что только влезло в Шишигу, выносливую, словно верблюд, а влезло в неё всякой всячины, нужной отшельнику, на удивление много. Тем более что очень многое ему выдали со склада практически на халяву. К запасливости его приучила африканская командировка. Там им вечно чего-нибудь не хватало, зато сейчас он уже ни о чём не жалел.

Больше всего ему повезло с туалетной бумагой. С её помощью он умудрился продлить срок службы воздушного фильтра, хотя их у него имелось в запасе несколько штук. Думая о том, как всё-таки хорошо, что Африка приучила его к кулацкому образу жизни, Митяй зорко поглядывал по сторонам, чтобы не нарваться на шерстистого носорога, от них ему уже пришлось пару раз отрываться. Впрочем, сюда эти злобные гиганты особо не забредали, да и вокруг шастало их мало, не больше пяти-шести штук. До липовой рощицы он доехал быстро – липы, на его счастье, росли с краю, – остановил машину и внимательно огляделся вокруг. Похоже, что никаких опасных хищников поблизости не наблюдалось. Он выбрался из машины, достал из будки бензопилу, загнал Крафта в кабину и, сбросив тёплую куртку, принялся валить липу, имевшую больше метра в диаметре. Теперь Митяй управлялся с бензопилой как заправский лесоруб, работающий на лесоразработках в горах, только там парни валили буки, имеющие в диаметре метра по три. Он так увлёкся работой, что не сразу обратил внимание на остервенелый лай Крафта.

Мигом почувствовав неладное, Митяй отбросил бензопилу в сторону и круто развернулся, одновременно перебрасывая из-за спины уже взведённый и стоящий на предохранителе помпарь, что и спасло ему жизнь. Из леса на него мчался огромными прыжками громадный махайрод. Да, африканская командировка на самую настоящую войну пришлась Дмитрию Мельникову очень кстати. В Африке, в жарких и пыльных пустынях Сомали, он очень быстро научился стрелять тотчас, как только увидит что-то непонятное и странное, метко шмаляя из крупнокалиберного «корда». Пуля у его «ремингтона» была побольше диаметром, чем у «корда», да и весила сорок три грамма, а лейтенант запаса Мельников, частенько выхватывающий свой «ремингтон» из-за спины просто так, чтобы лучше чувствовать оружие, выстрелил мгновенно и очень точно. Пуля угодила в сердце хищной кошки, и та рухнула в снег всего в пятнадцати шагах от Митяя. Даже не слыша, а просто чуя ещё одного зверя, он повернуться ко второму махайроду, мчавшемуся на него с другой стороны, но с некоторым отставанием. Эти три-четыре секунды и спасли ему жизнь. Он успел перезарядить «ремингтон» и выстрелил очень метко, попав хищнику прямо в правый глаз. Пуля-турбина буквально разворотила тому заднюю часть черепа.

Однако метрах в шестидесяти он увидел ещё трёх махайродов и, прицелившись сначала в самого крупного, влепил ему пулю точно в грудь. Если второй махайрод откинул свой короткий рысий хвост практически беззвучно, то первый и третий взревели перед смертью так, что перепугали, наверное, даже шерстистых носорогов, не говоря уже о мамонтах. Третьим выстрелом Митяй, похоже, пришил вожака, иначе с чего бы это даже не два, а целых пять махайродов истерично взвыли и рванули наутёк. Только после этого он повернулся и посмотрел на двух ближних убитых махайродов. Это оказались матёрые здоровенные самки размером с современного льва, но более массивные и крепко сбитые. Саблезубые тигры в действительности были гораздо ближе ко львам, а потому у самцов имелась пусть и довольно короткая, но всё же грива.

Немного подумав, Митяй не стал ничего делать с хищниками, освежевать их он мог и позднее, ночью, а потому подобрал и засунул в карман стреляные гильзы, перезарядил «ремингтон», забросил его за спину стволом вниз и снова взял в руки бензопилу, прекрасно понимая, что махайроды скорее утопятся в Тухе, чем вернутся сюда. Через пятнадцать минут липа с треском крякнулась на землю, и он принялся отпиливать раскидистые и толстые ветки. В итоге у него получилось четыре прекрасных прямых бревна – два толстых и два потоньше.

Орудуя лебёдкой, он загрузил брёвна на сани и в сумерках вернулся домой, не забыв затащить лебёдкой на брёвна махайродов. Дома, закатив брёвна на сосновые лаги, чтобы те хорошенько проветривались, Митяй принялся вытряхивать дохлых махайродов из роскошных шуб. Мех махайрода оказался замечательным, золотисто-рыжим, с вытянутыми тёмно-коричневыми пятнами. Невероятно мощные, они весили более трёхсот килограммов и имели длину за два метра, но больше всего Митяя поразили их саблевидные клыки. Когда говорят – двадцать сантиметров, это кажется немного, пока не увидишь клыки махайрода. Правда, у этих трёх особей они оказались даже длиннее, у двух самок по двадцать одному сантиметру, а у вожака – целых двадцать три. Первым делом отважный охотник отрезал махайродам их не шибко умные головы – нашли, блин, с кем связаться, с Крейзи Шутером, – и вытряхнул из них мозги, которые Крафт с удовольствием съел. А затем, освежевав громадные туши и попробовав, что собой представляет на вкус мясо, оттащил его на ледник. Сгодится не ему, так в крайнем случае Крафту. Туда же он снёс и печёнку, а потроха сбросил в Пшеху на корм ракам.

Провозившись чуть ли не до полуночи, Митяй изготовил из голов самок-охотниц два украшения для вездехода, а голову вожака засолил, чтобы впоследствии изготовить из неё себе шлем царя всея Кавказа и его окрестностей, решив стачать из огромной шкуры себе мантию и украсить её когтями. Только после этого, искупавшись и замочив одежду в горячей воде с золой и малым количеством стирального порошка, он завалился спать.

В восемь утра он уже был на ногах, а вскоре, позавтракав, снова отправился на лесоповал, справедливо полагая, что головы махайродов отпугнут всю прочую живность, но они, наоборот, привлекли к себе воронов, и только треск бензопилы не позволил им их склевать. Видно, махайроды чем-то досадили даже этим огромным чёрным птицам. На лесосеку Митяй ездил две недели подряд, после чего сделал небольшой перерыв, встретил Новый год, откупорив бутылку шампанского, потом вылакал бутыль водяры ёмкостью ноль семьдесят пять литра и, не раздеваясь, рухнул в постель, но наутро проснулся без головной боли и, хотя этого ему совершенно не хотелось, вооружился лопатами и отправился на холм готовить строительную площадку.

Снега выпало немного, всего сантиметров двадцать, особых морозов не было, температура не опускалась ниже минус семи, в общем, зима оказалась довольно мягкой, даже реки толком не замёрзли, а потому ничто не мешало ему землепашествовать, по-другому он никак не мог назвать рыхление земли плугоциклом и её последующее выгребание мотоциклозером. Во всяком случае, Митяю не приходилось отогревать грунт паяльными лампами, и он довольно быстро снял слой плодородной почвы и даже перевёз его на место будущего огорода и там высыпал, перемешав с вулканическим пеплом. Удобрение, однако. Так он подготовил строительную площадку размером пятьдесят на пятьдесят метров, перевезя на Ижике с тележкой добрых тысячу двести пятьдесят кубометров грунта, после чего принялся механизированным способом рыть яму размером тридцать пять на тридцать пять метров и глубиной в полтора. Хорошо, что известняк в этом месте более всего походил на крупный щебень, осень выдалась сухой, и потому он не смёрзся в ничем не разбиваемый монолит. Так что Митяй с раннего утра и до поздней ночи катался туда-сюда на мотоцикле и лишь изредка орудовал ломом, киркой и лопатой. Через полтора месяца котлован был готов. После этого он отобрал, обжёг и даже погасил чёртову прорву извести, сбив из досок, прямо рядом с котлованом, известковую яму, и, хотя работал не вручную, всё равно к концу этой работы до жути возненавидел кирку, лом и обе лопаты. Зато сделался раза в два сильнее прежнего и окончательно бросил курить, хотя куревом запасся так же основательно, как и всеми прочими припасами.

Польза от земляных работ такой бешеной интенсивности, когда ему часто приходилось соскакивать с мотоцикла и брать в руки кирку или лом, была налицо, а потому, как только Митяй принялся в начале марта завозить на стройплощадку галечник и песок, то сразу же обратил внимание на то, что вообще перестал уставать от работы, на этот раз от куда более тяжёлой. Между делом, перерываясь на день-другой, он выковал лемех и изготовил новый колёсный мотоплуг, присобачив к нему мотоцикл со снятым с него передним колесом, вспахал огород площадью в добрых пять гектаров и засеял его всеми теми семенами, которые у него имелись в наличии. Работу на огороде Митяй вообще считал за отдых, тем более что растения, грубо говоря, пёрли из земли как бешеные, особенно топинамбур и картошка. К его огромной радости, проросли практически все семена фруктовых деревьев и винограда, не говоря о лимонах – в тех он вообще не сомневался. Даром, что ли, его младший брат Вовка опылял их вместо пчёл вручную – маленькой беличьей кисточкой? Однако высаживать саженцы в грунт он не торопился, а лишь намеревался выставить их, когда станет теплее, на свежий воздух и солнышко, чтобы позднее, уже осенью, пересадить в горшки побольше.

В общем, всё у Митяя ладилось, да и количество строительных блоков – а он изготавливал не обычный кирпич, а пустотелый, крупноблочный, – тоже быстро росло, как рос фундамент дома, который он не выкладывал обычным способом, а заваливал – бутил опалубку крупным галечником и густым известковым раствором, что значительно ускоряло работу. При этом Митяй ещё и отбирал и откладывал в сторону гематит, и того набралось уже тонн десять, что очень радовало. Правда, крутиться ему приходилось как белке в колесе. Сначала молодая редиска, затем огурцы и помидоры, лук и чеснок, не говоря уже о различной зелени, постоянно держали его в тонусе, и потому строительство дома продвигалось быстро. Чтобы не уродоваться лишний раз, таская воду из реки, он всего за неделю сладил пусть и грубое, но зато надёжное водяное колесо-норию большого диаметра с двенадцатью дубовыми бадьями, построил деревянный акведук, и вода сама потекла прямо к краю строительной площадки, а потом от неё, самотёком, по деревянным лоткам в огород. Так что ему только и оставалось, что время от времени направлять её в нужное русло.

Да, лебёдка Шишиги, дизель-генераторы мощностью в шесть и десять киловатт, надёжные бензопилы с прочными цепями, электрическая циркулярка с электрофуганком, болгарка и мощная здоровенная электродрель его здорово выручали. Особенно помогало Митяю сверло диаметром в тридцать шесть миллиметров с проточенным под патрон дрели хвостовиком, позволявшее строить мощные деревянные конструкции, но самое главное – у него не было недостатка в соляре, и каждую ночь он по-прежнему сжигал излишки нефти, объезжая латифундию на вездеходе по периметру, а потому зверьё к нему по ночам не наведывалось. Ну а он по большей части сидел на рыбной диете. Ездить на охоту ему было некогда, и максимум, что он мог себе позволить, так это раз в три дня порыбачить час-полтора, чего обычно вполне хватало. Рыбы в Пшехе водилось прорва, и это была не одна только форель, но ещё и усач, голавль, судак. Рыба по три раза на день пока его полностью устраивала, ведь к ней прилагалась ещё и красная икра, из которой он даже жарил котлеты, смешивая её с рыбным фаршем. В общем, спать голодным ему не приходилось, а вскоре подошла и молодая картошечка, так что всё шло путём.

Когда Митяй ещё раз ездил на Асфальтовую гору за асфальтом, чтобы заасфальтировать двор крепости и полы в подвале, то снова повстречался с шерстистым носорогом, и тот, то ли увидев головы махайродов, то ли учуяв их запах, хрюкнул, развернулся и, крутя хвостом, бодрой рысью помчался по своим делам в лесостепь. Между тем в районе Асфальтовой горы Митяй как-то раз увидел огромного матёрого пещерного льва и сразу же понял, кто в этих краях прокурор. Эта зверюга со светлой желтовато-серой шерстью не уступала размером невысокой лошади, вот только была куда мощнее. Посмотрев на опасного красавца в бинокль, он пожелал ему долгих лет жизни и счастья, заодно мысленно посоветовав держаться подальше от Крейзи Шутера, который шуток не понимает и потому очень метко стреляет навскидку. После той поездки в начале лета Митяй уже больше ни на что не отвлекался и к концу августа вывел дом под крышу и даже возвёл на ней двухэтажную башню, после чего принялся ударными темпами настилать перекрытие верхнего этажа, пустив на это толстенные липовые доски, оструганные только с одной стороны.

Липой почему-то брезгует жук – вредитель деревянных построек, шашель, и это дерево с каждым годом делается всё прочнее и прочнее, так что лучшей древесины на балки, как ни пытайся, всё равно не найдёшь. Из липы же Митяй намеревался изготовить оконные рамы и коробки. Она не подвергалась короблению, а высыхая, не давала большой усадки, не говоря уже о том, что обрабатывать её было не в пример легче, чем сосну. Ну и к тому же липы в лесу росло много. Ещё липа дала ему много лыка, и потому уже очень скоро он мог замочить его и начать вить верёвки и канаты, которых ему так не хватало. Имеющиеся капроновые репшнуры Митяй берёг как зеницу ока. Вместе с тем у него знатно уродился лён, над которым он трясся куда больше, чем над помидорами, огурцами, болгарским перцем, баклажанами, кабачками, тыквами и арбузами. Сначала, собрав все льняные семена до единого, он выдергал его и разложил сушиться строго по рецепту, вычитанному в электронной энциклопедии.

Вообще-то ноутбук, и особенно диски с самой различной информацией, выручали его очень сильно, и Митяй, отличавшийся от многих других людей его возраста тем, что руки росли у него оттуда, откуда надо, а не из задницы, смело брался за любое начинание, но сначала всё-таки внимательно читал имеющуюся у него справочную литературу.

К концу сентября уже второго года своего пребывания в каменном веке Митяй, можно сказать, построил дом и даже остеклил все двадцать четыре окна на всех трёх этажах и два окна в башне, навесив на них мощные дубовые ставни. На верхних этажах окон было даже больше, так как две северные комнаты на первом этаже он решил отвести под склад и не стал их остеклять. Правда, жить можно было только на первом этаже, да и то всего лишь в одной комнате, размещавшейся в правом углу, а если точнее, то в трёх, так как он разделил эту загогулистую комнату деревянными перегородками на три смежные комнаты. Только в них имелись потолки. Всё остальное можно было достраивать и отделывать по мере необходимости хоть до морковкина заговенья. Главное, у него теперь имелись громадный, полностью перекрытый подвал, три комнаты с одной печной трубой, к которой он в любой момент мог пристроить печи, и время на то, чтобы спокойно заняться уборкой урожая, хотя некоторую его часть он уже собрал и даже насолил на зиму огурцов, помидоров, наварил приправ и всё это закатал пусть не в стеклянные банки, но зато разлил по большим белым горшкам, закупорил их крышками и для вящей герметизации залил парафином.

Парафина Митяй собрал из нефти минувшей зимой чёртову прорву, ведь он застывал первым и его было легко собирать. Хорошенько проварив парафин, он выпарил из него бензин, и тот сделался пищевым, то есть совершенно не вонял ни бензином, ни соляркой, а это главное. Хотя парафина он собрал не так уж и много, всего каких-то двести килограммов, он наделал керамических светильников, залил в них парафин и теперь везде, куда ни пойди, мог в любой момент зажечь сколько угодно этих долгоиграющих свечек, которые не воняли керосином. Так что он уже не рисковал налететь в темноте на какую-нибудь полку, расшибить себе голову, но что самое неприятное – разбить что-нибудь ценное и очень нужно. Да, свет – великое дело, особенно в каменном веке. Со светом человеку живётся куда легче, особенно зимой, когда на дворе темнеет рано, а светает поздно. Правда, из-за этого спал он не больше восьми часов, а всё остальное время работал как каторжный, чтобы не пришлось зимой хвататься то за голову, то за задницу, то ещё за что-нибудь. Это, конечно, враньё, что летом один день весь год кормит, но действительно, если летом не поработаешь, то зимой сложишь зубы на полку и удавишься с голодухи.

До сих пор всё складывалось у Митяя просто зашибись, как он сам неоднократно говорил Крафту. Одно его волновало – где бы раздобыть соли. Пока что её вполне хватало, ведь он употреблял соль только в пищу, да ещё заготовил солку на зиму, но ведь рано или поздно он найдёт себе подругу, и, возможно, не одну, а побольше, побольше, пойдут дети, и ему придётся заготавливать на зиму много припасов. В общем, при одном только взгляде на солонку у него начинала болеть голова. Смотаться за солью на море было парой пустяков, поехав туда с тремя тоннами солярки, он за один раз привезёт оттуда три тонны соли как минимум, да вот беда: на кого оставить хозяйство? Он знал, что в Ставропольском крае есть солёные озёра, одно в Красногвардейском районе, другое и того ближе, но как знать, куда добраться легче. Впрочем, если смотаться на Солёное озеро, то там ведь можно будет просто собирать соль на берегу лопатой, а реки ведь ему так и так придётся форсировать, а они из-за таяния ледника в горах в каменном веке были ох какие полноводные и представляли собой самую большую проблему.

В любом случае нужно было подумать о надёжном стороже, и Митяй, усмехнувшись, подумал: «Посадить, что ли, на цепь парочку махайродов во дворе?… Так их же кто-то должен будет кормить!» С такими мыслями, позавтракав, он снова отправился на галечник собирать камни для фундамента кирпичной ограды вокруг крепости. Точнее, его дом станет крепостью тогда, когда он построит вокруг него стену хотя бы семиметровой высоты, к которой пристроит все надворные постройки.

Сначала он хотел расширить двор раза в три, но потом плюнул на это и решил, что ему вполне хватит добавить к нему по пять метров с каждой стороны, а скотный двор лучше пристроить сбоку. Приняв такое решение, он быстро снял и перевёз на огороды плодородную почву и вулканический пепел, после чего пропахал канаву шириной в полтора метра и глубиной всего в полметра. После этого он принялся завозить с галечника камень и вскоре принялся бутить ленточный фундамент. За две с половиной недели он поднял его заподлицо с уровнем двора, а потом ещё на полметра в опалубке. Поначалу фундамент на известковом растворе не имел большой механической прочности, хотя и был способен держать вес трёхэтажного дома, а не то что стены, но со временем он превратится в известняк и тогда станет даже прочнее, чем бетон. Дав раствору схватиться, Митяй сделал асфальтом поверху и по бокам фундамента гидроизоляцию и принялся не спеша поднимать крепостные стены.

В работе ему очень помогало то, что раствор за него снова мешал многострадальный Ижик, который, кажется, к этому дню уже разучился ездить. Зато его дубовая растворомешалка на полтора куба позволила быстро возвести фундамент. После этого Митяй принялся строить стену вокруг дома и попутно квадратный скотный двор размером шестьдесят на шестьдесят метров, но ему предстояло стать им только будущей весной, причём скотным двором-яслями.

Убрав урожай, Митяй установил для себя строгий график работ: с утра и до обеда он формовал кирпичи и закладывал их на просушку; потом быстро вынимал из печи готовые и уже остывшие до вполне приемлемой температуры кирпичи; пока те полностью остывали, возводил стену вокруг дома и скотного двора; после этого сажал в печь следующую пару сотен кирпичей и врубал все форсунки. При этом вечером он ещё и успевал смотаться на свою нефтебазу, привезти нефти, поставить её отстаиваться, затем доливал в камеру нагрева хорошо отстоявшейся нефти, перед этим аккуратно сливая её в чистые, сухие, в смысле – без воды, посудины, а остатки сжигал, хотя ему это и не нравилось. Экология, понимаешь ли, страдала, но он с этим пока что ничего не мог поделать и потому лишь разводил руками и горестно вздыхал, говоря, что так будет не всегда.

Спать Митяй ложился не раньше одиннадцати, а в пять утра, ещё до того, как зазвонят будильники, большой, чуть ли не с колоколами громкого боя, и наручный, в часах модели «Командирские», уже вскакивал как ошпаренный, и так длилось до тех пор, пока он не поднял стену на три метра. Однако и после этого он не угомонился, хотя и взял себе «отпуск» на целую неделю, и всё это время рыбачил. Лосось снова пошёл на нерест, а минувшая зима показала, что его здоровенная землянка с потолками высотой в четыре метра представляет собой идеальный склад для хранения продуктов на льду, и поэтому он полностью обложил её стены кирпичом, оштукатурил, наделал стеллажей, ящиков и теперь через каждый час, а то и сорок минутотвозил в ледник полную тележку потрошёной, обезглавленной рыбы и ёмкости с красной икрой. На этот раз он решил засолить икры побольше. Митяй любил красную икру и трескал её с удовольствием, особенно с варёной картошечкой. Между тем он твёрдо решил, что пусть и не на следующее лето, но ещё через год он наизнанку вывернется, в игольное ушко пролезет, но обязательно смотается в Ставропольский край за солью. Хотя Митяй уже полностью переселился в каменный век, он всё равно ещё мыслил категориями века двадцать первого, в котором бесследно сгинул Дмитрий Мельников, ну а чтобы не думать об этом, загружал себя работой так, чтобы, едва дойдя до кровати, тут же уснуть.

Вообще-то работа стала для него самым лучшим средством психологической разгрузки, позволяющим не сойти с ума или не надраться однажды в лоскуты и потом взять и не застрелиться с тоски. Что ни говори, но он в этом чёртовом каменном веке был один-одинёшенек и прекрасно понимал, что даже какая-нибудь местная супермодель не решит его проблем, ведь она, скорее всего, окажется настолько отсталой в своём умственном развитии, что трахать её окажется то же самое, что и шимпанзе. Так не проще ли тогда просто взять и завести себе козу? Ту, которая с рогами. Что одно, что другое будет чистейшей воды зоофилией. Ведь всем этим троглодитам каменного века – хотя кроманьонцы, если верить учёным, биологически ничем не отличались от современного человека – до его уровня ещё развиваться и развиваться. Поэтому даже если он и наловит в этих краях людей и заселит в свой дом, ничего хорошего из этого всё равно не выйдет, он будет окружён недочеловеками. От таких мыслей, а они посещали Митяя часто, ему становилось не просто грустно, а по-настоящему тошно, и он был готов выть от тоски, обиды, негодования, а иногда и ужаса.

Единственное, что его спасало, так это работа – в ней он находил, как это ни странно, отдохновение от тяжких мыслей. Работа наполняла его жизнь смыслом и в то же время доставляла радость, ведь он занимался созидательным трудом, а не пустым ворочанием камней на каторге. Каждый день Митяй достигал какого-то пусть маленького, но успеха, и даже если у него что-то не получалось так, как нужно, то он не расстраивался, а старался извлечь урок из своей ошибки, чтобы в следующий раз не повторять её. Поэтому он всё старался делать на совесть, даже довольно простой и неказистый дом в три этажа. Он стоял на высоком фундаменте с вентиляционными оконцами полуподвала, забранными снаружи деревянными жалюзи и закрытыми изнутри прочными ставнями. Потолки в нём были высокими, в четыре метра. Перед входом стояло просторное и высокое крыльцо с навесом от дождя, крытое светлой черепицей. Сам же дом был облицован светлым, похожим на тёмную слоновую кость, матово блестящим на солнце кирпичом. Поверху Митяй сложил из кирпича зубчатый парапет, окна закрывались массивными дубовыми ставнями, которые он мечтал украсить какими-нибудь геральдическими накладками, а ведь ещё над домом возвышалась стройная башня. В общем, дом получился у него, как это ни странно, очень красивым, несмотря на всю простоту архитектурного решения, а может, ему это только казалось.

Хотя Митяй не завершил строительства дома – отделочные работы вести и вести, – он уже сейчас им очень гордился. Это было его первое монументальное творение, и он построил его мало того что один, так ещё и в рекордно короткие сроки – менее чем за год. Да, домину он себе отгрохал громадную, а потому чувствовал себя в своём собственном доме всё-таки несколько неуютно и потому часто задавался такими вопросами: «Митяй, оно тебе было надо? На фига такие масштабы? Кого ты этим хочешь удивить или поразить? Ведь здесь же нет никого, кто сможет оценить твои труды по достоинству!» И после минутного колебания отвечал сам себе такими словами: «Нет, старичок, только так и не иначе! Если уж что-то делать, то на совесть, чтобы не было противно от того, что тут недоделано, а тут и вовсе косячина получилась. Я же всё это для себя делаю, мне и оценивать качество сделанного. Самого же себя не обманешь. Это тебе не шабашку на скорую руку слепить, когда на их умишку и этого будет лишку. Тут нужно делать всё качественно и на совесть». От таких размышлений и разговором с самим собой, а гораздо чаще с Крафтом, всегда находившимся рядом, Митяю становилось легче на душе, и он уже не помышлял о том, чтобы пойти и где-нибудь удавиться с тоски. Так что созидание стало для него практически единственным смыслом жизни.

Пока доисторический Робинзон без Пятницы, но с лохматым другом строил дом, он не забывал то и дело оглядываться и довольно часто рассматривал окрестности в бинокль, поскольку полагал, что строительство и огни, горящие по ночам, должны привлечь внимание людей. Увы, пока что этого не происходило. Хотя, с другой стороны, людей ведь в каменном веке на Земле жило очень мало, и они были рассеяны по огромным пространствам планеты. Это была ещё одна причина, по которой он так и не сел до сих пор в Шишигу и не отправился на поиски людей. На это могли уйти годы, и ещё не факт, что удача улыбнётся ему.

Разыскать людей быстро Митяй смог бы только с воздуха, но на строительство автожира у него точно никогда не хватит духу. Его просто не из чего было строить, ведь помимо лёгкого мотора большой мощности требовались лёгкие авиационные материалы. В первую очередь дюралюминий, а его взять было и негде, хотя алюминия под ногами валялось очень много в виде самой обыкновенной глины, а это уже электрометаллургия. Увы, но его потолком была самая примитивная, китайского образца, домна для выплавки чугуна, а также простой мартен для того, чтобы выжигать из чугуна лишний углерод, но и для этого требовалась очень мощная воздуходувная машина, и запасным движком от Шишиги здесь точно не обойдёшься, да тот и не сможет работать несколько суток в таком адском режиме.

Поэтому Митяй пока что занимался рыбной ловлей, солил икру на зиму и мало-помалу обдумывал, как бы ему половчее извернуться и без лишних хлопот построить домну. Выходило так, что без хлопот было точно не обойтись, ведь помимо домны нужно иметь модельный цех, хотя это и пустяки, мощные огнеупоры на футеровку, огнеупорные формы для литья чугуна и стали, механический цех для обработки отливок, кузницу, печи для отжига чугуна и ещё много чего другого. Тем не менее он не отчаивался, когда начинал представлять, сколько проблем из-за этого появится.

Решать проблемы сделалось для него делом привычным и в известной степени обыденным. Он только тем и занимался, что решал их ежедневно с раннего утра и до полуночи. Для Митяя было куда удивительнее, если бы все проблемы исчезли разом, но для этого ему нужно было либо застрелиться, либо повеситься, а он не желал делать ни того, ни другого. Зато рыбная ловля его здорово успокаивала, и он с азартом выуживал из реки одну здоровенную рыбу за другой и время от времени клал спиннинг на траву для того, чтобы вспороть лососям и форели брюхо, вынуть икру или попросту выпотрошить, отрубить головы и свезти очередную партию рыбы в ледник.

Глава 4

Митяй осваивает профессию металлурга

Проведя неделю у реки, Митяй здорово отдохнул, но самое главное, наконец полностью свыкся с мыслью, что берег реки и здоровенный, сверкающий на солнце кирпичный дом за его спиной, окружённый трёхметровой тёмно-коричневой стеной, – это уже навсегда и никакой другой жизни у него теперь не будет. Поняв это, он вдруг удивился, что не испытывает никакой грусти. Да, он царь Кавказа, да что там Кавказа, всего мира, хотя о его существовании никто из подданных даже не подозревает, и это неоспоримый факт, а потому горевать ему незачем. Нет, местные хлопцы, возможно, видели с горогни на Нефтяной реке и даже разглядели его дом, он ведь очень ярко выделяется на фоне зелени, но вряд ли они догадываются о том, кто он такой. К ним он уже относился как к своим детям и даже знал, что ему нужно будет делать через какое-то время – строить большой город и учить их всему тому, что знает сам. Не всех, конечно, а тех, кто согласится принять над собой его власть, и не сразу, а только после того, как вырастут его собственные дети, сыновья и дочери, а их он должен оставить после себя очень много и воспитать так, чтобы они никогда не враждовали между собой. Даже после его смерти.

Когда-то очень давно Митяй прочитал фантастический рассказ про путешественников во времени, и в нём один из хрононавтов случайно раздавил бабочку во времена динозавров, из-за чего вроде бы наступили чудовищные последствия. Этот рассказ глубоко запал ему в душу, хотя и не слишком запомнился, но сейчас он плевать хотел на то, что своими действиями погубит будущую цивилизацию. Раз уж Господа Бога так раскорячило, что тот позволил ему оказаться в каменном веке, то пусть пеняет на себя. Все свои знания Митяй передаст людям этой эпохи, какими бы они ни были, пусть даже полными уродами, и сделает всё, чтобы сберечь природу этого мира и не допустить вражды между людьми. Поэтому первое, что он станет делать, – это начнёт учить их животноводству и хлебопашеству. Картошки он выкопал до хренища, полподвала завалил. Клубней топинамбура тоже выросло до черта, но так он на том же месте, а Митяй посадил его грамотно, валками, снова даст офигительный урожай. Всю зелёнку он уже скосил, порубил и заложил на силос, так что зимой и весной обязательно скормит любую половину кабанам в обмен на поросят, а остальным станет кормить полосатых хрюшек, чтобы потом не охотится на них бездумно, а выращивать, как домашнюю скотину.

Точно так же он собирался приручить коров, причём сделать так, чтобы те не паслись на лугах, а жили в замкнутом пространстве, имели возможность гулять на свежем воздухе, но полностью зависели от человека. Вряд ли они будут давать много молока, но ведь корова – это не человек, её к быку можно подводить уже в возрасте двух лет, а потом всё будет зависеть только от селекционной работы со стадом.

Самыми необходимыми для него в настоящее время являлись мальчики и девочки в возрасте не старше четырёх-пяти лет, а также молодые девушки лет шестнадцати-семнадцати, которых он сможет влюбить в себя до беспамятства и заставить подружиться. Митяй даже решил, что больше четырнадцати жен заводить не стоит, не успеет полюбить хотя бы пару раз в месяц каждую, но лучше всё же остановиться на семи-восьми плюс иметь каждые два месяца новую наложницу, чтобы потом выдать её замуж, а для этого ему нужно срочно наладить выплавку железа. На железные топоры, ножи и наконечники для копий он сможет выменять у местного населения сколько угодно девушек, ну а то, что они окажутся не так умны, как хотелось бы, так и чёрт с этим. Дурь из них он в любом случае выбить сможет. Навыки есть, и немалые. У него во взводе такие ухари служили, что после них кто угодно паинькой покажется, даже конченая дура.

Да, теперь все его мысли были только о железе, чугуне и стали. Гематита в галечнике хватало, он даже нашёл в нём несколько кусков самородной меди общим весом в три пуда, а выше по течению его могло быть и больше. Такие горные реки, как Пшеха, текущие на протяжении многих десятков километров, были самыми лучшими добытчиками полезных ископаемых, а поскольку в Пшеху впадали ещё и реки Цица, Пшехаха, Гагупс и Хахопсе, берущие начало из-под мощного ледника, то в ближайших галечниках были собраны рудные материалы, принесённые туда во время весенних и летних паводков с очень большой территории, а Северный Кавказ весьма богат полезными ископаемыми. Ну а поскольку ему требовалась руда не в огромных объёмах, то даже того галечника, который лежал всего в шести километрах от Южных ворот, ему уже вполне могло хватить, хотя тот и имел в длину всего каких-то семьсот метров, а в ширину от двадцати до пятидесяти. Так что самое время, пока ещё тепло, начать строить маленький металлургический завод.

Сухой липы у него осталось ещё много, и поскольку течение Пшехи, которую он решил переименовать в Марию, в честь своей матери, было быстрым, река ведь горная, то он решил построить металлургический заводик в километре от забора, на высоком холме, чтобы его не смыло паводком. Заодно и поближе к галечнику. Благо там как раз имелся вполне подходящих размеров холм, причём совсем неподалёку от Марии, что и требовалось. Главное же заключалось в том, что холм этот только сверху был зелёным. Под слоем плодородного грунта толщиной всего в метр с хвостиком находились изверженные, плотные лавовые породы, и потому в том месте образовалась широкая, около километра, излучина с высоким берегом, да и глубина реки позволяла установить там мощное водяное колесо. Именно с его строительства Митяй и начал работы, благо строевой лес находился всего в паре сотен шагов. Жаль только, что каменного угля он нигде не нашёл, но зато у него было много жидкого топлива, и он наконец сумел изготовить такую форсунку, которая отлично работала на сырой нефти, отстоявшейся в течение всего каких-то двух суток. Если оснастить её воздушным наддувом, то расход берёзового угля окажется минимальным, а значит, и в чугуне будет меньше углерода, но в любом случае ему придётся изготовить ещё и простейшую мартеновскую печь.

Так или иначе, но начинать нужно было именно со строительства мощной воздуходувной машины, а для этого нужно было соорудить большое водяное колесо, широкое и прочное. Так что первым делом Митяй принялся валить в лесу вековые дубы. Дуб не боится воды, а стало быть, именно из него и нужно изготавливать водяное колесо. Несколько высоких, стройных дубов он спилил ещё год назад, и они уже основательно просохли. Зато на строительство высокой платформы он пустил сосну. Берег в том месте был обрывистым, высота обрыва составляла три метра и, судя по всему, размоет его не скоро.

Как только он разобрался с лесом, то сразу же стал рыть ямы под сваи, и тут выяснилось, что лава оказалась не бог весть какая прочная. Всего за полдня он умудрялся пробить в ней по две ямки глубиной в шестьдесят сантиметров и такого же диаметра. Возле самого берега ему пришлось установить в гнёзда дубовые бревна длиной в семь метров и заклинить их камнями, чтобы получились П-образные дубовые опоры, на которые он мог настелить толстенные сосновые брусья. Опоры он собирал на земле, а потом поднимал с помощью подъёмного козелка, так что пупка не рвал, предпочитая почаще включать лебёдку, благо соляры было хоть залейся. Несмотря на это, он работал с полным напряжением сил и даже спал в палатке на холме.

Мощное водяное колесо Митяй построил быстро, всего за четыре с половиной недели, но это были ещё те недели. Самым трудным делом оказалось вбить в дно реки четыре опорные дубовые сваи для установки водяного колеса в реке, чтобы оно опиралось на две опоры. Для этого Митяю пришлось построить на берегу такую большую Т-образную эстакаду, чтобы на неё смогла въехать Шишига, и установить на ней ещё и длинную деревянную поворотную стрелу подъёмного крана. Естественно, что поворачивать стрелу ему приходилось вместе с вездеходом, с которого он, для снижения веса, снял металлическую будку и переселился в неё из палатки. В нём же он установил и оба генератора, кабеля хватало, а к мотоциклу приладил лёгкую деревянную тележку с двумя большими колёсами, чтобы привозить на ней соляру, бензин и прочие грузы. Зато после завершения строительства эстакады дело у Митяя пошло куда быстрее. Он же валил лес и пилил брусья не вручную, а бензопилой. К тому моменту он так наловчился ею работать, что смог бы выпилить из дерева даже троянского коня, а ему в пару троянскую кобылу.

Чтобы водяное колесо диаметром в шестнадцать метров не крутилось понапрасну, Митяй с обеих сторон установил две деревянные стенки, из-за чего ему пришлось нырять в ледяную воду, чтобы прибить их гвоздями к сваям, а перед самим колесом с лопастями шириной в два метра и высотой в полтора – деревянную поднимающую задвижку. Особенно долго ему пришлось повозиться с осью двадцатидвухметровой длины, а ведь их нужно было установить две штуки. Митяю повезло, что год назад он нашёл в лесу несколько высоких, стройных дубов и загодя спилил их, но не стал резать на куски, а оставил сохнуть в лесу, подсунув под стволы дубов брёвнышки и соорудив над ними навесы. Вот теперь они ему здорово пригодились. Там же в лесу, орудуя большой Макитой, знатный лесоруб-стахановец изготовил две восьмигранные заготовки, имеющие в поперечнике в восемьдесят сантиметров, приладил к ним колёса, перевёз к месту строительства и поступил очень просто. Колесо с квадратным пазом уже было опущено в воду, но ещё не крутилось, а мирно лежало на двух балках. Пустив в ход длинный рычаг, катки и лебёдку, он затащил первую заготовку оси наверх, подогнал оба конца и с помощью домкрата вставил в квадратный паз водяного колеса. При изготовлении водяного колеса он размечал всё очень тщательно, и поскольку у него имелась в запасе бухточка сталистой проволоки, то был полностью уверен, что все окружности получаются идеально круглые, а не яйцеобразные. После этого Митяй намертво законтрил будущую ось длинными дубовыми штифтами и целый день аккуратно скруглял заготовку электрофуганком.

Когда Митяй сделал ось почти идеально круглой, что он проверил заранее изготовленным составным лекалом, то уложи её на четыре полуцилиндрических ложемента метровой ширины и трёхметровой длины, по сути дела на дубовые опорные полувтулки, обильно смазанные мазутом. Их он накрыл такими же дубовыми полувтулками с просверленными в них каналами для подачи смазки, поставив на квадратные штифты, и также зафиксировал дубовыми стояками с обеих сторон и сверху, но пока что не укладывал на них ось, а лишь подготовил всё к этому. На противоположной стороне оси Черепанов каменного века просверлил в торце своим главным, боевым, всегда остро заточенным сверлом отверстие точно по центру, аккуратно расточил его грубой наждачкой и вставил в него стальной кругляк диаметром в сорок миллиметров и длиной в метр, засадив в ось на треть метра. Таким образом у Митяя получился настоящий гребной вал. Его требовалось сделать идеально круглым и сбалансированным, иначе долго ему не прослужить, да и вибрация попросту развалит всю конструкцию, и тогда все труды пойдут насмарку.

На завершающем этапе Митяю пришлось сначала вставить стальную ось в опору, а потом в медную втулку, обильно смазанную мазутом. Самородную медь он нашёл в галечнике, расплавил её соляровой горелкой с воздушным наддувом – воздух гнала опытная, уменьшенная модель деревянного циклона, приводимого в движение мотоциклом, – и отлил квадратную втулку длиной в двадцать пять сантиметров с нужным внутренним диаметром. После этого Митяй поднял задвижку, пустив тем самым воду, и расстопорил водяное колесо, а когда вал начал вращаться, то с помощью длинного направляющего бруса и электрофуганка, пусть и чуть ли не с риском для жизни заменив собою резец токарного станка, за каких-то два часа довёл вал главного привода до идеальной цилиндрической формы. Вся предварительная работа была проделана на совесть, и вибрация была незначительной. В процессе завершающего этапа Митяй ещё и поставил на место все четыре дубовые втулки и намертво законтрил их мощными дубовыми штифтами.

На вал через отверстия для смазки постоянно лился тонкими струйками очищенный смазочный мазут и более толстыми – вода для охлаждения. Скольжение получалось, может быть, и не идеальным, но самое главное, что вал не очень-то и сильно разогревался на опорных ложементах, охлаждение их водой и смазка мазутом делали своё дело, а потому конструкция не грозила внезапно загореться. Особого биения вала Митяй не заметил, и эта самая сложная и ответственная часть воздуходувной машины, собранная без гвоздей и костылей, не содрогалась, а в дальнейшем, когда у него появится ковкое железо и сталь, её можно будет укрепить и довести до полного совершенства. В любом случае главное заключалось в том, что теперь у него имелся мощный привод, а всё остальное он считал делом техники и полагал, что справится с любой задачей. Так или иначе, но всё у него получилось. Расчёты и разметка оказались достаточно точными, а потому водяное колесо вращалось быстро и мощно, обещая привести в движение здоровенный циклон, изготовленный из хорошо просушенной липы и пихты.

Дав колесу покрутиться пару суток, а оно за это время окончательно приработалось, и потому исчезли последние вибрации, Митяй опустил деревянную задвижку, и, как только напор воды резко ослаб, колесо, покрутившись минут пять, остановилось. На второй конец оси, который оставался квадратным, он насадил ещё одно колесо, на этот раз сплошное, целиком сбитое из толстенных дубовых досок в два слоя, но диаметром поменьше, всего в двенадцать метров, имевшее подобный вес, что и водяное, для равновесия. От него через деревянную зубчатую передачу прямо на холм шёл по второй эстакаде дубовый вал точно такого же сечения, но длиной в семнадцать метров. С приводящей стороны на него было насажено колесо диаметром в три метра, усеянное, как и большое колесо, точёными дубовыми цилиндрами зубчатой передачи. Их диаметр был двести десять миллиметров. Детали большего диаметра просто не влезали в настольный токарный станок Митяя. В итоге у него получился первичный повышающий редуктор, но к нему прилагался ещё один.

В результате он делал воздуходувную машину почти четыре месяца и извёл-таки на неё все свои гвозди и глухари, но зато деревянный двенадцатилопастной циклон диаметром в десять метров нагнетал воздух с такой силой, что чуть ли не сбивал с ног. Правда, выл он, как скаженный, но Митяя это нисколько не смущало, и за два дня до Нового года он принялся строить из брусьев, досок и кирпича металлургический цех, а в феврале ноль второго года приступил к кладке домны, причём строил её расчётливо и быстро, так как опять заготовил большую часть строительных материалов заранее.

Сначала Митяй сложил мощный фундамент, затем, когда тот схватился, – в цехе он постоянно поддерживал плюсовую температуру, а зима и в этом году выдалась довольно мягкой, – сложил из красного кирпича, со всеми пазухами и отверстиями, тело домны со стенками толщиной в метр двадцать. Её внутренний диаметр он сделал в самом широком месте три с половиной метра, а в высоту она имела двенадцать метров. К ней он пристроил с каждого бока по два контрфорса и по две мощные квадратные колонны, чтобы установить наверху большую загрузочную площадку.

Да, домна отняла у него сил и времени даже больше, чем строительство дома, но дело того стоило, и, хотя у Митяя нашлось не так уж и много материалов по чёрной металлургии, он был полностью уверен, что та даст ему металл в необходимом количестве. Перед домной он выкопал и облицевал кирпичом большую литейную яму, которую засыпал песком и перекрыл толстыми дубовыми досками, отформовал и обжёг множество огнеупоров нужной формы и размеров, изготовил длинные воздуходувные трубки из белой керамики, установив их на деревянных конструкциях так, чтобы к домне можно было спокойно подойти, и уже в начале апреля, после огородов, сложил воедино все детали футеровки, после чего принялся собирать керамический воздушный трубопровод.

В качестве раствора он применял нежгущуюся глину и футеровку уложил в домне так, что между нею и кирпичным корпусом получился промежуток толщиной в десять сантиметров, заполненный светло-серой глиной. После этого домна целых три месяца сохла, а Митяй изготавливал парафиновые модели, по ним – формы из огнеупоров, проверял их парафином на точность, жёг уголь, дробил кувалдой гематит и известняк и затаскивал шихту в деревянные бункеры под крышей. Всего он приготовил двадцать девять тонн руды, из которой можно было отлить четырнадцать с половиной тонн чугуна. Попутно он сложил факельную мартеновскую печь для переплавки чугуна в сталь, хотя для этого ему пришлось перелопатить кучу гальки, чтобы набрать доломита для футеровки, а затем помучиться, раскалывая доломитовую гальку молотком и зубилом на аккуратные кубики нужного размера. Шестнадцатого июня рано утром он приступил к загрузке шихты в домну, начав с берёзового угля, а через сутки зажёг его, и домна задымила. В нижнюю треть домны, под углом шестьдесят градусов, через трубы из огнеупоров с жутким рёвом било пламя четырёх мощных горелок с воздушным надувом. Может быть, именно поэтому уже всего через шесть с половиной часов после начала плавки из домны в огнеупорное корыто, стоящее на деревянной тележке, обмазанной глиной, полился раскалённый чуть ли не добела шлак, и Митяй, выждав полчаса, аккуратно пробил лётку. Чугун, или что там у него получилось, быстрой струйкой побежал в ковш, и, когда его налилось ведра два, Митяй заткнул лётку, перекатил деревянную телегу к уже разогретой мартеновской печи, опрокинул ковш рычагом и вылил расплавленный металл в мартеновскую печь. Через пару минут, когда он открыл вентиль, горелка зашумела ещё сильнее и начался продув мартена воздухом. Всего в мартеновскую печь могло поместиться не менее полутора кубов расплавленного металла, но он, как юный металлург, понятия не имел, сколько времени нужно выжигать из чугуна углерод, и решил действовать методом академического тыка. Пока взятый для образца чугун остывал, он метнулся наверх и принялся тачками засыпать шихту в домну. В принципе всё бы ничего, но уже довольно скоро руда у него закончится и домну придётся загасить, правда, за это время он сможет отлить множество заготовок из чугуна и стали в огнеупорные формы, в том числе даже станину для большого токарного станка, к ней ещё несколько деталей, а также до фигища слитков чугуна и стали. Всё остальное он как-нибудь выкует и доработает напильниками. Намеревался Митяй отлить себе и кузнечный инструмент, а также три большие наковальни для кузни и детали для кузнечного молота, приводимого в движение водой.

Митяй заранее запланировал, что именно ему нужно отлить в первую очередь, и даже не сомневался, что всё у него получится так, как надо. Спустившись вниз, он взял плоскогубцами небольшой кусок чугуна, положил его на наковаленку и изо всех сил шандарахнул по нему чудильником. Тот раскололся под мощным ударом на части, и Митяй радостно заулыбался. Выходило, что в шихте было очень мало кремния, и у него получился белый, а не серый чугун, а стало быть, следующим заходом он мог смело отлить три большие наковальни, чтобы потом отжечь их и сделать намного прочнее. Да и путём отжига всех остальных чугунных отливок он мог значительно увеличить их прочность, превратив белый чугун в ковкий. Потому он принялся быстро снимать часть досок, чтобы открыть в литейной яме, заполненной сухим песком, окна и устанавливать в них формы. Как же ему сейчас пригодилась бы таль, но без цепей изготовить её было нереально. Поэтому пришлось опрокидывать ковш с чугуном вручную. Судя по тому, что форма, изготовленная из огнеупора и нагретая пламенем горелки, не взорвалась и не раскололась, всё прошло тип-топ, ну разве что придётся срубить зубилом облой, то бишь избыточный выдавленный металл.

Следующие два ковша Митяй слил в мартен, а пятый вылил во вторую форму. Так началась его вахта в литейном цеху, продлившаяся более четырёх суток, во время которой он спал урывками, по три-четыре часа. Потом шихта закончилась, и он, выключив воздуходувную машину, отправился спать основательно, поскольку еле двигался от усталости.

Из последних сил выкупавшись и плотно поев, Митяй рухнул в кровать и проспал больше суток подряд. Проснулся, когда уже начало смеркаться, и потому, немного побродив по дому, посидел час за компьютером, поужинал и снова завалился спать, чтобы утром чуть свет пойти в металлургический цех. Там было ещё жарко, но он распахнул настежь ворота, все ставни и первым делом принялся разбивать формы с наковальнями. Они у него вышли на славу, почти без облоя. Так же хорошо ему удалось отлить и все остальные заготовки. Первые четыре плавки стали у него получились весьма странными, но чрезвычайно полезными, так как он отлил двести двадцать пятикилограммовых слитков очень мягкой, пластичной стали. Из такой он, пожалуй, сможет даже вытянуть проволоку, а она ему была очень нужна для множества вещей, в том числе для изготовления колючей проволоки. Самой прочной получилась сталь девятой плавки, из неё Митяй очень удачно отлил три десятка длинных свёрл большого диаметра, а поскольку у него имелся заточной станок с пятью алмазными планшайбами, то теперь он сможет сверлить отверстия диаметром до восьмидесяти пяти миллиметров.

Теперь, имея под рукой свою собственную домну, он точно сможет самым коренным образом изменить жизнь множества людей, ведь их мозг практически ничем не отличался от мозга современного человека. Что же, экологу Дмитрию Мельникову было чему их научить, как и лейтенанту Мельникову, уже успевшему покрошить немало народа и потому люто ненавидевшему бессмысленное насилие. Да, с этого дня он уже мог не рвать жилы и малость притормозить, но тем не менее всё же принялся немедленно достраивать рядом с литейкой большую кузницу, а точнее, настоящий механический цех. После того как он установит на валы чугунные втулки и наденет на них медные цилиндры, а также поставит на них новую зубчатую передачу с металлическим зацеплением, его главный механический привод станет работать намного лучше и эффективнее. Железо есть железо, и, хотя на нём одном цивилизацию не построишь, Митяю было очень радостно, что оно имелось у него в достатке.

Механический цех Митяй тоже построил в рекордно короткие сроки – всего за месяц, так он набил руку на строительных и особенно грузоподъёмных делах. Он даже присобачил к Шишиге спереди и сзади по П-образной опоре с блоками, а также небольшую поворотную стрелу сзади, так что с помощью лебёдушки, трос которой был всегда смазан, мог поднять хоть чёрта весом в две с половиной тонны. На всякий пожарный случай у него имелся запасной трос. Теперь его вездеход превратился ещё и в подъёмный кран, а при необходимости он мог превращать его в колёсный бульдозер, но в таком качестве Шишиге выступать ещё не приходилось.

За всей техникой он ухаживал особенно тщательно и берёг её как зеницу ока, ведь без неё он точно пропадёт или, не знамо что лучше, одичает. Пока что она его не подводила ни разу, но самое главное, собрав десять тонн нефти в том месте, где она выходила со дна реки, Митяй после серии экспериментов сумел получить вполне приличное моторное масло, которое начинало пузыриться и терять вязкость только при температуре в сто девяносто градусов. А ещё его масло было чистым, как слеза ангела. Нефтяные дела нравились ему всё больше и больше. Очень уж много от них было пользы.

При этом он успевал заниматься огородом и полем. Почва на территории его латифундии оказалась на редкость плодородной, и он не успевал поражаться, какой урожай созревал на распаханных двенадцати гектарах. Помучившись с ним прошлым летом, он отвел под огород на треть меньше земли, но зато посеял куда больше зерновых и бобовых культур, и они колосились вовсю. Особенно его радовали подсолнухи, шляпки которых достигали полуметра в диаметре, да и кукуруза вымахала в два человеческих роста, но больше всего сердце Митяя грели громадные арбузы. Пока ещё зелёные, они походили на полосатые ядра Царь-пушки. Из них он собирался наварить сиропа и уварить его до состояния сахара или карамели, хотя имел куда более лучшее сырьё для варки сахара. Среди семян красной свёклы ему попались шесть штук свёклы сахарной, которые, естественно, были полностью пущены на размножение. В этом году он собирался получить намного больше семян, чтобы вскоре жизнь его сделалась совсем сладкой. Единственное, чего ему не хватало, так это второй пары рук. Но всё же больше всего Митяя радовало то, как быстро вырастали в горшках фруктовые деревца. Они уже достигли высоты в метр с лишним, и будущей весной он намеревался высадить их в открытый грунт и уже прикидывал, где разобьёт сад. Хорошо росли побеги винограда, выращенные из косточек, и несмотря на то что больше половины побегов загнулось, хотя он и не выносил их из комнаты, более сотни радовали его своими зелёными листочками. Рано или поздно он найдёт дикий виноград и привьёт их на него.

Посеял он в этом году и небольшую плантацию табака, хотя никаких вредителей сельского хозяйства пока что не приметил. Табак вымахал знатный, высотой в человеческий рост, и Митяй уже нанизал на тонкие ивовые прутики пару сотен листов и высушил их в тени. А так как давно уже бросил курить, то вместо перекура обычно спешил в свинарник, где у него подрастали двадцать семь молодых свинок, восемнадцать кастрированных поросят и один хрячок. По весне он трижды устраивал пьяную охоту на диких свиней в заранее прикормленных местах. Для неё он нагнал литров триста крепкого самогона и трижды отвёз на Шишиге в лес тонны по две силоса из топинамбура, хорошо сдобренного клубнями этого растения и картошкой, устроив для диких свиней настоящий пир с дармовой выпивкой.

Как он и предполагал, те, вволю натрескавшись пьяного корма, повалились на том же месте и уснули, после чего Митяй без особых хлопот отобрал самых молодых свинок и кабанчиков. Одного, самого толстого, он оставил на племя, а остальных безжалостно кастрировал, яйца скормив Крафту, и поселил отдельно, чтобы хряк их не опустил. Забот у него, конечно, прибавилось, но зато теперь всё, что хоть чуть подгнило или подвяло, он немедленно скармливал чушкам, для которых построил отличный свинарник с двойным полом. Нижний пол он не поленился застелить толстой плиткой из белой керамики, а поверх неё настелил на дубовых лагах дубовые же решётки. Помимо этого он сделал два просторных выгона, чтобы хрюшки могли принимать солнечные ванны. Поначалу Митяй думал, что дикие свиньи поведут себя агрессивно, но голод не тётка, и когда после трёхдневного поста он привёз им здоровенное корыто сладкого корма, мигом заставил переменить свои взгляды на человека и его роль в их новой жизни в четырёх кирпичных стенах. К лету же, после нескольких месяцев трёхразового кормления, они подобрели настолько, что при виде его тут же начинали весело хрюкать.

Боровы набирали вес быстрее свиней, но зато им и жить оставалось недолго, и Митяй уже стал подумывать, что делать с таким количеством мяса. А ещё он всё чаще думал о том, как бы поскорее найти в степи коров с телятами и экспроприировать оных. Очень уж он соскучился по молоку. Правда, близость свинарника к дому вскоре стала ему надоедать, и он решил перенести его подальше от своего дома и поближе к реке Нефтяной, стену, отделяющую скотный двор от дома, снести, и на месте свинарника построить П-образный двухэтажный дом, а посередине разбить палисадник и посадить несколько фруктовых деревьев. С домом, конечно, можно было не спешить, а вот строительством нового свинарника он занялся сразу же после того, как построил мехцех с кузницей, хотя ещё и не оборудованной механическим молотом. Очень уж его доставала вонь, доносившаяся из свинарника. Митяй даже начал подумывать о том, а не перевести ли ему всё своё керамическое производство на газовое отопление, ведь для этого всего-то и требовалось, что построить рядом со свинарником биореактор, и тогда он сможет ещё и удобрять поля не навозом, а первоклассным гумусом.

Километрах в двух от дома он нашел ровный участок, полого спускающийся к реке, и тот его очень обрадовал тем, что слой плодородной почвы на нём оказался совсем тонким, всего сантиметров двадцать, а под ней лежала плотная, тяжёлая, синевато-серая глина, похожая на сланец. Митяй в числе прочего отлил стальное лезвие, к которому прикрепил дубовый отвал, кронштейны, прикручивающиеся к раме, и клык, с помощью которых превратил Шишигу в колёсный бульдозер, и потому подготовил площадку под строительство скотного двора быстро. На этот раз он не стал делать мощного фундамента и, прокопав с помощью клыка-рыхлителя канаву шириной в метр двадцать и глубиной в сорок сантиметров, забутил ленточный фундамент толщиной в полметра. Потом разобрал стену и, добавив кирпича, окружил трёхметровой оградой участок размером триста на шестьдесят метров, построив на нём новый свинарник, после чего разобрал старый и из этого кирпича возвёл на противоположной стороне ещё и овчарню.

Теперь Митяй смог дышать в доме и во дворе полной грудью. При этом он не ругал себя за ту поспешность, с которой построил первый свинарник прямо у себя под окнами. В противном случае ему даже и не стоило заводить свиноводство, он просто зашился бы с ним. Правда, теперь ходить на скотный двор стало дольше, но зато он прямо там устроил кабанью кухню с несколькими бункерами для кормов и большой силосной ямой, а потому остался доволен.

Лето закончилось. Митяй собрал богатый урожай, наготовил припасов на зиму и даже стал подумывать, а не изготовить ли ему масличный пресс, тем более что урожай подсолнечника он собрал просто офанаренный. Все необходимые для этого заготовки, включая мощный стальной винт и чугунную гайку, он уже отлил, а масло ему требовалось для многих дел. В первую очередь для выделки замши. За два года он успел изрядно обноситься, и хотя ему ещё было во что одеться, он даже связал себе новый свитер из шерсти Крафта, но через несколько лет точно останется голым. Поэтому, выкопав картошку и топинамбур, Митяй решил смотаться в горы, чтобы поймать там несколько молодых козочек и, чтобы те не скучали, козлика, а попозже поохотиться на оленей ради замши и на пушного зверя ради меха. Без масла же замшу не выделать, а применять для масляного дубления соляровое масло он не хотел: боялся, что замша станет вонять соляркой. Готовился он и к выделке лайковой кожи и потому тщательно собирал каждую кучку, остававшуюся после Крафта, так как вычитал, что проще всего выделывать лайку с помощью собачьего дерьма. Жуть, конечно, но никуда не денешься.

Оленью и три свиные шкуры он уже подготовил для дальнейшей обработки, согнав с них волос с помощью известкового теста.

Первый урожай льна у Митяя накрылся медным тазом. В том смысле, что он смог получить из всего вымоченного льна такое ничтожное количество пряжи, что её не хватило бы и на верёвку, чтобы удавиться со стыда. Зато он получил бесценный опыт и во второй раз точно не облажается.

С лыком ему повезло больше, но очень уж непрочными получались верёвки из рогожи, а плести из лыка лапти он счёл излишним. Поэтому решил поступить проще и, для того чтобы переправляться через реки, намеревался построить две лёгкие лодки – одну маленькую, с колёсами, чтобы прицеплять её к мотоциклу, и большую, способную принять на борт тяжелогружёную Шишигу. Её ведь можно возить на ней.

Однако начал он всё же с масличного пресса и в одно прекрасное утро, задав корм свиньям, поехал в мехцех, он же теперь столярка и кузница, в общем, в свою новую мастерскую, и наконец собрал себе отличный большой дубовый рабочий стол-верстак. Сработал он его на совесть – из сухой древесины, оснащённый четырьмя тисками для дерева, ваймой и большими слесарными тисками; малые, оснащённые двойным механизмом подачи, стояли на его небольшом, но надёжном и точном сверлильном станке, на котором он мог делать простые фрезерные работы. На него он и установил все свои станки.

Единственным недостатком этого помещения, размером восемь на двадцать шесть метров и высоким, в шесть метров, потолком с плоской крышей, накрытой асфальтом, с мощными дубовыми воротами, было отсутствие окон. Зато Митяй установил на крыше целых шесть вентиляционных колодцев, и потому, когда зажёг два десятка керамических парафиновых светильников, в нём и без электрических ламп стало светло.

Он принёс из литейки заготовки для пресса и принялся их обрабатывать. Сначала кусками плотного и прочного песчаника, привезённого из Асфальтовой горы. Через три часа он вставил винт в токарный станок и проточил резьбу. Вскоре дошла очередь до квадратной чугунной гайки, вставляющейся в широкие стальные плечи пресса, и когда Митяй попробовал навернуть её на винт, то невольно заулыбался – посадка получилась практически идеальной. На изготовление масличного пресса со стальной чашей у него ушло четыре дня, зато машина получилась очень серьёзной. Он разобрал пресс на части, перевёз в дом и там собрал заново, установив на складе, где хранил в семидесятипятилитровых керамических ёмкостях урожай зерновых культур. Пока ещё небольшой, не десятки тонн, но и такие времена были не за горами.

В большой чугунной сковородке с высокими бортами, отлитой специально для этой цели, Митяй обжарил сразу ведро семечек, прямо горячими засыпал их в чашу, которую также нагрел до температуры градусов в девяносто, и принялся, налегая всем своим весом на длинный и мощный дубовый рычаг и ходя по кругу, словно Конан-варвар в начале своей карьеры, прессовать семечки. Уже через минуту ему пришлось напрягаться изо всех сил. Вскоре из пресса потекло подсолнечное масло, и его вкусный аромат быстро перебил запах жареных семечек. Когда Митяй уже не мог провернуть калёный вал пресса ни на миллиметр, он отвёл прессующую плиту вверх, затем несколько раз повернул нижний подающий винт и поднял спрессованную жмыховую лепёшку. Она была горячей и невероятно жирной на ощупь. Почесав в затылке, он вскоре сообразил, что семечки ему всё же нужно было сначала подробить. Хотя Гошины семечки оказались отличными, чёрными и тонкокорыми, с большим содержанием масла, он выдавил из них далеко не всё масло. Вторую партию семечек он решил после обжарки предварительно слегка потолочь в ступе, потом провеять и снова подогреть на сковороде. На этот раз он выдавил масла больше, да и жмых получился более плотным.

Митяй понимал, что сможет выдавить масла и больше, но решил остановиться на этом. Жмых ведь можно скармливать свиньям. В общем, он остался доволен своим масличным прессом и не угомонился до тех пор, пока не надавил три пятиведёрных ёмкости подсолнечного масла. Хотя масло и получилось у него мутноватым, но он даже и не подумал его фильтровать, посчитав, что то отстоится и само.

Вот теперь он мог спокойно ехать на охоту, чтобы добыть нескольких лосей и желательно волков, а если попадётся, то завалить и носорога. Ему, конечно, было жалко доисторическое зверьё, но если оно так или иначе всё равно вымрет, то пусть сослужит ему хорошую службу и принесёт большую пользу. Поэтому уговорил Митяй себя очень быстро, и его уже охватил охотничий зуд точно так же, как и в четырнадцать лет, когда он впервые взял в руки мелкашку и пошёл в лес охотиться на барсуков. В первую же осень он добыл тогда шестерых, привёз их в город поздно ночью, в дом деда, и тот из них натопил прорву жира и на всё семейство Мельниковых нашил отличных зимних шапок. С тех пор Митяй стал заядлым охотником, но никогда не увлекался охотой чрезмерно.

Так уж вышло, что Митяй был по жизни домовитым парнем, стремившимся научиться делать своими руками как можно больше, невзирая на то, женское это занятие или мужское. К этому его приучили отец и дед Максим. При этом он любил природу и никогда не был хищником, понимая, что вычерпать из рек и перестрелять всё в лесах и в небе дело нехитрое, вот что только делать после этого? Не иначе как сосать лапу. Поэтому он не пошёл по стопам деда и отца, они оба были строителями, прорабами высшей квалификации, а поступил на биофак Кубанского госуниверситета, на отделение экологии. Хотя он и понимал, что в России экология дело тёмное и мутное, всё же надеялся хоть чем-то помочь природе. Особенно его бесила рубка леса в родном Апшеронском районе, хотя он и работал летом на лесоповале, зашибая при этом неплохие деньги. Заодно он присматривался к тому, как обстоят дела в этой отрасли, чтобы потом однажды вкатить дыню хищным и алчным лесопромышленникам с полным знанием дела и всех их хитрых увёрток. Однако всё это было в далёком прошлом, ставшим теперь для него невообразимо далёким от тех времён, в которых он оказался, будущим.

Да, теперь главной его задачей было решить, на чём отправляться в экспедицию за турами и как переправляться через Марию. Малость подумав, Митяй сначала всё же решил переплыть через Марию на небольшой лодке с мотоциклом на борту. Так он гораздо быстрее сможет попытать счастья в ловле диких коз. Их он надеялся приманить солью. Козы, как и все прочие жвачные, были к ней неравнодушны, и хотя они морозов не боятся, главное – успеть наловить козлят до холодов. А свиньи, если проявить смекалку и построить для них на крыше бункер для корма с системой автоматической раздачи, как-нибудь смогут подождать его неделю или даже две, авось не утонут в своём же собственном навозе.

Мечтая о молоке, он уже на следующий день решил начать строить лодку с колёсами, такую, которая смогла бы поднять на борт груз массой минимум семьсот пятьдесят килограммов, и пока стал думать, из чего её построить. Правда, думать на ночь глядя о чём бы то ни было совершенно не хотелось, а потому он приготовил себе ужин, завалился на кровать и принялся смотреть «Атаку клонов» Джорджа Лукаса, но ему это быстро надоело, и он лёг спать в этот день пораньше.

Глава 5

Там вдали, за рекой