Я боюсь мошек

— Да, Сан-Антонио, — повторил Ларье грозно, — это будет кое-что, и ради этого стоит потрудиться!

— Так вы согласны?

— Действуйте, как считаете нужным. Я сделаю все, что вы скажете.

— Спасибо, малыш, Не волнуйтесь. У меня предчувствие, что все будет хорошо.

— Если бы это было так!

Перед тем, как повесить трубку, я спросил:

— Принести вам что-нибудь почитать?

Он горько усмехнулся:

— Не стоит, ведь истории более пикантной, чем моя собственная, быть не может. Когда мы отправляемся?

— Я попробую все устроить к следующей ночи… Много времени займет переоборудование самолета.

— Я буду ждать!

— О'кей! Тогда закройте окно.

Ларье повесил трубку, и, пока я делал то же самое, створка его окна захлопнулась.

Внезапно ваш прекрасный Сан-Антонио почувствовал, что совсем выдохся. Я растянулся на жестких простынях и задумался о драме этого человека. Практически он был мертв. Его агония не вызывала сомнений. Он медленно покидал наш мир. Мне не давало покоя, что я вынужден был пообещать ему выздоровление. Ведь если нам даже удастся проникнуть в лабораторию, мне будет чем заняться кроме поиска для него успокоительной микстуры.

После нескольких минут отдыха я вернулся к своей машине. Шофер ожидал меня, почитывая в журнале статейку о тайной жизни Мартины Кароль.[5]

— В министерство авиации, — сказал я.

Шофер забросил Мартину на заднее сидение и взялся за руль.

Пока мы ехали, я думал о Фелиси, сидящей в своем купе между кюре и старухой с экземой. Счастливица, через несколько часов она уже будет дышать морским воздухом.

Однако затем мои мысли вернулись к Жану Ларье.

— Вы приезжали к больному, господин комиссар? — поинтересовался шофер.

Я кивнул.

— Да, к больному.

Что с ним случилось?

— Что-то вроде свинки, причем в тяжелой форме…

— У взрослых это довольно серьезно, — уточнил шофер. — Кажется, это может сказаться на сексуальных способностях!

Глава III,

в которой я проделываю путешествие, какое не пожелал бы никому, даже своему налоговому инспектору!

Была прекрасная ночь. Ослепительно сияла луна. Вероятно, Господь Бог приказал протереть фонари, заменить лампы и направить прожекторы на землю. Да, это была праздничная ночь.

Я отдал бы что угодно и все остальное впридачу, чтобы оказаться с какой-нибудь предсказательницей судьбы на Ривьере, а не топтаться по больничному двору в ожидании часа «О».

Скосив глаз на ласковое небо, я думал о тех не менее ласковых штучках, которые мог бы сейчас проделывать с девушкой моей мечты. Поскольку мечты мои были весьма непостоянны, она представлялась мне то брюнеткой, как все испанки, то блондинкой, способной затмить фею Маржолену.

Тем не менее все эти блондинки и брюнетки имели некоторые общие черты: у каждой из них был «Феррари», и, когда они позволяли поцеловать себя, термометры от перегрева начинали лопаться один за другим, хлопая, как пробки от шампанского на банкете ветеранов войны.

Мои часы показывали десять. Я посмотрел на маленький корпус, в котором находился Ларье. Свет горел только в его окне. На освещенном матовом прямоугольнике была видна его быстро двигавшаяся тень, которая то увеличивалась, то уменьшалась. Парень чертовки нервничал. Еще сильнее, чем я сам, пари держу!

Я четко изложил ему инструкции, и, судя по его голосу, он был готов следовать им.

Здание было окружено полицейскими, которые били баклуши при свете луны и мечтали о красотках, ожидавших их в теплых постельках.

Оставалось убить четверть часа, если воспользоваться этой дерзкой метафорой. Я поднялся в свою комнату и снял телефонную трубку. Телефонистка была в курсе происходившего, так что мне не пришлось даже открывать рот, чтобы она соединила меня с берлогой моего бедного коллеги. На другом конце двора тень отдалилась от окна. Голос Ларье звучал ясно. К нему вернулась былая энергия.

— Ларье?

— Да.

— Я забыл сверить наши часы. На моих десять ноль четыре.

— О'кей!

— Как вы себя чувствуете?

— Неплохо.

— Беспрекословно повинуйтесь мне, и все будет хорошо. У меня есть мегафон на случай изменения программы.

— Договорились.

— Еще одно. Если по той или иной причине по дороге в аэропорт мы будем вынуждены остановиться, я дам вам сигнал карманным фонариком. Не надо слишком приближаться к нам.

— Не беспокойтесь.

— Окна в вашей машине должны быть закрыты.

— Ладно.

— Тогда до скорого. Ваш выход в десять десять.

— Я знаю.

Я повесил трубку. Итак, жребий брошен. Как только я вышел во двор, туда же въехали мотоциклисты, выделенные по моей просьбе дорожной полицией. Их было четверо. Я дал им знак подъехать к старой колымаге, предназначенной для Ларье.

— Двое из вас поедут перед моей машиной, чтобы очищать дорогу от автомобилей, которые могут встретиться. За нами тронется эта машина, и в ней будет только один человек. Два мотоциклиста будут замыкать колонну. Предупреждаю их, чтобы они не приближались к этой машине. Не пытайтесь понять приказ, знайте только, что это будет опасно для вас самих. Если вдруг водитель этой телеги попытается улизнуть — нужно быть готовым ко всему — вам следует убить его. Однако не приближайтесь к нему даже мертвому. Все ясно?

Им было ясно. Я был признателен им за то, что они не задавали вопросов. Они сумели сдержать себя, несмотря на изумление, вызванное моими словами.

Я проверил снаряжение. Поверх обычного костюма на мне был комбинезон механика, в карманах которого находился полный набор искателя приключений: отличный револьвер с тремя комплектами патронов, две ручные гранаты, два заряда взрывчатки, нейлоновая веревка со складной кошкой, бутылка шотландского виски и пачка немецких марок, вложенная в бельгийский паспорт на вымышленное имя. В одной руке я держал мегафон, в другой фонарик.

В комнате Ларье погас свет.

— Внимание! — прокричал я через мегафон олухам, окружившим здание.

Им были даны точные инструкции. Они знали, что любой ценой следовало помешать Ларье приближаться к ним. Заметьте, что я доверял своему несчастному коллеге. Однако человек слаб. В его положении было от чего потерять голову… Вот почему следовало все предусмотреть.

В двери корпуса «Е» показался высокий силуэт. Не скрою, ребята, он показался мне воплощением смерти. Да, это была сама смерть под маской Ларье.

На нем был плащ и спортивная шапочка. Нижнюю половину лица закрывал шарф.

Он сделал несколько шагов к середине двора, потом, заколебавшись, остановился. Я вновь поднес мегафон ко рту.

— Внимание, Ларье! Автомобиль находится с правой стороны здания. Садитесь за руль и заводите мотор… Когда будете готовы, дайте сигнал фарами.

Он повиновался. Ничего не могло быть трагичнее этого высокого человека, спокойным шагом подходившего к автомобилю. Хлопнула дверь. Послышался шум мотора. Зажглись и погасли фары… Все шло нормально.

Я сел в машину, принадлежавшую нашей конторе, и дал приказ отправляться. Первыми тронулись мотоциклисты, за ними мы. Черная колымага последовала за нами. Я следил за ней через заднее стекло.

Далеко позади темноту прорезал свет фар мотоциклов, замыкавших процессию.

По внешнему бульварному кольцу мы доехали до Версальских ворот. Затем по совершенно пустынным в этот час окольным дорогам добрались до аэропорта Виллакубле, откуда нам предстояло взлетать.

В свете нескольких прожекторов на краю взлетной полосы стояла «Дакота». Вокруг нее суетились люди. Я посигналил Ларье фонариком. Он остановился на площадке. Мотоциклисты отъехали от нас и встали в ожидании перед въездом на летное поле.

Я вылез из машины и приказал шоферу развернуться. Затем мне вновь пришлось воспользоваться мегафоном.

— Ларье, вы слышите меня?

— Да! — прокричал он. Его голос, разорванный ночным ветром, казался жалобным, как стон.

— В багажнике вашей машины вы найдете канистру с бензином. Облейте им вашу колымагу и направляйтесь к самолету. Остановитесь в двадцати метрах от него. После этого я дам вам новые инструкции.

Все, кто присутствовал при этом странном диалоге, с тревогой следили за Ларье, который хлопотал вокруг своей машины. Он вылил на нее бензин из канистры. Однако после этого ничего не произошло… Ларье сделал несколько шагов ко мне. Моя правая рука инстинктивно легла на рукоятку револьвера.

— В чем дело, Ларье?

— У меня нет спичек, — прокричал он в ответ.

Я посмотрел вокруг.

— Хорошо, подождите минутку. Я положу коробок на траву, а рядом оставлю зажженный фонарь, чтобы вы легче могли отыскать его.

Ларье терпеливо ждал. Ветер колыхал полы его плаща. Я обошел его справа и положил обещанный коробок на вытоптанную траву площадки.

— Теперь давайте!

Он поднял спички с земли. Через четыре минуты в светлой ночи вдруг возник большой костер, затем, разгораясь, он стал еще больше… Ларье, как ему было указано, пошел к самолету и, остановившись в отдалении от него, стал ждать. Я спросил у летчика, готов ли он. Тот утвердительно кивнул.

— Тогда по местам, — скомандовал я. — Наш пассажир войдет в самолет последним. Так будет лучше.

Как только пилот уселся в свое кресло, я в последний раз поднес мегафон ко рту.

— Слушайте, Ларье! Я сейчас поднимусь в самолет… Дверь будет открыта. Я буду находиться в кабине летчика. Вы закроете дверь и сразу же пройдете в хвост, где для вас оборудовано специальное помещение. Закройтесь в нем изнутри и дожидайтесь взлета. После этого мы сможем переговариваться по внутренней связи. Согласны?

— Согласен…

Я поторопился занять свое место. Усевшись и застегнув пояс, я обернулся, чтобы наблюдать за ходом операции.

Ларье поднялся в самолет. В тусклом свете бортовых ламп он казался мертвенно бледным. Его глаза блестели, рот был перекошен гримасой.

Мгновение он смотрел на меня. Нас разделяло не более двенадцати метров. Я надеялся, что Старик не ошибся, когда сказал, что радиус заражения равен десяти метрам. Тем не менее мое дыхание остановилось. Ларье кивнул и помахал мне рукой:

— Спасибо, Сан-Антонио!

Он пошел в хвост самолета. Дверца его камеры была такой низкой, что ему пришлось сложиться пополам. Эта камера была не больше телефонной будки и значительно ниже ее. Обшитая свинцом дверь захлопнулась. Оправдано ли было использование свинца в этом случае? Не знаю. Эту меру предосторожности мы приняли на всякий случай, и я надеялся, что от этого будет какой-то толк.

Летчик вопросительно посмотрел на меня. В знак согласия я кивнул. Тогда он поднял руки вверх, предупреждая наземный персонал, что мы взлетаем. Через минуту тормозные башмаки уже были вытащены из-под колес.

Запустился левый мотор, потом правый… Самолет вздрогнул, медленно покатился по дорожке, набрал скорость, и я увидел, как наземные огни стали быстро удаляться. Мы оторвались от земли… Пути назад больше не было.

Я надел шлемофон, к которому был прикреплен изогнутый стальной стержень с небольшим микрофоном, и нажал на кнопку включения.

— Алло! Ларье?

— Да.

— Все прошло хорошо?

— Очень хорошо.

— Вы пристегнулись ремнем?

— Я не в первый раз лечу на самолете!

— Я так и думал… Вы видите сверток под вашим сидением?

— Это мой парашют?

— Именно. Вы сумеете его надеть?

— Да.

— Хорошо, вы сделаете это в нужный момент. Я предупрежу вас. Вы заметили в вашей кабине специальный люк? Прыгать вы будете через него. Он закрыт на две задвижки, вы их видите?