Помоги проекту - поделись книгой:
— Да.
— Хорошо. Я служу на заставе всего лишь год. Но вы сами сказали, что последнее нарушение границы произошло здесь пять лет назад. В течение пяти лет ни одного следа, ни одной боевой тревоги, ни одного выстрела. Ничего! Случайно ли это? Нет. Не вам объяснять, что теперь другие времена. Теперь у иностранной разведки появились новые каналы, иные средства: воздушные шары, высотные самолеты, туризм и так далее. Я, конечно, понимаю, что остались и прежние методы — ползком, так сказать, на брюхе. Но где? На сухопутных участках, а здесь — не верю.
— Значит, мы напрасно стоим здесь, даром едим государственный хлеб? — тихо спросил Чижов, бледнея. — А не кажется ли вам, лейтенант, что вы не способны больше служить на этой заставе? Не написать ли вам рапорт о переводе на сухопутный участок? И вообще!.. — выкрикнул капитан сорвавшись.
— Что — вообще?
— Что вы потеряли чувство границы, вот что!
— Ну, знаете, товарищ капитан… — медленно выдавил из себя Зубрицкий и взглянул капитану в глаза: — Хорошо. Рапорт я напишу.
Прошло еще два дня. За Дегтяревым и его «дикой» квартирой работниками госбезопасности велось наблюдение. Ни на минуту не ослабевало наблюдение и за морем, В Лягушачьей бухте круглосуточно дежурили наряды. Каждый вечер на боевом расчете капитан, доводя обстановку, настойчиво повторял: «По имеющимся данным не исключена возможность нарушения государственной границы…»
Правда, капитан не говорил, что подозревается конкретное лицо — отдыхающий по фамилии Дегтярев Максим Спиридонович. Не знали солдаты и о том, что соответствующие органы разослали запросы на Дальний Север, в Сочи, Гагру и Куйбышев. Все эти тонкости не касались солдат.
Но по-прежнему все было спокойно. В поведении Дегтярева не отмечалось ничего подозрительного. Он жил в том самом доме, который значился в штампе прописки. Его видали то на пляже, то слоняющимся по набережной, то просиживающим часы в ресторанах. Он был общительным, веселым человеком, но за «особочками» уже не ухаживал и на берегу позже одиннадцати часов вечера не разгуливал.
В море не появлялось ни одного постороннего судна. На причалах все лодки в положенное время были на месте.
В общем, все было спокойно, и слова начальника заставы: «не исключена возможность…» встречались солдатами без особого энтузиазма. От напряженной службы они устали, осунулись, приумолкли.
Нельзя сказать, чтобы все это не действовало на капитана Чижова. Временами его охватывали сомнения: а правильно ли он поступает, может быть, лейтенант прав? Он отлично понимал, что нельзя быть твердо уверенным в своих подозрениях только на том основании, что человек точно перечислил все приметы шляпы. Но он пользовался твердо установленным правилом: лучше семь раз ошибиться, чем один раз прозевать врага. И не прекращал поисков.
К исходу второго дня пришли ответы из Сочи и Гагры: да, Дегтярев Максим Спиридонович отдыхал с такого-то по такое-то время в таких-то санаториях по путевкам Главзолото. Капитана охватило отчаяние. Черт возьми! Неужели все его усилия окажутся напрасными, не стоящими и ломаного гроша?
Но интуиция, опыт и какое-то непостижимое упрямство поддерживали в нем надежду. Кроме того, он ожидал сообщений из Куйбышева насчет Марии Трапезниковой и с Дальнего Севера — по месту работы геолога-золотоискателя.
Портила настроение и размолвка с Зубрицким. Лейтенант все-таки подал рапорт: «Прошу ходатайствовать перед командованием о переводе меня на сухопутную границу, на самый активный и трудный участок, где бы я мог полностью проявить свои способности командира».
— Вы хорошо подумали? — спросил Чижов.
— Так точно.
— Жалеть не будете?
— Никак нет.
— Так… ладно. Но до решения командования будете продолжать исполнять свои обязанности.
— Слушаюсь.
И все, больше ни слова. Он теперь ни в чем не возражал Чижову и беспрекословно выполнял все его распоряжения: проводил занятия, ходил на поверку нарядов.
Но по его отчужденности, замкнутости, по снисходительным и холодным усмешкам было видно, что он глубоко обижен на капитана и не простит ему недоверия.
«Откуда у него это? — размышлял Чижов, сидя за своими марками. — Ведь офицер, комсомолец. Должен бы понимать. Впрочем, понятно. Горячая голова, жаждет немедленной деятельности, а опыта почти никакого. Десятилетка, потом пограничное военное училище и вот год на этой заставе. А здесь — пляжи, загорелые девицы и какая-то злосчастная шляпа. Трудно, ой, трудно в такой обстановке постоянно поддерживать в себе чувство границы!
А что, если Зубрицкий прав?.. Нет! Врагу есть чем интересоваться на нашей заставе: численностью личного состава, вооружением, методами охраны границы, наконец, степенью нашей бдительности».
В это время дежурный и доложил, что на заставу явился «тот самый гражданин в клетчатой рубашке».
Чижов вышел встречать его.
В дальнем углу двора лейтенант Зубрицкий проводил занятия по преодолению штурмовой полосы.
— Здравия желаю, товарищ капитан! — громогласно поздоровался Дегтярев и приподнял над головой шляпу. — А я не забыл своего обещания насчет марок, — и он стиснул руку Чижова своей сильной горячей ручищей.
Они все еще стояли во дворе, и Дегтярев откровенно косил глазами на пограничников, которые один за другим проползали под проволочным заграждением и пробегали по буму.
— Ловко действуют, черти! — похвалил он.
— Стараемся… — неопределенно сказал Чижов.
Они прошли в канцелярию, и Чижов стал рассматривать марки, а Дегтярев снял шляпу, положил ее на стол, развалился на стуле и придвинул к себе свежий номер журнала «Пограничник».
— Надеюсь, можно? — спросил он.
— А? — поднял голову капитан.
Дегтярев небрежно помахал перед ним журналом.
— Можно, можно, пожалуйста, — кивнул Чижов.
Он разглядывал марки, а думал о Дегтяреве. «Кто же ты на самом деле? Тот ли, за кого себя выдаешь, или опасный враг? Как проникнуть в твою душу и узнать твою тайну? Подозреваешь ли ты о моих бессонных ночах, о моих постоянных мыслях о тебе и сомнениях?»
— М-да… — пробормотал Дегтярев. — Журнальчик оригинальный. И каждому можно на него подписаться?
— Нет, только нашему брату, — ответил Чижов.
— М-да… — уважительно повторил Дегтярев и бережно положил журнал на стол. — Вы знаете, капитан, мне кажется, что между вашей и нашей работой много общего. И вы постоянно ищете, и мы ищем. Да-да! И вы следопыты, и мы следопыты. Иной раз нападаешь на признаки золотишка, на всякие там черные породы, в которых оно встречается, и копаешь, копаешь, пока не блеснет песок или самородок. Так и у вас, да? Или, может быть, я ошибаюсь?
— Вообще-то это верно, — согласился Чижов. — Только с одной оговоркой, Максим Спиридонович: вы ищете золото, а мы…
— Дерьмо! — договорил Дегтярев и оглушительно рассмеялся. — Это, пожалуй, правильно, — он побарабанил по столу пальцем. — М-да… Ну, как марки?
— Стоящие!
Марки действительно были редкие. Вот хотя бы эта — с изображением здравствующего президента Доминиканской республики Трухильо. Такая марка довольно редкий случай увековечения человека еще при его жизни. Среди филателистов она ценилась дорого.
— Кстати, как вам удалось собрать их?
— Э-э… — махнул рукой Дегтярев. — Была б голова на плечах! У отдыхающих выпрашивал, на почте покупал, у мальчишек-любителей. Значит, стоящие? — с ревнивым любопытством заключил он.
— Стоящие.
— А у меня еще есть. Если нужно вам, могу еще принести.
«Кто ты: враг или друг? И если враг, то не ищешь ли повода снова прийти на заставу? И случайно ли у тебя оказался «приятель»-филателист? Может быть, ты заранее узнал мое пристрастие к маркам и решил сыграть на нем? Если все это так, я буду вести игру до конца». И Чижов охотно разрешил ему снова прийти на заставу.
Они расстались очень довольные друг другом, причем капитан опять проводил гостя до калитки, а гость все расхваливал цветы на клумбах и чистоту во дворе и, прощаясь, еще раз напомнил, что придет завтра к одиннадцати часам, если, конечно, капитан к этому времени будет у себя.
— Буду, буду, заходите, — сказал капитан.
Вечером, на боевом расчете, он повторил слово в слово: «По имеющимся данным, не исключена возможность нарушения государственной границы…» И опять по всему побережью разошлись наряды. И опять в Лягушачьей бухте залегли пограничники. И прожектористы стали на ночную вахту.
На следующий день Дегтярев пришел ровно в одиннадцать. Встретил его Зубрицкий: он как раз находился во дворе.
— Ну, как жизнь молодая? — приветливо и чуть развязно обратился к нему Дегтярев.
— Да так, ничего…
У Зубрицкого было паршивое настроение, а при виде этого инженера-геолога его так и передернуло. Шатается тут, марочки приносит, улыбочки строит… А из-за него такая каша заварилась.
— Что такой хмурый? — поинтересовался Дегтярев.
Зубрицкий терпеть не мог панибратского, снисходительного отношения к себе и ответил вызывающе:
— Вы к кому, гражданин Дегтярев?
— Смотри-ка, какой серьезный, — усмехнулся Дегтярев. — Николай Викторович у себя?
— У себя.
Неизвестно, чем бы кончилась эта сцена, если бы на крыльце не появился капитан Чижов.
— Проходите, Максим Спиридонович! — крикнул он и строго посмотрел на Зубрицкого.
Тот пожал плечами и пошел прочь, к морю.
В канцелярии Дегтярев помахал на лицо своей соломенной шляпой, отдуваясь:
— Фу, жара, черт бы ее побрал!.. Что это ваш заместитель такой кислый?
— Пустяки, это с ним бывает.
— А я уж, грешным делом, подумал, что мне от ворот поворот. Так вы уж лучше скажите. А?
«Ну и нахал!.. Действует по принципу: «Иду на вы». Нет, игра продолжается». И Чижов круто повернул разговор:
— Принесли марки, Максим Спиридонович?
— А как же!
На этот раз марки были самые обыкновенные: на любой почте можно купить за сорок копеек. Чижов равнодушно перетасовал их и вернул Дегтяреву:
— Везите своему другу.
Дегтярев расхохотался. Вот это здорово! Покупал, покупал в Москве и на этих курортах — и все зря. Ха, ха! Вот уж действительно необразованность и серость… Впрочем, у него есть еще три румынских альбома с марками, которые он приобрел в Гагре у одного филателиста — последний, так сказать, козырь. Может быть, товарищ капитан посмотрит их? Но они у него дома…
Дегтярев выжидательно поглядел на капитана.
— С удовольствием! — решительно сказал Чижов.
— Вот и прекрасно! — обрадовался геолог. — Кстати, посмотрите, как я живу и здравствую. Адрес мой знаете?
Чижов ответил, что не знает.
Максим Спиридонович жил на узкой кривой улочке, вымощенной булыжником. Улочка круто поднималась вверх, по ней редко ездили машины, и на мостовой между камнями густо росла трава. Здесь было тихо, безлюдно, удушливо пахло цветами.
Чижов легко отыскал дом, в котором жил Дегтярев: он знал маленький курортный городок, как свои пять пальцев. Ему было также известно все о владелице дома. Вдова по фамилии Прицкер жила тем, что продавала курортникам фрукты из своего садика и сдавала «дикарям» веранду с видом на море.
Чижов переживал такое чувство, будто идет на решающее испытание. «Зачем он пригласил меня к себе? Убедить, что живет в том доме, который значится в штампе прописки? Выведать что-нибудь для себя важное? Или отвлечь на некоторое время с заставы?»
Дегтярев встретил его по-домашнему: в пижамных брюках и сетчатой майке, сквозь которую проглядывалась мощная волосатая грудь. Он энергично встряхнул капитану руку, пошлепал его по спине и усадил в удобное плетеное кресло, влюбленно и как-то плотоядно поглядывая на Чижова. Вид на море был великолепный. Все огромное полукружие берега, в том числе и пляж санатория «Абхазия», просматривались отлично. «Вот откуда он заметил, что Наугольников потерял шляпу, а потом наблюдал за действиями наряда, — подумал Чижов. — А затем следил, как мы реагировали на его собственную шляпу. Понятно…» Капитан похвалил уютный садик и домик, в котором поселился Максим Спиридонович, потом, понизив голос, расспросил о хозяйке, и Максим Спиридонович доверительно поведал все, что про нее и без того знал капитан.
После этого Дегтярев показал ему три румынских альбома с отличными марками, великодушно подарил один из них и уж потом только решился сказать:
— А не пропустить ли нам бутылочку армянского коньячку, а? Напиток богов!
Чижов согласился.
Они распили половину бутылки, и Чижов решил, что неплохо бы прикинуться охмелевшим.
— Люблю хороших людей, Максим! — с душой высказался он, ласково глядя в полное раскрасневшееся лицо хозяина. — Скажи, почему ты мне понравился?
— Я хороший, Коля! — простодушно уверял Дегтярев. — Хороший! А вот почему я к тебе привязался, словно знаю тебя сто лет? Ведь кто ты есть?
— Да, кто я есть? — подхватил Чижов.
— Ты есть лицо таинственное и загадочное. А я привязался потому, что ты лыцарь, Коля. Не чета этому твоему лейтенанту, как его, Зоборский, Загорский?..
— Зубрицкий, — уточнил Чижов.
— Да, Зубрицкий! Не лыцарь он, нет, не лыцарь…
«Стоп! Вот здесь ты должен клюнуть». И Чижов заплетающимся языком подтвердил:
— Точно, Максим, не лыцарь он. И сейчас пребывает… как это… в расстройстве чувств.
— Ай, ай, ай! — посочувствовал Дегтярев. — Но ты выражаешься непонятно, друг мой.
Поделиться книгой: