Помоги проекту - поделись книгой:
– А уж машины у них… – мечтательно протянул Батуала.
– Помолчи, комсомолист, – откликнулся Сенька. – Тебе западную технику хвалить не положено, пусть и дальше красиво разлагаются…
Тема развития не получила. Батуала был единственным комсомольцем из троих, Митю с Сенькой в седьмом классе в передовые ряды сознательной советской молодежи не допустили: тут и по три двойки в четверти, и систематическая ловля за курением в укромных уголках школьного двора, и разнообразные художества, о которых и сегодня приятно вспомнить. Сразу не приняли, а потом как-то и забыли, схлынула волна, пошла рутина. Что им жизнь нисколечко не отягощало, наоборот: после уроков класс обреченно оставался на комсомольское собрание, а они, прихватив портфели, законным образом покидали школу и, перекурив в скверике, вольными пташками отправлялись по своим делам. Многие им завидовали. Единственное, значки у комсомольцев были красивые, что да, то да. А подковырки над Батуалой за его членство в рядах были такими старыми, что самим беспартийным давненько надоели и звучали чисто по инерции.
А потом и вовсе стало не до пустых разговоров – пройдя под арочкой возле кинотеатра, они оказались в старых охотничьих угодьях. Все внутреннее пространство прямоугольного квартала занимал этакий редкий лесочек, судя по хаотичности деревьев, работавший на версию, что это – не результат трудов какого-то довоенного коммунистического субботника, а, учитывая близкое соседство Дикого Леса, его кусочек, и промежуток между ними был когда-то сведен под корень для стройки домов и асфальтирования улиц.
Вот здесь и предстояло в который раз поохотиться на кысандеров. Специфика позволяла: район чужой, но дело даже не в том, что он проходняк, а в том, что добрых три четверти домов оказались новостройками, заселенными этим маем. Здесь попросту не успела сложиться крепкая кодла, державшая бы мазу, многие друг друга знали исключительно вприглядку, да к тому же их ровесники раскололись на «стареньких» и «новеньких», так что махались главным образом по этой подоплеке. А потому залетные здесь себя чувствовали вольготно, как мало где в городе…
Лесочек был довольно ярко освещен падавшим из окон светом, но все же недостаточно ярко, чтобы они оказались как на ладони. Уличных фонарей во дворе пока что не имелось, только-только поставили столбы, а светильники обещали воткнуть к Великому Октябрю. И компаний на лавочках практически не было. Одним словом, охотничий рай…
Они с привычной сноровкой не спеша двинулись цепочкой посередине лесочка, зорко высматривая добычу. Облава продолжалась недолго, вскоре Батуала тихонько воскликнул:
– Ага! Вон кысандер! Тих-хонечко, поца…
Действительно, под кустом сидел здоровенный белый кот, а может, и кошка – кто бы под хвост заглядывал? Половая принадлежность дичи в данном случае не имела никакого значения, в отличие от предыдущей, только что закончившейся охоты. Цели были совершенно разными, знаете ли…
Кота – а может, и кошку – начали грамотно окружать, заходя издали, перемещаясь неторопливо и плавно, чтобы не отпугнуть.
То ли в самом деле чем-то спугнули, то ли кот был изрядно бит жизнью и незнакомым на всякий случай не доверял. Когда до него оставалось метра три, кошак вдруг насторожился, поднял хвост и пулей метнулся прочь, ввиду малочисленности облавы легко ее миновав. Две секунды – и затерялся в лесочке.
– Вот же падла… – плюнул Батуала.
– Может, мы его уже разок запускали, – сказал Сенька. – Кто ж их помнит?
– Атас! – посмотрев в сторону, тихо сказал Доцент.
Они насторожились. Меж деревьев появились пятеро, на вид примерно их ровесники, и двинулись к месту, где они стояли, что-то слишком уж целеустремленно. А ведь не было тут ни тропинки, ни полянки…
Следовало приготовиться к худшему – хотя дело вполне житейское, так что паники в рядах не наблюдается. Батуала пристроил гитару поудобнее, чтобы в случае чего моментально сорвать с плеча: только несведущий в музыке человек возьмется утверждать, будто гитара – не ударный инструмент…
Компании оказались друг против друга, но что-то выяснением отношений не пахло – традиционных вопросов и реплик не последовало, чужие расположились словно бы и не в боевом порядке. Один тут же спросил:
– Пацаны, вы тут кота не видели? Белого?
– Да только что вон туда прошел, – первым нашелся Доцент, указывая истинное направление. – А вы – серого такого, толстого?
– Да нет, вроде не фролял такой… Тоже мать послала?
– Хуже, – сказал Доцент. – Бабка. Нудит и нудит: домой пора кисочке. А куда он, на хер, денется? Налядуется, жрать захочет, сам придет.
– Вот и я маме то же самое, – сказал чужой. – А она заладила: заблудится, заблудится… Туда, говоришь, пошел? Ну, спасибо, пацаны, ищите своего…
И пятерка скорым шагом отправилась искать своего беглеца.
– Пронесло, – сказал Сенька.
– Ага, – хохотнул Доцент. – Как в анекдоте. «Пронесло, Василий Иваныч. Меня тоже, Петька».
– Да уж, – заключил Батуала. – Застукай они нас с кысандером, впятером бы накидали. Мы б потом пришли с кодлой, да все равно по чавке получили бы, а их потом еще найти надо…
– Валим отсюда?
– Да ну, раз на раз не приходится, снаряд в одну воронку два раза не падает… До конца пройдем.
Они двинулись дальше, столь же зорко озираясь. Почти у самого конца лесочка повезло, обнаружился под кустом другой кот, серый, еще толще белого. И, в отличие от белого, должной революционной бдительности не проявивший. Подпустил охотников вплотную – и был моментально изловлен, да и на руках у Батуалы почти не дергался.
– То ли дурной, то ли ленивый, – констатировал Батуала, поглаживая пленного котофея по голове. – Иди суда, мой пряничный сахар, щас полетаешь чуток…
– Верит в человечество, – хмыкнул Доцент.
– Перестанет скоро… Пошли?
– А во-он…
– Мля, ну лучше и не найдешь…
Благодаря высокому цоколю первый этаж новостройки оказался на высоте этажей полутора обычных хрущевок. Створка кухонного окна была распахнута настежь, в кухне горел свет и слышалось тихое позвякивание посуды. Пройти мимо такого подарка судьбы не было никакой возможности – себя уважать перестанешь.
– Давай, – сказал Батуала, передавая котофея Сеньке. – Ага, вон и лавочка подходящая…
В кошкоболе все трое приобрели немалый опыт, но у Сеньки лучше всех получалось.
– Щас, – сказал он, приняв нужную позу и подняв на уровень плеча все еще не подозревавшего ничего дурного кота. – Спускаемый аппарат, как и рассчитано, звезданулся восточнее Караганды…
И, широко размахнувшись, молодецким броском послал котофея прямехонько в раскрытое окно. Котофей, успев еще взреветь дурным мявом от столь резкой перемены жизненной обстановки, угодил аккурат в щель меж неплотно задернутыми занавесками. Все трое опрометью кинулись к лавочке. Слышали за спиной отчаянный звон посуды, женский визг и яростные мужские маты – судя по их накалу, метко пущенный котофей не только побил посуду на столе, но еще и сковырнул бутылку со спиртным: завтра должна была, как обычно после пятницы, наступить суббота, и честный советский труженик решил культурно расслабиться… Вот только у нас, мужик, хрен расслабишься, подумал Митя с чувством глубокого удовлетворения – с таковым советским людям полагалось исключительно встречать новые эпохальные призывы партии и решения очередного исторического съезда. Ничего, партия не обеднеет…
– От блажит! – удовлетворенно сказал Батуала, слушая неумолчные маты. – В семь этажей с чердаком. Точно, не интеллигент, а передовой советский пролетарий. Точно, котофей ему пузырь снес…
– А может, не передовой?
– А чего ж ему хату в хорошей новостройке дали? Ударник коммунистического труда, точно… Вон, харю высунул…
В окошко и точно высунулся здоровенный мужик в майке, бешеным взглядом озирая двор. И, понятное дело, ничего не увидел – что бы он разглядел в уличной полутьме из ярко освещенной кухни? А если бы и увидел, то только трех приличных молодых людей, сидевших с гитарой на лавочке. Свидетелей не было, а отпечатков пальцев на котофее не останется. Конечно, налицо предусмотренное родным Уголовным кодексом мелкое хулиганство, но вы сначала что-нибудь докажите, граждане мильтоны… В жизни не случалось, чтобы кто-нибудь из-за такого кошкобола заявление подавал, – да и мусорам оно нужно, как зайцу барабан…
Из подъезда бомбой вылетел взъерошенный кошак и кинулся в лесочек. Судя по виду, веры в человечество у него поубавилось. Маты в кухне уже затихли, но стекло позвякивало – его, похоже, заметали в совок.
– Точно, котофей пузырь снес, – сказал Батуала.
– Ничего, все лари еще открыты, – сказал Доцент. – Успеет затариться, если душа горит.
– Ну что, теперь пора и в ЗЗ?
– А куда ж еще? Только сначала в ларь. У девок еще занятия не начались, спирта нету…
– Само собой, в ларь…
Они встали и двинулись в ту сторону, откуда пришли, в самом прекрасном расположении духа: удачная охота и удачный кошкобол подряд друг за другом далеко не всегда случаются. А потому душа просила лирики, которую Батуала старательно и выдавал:
Остальные дружно подхватывали припев:
Трудно сказать, что за народный умелец переложил на русский одну из битловских песен, наверняка не сибирский, но пришла она за Урал давно и пелась часто.
Мите не единожды приходило в голову, что налицо некий парадокс – о любви пели все и часто, а вот по-настоящему не влюблялся никто. За исключением, пожалуй что, Шмурани – и чем кончилось? Понятно, школьные влюбленности не в счет – это было насквозь несерьезно и быстренько схлынуло с получением аттестата зрелости, как вода знаменитого миусского наводнения шестьдесят шестого года…
Затарились быстро – ближайший ларь в это время был почти пуст. Да и с чего бы ему быть полному, если в радиусе километра, Митя прикидывал по спидометру мотоцикла, таких ларей не меньше полутора десятков? Выйдя на улицу, напоролись на мелкое, но интересное приключение: стоявший в очереди мужичонка бичевского вида в ларе зачем-то задержался, но потом их обогнал и, покосившись, неприязненно проворчал:
– «Шипучее» пьют, аристократы…
Неосторожно было с его стороны задевать троих только и искавших приключений лоботрясов в месте, где милиции на километр не видно. Сам-то, жалкая и ничтожная личность, покупал один-единственный пол-литровый пузырек «плодововыгодного» за рубль ноль пять, да и рассчитался мелочью, где медяков было больше половины.
– Батуала, а ведь голимая вылазка контрреволюции… – сказал Сенька.
– В корень смотрите, товарищ комиссар… – согласился Батуала.
Отдал свою бутылку Доценту, в два шага догнал мужичонку, взял за шкирку, гуманно развернул спиной к большому газону и наставительно сказал:
– Как учил нас товарищ Бендер, аристократы все в Париже…
И провел короткий с правой, не особенно и размашистый. Мужичонка улетел на газон, где и успокоился, не разбив бутылку. Судя по пропитой роже, не исключал, что его будут бить ногами. Только кому он сдался?
Батуала вернулся, взял бутылку, и они двинулись дальше, свернули налево, где справа был Дикий Лес, а слева – новостройка с частой цепочкой фонарей и широкой асфальтированной дорожкой. Когда навстречу показалась девчонка в коротеньком платьице, Батуала оживился, вновь отдал бутылку Доценту и перекинул гитару на грудь:
И благодаря большой практике подгадал так, что с девчонкой они сошлись лицом к лицу аккурат на заключительных строчках куплета. Дорогу ей не загораживал – не те места, – но этак легонечко выдвинулся чуть наперерез и закончил браво:
И с неприкрытым намеком огладил взглядом ее стройные ножки. Девчонка его преспокойно обошла, беззлобно огрызнувшись на ходу:
– Сходи подрочи!
И преспокойно застучала каблучками дальше; судя по поведению, местная и знавшая расклады. Кто бы всерьез по-хамски к ней приставал в это время и на этой улице?
– Но ты борзая… – бросил ей вслед Батуала.
– А ты думал! – задорно откликнулась она, не оборачиваясь и не меняя аллюра.
– Наш человек… – сказал Доцент.
– Догнать и задружить? – предложил Сенька. – Путняя ведь чувишка.
– Ша, поца! Карпуха канает!
Все живенько развернулись в ту сторону. И точно, степенно шагал товарищ участковый, капитан Карпухин, как всегда, с видом человека, которого тут все знают, а кто не знает, тот узнает (что истине вполне соответствовало).
Трое церемонно раскланялись, сдернув воображаемые кепочки. Удостоив их короткого кивка, участковый проследовал мимо. И компания, и он прекрасно понимали, что доскрестись тут не к чему – вино они в общественном месте не распивали, а несли закупоренным, чего самые гуманные в мире советские законы не запрещают. И никто не появлялся в общественном месте в виде, унижающем человеческое достоинство и задевающем окружающих. Пока что. Еще не вечер.
Задумчиво проводив взглядом неспешно удалявшегося Карпухина, Батуала протянул:
– Чего-то тут неправильно, ребята…
– Это как? – осведомился Митя.
– А вот думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь… – пропел он на манер героя популярнейшей новогодней кинокомедии. – Неправильно что-то, ребята. Позавчера Фантомас с пацанами в двух шагах отсюда, у кафешки, начистили чавки каким-то фраерам из центра. Чтобы не по кафе в галстучках ходили, а пили, как все культурные люди, на полянке или уж в подъезде. Сами знаете. И сами знаете, что Карпуха в таких вот случаях докапывается до всех подряд. А до нас вот не докопался. Это неправильно.
– Ну, предположим, он и до Фантомаса не докопался… – задумчиво протянул Доцент.
– Потому что Фантомас ему эти дни не попадался. А до Карася и до Бармалея докапывался, не слышали ли чего. И только-то. Не выспрашивал, где они сами тогда были. Что получается? Что Карпуха не знает пока, кто накидал центровым фраерам, но точно знает, что ни нас там не было, ни Карася с Бармалеем…
– Что-то в этом есть…. – протянул Доцент. – Ты у нас, Батуала, Шерлок Холмс и доктор Уотсон в одно лицо…
– А то. Детективчики и смотрим, и почитываем. Да и жизни учёны малёха. И Карпуху не первый год знаем, когда еще пионерами по мелочам проказили. Подозрительно мне что-то…
– Ага, – сказал Доцент. – Все же думаешь, что постукивает кто-то? Дятел завелся?
– А почему б и нет?
Сенька добавил:
– Что-то в последнее время Карпуха знает много, чего бы ему знать и не положено… А кандидатурки-то есть…
– Это ты про Морковяна? – спросил Доцент.
– Про него, соколика. Таскали его мусора месяц назад за бухого мужика, у которого часы сняли и кошелек попятили? Таскали. Ну, предположим, мужик его не опознал, он бы родную маму не опознал, был тогда в сиську… Но все равно был слушок, что у мусоров были надежные свидетели, что мужика тряхнул как раз Морковян. То ли передовики производства, то ли отличники боевой и политической подготовки, то ли вроде того. И что-то очень уж легко мильтоны от Морковяна отлипли. Обычно от них так просто не отвяжешься, а тут гуманизма – хоть жопой ешь…
– Ежели в этом направлении двигаться… – сказал Доцент. – То получается, что позавчера, когда Фантомас месил фраеров, мы все трое плюс Карась с Бармалеем, плюс Морковян, плюс девки ездили в ДК автоколонны на последний сеанс, возле кафе быть никак не могли и из кина вернулись за полночь, так где-то в полпервого, мы ж еще потом девок провожали… Действительно интересно… Наталкивает на мыслю…
– Да и насчет Свиристеля есть подозрения, – сказал Сенька. – Очень уж гнилой по жизни чувак.
– Если гнилой по жизни – еще не обязательно дятел…
– Сам знаю. Вот только статеек УК за ним ворох, хоть и мелких.
– Так за всеми ворох.
– Оно так… Вот только там, где твердые чуваки не расколются, гнилуха Свиристель может и расколоться… Карпуха и точно с месяц уже много что-то знает… А это, Батуала кругом прав, неправильно…
– А что делать?
Поделиться книгой: