Спунер. Откройте, пожалуйста.
А кто готовил?
Бриггз. Мы всё делаем на пару с Джеком.
Спунер. Благодарю вас.
Бриггз. Мы с Джеком старинные приятели. Познакомились однажды на углу. Только надо вам сказать, что он все это не подтвердит. Он по-своему расскажет. Стою я, значит, на углу. Вдруг подъезжает машина. Он за рулем. И спрашивает меня, как проехать на Болсовер-стрит. Болсовер-стрит, говорю ему, в самой середине хитрого узла с односторонним движением. Добраться туда проще простого; беда в том, что, добравшись, не выберешься. Если, говорю, он и правда хочет попасть на Болсовер-стрит, то вернее всего будет сразу свернуть налево, потом первый поворот направо, потом второй направо, третий налево, не пропустить магазин скобяных изделий, развернуться на площади, держась ближе к центру, а там направо по Второй Конюшенной — и стоп. Упрешься в высоченное учреждение с полукруглым внутренним двором. Тут можно словчить: полукруг по двору, выехал на другую улицу и следуй указателям, мимо двух светофоров и налево первым разрешенным поворотом. Все время держи перед глазами телевизионную башню. Дальше вообще пустяки: задним ходом в подземный автопарк, переключай скорость, дуй напрямую — и пожалуйста, вот тебе Болсовер-стрит. Я его, правда, опять предупредил, что найти Болсовер-стрит — это полдела, главное — отмотаться от нее. Знавал, я говорю, одного-двух таких, что годами катались туда-сюда по Болсовер-стрит. Вся их молодость пошла псу под хвост. А кто там живет — у тех лица серые, а на лицах беспросветная тоска, но кому какое дело, сами понимаете. Всем лишь бы сберечь нажитое путями неправедными. Я об этом даже написал заметку в «Таймс» под заглавием «Жизнь в тупике». А, пиши не пиши. Вот я ему и сказал, что пусть-ка он лучше и думать забудет про Болсовер-стрит. Помню свои точные слова: далась тебе, говорю, эта поездка, плюнь ты, а то пропадешь с концами. Нельзя, говорит, нужно, мол, доставить пакет. Я ведь почему с ним канителился — лицо у него симпатичное, открытое. Видно, что человек со всеми хочет по-хорошему. А так-то мне бы на него начхать. Только он все это не подтвердит. Он по-своему расскажет.
У вас когда последний раз было шампанское к завтраку?
Спунер. Сказать по чести, шампанское — это мой напиток.
Бриггз. Да ну?
Спунер. Я знаток вин.
Гюго его звали. Отличный собутыльник.
Вы, конечно, поинтересуетесь, что он переводил? Отвечаю: мои стихи. Ведь я поэт.
Бриггз. А я думал, все поэты молодые.
Спунер. Я молод.
Бриггз. Нет, спасибо.
Спунер. Превосходная марка.
Бриггз. Я тут ни при чем.
Спунер
Бриггз. С утра пораньше работают за бутылкой?
Допивайте ее. Предписание врача.
Спунер. Да, кстати, нельзя ли полюбопытствовать, почему меня заперли в этой комнате?
Бриггз. Предписание врача.
Захотите кофе — скажите.
Вот, наверно, здорово — быть поэтом, иметь поклонников, переводчиков. И быть молодым. Сам-то я не молодой и не поэт.
Спунер. Да. Вы мне напомнили. Я должен идти. У меня в двенадцать совещание. Спасибо вам большое за завтрак.
Бриггз. Какое совещание?
Спунер. Редакционное. Я состою в редколлегии недавно основанного поэтического журнала. Наше первое совещание назначено сегодня на двенадцать. Опаздывать не годится.
Бриггз. Где будет это совещание?
Спунер. В «Бычьей голове» на Меловой Ферме. Хозяин любезно предоставил нам собственную комнату на втором этаже. Важно, чтобы не было лишних ушей, знаете, при обсуждении редакционной политики.
Бриггз. В «Бычьей голове» на Меловой Ферме?
Спунер. Да, там. Хозяин — мой друг, в силу чего и счел возможным уступить нам собственную комнату. Ну, я его, конечно, не преминул поставить в известность, что лорду Ланну угодно почтить наше совещание своим присутствием. Он сразу уяснил, что известная изоляция будет, так сказать, в порядке вещей.
Бриггз. Лорду-улану?
Спунер. Нашему патрону.
Бриггз. Он случаем не из бенгальских уланов?
Спунер. Нет, нет. Он потомок норманнов.
Бриггз. Культурный человек?
Спунер. По отзывам — безупречен.
Бриггз. А то некоторым аристократам искусство не по вкусу.
Спунер. Лорд Ланн — человек чести. Ему искусство по вкусу. Он заявлял об этом публично, а слову своему он никогда не изменяет. Но я должен идти. Лорд Ланн не разделяет мнения, что поэтам можно вольничать с временем.
Бриггз. Джеку бы найти заручку.
Спунер. Джеку?
Бриггз. Он же поэт.
Спунер. Поэт? В самом деле? Что ж, если он пришлет мне образчики своего творчества, отпечатанные на листах форматом ин-кварто через два интервала плюс отдельная копия отдельной почтой на случай пропажи или хищения, и приложит маркированный конверт с обратным адресом, то я их прочту.
Бриггз. Вот за это спасибо.
Спунер. Пустое. Передайте ему — он может рассчитывать на оценку предельно беспристрастную и, смею добавить, высокодостоверную.
Бриггз. Я передам. Ему правда очень нужна заручка. Босс мог бы его поддержать, да, видно, не желает. Может, потому, что сам поэт. Тут, может, есть момент ревности, кто его знает. Нет, босс, конечно, человек очень хороший, ничего не скажешь. Очень даже воспитанный человек. Но все мы люди, и он тоже.
Спунер. Босс… сам тоже поэт?
Бриггз. Ну вот еще. Он только поэт, что ли? Он плюс к тому еще эссеист и критик. Вообще литератор.
Спунер. То-то я думаю — лицо как будто знакомое.
Бриггз. Слушаю, сэр.
Спунер. Подобный казус мне знаком. Беззвучный голос. Ему внимают. Общенье с верхним этажом.
Херст. Чарлз! Наконец-то вы заглянули.
Надеюсь, вас приняли как следует? Денсон, позаботьтесь о кофе.
Вы просто превосходно выглядите. И ничуть не изменились. Это сквош, надо полагать, держит вас в форме? Помню, в Оксфорде вы играли мастерски. И по-прежнему играете? Разумно. Молодцом. Боже мой, сколько лет, сколько зим. Когда мы последний раз виделись? Я так подозреваю, что последний наш совместный обед был в тридцать восьмом, в клубе. Совпадает с вашими воспоминаниями? Был Кроксли, ага, Уайет, погодите, погодите… ну да, и Берстон-Смит. Вот была компания! И вот был вечерок, как сейчас помню! Все, разумеется, на том свете. Да нет, нет! Я болван. Идиот я. Наша последняя встреча — да я ее прекрасно помню. Павильон на стадионе «Лордз», тридцать девятый, матч с вестиндцами, Хаттон и Комптон отбивали как боги, Константин бросал, война висела в воздухе. Всё правильно? И мы распили бутылку превосходнейшего портвейна. Вид у вас такой же спортивный, как был тогда. Как воевалось, хорошо?
О, спасибо, Денсон. Оставьте там, ладно? Вот так, хорошо.
А что Эмили? Какая женщина.
Я снял на лето коттеджик. Она приезжала на машине раза два-три в неделю. За покупками ездила, и я входил в программу поездок. Вы тогда оба жили на ферме. Вот именно. На ферме ее отца. Приезжала попить чаю или, положим, кофе — ну, словом, в самые невинные часы. В то лето она принадлежала мне, а вы-то воображали, будто она целиком ваша.
Ей нравился коттедж. И цветы она любила не меньше моего. Нарциссы, крокусы, собачьи фиалки, фуксии, жонкилии, гвоздики, вербена.
Ее нежные тонкие руки.
Никогда не забуду, как она касалась жонкилий.
Помните, вы с нею как-то, в тридцать седьмом это, кажется, было, ездили во Францию? Я ехал тем же пароходом. Из каюты не выходил. И пока вы занимались своими упражнениями, она являлась ко мне. Подобной пылкости я в женщинах не встречал. Увы и ах.
Вы всегда были поглощены своей физической… подготовкой… разве не так? Да оно и неудивительно. Отменное, черт возьми, телосложение. По природе атлет. Медали, грамоты, имя золотыми буквами. Придя однажды первым к финишу, снова и снова рвешься побеждать. Этот яркий миг — он никогда не тускнеет. Не сошли с дорожки? Что же мы с вами так редко виделись после Оксфорда? Я к тому, что ведь жизнь ваша имела и другое измерение? Вы предались литературе, как и я. Да, да, понятно, встречались мы иногда на пикниках, помните, Табби Уэллс с компанией, пили в клубе бок о бок виски с содовой, но толком-то не сблизились, верно? Любопытно — почему? Хотя, конечно, я дьявольски рано добился успеха.
Так вы говорите, воевалось хорошо?
Спунер. Да в общем неплохо.
Херст. Прекрасно. Военный летчик?
Спунер. Военный моряк.
Херст. Прекрасно. На эсминце?
Спунер. На торпедном катере.
Херст. Высший класс. Убитых немцев на счету?
Спунер. Один-два есть.
Xерст. Не слабо.
Спунер. А вы?
Xерст. Я был в войсковой разведке.
Спунер. А-а.