Вовка - зелёная фуражка

— Что, что? Какие глаза?

Папа посмотрел на маму, сощурился, он всегда так делал, когда что-нибудь вспоминал.

— Ну как же, как же! Играл… Я с ней водился всегда… Ещё как водился!

После компота Вовка решительно встал из-за стола и сказал:

— Ладно! Я тоже буду со Светкой водиться… Пускай я буду её кукол на своём грузовике катать.

— Правильно, сынку! Я тоже катал эту самую Машеньку на своём мотоцикле… Один раз мы даже свалились в канаву… Помнишь, Маруся, по дороге на Фортштадт?

— Это ты, отец, уже совсем из другой оперы… — рассмеялась мама. — Это было уже потом… Ладно, сынок, бери свой грузовик и отправляйся во двор. Погода сегодня просто загляденье!

— Есть идти во двор! — ответил Вовка. — Только мне жарко в ушанке… Дай мне мою зелёную фуражку…

Маме пришлось перерыть все чемоданы, чтобы найти Вовкин головной убор. Но она знала, что фуражка сейчас просто необходима сыну, и не пожалела времени.

Во дворе Вовка снова прошёлся в зелёной фуражке под Светкиными окнами туда и обратно раз, потом второй раз, третий… Но Светка не показывалась, зато Вовка прекрасно расслышал, что она сказала своей матери:

— Мама! Некоторые мальчишки думают, что если у них на голове зелёная фуражка, так они уже настоящие пограничники! А то они не думают, что новый портфель с книжками ещё получше фуражки… Вот возьму и буду укладывать в свой новый портфель книжки и тетрадки. Ведь я же не такая малышка, как Вовка Клюев, мне осенью уже в школу, а ему, этому задаваке Вовке, когда ещё в школу ходить придётся?.. Малышек в школы не принимают!

Что ответила Светке мама, Вовка не понял, а вот то, что у Светки был портфель, да ещё новый, да ещё то, что она могла в него книжки укладывать, а книжки, конечно же, с картинками, так испортило Вовке настроение, что он тут же решил окончательно и бесповоротно, на веки вечные забыть про Светкино существование, а папу попросить, чтобы ему тоже купили новый портфель, в который можно укладывать книжки с картинками.

— Ну и целуйся со своим портфелем! — крикнул он в окно и зашагал прочь.

В самом дурном настроении Вовка завернул за угол казармы и увидал солдат. Они, стоя у длинного стола, чистили оружие.

— Смотрите, братцы, пополнение прибыло! — сказал солдат с тремя золотыми нашивками на погонах. — И, видать, не из молодых: головной убор порядком выгорел на солнышке. Да он, наверно, сам сейчас расскажет нам, кто он такой, откуда прибыл… Доложитесь, товарищ служивый!

Как «докладываются», Вовка не знал. Он шмыгнул носом и сказал:

— Да я Вовка… Мы с папой приехали…

— Как так — Вовка? — не понял солдат с нашивками. — Разве так докладываются? Рядовой Иванов! Покажите пополнению, как надо солдату докладываться по прибытии в часть!

Солдат Иванов одёрнул гимнастёрку, поправил фуражку, отошёл немного в сторону, потом, печатая шаг, подошёл к сержанту Куликову (да, это и был тот самый сержант Куликов, заядлый рыболов и проводник Хмурого), вскинул ладонь к фуражке и громко, звучно, отчётливо спросил:

— Товарищ сержант! Разрешите обратиться?

— Обращайтесь, — разрешил сержант и сам вскинул ладонь к фуражке.

— Товарищ сержант! Рядовой Иванов согласно приказу прибыл во вверен-ное вам подразделение для дальнейшего прохождения службы!

— Слыхал, товарищ Вовка, как надо докладываться начальству? — спросил сержант. — Вот ты и доложись как полагается.

Вовка, что говорить, смутился, но крепко всё запомнил. Он был человеком не робким: быстренько отбежал в сторонку, локтями поддёрнул штанишки под курткой, подошёл к сержанту, шлёпнул туфлей об туфлю, отдал честь и крикнул:

— Рядовой Вовка Клюев согласно прибыл во вверенное и для прохождения!

Дальше всё пошло не по-военному. Солдаты рассмеялись, сержант подхватил Вовку и швырнул под самые облака. Вовка расхрабрился и, когда сержант поставил его на землю, спросил:

— А можно будет мне играть с Хмурым?

Сержант только руками развёл и сказал солдатам:

— Честное слово, товарищи, в первый раз вижу человека, который добровольно желает поиграть с, моим пёсиком!

Вовка хотел сказать сержанту, что он давно уже хочет иметь настоящую пограничную собаку, но тут солдат позвали на занятия, и Вовка остался один во дворе, не считая часового. Попробовал Вовка спросить у часового про Хмурого, но часовой и внимания на него не обратил, в другую сторону отвернулся. Вовка решил, что часовой не расслышал, и хотел даже подёргать его за рукав, но тут самого Вовку сцапала за рукав Светка и потащила прочь от часового.

— Ты что? Вовсе маленький! Не понимаешь, что он на посту. Разве с часовым можно разговаривать? Не положено. Часовой есть лицо неприкосновенное. И если кто к нему без разводящего подходит, так он может даже выстрелить!.. Пойдём лучше к нам играть.

Вовка изо всех сил вырвал руку, и, наверное, они

не помирились, если б не подошёл к ним Вовкин папа:

— Что тут у вас за сражение?

— Ой, дядя Боря! То ему с Хмурым хочется играть, а то к часовому без разводящего идёт и начинает разговаривать!.. Совсем, совсем не знает устава…

— Непорядок. Ты давай, сынку, по уставу, не подводи батьку!

— Я его зову играть, а он заладил одно — с девчонками не вожусь! А с кем он тут будет водиться? С кем, когда нас всего два человека детей на заставе?

— Ладно… Буду по уставу. И буду с тобой водиться… Только дашь мне поносить новый портфель с книжками!

— Хорошо… — согласилась Светка, — при мне будешь носить. По комнате… Идём!

Рыбак рыбака видит издалека

Светке удалось было затащить к себе Вовку, но тут из казармы вышел сержант Куликов с пустым ведром и пешней-коловоротом. Сержант отправлялся на рыбалку. Вовка вырвался из Светкиных рук и подбежал к Куликову.

— Ой, вы на рыбалку?

— Так точно, товарищ рядовой Вовка Клюев! Выдалось свободное времечко. Надо не пропустить последние деньки: через недельку на лёд уже не спустишься. А ты что? Тоже рыбачок?

— Ага! Я в Армавире с двоюродным Колей на Кубань ходил. Мы усачиков и пескарей ловили. И ещё сазанчиков. А один раз я чуть-чуть не поймал вот такого голавля…

— Какого такого?

— А вот такого… — Вовка всё ж не на весь размах развёл руки: поскромничал.

— Верю, теперь верю, что ты рыбачок!.. — улыбнулся сержант. — Не так уж важно поймать рыбу, важно по-нашему, по-рыбацкому, показать, какая она была… Верно, Вовка?

— Верно! А можно мне с вами?

— Почему нельзя? Спроси дома разрешение — и точка. Скажи, что с Куликовым… А я для тебя лунку подготовлю.

Вовка, забыв про всё, бросился разыскивать отца, и Светка за ним. Разрешит или не разрешит?

— Всё понятно! — сказал отец. — Рыбак рыбака видит издалека! Последний лёд пропускать грешно. Я сам тебя провожу. Подожди, отдам необходимые распоряжения…

Вовка нетерпеливо переминался с ноги на ногу, пока отец разговаривал со своим заместителем, Светкиным отцом.

— Вы плуги осмотрели? — спрашивал начальник заставы.

— Так точно, товарищ старший лейтенант. Весь инвентарь осмотрен. Плуги, бороны в полном порядке. Хоть завтра пахать и боронить.

— Добро… Как просохнет, так и начнём. Ещё лошадей проверьте. Не замечали, Гнедой на левую переднюю припадает? Может, перековать надо… Ну, с отчётом вечером займёмся. А сейчас своего на лёд переправлю, к сержанту. Пускай привыкает по-северному жить!

— Я тоже хочу на лёд, — сказала Светка, ухватив своего папку за руку.

Ну, сейчас Светкин отец ей задаст: «Это не для девчонок занятие, иди в куклы играй».

— Иди рыбачь, — сказал вместо этого Светкин отец. — Только оденься по-зимнему. Пальто, валенки, шапку. А удочка у Куликова найдётся…

— Ну что? — крикнула Светка Вовке. — Думал, без меня? Дудки!

Пока мама одевала его, Вовка думал о разговоре отца со своим заместителем. Что такое пахать и боронить, Вовка знал: он ездил с дедушкой в станицу Владимирскую, где раньше жил дедушка и где у Вовки нашлись ещё дедушка и бабушка, тёти и дяди. Одни называли его внучком, другие — племяшом, а третьи звали браткой… Вот там и видел Вовка, как пахали огороды плугом. Плуг тащила пара быков красной масти. Потом быки же таскали по пахоте бороны с острыми стальными зубьями. После бороны земля становилась пушистой и ровной…

«А, значит, и тут огороды и быки? Надо поглядеть! Порыбачу, а потом туда попрошусь…»

Когда Вовка был одет совсем по-зимнему, отец достал из чулана ящик с разным рыбацким припасом. В нём, кроме маленьких зимних удочек, Вовка увидал железный черпак с дырочками (такой же штукой мама достаёт из кастрюли пельмени и вареники), а ещё небольшую палку с крупным рыболовным крючком на конце. Зачем нужен черпак и крючок, Вовка не стал расспрашивать: скорее на лёд, а там сам всё увидит!

Светка, одетая, ждала у сходней на лёд. Вовкин папа сначала перенес на озеро ящик, потом подхватил Вовку и Светку и тоже переправил на лёд.

Куликов сидел на дощечке, положенной на ведро, в руке у него коротенькая удочка, кончиком её он беспрерывно подёргивал леску. От этого где-то там, подо льдом, у самого дна, словно живая рыбка, металась из стороны в сторону маленькая блёсенка. Внезапно кончик удочки вздрагивал, Куликов делал резкую подсечку и начинал ловко тащить добычу на лёд, подхватывая леску то левой, свободной рукой, то кончиком удочки — пока из лунки не вылетал полосатый окунь.

— Идёт дело? — спросил Вовкин папа у сержанта.

— Идёт, товарищ старший лейтенант. Сажайте сына вот на эту лунку, рядом со мной… А ты, Света, ловить пришла или болеть за Вовку?

— Ловить… Только у меня удочки нет.

— Нашего полку прибыло, — засмеялся сержант, положил свою удочку у лунки и принялся разматывать вторую. — Вот тебе удочка, вот тебе лунка, а рыбацкое счастье — это уж от бога и от умения.

Отец быстро размотал удочку, потёр блёсенку об голенище Вовкиного валенка и бросил её в лунку.

— Ну, вот, учись, сынку… — сказал он Вовке. — Леску распускай до тех пор, пока блесна не ляжет на дно, потом немного подбери её, чтобы блесна играла чуть повыше дна, и начинай ловить. Поклёвку сразу услышишь. Садись на ящик и подёргивай удочкой, как сержант, а я просверлю ещё две-три лунки. Рыбака кормит новая лунка — ясно?

Пока Вовка усаживался и приноравливался к удочке, отец принялся сверлить коловоротом лёд чуть подальше от старых лунок. Вот здесь ему и понадобилась «поварёшка» — черпаком с дырочками он стал выгребать ледяную крошку из просверлённой лунки, чтобы она не мешала ловле.

— А ледок того уже… — сказал отец Куликову. — Два-три дня — и всё… Потом до сыроводья будем ждать.

Вовка даже засопел, как ёжик, когда отец дал ему маленькое удилище из можжевельника. У него так дрожали руки, что блёсенка где-то у самого дна затрепетала, как живая рыбёшка, и первый Вовкин окунь, не выдержав, бросился на неё. Вовка почувствовал, что удочка затряслась, заходила, будто кто-то утягивает её у него из рук, и совсем растерялся.

— Ну что ж ты, сынку! Подёргивать надо… — сказал отец.

Вовка попытался было приподнять кончик удилища, как делал это Куликов, но удилище, точно живое, вдруг вырвалось у него из руки и стало торчком в лунке — вот-вот скроется подо льдом!

— Хватай! Лови! — крикнул отец.

Вовка протянул руку к удочке, но едва коснулся её пальцами, как она проворно, рыбёшкой, юркнула в тёмную воду и уже больше не показывалась. Всё. Конец.

— Что, рыбачок, прохлопал удочку? — от всей души смеялся отец, глядя на Вовкино перепуганное лицо.

— Эх, ты, прохлопал… — засмеялась и Светка и тут же замолчала и попятилась от своей лунки, точно увидела какое-то чудище-страшилище.

Но показалось не чудище, показалась… Вовкина сбежавшая удочка.

— Это моя… Моя удочка!

Сорвавшись с ящика, Вовка помчался к Светкиной лунке, схватил беглянку и давай, отступая от лунки, тащить. Ему казалось, что час тащит, что сто вёрст тащит, — и вот на лёд вылезло действительно окунище полосатый, огромный, страшный! Таких ещё не было ни в папиных уловах, ни среди куликовских окуней.

И Вовка и Светка, оцепенев, смотрели на рыбину, — та лежала у лунки, беззвучно открывая и закрывая рот, шевеля жабрами. Но стоило окуню хвостом шевельнуть, как Вовка подскочил к лунке и плюхнулся на окуня грудью.

Сержант посмотрел на начальника заставы:

— Теперь всё! Этого окуня ваш сыночек на всю жизнь запомнит. Будет завсегда с удочками в обнимку, как солдат с ружьём!

Белые ночи

Прошло немного времени, и получил Сенька-тюбетейка письмо от Вовки. Ничего-то он не понял в том письме. Подумал, что у дружка или температура снова поднялась, или он рисовать разучился. А то и того хуже: заврался! В том письме нарисован небольшой человечек, стоит прямо на воде и короткой удочкой из-под ног откуда-то рыбу вытаскивает. Рядом с чудным рыбаком стоит ящик или сундучок (тоже на воде), и добычу рыбачок бросает прямо на воду, и рыба никуда не девается… Чудеса! Сказки. А попросту — враньё.

И хоть бы маленький человечек один бы так ловил— так нет, рядом сидят большие дяденьки и тоже…

Взял Сенька-тюбетейка Вовкино письмо-рисунок и пошёл к двоюродному Коле: что это такое?

— Ни чудес, ни вранья тут нет, — ответил двоюродный Коля. — А на сказку похоже. Это вовсе не вода, а лёд. Пробивают во льду дырку-лунку и через неё ловят… Верно, брат, как в сказке! Когда меня призовут в армию, на Север буду проситься. Там сплошные чудеса. Вот смотри — всё на картинке видно?

— Всё, — подтвердил Сенька.

— Как днём?

— Как днём…

— А на самом деле они, может, ночью ловят! У них же там белые ночи, самое начало, а скоро солнце совсем перестанет садиться… География, брат, — серьёзное дело!

Что такое белые ночи, Коля толком не объяснил, некогда ему было.

— У меня экзамены на носу… Поживёшь с моё, поучишься столько, сколько я, тогда и узнаешь, а сейчас отскочь!

А вот если бы у Коли не экзамены на носу, да если бы он побывал уже в армии, в заполярной части, то он бы рассказал, что такое белые ночи, и тогда не получилось бы у Сеньки под тюбетейкой затемнения. А то Сенька так решил: раз белые ночи, значит, всё становится белым. Земля — белой, точно снова её снегом покрыло, в речках вместо воды вроде как молоко течёт, молоко и в озёрах застыло, деревья в лесу от цветов стали белыми, как яблони весной в армавирских садах или акации… Пограничники все до единого в белые маскировочные халаты вырядились, собаки и лошади на ночь точно седеют, хаты… Впрочем, Сенька иными хат, как белыми, вообще не представлял себе: ведь он вырос на Кубани, где все хаты белятся извёсткой.

Вовка по дороге на Север тоже слышал о белых ночах и тоже представлял их себе по-Сенькиному, а на самом деле всё не так. Белые ночи — это просто светлые, прозрачные ночи. О них и рассказать трудно, а нарисовать белую ночь, наверно, ещё труднее…