Я боюсь мошек

— Их было бы больше, если бы врач, который осматривал Ларье и умер от этого, сразу же не поместил его в карантин. Он находится в изолированной палате одной из парижских больниц. С ним общаются по телефону, а еду передают через окно. Ларье говорит, что собирается покончить с жизнью….

— Я его хорошо понимаю.

Старик задумался.

— Когда я говорю о восемнадцати жертвах, то не учитываю тех, кого он неизбежно должен был заразить, возвращаясь из Германии…

— Нужно немедленно действовать, — сказал я.

— Да, необходимо…

Присев на край стола, Старик положил руку мне на плечо.

— Сан-Антонио! Я намерен возложить на вас самую опасную, я бы сказал, самую драматическую миссию из всех, которые вам когда-либо поручались!

Я почувствовал, что мое дыхание пресеклось.

— Да?

Вы должны придумать способ отправиться в Восточную Германию вместе с Ларье!

В моей душе шевельнулся страх.

— Вме… вместе… вместе с Ларье!

— Вы полетите на самолете… Во время полета он будет изолирован. Вас выбросят на парашютах в районе лаборатории. Только Ларье может показать вам, где она находится, и помочь в неё проникнуть. Фокус в том, чтобы не подходить к вашему попутчику ближе, чем на десять метров!

Я не смог удержаться от иронии:

— Вы называете это фокусом, шеф?

Он отмел возражение взмахом руки, как старательная консьержка сметает с тротуара оставленную собакой кучку.

— Пробравшись в лабораторию, вы ее взорвете, — продолжал Старик. — Вас снабдят особой взрывчаткой, обладающее необычайной силой. Впрочем, вам уже приходилось пользоваться ею.

Я недоверчиво посмотрел на своего начальника. Сказать по правде, ребята, обычно я прочно стою на земле и не путаю сон с явью. Однако то, что он мне рассказал и поручил, очевидно, находилось за пределами возможного.

— И еще одно, — продолжал Старик. — Ларье… он не должен вернуться из этой экспедиции. Вы понимаете меня?

Это было слишком! Мне захотелось бросить ему на стол прошение об отставке, и лишь то, что он может принять это за свидетельство трусости, удержало меня.

— Вы правы, шеф, это самая деликатная миссия, которая когда-либо возлагалась на меня.

— Сан-Антонио, я знаю, как она опасна, однако нужно использовать все средства, чтобы добиться успеха. Добейтесь его, и вы станете благодетелем всего человечества. Из надежных источников мне стало известно, что разработка этого бактериологического оружия еще находится в стадии эксперимента. Гадину нужно раздавить, пока она не вышла из яйца!

Я покачал головой. Шеф уже сел на своего любимого патриотического конька. Если его не остановить, он закажет «Марсельезу» в исполнении оркестра Национальной гвардии.

— Я полагаю, нужно действовать быстро?

— Как можно быстрее… Со всех точек зрения. Ларье впал в депрессию, которая заставляет меня бояться худшего. Если он покончит с собой, все пропало!

— Где он находится?

— В Божоне, в отдельном корпусе. Я полагаю, что на подготовительной стадии ваш командный пункт должен быть именно там. Я уже связался с министром авиации. В ваше распоряжение будет предоставлен самолет. Я даю вам полную свободу действий. Прошу лишь об одном: не забывайте, что Ларье — это Живая опасность. Причем опасность смертельная! И для вас, и для всех, кто к нему приблизится. Мы не должны рисковать жизнью людей. Действовать нужно, исходя из этого. Дорогой друг, мы даем вам карт-бланш. Ни в деньгах, ни в помощи отказа не будет. Ваши приказы будут выполняться беспрекословно… Помните, однако, когда вы будете «работать» в Германии, что Франция не должна быть замешана в это дело, не так ли? Если попадете в серьезную переделку, не забывайте об этом!

— Не беспокойтесь, шеф!

Мы обменялись долгим рукопожатием, как два государственных деятеля перед телекамерами, пытающиеся внушить этой дурацкой публике, что обожают друг друга.

Я ушел от него, опустив голову, с тягостным ощущением огромного груза, который лег на нее.

Глава II,

в которой мне удается поднять дух Ларье, а мой собственный дух падает

Вернувшись в свой кабинет, я посмотрел на чемодан с такой грустью, что даже Франсуаза Саган не смогла бы сказать ей «Здравствуй!»

Берюрье увлеченно рассматривал в зеркальце свою башку. Чем дольше он занимался этим, тем больше мне казалось, что она похожа на вареную телячью голову. Ее серо-желтый цвет еще более увеличивал сходство.

— Ну что, приятель? — спросил он. — Новая работенка?

— Совсем новая, толстяк… Настолько новая, что я едва осмеливаюсь притронуться к ней.

Я снял трубку и сказал телефонисту, чтобы для меня приготовили машину с шофером. Я чувствовал себя усталым, слабым, нерешительным и больше всего на свете хотел покоя.

В наше время жизнь похожа на физиономию Берюрье. Бывают дни, когда задаешься вопросом, для чего она нужна. Наверное, к ней когда-то была приложена инструкция по применению, которая затерялась в ходе доставки.

Толстяк продолжал созерцать свое отражение в зеркале и, если судить по блаженному выражению его лица, был доволен результатами осмотра. Тем лучше. Утешительно, что есть люди, способные отважно взвалить на себя бремя подобной физиономии. В самом деле, Берю уродлив, одет всегда неряшливо и к тому же рогоносец. Тем не менее жизнь представляется ему прекрасным приключением. Он с удовольствием несет свой крест. Он неподвластен мысли о непрочности нашего существования, которая подтачивает умы, склонные к меланхолии, как это свойственно мне.

* * *

Прибыв в больницу Божон, я отыскал директора. Предупрежденный Стариком о моем посещении, он ожидал меня с лихорадочным нетерпением. Мысль о загадочном больном повергала его в уныние. Было видно, что со времени прибытия Ларье в его хозяйство он не сомкнул глаз.

— Господин комиссар! — воскликнул он. — Умоляю вас, избавьте меня от этого клиента! Вы понимаете, какую опасность он представляет? Вообразите на минуту, что, поддавшись нервной депрессии, он позабудет об осторожности и начнет бродить по всей больнице!

— Не беспокойтесь, — ободрил я его. — С этого момента я беру дело в свои руки. Вы можете выделить мне комнату, окно которой выходит на окно Ларье?

— Конечно! Вас проведут в одну из палат корпуса «Е». От больного вас будут отделять всего тридцать метров.

— Там есть внутренний телефон, по которому я мог бы поговорить с ним?

— Да.

— Отлично! Я был бы вам признателен, если бы вы послали кого-нибудь за биноклем. Больше ничего не надо.

Директор дал необходимые указания и сам проводил меня в палату. Ее обстановку составляли кровать, стул и небольшой стол. В воздухе носился запас казенной пошлости и болезни. Я чувствовал себя все более подавленным.

Директор распахнул раму и указал мне на окно напротив.

— Вы видите? Четвертое слева. Он занимает палату 87. Вы назовете номер телефонистке, и вас соединят… Что-нибудь еще, господин комиссар?

— Благодарю вас, все отлично!

— Я в вашем распоряжении.

Директор ушел, оставив меня наедине с биноклем и телефоном.

Минуту я смотрел на указанное мне окно. Матовые стекла не позволяли взгляду проникнуть внутрь. Окно было самым обыкновенным. Можно ли было догадаться, глядя на него, что за ним скрывается одна из самых волнующих тайн современной науки?

— Ну и негодяи! — проворчал я.

Я имел в виду людей. Всех людей, гнусных двуногих, которые думают только о том, что бы еще изобрести для своего уничтожения. Господь дал им самое прекрасное из всех благ: жизнь! Они же в благодарность за это изо всех сил стараются посеять самое ужасное из всех зол: смерть!

Вздохнув, я снял телефонную трубку. «Алло!» — произнес любезный женский голос, и я попросил соединить меня с палатой 87. Я не мог видеть лицо этой женщины, но по тому, как она повторила номер палаты, почувствовал, что она сделала гримасу.

После короткой паузы Ларье поднял трубку и без всякого выражения произнес:

— Да?

— Ларье?

— Да.

— Говорит Сан-Антонио.

— Здравствуйте.

Казалось, он утратил остатки воли. Если бы я заявил, что с ним говорит маршал Броз Тито, он остался бы столь же холоден. Моя миссия началась. Прежде всего следовало поднять его дух, в этом он нуждался больше всего.

— Послушайте, Ларье. Я только что получил задание заняться вашим делом…

— Тогда будьте добры, пришлите пистолет, чтобы я мог пустить себе пулю в лоб.

Его слова привели меня в нужное настроение.

— Это самое простое решение, старина. И сделать это никогда не поздно… Но я хочу предложить вам нечто другое…

Снова пауза.

— Вы слушаете меня, Ларье?

— Да.

— Тогда прежде всего откройте окно, чтобы я смог на вас немного полюбоваться.

— Где вы находитесь?

— В здании как раз напротив вас. У меня есть морской бинокль…

Окно открылось. Я навел бинокль. Черты лица моего собеседника были искажены. К тому же он три дня не брился, и густая щетина придавала ему вид пещерного человека, не слишком заботящегося о своей внешности.

— Вижу вас хорошо, старина… Мне кажется, у вас немного угнетенный вид.

— Он соответствует моим обстоятельствам, Сан-Антонио. То, что со мной произошло…

— Послушайте, я подозреваю, что за три дня вы как следует обмозговали это, и поэтому, если позволите, оставим прошлое, а также настоящее и обратимся к будущему!

— У человека в моем положении нет будущего.

— Кончайте ныть! Мне говорили, что в своем деле вы ас.

Я не отрывался от бинокля. Ларье опустил голову, и по его щетине поползли слезы.

— Я догадываюсь, что творится у вас в голове, дружище, Однако пришло время действовать!

— Действовать!

Он поднял голову. Наш диалог на расстоянии со стороны, вероятно, мог показаться даже забавным.

— Как я могу действовать?

— В точности выполняя то, что я скажу вам, Ларье! Мы с вами отправляемся в Германию!

— Но…

— Ради Бога, дайте мне договорить!

Вы хуже Жана Ноэна![4] Программа представляется мне следующей: во дворе будет стоять машина. Округу очистят от народа, вы выйдете из палаты и сядете за руль. Затем поедете на аэродром, который вам назовут. Вам нужно будет всего-навсего следовать за моим автомобилем на расстоянии… Вы остановитесь на открытом участке и подожжете свою машину. Для этого в нее положат канистры с бензином. После этого вы перейдете в указанный вам самолет, где для вас будет подготовлена специальная кабина со свинцовой обшивкой. В этот же самолет сяду и я, так что мы будем переговариваться по внутренней связи. Пилот доставит нас в район Бреслау ночью и выбросит на парашютах где-нибудь над полями… Вы когда-нибудь прыгали с парашютом?

— Да.

— А я еще нет. Вы не дадите мне несколько советов?

Тон его изменился. Я почувствовал в нем слабую надежду. Знайте, бродяги, что надежда живет в сердце даже у того, для кого, казалось бы, все кончено. Моя болтовня помогла ему обуздать пессимизм.

— А потом, Сан-Антонио?

— А потом, Ларье, мы войдем в эту дурацкую лабораторию и попробуем найти противоядие от их мерзости.

— Если оно только существует!

— Наверняка существует, потому что в противном случае все химики, работающие там, давно бы сыграли в ящик!

— Но ведь это настоящая крепость… Мне удалось проникнуть туда чудом!

— Я тоже специалист по чудесам. Как бы то ни было, дружище, прекратите возражения и поймите, что нам ничего другого не остается!

— Да, это так.

— Даже если мы потерпим неудачу, то сможем все там разнести, не так ли? Это будет уже кое-что!