Люди города Ура

Заметим, что кормилица была не рабыней и не женщиной, находящейся под патриархальной властью, но вероятно, была сиротой. Маловероятно, что она была жрицей; остается вывод, что она была гетерой-харимту: еще один показатель того, что те не были париями.

Здесь же было найдено два раскрашенных фрагмента терракот с изображением лошадей (U.16961 А, В) и (у входа в дома 10 и 12) две довольно обычные терракоты (мать с грудным младенцем, UE VII, № 49, U. 16498). В этом же доме были обнаружены каменная булава с надписью царя XXIII в. до н. э. НарамСуэна (U.16531, UET VIII, 20), фрагмент каменной чаши с надписью основателя III династии Ура, УрНамму (U.16533, UET VIII, 20), и глиняные конусы с надписями царей Иссина (ЛипитЭштара) и Ларсы (Синиддинама) (U.16536—38, «Sumer», 13, 1957).[180] Если эти указания на находки правильны, то надо полагать, что хозяин дома (вероятно, Ахушуну?) был царским или, скорее, храмовым[181] служащим, не участвовавшим регулярно в товарообороте. Вот все, что нам известно о соседях Эйанацира.

Главная часть жизни семьи Эйанацира проходила, очевидно, во втором жилье, куда (как мы упоминали) в доме «Старая улица, 1» вела лестница из коридора позади главного двора. Об этом верхнем жилье мы ничего определенного не знаем, но в доме было достаточно места, чтобы соорудить большую надстройку (rukbum, rugbu): она могла находиться над горницей, обоими сенями и коридором, что составляет четыре комнаты общей площадью около 40 кв. м, а если считать отошедшие к соседнему дому кухню и людскую, то и 70 кв. м.

Каково могло быть имущество в таком богатом доме — об этом свидетельствует, например, найденная где-то в другом доме опись приданого некоей невесте, Рубатум, вышедшей замуж за Табилишу (UET V 793; экспедиционный номер не сохранился). О женихе ничего в точности не известно, но это, хотя и довольно простое, имя («[это дитя] — благо [от] его бога») встречается нечасто,[182] и поэтому не исключено, что жених Рубатум тождествен с Табилишу, современником царя РимСина, чьи документы были найдены под экспедиционными номерами U.16068 (UET V, 151), U. 16506 (UET V, 155) и U.16064 (UET V, 439). Эти экспедиционные номера указывают на находку в районе «Церковного переулка» (см. Приложение к гл. III).

Вот данные о Табилишу по этим документам:

5) UET V, 439: «10 сиклей[183] серебра, (бывших) за Табилишу, Цилли[Адад], Ададилу[шу] и Абуннатум получили. В воротах (божества) Ниншубур (9)… (далее был написан позже стертый текст: „сердце их удовлетворено…… мне не скажет“; и по стертому: „…асфальт для работы (и) корабль (?) оставленый?“)… (id-da-am а-na i-ip(!)-ši(!)-im má-gur₈-šub-(b)a; в том четырьмя сиклями серебра сердце Абуннатума удовлетворено. На будущие времена (в том, что) к Табилишу ЦиллиАдад, Ададилушу и Абуннатум [не вчинят иска], именем [царя их они поклялись]». (Свидетели, дата — 2-й год РимСина, т. е. 1821 г. до н. э.) Таким образом, Табилишу расплачивался асфальтом для клепки корабля, он же, вероятно, его и нанял. На 10 сиклей можно было купить довольно много асфальта. Ладьи этого типа (má-gur₈) применялись для грузовых и товарных перевозок вверх по Евфрату, и, видимо, Табилишу вступил в это время в число купцов-перевозчиков, которых мы еще встретим в Уре, в том числе и в этом же доме.[184]

6) UET V, 151 (пятнадцать лет спустя): «4 cap застроенной площади (дом в 144 кв. м. — И. Д.) (и) 10 cap дома в поле (?), рядом с домом Хазирума, рядом с каналом Шадугиги и храмом (божества) Ниншубур[185] у Синшеми купил Табилишу, 2/₃ мины серебра в качестве его полной цены он ему отвесил. За (возможный) иск по этому дому отвечает Синшеми. (В том, что) на будущие времена друг против друга они не будут искать, именем их царя он (!) поклялся». (Свидетели, дата — 17-й год РимСина, т. е. 1806 г. до н. э.) Табилишу покупает здесь два дома порядочной величины, вероятно целиком (что объясняется, очевидно, тем, что дома находились за городом и потому не включали родовых могил), — очень большая покупка! Притом они обошлись ему всего в 20 сиклей серебра, цену одного хорошего раба, из чего можно с некоторой вероятностью заключить, что Синшеми, продавец, мог быть в долгах у Табилишу.

7) U.16506, UET V, 155. Дата неизвестна, но позже 1804 г., когда упоминаемая здесь Ахатум была уже отделена от своих братьев, но замужем не была (см. документы U.16100 и U.16506, UET V, 112а, III, 112b, III, 12; о проблеме места их находки см. приложение к гл. III — «Церковный переулок, 9 или 15»?): «1/₂ cap (комната 18,5 кв. м. — И. Д.) застроенной площади, рядом с домом Табили[шу], помещение Манума и Ахатум. В обмен на их помещение, ½ cap застроенной площади рядом с помещением Манума, полученной от (níg-ki) Гимиллума, Табилишу купил; Табилишу, Мануму и Ахатум, его жене, он отдает (in-ne-mu-sum — описка вместо in-ne-sum-mu). На будущие времена по (вещному) иску по этому дому друг перед другом будут отвечать. Именем царя их он поклялся». (Следует большой список свидетелей, в их числе прачечник, землепашцы, «примиритель», т. е. третейский судья по жилищным вопросам, и др.) Речь идет о расширении жилья Табилишу, — возможно, в связи с ростом семьи.

Вот в какой дом, по нашему предположению, вошла в качестве молодой жены Рубатум. Само имя ее («государыня, княгиня») говорит о знатном ее происхождении. Какое же приданое она принесла?

8) UET V, 793, без провенанса, без даты: «3 мины серебра одним слитком (šag-kubabbar-1-šu), 5 рабов и рабынь, 3 неизвестных предмета, туалетный столик (kanaškarakkum), 2 медных котла, 1 медный кувшин (asallum), 10 бронзовых ложек (?TA.ŠID.DA), 2 бронзовых зеркала, 2 кувшина для засыпки зерна, 2 ступки, 1 черпак (a-bugin-éd), 4 медных стула, 1 медная кровать (т. е. с медными украшениями? — И. Д.), 10 деревянных чашек (? GIŠdilím), 2 ma-ka-at выходных (wa-sé-e) — вот что принесла Рубатум, (выходя) за Табилишу».

5 рабов и рабынь стоили примерно 1 мину серебра, медные изделия — не меньше чем от 1 до 3 мин серебра. Общую сумму цены приданого составит 5—10 мин (2,5–5 кг серебра), т. е. в 15–30 раз больше, чем Табилишу заплатил Синшеми за два дома за городом. Брак был выгодный.

Женские имена, естественно, встречаются в деловых документах много реже, чем мужские, и не было бы ничего удивительного, если бы Рубатум нам больше не встретилась в текстах. Однако в действительности в корпусе урских документов имя Rubātu[m] встречается еще дважды.

9) Один из текстов, UET V, 640 (экспедиционный номер не сохранился): «8 мин (=4 кг. — И. Д.) шерсти nipšum, 1 мина 16 сиклей шерсти пестрой (шум. dar) — от Рубатум, 10 мин 4 сикля шерсти nipšum, 1 2/₃ мины 5 сиклей шерсти эламской (elam-(m)a), 5 мин 8 сиклей шерсти zimqum, 5 ½ мины шерсти валяной (? — ra). (Итого) 21 мина 5 сиклей шерсти nipšum, 5 мин 8 (сиклей шерсти) z[imqum], 5 ½ мины (шерсти) валяной (?)» (эламская шерсть в итогах включена в nipšum). От кого получена шерсть помимо Рубатум, не указано — от ее служанок? Вполне возможно, что эта Рубатум — именно жена Табилишу.[186] Точно так же почти в то же время в Ашшуре Ламасси, жена Пушукена, одного из богатейших торговцев — экспортеров тканей в Малую Азию, пряла и ткала со своими служанками товар для продажи ее мужем. Нам представляется, что обиход Эйанацира был сравним с обиходом Табилишу и Рубатум.

Принадлежал ли Табилишу именно дом «Церковный переулок, 2» — неясно. Возможно, он был владельцем какого-либо соседнего дома.

На территории «Церковного переулка, 2» найдено еще несколько документов о разделе наследственного имущества, тоже дающих представление об уровне состоятельности здешних обитателей. Все они будут рассмотрены далее в другой связи, пока же отметим лишь, что они рисуют имущественный уровень более низкий, чем в семье Рубатум и Табилишу и, вероятно, чем в семье Эйанацира. Любопытны документы U.16100, UET V, 112а: U.16506, UET V, 112Ь. Это раздел наследства между пятью братьями Ахатум, жены Манума, известной нам по упоминавшемуся ранее документу № 7 (UET V, 155). Раздел носит «идеальный» характер: все братья и их семьи остаются жить в одном и том же доме, но указывается, кому именно из братьев принадлежит какая утварь и такие особо дорогие вещи, как деревянные двери. Из текста выясняется, что на галерейку (é-ur₄-(r)a) было на пять братьев всего четыре двери. Поэтому ясно, что на каждого брата (и его будущую или настоящую семью) приходилось не более 1–2 комнат на втором жилье. Служебные помещения внизу, очевидно, в раздел не поступали.

Теперь мы можем перейти к реконструкции вероятного быта семьи Эйанацира.

30. Образцы табуреток, стульев и кресел по изображениям на печатях и скульптуре. По А. Салонену (Salonen А. Die Möbel des alten Mesopotamien.- AASF, табл. XXII, XXV)

31. Обеденные столы по изображениям на печатях

32. Связка тростника как сиденье (по: Salonen A. Die Möbel, табл. VI, ЗЬ)

33. Глиняная модель стула по Салонену (Salonen A. Die Möbel, табл. XXI, 2)

Члены семьи Эйанацира имели средства следить за модами, и те моды, которые мы описали в предыдущей главе, мы можем теперь представить себе в его доме: длинные, бахромчатые, цветные subātu, в которые поверх туник — может быть, даже льняных — завернуты мужчины и женщины; босые или обутые в сандалии ноги, длинные волосы и короткие бороды с выбритой верхней губой у мужчин, подвитые волосы, падающие на спину из-под матерчатого жгута или ленты надо лбом у женщин, обнаженные дети; рабы и рабыни в одних грубошерстных рубахах-туниках — все они двигаются по двору, открывают двери, поднимаются по деревянной лестнице в верхнее жилье.

В отличие от мусульманского Востока, на Востоке древнем сидели на стульях, а не на полу.[187] Что касается стола (banšur, paššūru[m]), то даже в парадной горнице жители древней Нижней Месопотамии за ним пировали редко — пища и посуда давались в руки. Но в доме братьев Ахатум стол был, а у Эйанацира их могло быть несколько. Если судить по изображениям,[188] преобладали столы-подставки для сосудов и складные столики (ведь после пиршества их надо было убрать, чтобы постелить на полу циновки для спанья гостям); «столами» (paššūru[m]) назывались даже подносы без ножек. Вокруг столов стояли «стулья»; по-видимому, обычно приходилось по два-три стула на каждый стол. «Стулом» (GIŠgu-za, kussû) называлась, по существу, всякая мебель для сидения. Самой простой была связка тростника — в III тысячелетии до н. э. они встречались в качестве «мебели» и в домах знати; теперь, пожалуй, их можно было встретить только в бедных домах. Наиболее обычной мебелью для сидения была табуретка — парадная сверху покрывалась войлоком, в несколько рядов шерстяной тканью с нашитыми флажками или же кожей; более обыкновенная табуретка покрывалась прочной тканью в один ряд или имела плетеное сиденье; нередко к ней приделывалась низенькая спинка, и она превращалась в настоящий стул; были распространены и складные табуретки. Хозяин дома и хозяйка могли сидеть в кресле (kussi nēmedi[m]) с подлокотниками и скамеечкой-подножкой (kerseppu[m], gergubbû); как кресло, так и табуретки могли иметь металлические детали — ножки, части подлокотников и т. п.[189] В доме, где женщина приносила в приданое 2–4 стула, мебель, конечно, не составляла гарнитура, а собиралась постепенно.

34. Образец египетской шкатулки. Дерево. По Салонену (Salonen А. Die Möbel, табл. XXI, 2)

Шкафы, комоды, буфеты были неизвестны: продукты и многие вещи хранили в глиняных сосудах, хорошую одежду, бусы и другие украшения — в ларцах и корзинах, стоявших вдоль стен или в углах горниц.

Судя по археологическим находкам и исходя из природных условий лагун в низовьях Евфрата и Тигра, можно считать, что очень распространены были плетеные маты и циновки; однако они были столь дешевы, что не упоминаются в описях имущества и тому подобных документах. Может быть, кое-где циновки вешались и на стены, но уж во всяком случае их, несомненно, клали на пол и в горнице, и в спальных помещениях. Ворсовые[190] ковры, вероятно, еще не появились. (Хотя они и гораздо старше, чем предполагалось раньше, когда их считали средневековым изобретением, однако вряд ли они могли существовать уже в старовавилонский период.) Циновки могли храниться рядом с горницей, в кладовке. Вулли полагает, что семейные документы тоже чаще всего держали (в корзине, на полках или в глиняном сосуде)[191] рядом с горницей или в ином особом помещении. Однако вероятно, что они обыкновенно хранились в горницах наверху; этим объясняется, почему их часто находили разбросанными в разных, иной раз в самых неподходящих местах первого этажа (например, в доме Эйанацира — и в уборной): это результат того, что при разрушении дома обрушивались перекрытия между этажами.

35. Столовая посуда из Ура старовавилонского периода: чашки, миски, кувшинчики-cитулы (из UE VII)

Что за посуда была в праздничной горнице Эйанацира?

В повседневном употреблении и у него, как и у других, конечно, были простые, грубые глиняные, неглазурованные кубки и миски, но в таком богатом доме немудрено, если хозяину и почетным гостям подавали бронзовые и даже серебряные кубки и чаши.

Бóльшая часть столовой посуды была из неглазурованной и даже нелощеной серой, серо-зеленой, бежевой или розовой глины и обычно ничем не была украшена — не всегда даже сделана на гончарном круге. Наиболее распространены были тарелочки, кубки, похожие на вытянутую чашечку цветка, с плоской ножкой, неглубокие миски для похлебки или каши, остродонные фляжки-ситулы (видимо, вставлявшиеся в землю или специальную подставку), кувшин-ситула для омовения, без ручки и без носика, тоже устанавливавшийся в подставке. Такие кувшины, как мы упоминали, нередко стояли в прихожей или в главном дворе.[192] Из медной посуды опять-таки известны тарелки, миски и еще плоскодонные кубки;[193] надо думать, что такой же была и серебряная посуда, до нас не дошедшая.

В кухне мог быть медный котел; так, в доме братьев Ахатум — см. выше, UET V, 112 — было два медных котла емкостью по 2 бан (2 суту, т. е. около 15–20 л).

Чем угощали гостей в парадной горнице? И это мы знаем: до нас дошло «меню» бога Шамаша из Сиппара в соседнем с Ларсой вавилонском царстве в документе, сфальсифицированном в политических целях под эпоху царей Аккада XXIII в. до н. э.,[194] но, вероятно, относящемся к более позднему времени, чем изучаемое нами, — не раньше чем к XVI в. до н. э.[195] Это «меню» отличается от царского стола или стола знати не качественно, а только количественно (поскольку бог мыслился во всем подобным человеку и отличался лишь огромным ростом, могучей физической силой и долговечностью). Вот что шло на ежедневную трапезу богу Шамашу: 1 теленок, 20 овец, 8 волов, 1950 л ячменя, 1175 л муки ячменной, столько же муки гороховой (?), столько же муки «царской», столько же фиников, свыше 50 л масла высшего сорта для умащения(?) и столько же — кунжутного масла в пищу, столько же свиного сала, столько же молока снятого и столько же — цельного, столько же сыра (типа брынзы), свыше 20 л белой финиковой патоки и еще два неотождествленных блюда. Известно также, что широко употреблялись чеснок, лук и порей.[196] Меню за праздничным столом у Эйанацира было такое же (только каждый гость получал в сотни раз меньше!). Подавались мучные лепешки типа чурека или лаваша, мука для которых с огромной затратой сил мололась на зернотерке женщинами, по возможности — рабынями; мучная или гороховая похлебка с чесноком, может быть, ячменная каша; поскольку день был праздничный, прибавим еще к лепешкам сыр, жаренную на палочке или на угольях рыбу или баранину с чесноком и пахучими травами, финики и сласти (matqu)[197] из муки и финиковой патоки (dišpu).[198]

36. Домашняя посуда из Ура старовавилонского периода; кувшины, кубки, подставки для ситул (из UE VII)

Лепешки пеклись на раскаленных стенках глиняного очага-печи (tinūru), воду, возможно, грели в глиняных мисках на угольях в специальных углублениях на кирпичной плите или в медных котлах. Котел был ценностью, из развалин домов не дошел ни один; вообще кухонной посуды, кроме глиняной, было мало, да и от той сохранились лишь разрозненные черепки.

Характерно почти полное отсутствие овощей и фруктов, кроме чеснока, лука и фиников. Впрочем, в царство Ларсы ввозили гранаты, яблоки и виноград, в меню же Шамаша и в свадебном меню (гл. VIII, 82), о котором пойдет речь ниже, даже лук и чеснок не упоминаются, но мы знаем о них из других источников, например из продовольственных аттестатов царских гонцов времени III династии Ура.[199]

37. Опахало для пиршества. По изображению на печати

38. Ситула на подставке по изображению на печати (Salonen А. Die Möbel, табл. XXXII, 2)

Ели, конечно, руками; если нужно, мясо резали, вероятно, кинжалом, но скорее всего его разрубали на куски еще на кухне, как шашлык; может быть, и подавали на вертеле.

Сидели ли женщины за столом с гостями и с хозяином? Это сомнительно; правда, от VII в. до н. э. до нас дошло изображение трапезы ассирийского царя со своей женой: он возлежит на пиршественном ложе, она сидит на стуле;[200] можно себе представить, что хозяйка дома без посторонних могла позволить себе сесть за стол с мужем; от III тысячелетия до н. э. сохранились скульптуры, изображающие мужа и жену, сидящих обнявшись на одном тростниковом «диванчике».[201] Что касается жриц, то они вообще имели равные права с мужчинами, вплоть до права заседать в суде и в совете; но надо полагать, что мужние жены и девушки в лучшем случае лишь прислуживали гостям. Правда, у нас нет современных изучаемому нами периоду изображений и текстов, но есть изображение пира III тысячелетия до н. э., где женщина (рабыня?) стоит при гостях-мужчинах в стороне, рядом с музыкантом;[202] есть ассирийские изображения I тысячелетия до н. э., где женщины с характерным плетеным веером-флажком, стоя, обвевают пирующих мужчин; особенно интересно изображение на хурритской печати середины II тысячелетия до н. э., где пирующий, как в древнем Шумере, пьет сикеру — видимо, недостаточно очищенную — через тростинку из сосуда с горлышком, установленного в деревянной или металлической подставке на полу, а прислужница обвевает его флажком.[203] Оба персонажа — скорее всего божества (это следует из того, что прислужница изображена в распахнутой на бедрах одежде — иконографический атрибут богини Иштар-Шавушки), однако, хотя сцена, очевидно, и воспроизводит обрядовое пиршество, она, несомненно, передает бытовые детали утвари, мебели и одежды.

39. Кровати. Глиняные модели по Салонену (Salonen А. Die Möbel, табл. XXI, 2)

40. Бронзовое полированное зеркало (размер — 7 см) из Ура старовавилонского периода (по Вулли, UE VII)

Поднимемся теперь из праздничной горницы в верхнее жилье дома — личные покои семьи, куда, наверное, никто из посторонних никогда не допускался: здесь царила хозяйка дома. Археологические данные тут ничем не могут помочь, так как стены домов лишь в редчайших случаях сохранились более чем на несколько сантиметров выше прежнего потолка нижнего жилья; но многое может дать реконструкция на основе описей имущества типа приводившихся выше и других подобных текстов.

В доме Эйанацира было не менее трех горниц в верхнем жилье. Центральное место занимала, конечно, хозяйская опочивальня (uršu[m], bīt erši[m], bīt kummi[m]),[204] а в ней — самый дорогой из предметов мебели — кровать (GIŠnàd, eršu[m]). Это ложе (изготовлением такой мебели специально славился Ур)[205] было деревянным, с металлическими, костяными или другими украшениями; высоким ножкам придавалась иногда форма звериных лап; на раму кровати натягивались крест-накрест ремни, или веревки, или прочная циновка. В головной части кровати,[206] между изголовьем и «сеткой», устанавливался род плоского ящика, где, видимо, укладывались набитые шерстью или волосом (?) кожаные (?) подушки-валики (kirmu[m]). На «сетку» клался матрац (še'etu[m]) из чесаной шерсти (síg-(g)a-zum-ka, pusikku[m]), войлока (mihsu[m]) или пальмового волокна (pitiltu[m] — отсюда, между прочим, русское «фитиль»: пальмовое волокно использовалось и в светильниках).[207]

Достоверных сведений о простынях в старовавилонский период нет; они, может быть, и появляются в знатнейших домах в I тысячелетии до н. э., но более ранние полотняные ткани, упоминаемые в связи с кроватью (и креслами), это скорее покрывала.[208] Существующие изображения[209] заставляют предполагать, что супруги спали обнаженные и без матраца и без покрывала, по крайней мере в жаркую погоду; в более холодную укрывались шерстяным покрывалом (hullānu[m]) или просто плащом (nahlaptu[m]), хотя есть изображения (и упоминания в несколько более поздних текстах) постели, застланной узорным покрывалом с бахромой (sūnu[m]).[210] Постель могли посыпать душистыми травами, — может быть, отчасти и от насекомых.

В опочивальне стоял хозяйкин туалетный столик (kanaškarakkum) или ларец с украшениями и косметическими принадлежностями, из которых важнейшей была сурьма (guhlu[m]), или зеленая краска для подведения век.

Среди туалетных принадлежностей были глиняные и каменные сосудики для благовоний и притираний, щипчики для вырывания волосков, ложечка для чистки ушей или для притираний и т. п., все это, конечно, было в очень богатых домах (эти вещи известны из «царских» могил III тысячелетия до н. э.; в жилых кварталах Ура времени царства Ларсы они не найдены).

В опочивальне же, вероятно, стояли корзины и ларцы с одеждой; часть одежды, как уже упоминалось, так же как бусы и пр., хранилась и в глиняных сосудах. Перед постелью, как думает А. Салонен, могла лежать дорожка (harūru[m]).[211]

Даже в состоятельных домах кровать полагалась только женатым членам семьи, остальные спали на полу — в своих каморках или на крыше — либо на циновках, либо на соломе. Но уже в домах немного более бедных горница в верхнем жилье была одна, и дети спали на полу в ней же, если погода и обстоятельства не позволяли ночевать на крыше. (Интересно, что пока нет ни изображений колыбели, ни текстов с ее упоминанием; вероятно, младенец спал в кровати с отцом и матерью.) Возможно, что на циновке у порога опочивальни могла спать и приближенная рабыня хозяйки, а там, где муж, по бесплодию жены или из-за ее жреческого обета, брал вторую жену, обязанную слушаться первой и прислуживать ей,[212] то и она помещалась, наверное, тут же. Но в доме Эйанацира места было достаточно; мы уже видели, что он, по-видимому, купил своему брату или взрослому сыну такой же дом, как себе; если у него были другие женатые сыновья, то они могли помещаться в других горницах, по соседству с родительской.

41. Металлические и костяные заколки для одежды из Ура старовавилонского периода (по Вулли, UE VII)

Кроме того, у жены Эйанацира могла быть еще и рабочая комната, где рукодельничали ее рабыни — например, пряли шерсть от хозяйских овец, как мы знаем из документа UET V, 640 о Рубатум и в Ашшуре — о жене богатого странствующего купца Пушукена, Ламасси.[213] Вулли полагает, что у Эйанацира был и свой «кабинет», где он принимал клиентов и хранил документы. Мы действительно знаем, что документы он хранил дома, а не в мастерской, которой, судя по письмам к нему, он владел. Однако, как мы уже упоминали, клинописные таблички он скорее всего держал во втором жилье, куда его клиенты вряд ли имели доступ. Принимал ли он их в мастерской, или в главном дворе, или в комнате (8) при парадной горнице (впрочем, там могли просто храниться столики и циновки), или же он принимал их в самой горнице — этого решить невозможно.

42. Игральная бабка из горного хрусталя (а), золотые серьги (б), золотая нагрудная или налобная пластина (в) из Ура старовавилонского периода (по Вулли, UE VII)

Деловую жизнь Эйанацира описал и анализировал по его документам голландский ученый В. Ф. Лееманс,[214] и здесь мы приведем только выводы.

Как уже упоминалось, Эйанацир закупал на о-ве Тельмун медную руду для казны и частных заказчиков, привозил ее в Ур и там подвергал обогащению. Этой его деятельности посвящено несколько писем, найденных в его архиве, например письма от Нанни (вероятно он же — Наннамансум), посланные в Тельмун и позже привезенные Эйанациром в Ур.

10) Первое письмо — миролюбивое (U.16815, UET V, 66): «Ска[жи Эйанациру и Илушуэллатсу (?) — так говорит На]нни: (бог) Шамаш да сохранит вас в живых! К тому, что ты писал мне, — вот я посылаю к вам ИгмильСина, опечатай для него кошель (=капитал) мой и кошель ЭрибамСина, пусть доставит сюда. Дайте ему очищенной меди!..»

10а) Но далее следует письмо раздраженное (U. 16814, UET V, 81): «Скажи Эйанациру — так говорит Нанни: Вот, прибыв сюда, ты сказал так: „Я дам хорошие слитки ГимильСину (ИгмильСину)“; ты прибыл, сказал, но не сделал — ты предложил нехорошие слитки моему гонцу и сказал: „Хотите брать — берите, не хотите брать — уходите“. Как с кем это ты обращаешься со мною и кáк ты проявляешь ко мне неуважение, и это — между (?) (такими) порядочными людьми (awīlū), как мы? Я писал тебе, чтобы ты принял мой кошель, но ты поступил со мной неуважительно, и не один раз ты заставил меня (т. е. моего гонца) возвращаться с пустыми руками во вражеской стране. Кто из „ходящих в Тельмун“ поступил так со мной? А ты поступил неуважительно с моим гонцом, да еще ты препираешься по поводу серебра, которое ты получил из моего дома. А еще за тебя дворцу я отдал 18 талантов (= 0,5 т) меди, и Шумиабум[215] отдал 18 талантов меди помимо того, что мы выдали документ за нашей печатью храму Шамаша. Что ты сделал с этой медью? Ты задержал мой кошель во вражеской стране; на тебе лежит обязанность вернуть мне мой кошель благополучно: тебе придется узнать, что здесь (в Уре) я не возьму у тебя нехорошей меди. На моем дворе (kisallu[m]) я буду выбирать (слитки) по одному и брать (их себе), а за то, что ты отнесся ко мне с неуважением, я буду иметь преимущество (?) перед тобой при выборе (товара)».

Нанни и начальник торговых агентов дворца Шумиабум отдали долг Эйанацира дворцу и поручились за него в храме Шамаша (в Ларсе?), тем самым облегчив ему операции в Тельмуне, и, кроме того, кредитовали его серебром. Однако, когда Ги-мильСин, представитель Нанни, прибыл в Тельмун за металлом, Эйанацир предложил ему низкокачественные слитки и наотрез отказался вести с ним переговоры. Нанни дает ему понять, что в Уре Эйанациру не удастся вести себя подобным образом, ему придется примириться с тем, что расплачиваться ему нужно будет во дворе Нанни и так, как Нанни захочет. «Вражеской» в древности считалась всякая страна, где путешественник или торговец не имел правовой защиты, т. е. практически всякая чужая страна (в данном случае речь идет об острове Тельмун).

43. Металлические орудия из Ура старовавилонского периода (из UE VII)

11) Те же ноты звучат в письме Эйанациру (U. 16814, UET V, 20) от некоего Илииддинама:[216] «Скажи Эйанациру — так говорит Илииддинам: Хорошо дело, которое ты сделал! Год [(?) назад] я уплатил серебро, во вражеской (стране) ты должен был задержать (только) нехорошую медь; будь любезен, дост[авь] твою медь!» (далее текст разрушен; по-видимому, Илииддинам сообщает, что не может больше ждать ни дня и что он посылает «во вражескую (страну)» «человека» и просит Эйанацира его не задерживать).

12) и 13) — еще два деловых письма к Эйанациру (U. 16522, UET V, 7; U. 16814, UET V, 6) — и опять одно миролюбивое, второе раздраженное: «Скажи Эйанациру — так говорит Арбитурам. Почему ты не дал меди НигаНанне? К тому же… скоро (?) 2 года… Вот что говорит Илииддинам: „Медь, которую получил НигаНанна, — моя“. Очисти медь, сколько за тобой причитается, и отдай НигаНанне. Работа, которую ты сделал, — хорошая…» (дальнейший текст поврежден, возможно, что речь шла о расплате зерном за медь). И следующее: «Скажи Эйанациру — так говорит Арбитурам. Разве я настолько состою при тебе в компаньонах (ki-a-am i-na a-hi-i-ka), что я должен ходить к твоему оптовому мастеру-кредитору (ummi'ānu[m])?[217] Ты продал медь, и мне пусть тоже откроется (возможность) продажи. Я пойду к Малаху (?), сыну Шерума (?): отдай серебро и доход с него НигаНанне. Медь….. (нужна) мне — я дал тебе выдать документ за твоей печатью. Почему ты не отдал (=продал) меди? Если ты не отдашь, я возьму у тебя заложницу (за долг). Так или иначе, отдай очищенную медь и пошли ко мне человека». Таким образом, контрагенты Эйанацира, признавая его за хорошего мастера, считают, что он недобросовестен в торговых сделках.

14) и 15) НигаНанна, как посредник в медной торговле (надо полагать, на время отъезда Эйанацира на Тельмун), упоминается еще в двух письмах к Эйанациру (U. 16522, UET V, 23 и U.16814, UET V, 5 от ИмгурСина и от Аппайи). Из них вытекает, что заказчики платили Эйанациру серебром в кредит; суммы, о которых идет речь (от 10 сиклей до 2 мин серебра), показывают, что это частные заказчики. Второй из них заказывает Эйанациру также медные изделия — десятилитровый медный котел для воды и разной меди на 5 кг весу, обещая заплатить за них по получении.

16) Аналогично по содержанию письмо начальника торговых агентов Шумиабума к Эйанациру и его компаньону Илушуэллатсу (U. 16814, UET V, 55; от второго письма Шумиабума U.16524, UET V, 54 сохранилось только начало).

17) Из письма Мухаддýма (U.16089, UET V, 29) — как, впрочем, и из некоторых предыдущих — видно, что Эйанацир действовал совместно с компаньоном (tappû).[218]

18) Есть и письмо к Эйанациру от его компаньона Илушуэллатсу (U.16829 — может быть, правильнее U.16529, UET V, 22): «Скажи Э[йанациру — ] так говорит Илушуэллатсу: Изия придет к тебе за медью ИддинСина, покажи ему 15 слитков, и пусть выберет 6 хороших, и ты отдай ему; сделай так, чтобы ИддинСин не огорчался. Илушураби дай 1 талант (= 30 кг) меди, (принадлежащей) Синремени, сыну…ахума […] никто […]»

Из писем как будто следует, что работу по обогащению («очищению») медной руды Эйанацир проделывал уже на о-ве Тельмун[219] — если все письма были адресованы ему туда; однако по крайней мере часть приведенных писем шла к Эйанациру в Ур из Ларсы.

19) Эйанацир поддерживал связи и с другими торговцами медью и литейщиками. До нас дошел отпуск письма (U. 16527, UET V, 72), адресованного Эйанациром и его компаньоном Илушуэллатсу некоему Шумумлибши «вместе с литейщиком» (ù zabar-duh). Хотя письмо писано от двоих, но выдержано в первом лице единственного числа — очевидно, подразумевается Эйанацир: «для Курума (?) и Эрибумматима, которые прибыли, я постоянно держал (печь) растопленной (at-ta-pa-at-ha); я привел их и в храме Шамаша велел им поклясться; он (!) сказал: „Мы прибыли не из-за этого дела, мы прибыли по нашей надобности“. Вот что я сказал им: „Я вам пошлю <…>“. А он сказал: „Оставь у Шумумлибши“. [Я] сказал: „Пусть […] Для своих компаньонов они взяли, а ты не [……]“. Мне он не отдает. С этого времени через три дня я поеду в Ларсу, а Эрибумматиму я сказал так: „Какой твой условный знак?“ (?) Вот что я сказал: „Пойди к (звание должностного лица) вместе с Илугамилем, литейщиком, возьмите mikētum…“» Конец письма поврежден. Речь идет о том, что предполагаемые заказчики отказались взять у Эйанацира готовый товар и на крайний случай просили оставить его у Шумумлибши, но Эйанацир боится, что товар и его труд не будут оплачены. Из этого письма ясно, что Эйанацир действительно не только привозил из Тельмуна очищенную медь, но и сам обогащал ее уже в Уре.

Мы упоминали, что меднолитейная мастерская была найдена Вулли в том же квартале, что и дом Эйанацира, хотя Вулли приписывает владение ею некоему ШуНингиззиде, похороненному, впрочем, под полом соседнего дома «Пекарская площадь, 1». (Он не был «кузнецом», как утверждает Вулли, — набор медных инструментов найден не в его могиле LG/41, а под меднолитейной мастерской «Пекарская площадь, 18», в могиле LG/44.)[220] На раскопанном участке нет улицы от дома Эйанацира прямо к этой мастерской — разве что он ходил через новый дом — как бы через «черный ход», тогда по переулкам расстояние всего 150 м ходу; однако с запада участок застройки не сохранился, и возможно, что там был и более короткий путь от дома Эйанацира до литейной мастерской.

Но даже если мастерская и не принадлежала Эйанациру, все же стоит ее описать, потому что у него должна была быть такая же. Здесь, не имея опоры на документы, мы должны дать слово раскопщику. По словам Вулли, дом 1 В, условно отнесенный к «Пекарской площади», но выходивший на нераскопанную улицу западнее, был сначала целиком жилым домом, но затем был превращен в меднолитейную мастерскую.

Пол дома был повышен на метр, внутренние стены снесены. Задние комнаты (культовый дворик, гостевая и уборная?) были превращены в один мощеный двор (почти 50 кв. м) — возможно, склад продукции (2–5—6?). Подсобное помещение (кухня?), открывавшееся на прежний двор (1), было превращено в кочегарку, и из нее вели три топки[221] к плавильным печам, установленным во дворе (1) и в боковом помещении (4 — бывшей прихожей?). Печи были круглые (около метра в диаметре), с закругленным верхом, на кирпичном постаменте; на дне одной из печей сохранился толстый слой белого пепла. Литейщику здесь требовалось не более чем от одного до трех подмастерьев. Отметим попутно, что в эту эпоху рабов ремеслам не обучали и все ремесленники были либо царские и храмовые люди, либо свободные граждане.

Нет сомнения, что Эйанацир — и любой владелец мастерской — имел по тем временам довольно много рабов. Само собой разумеется, что часть из них привлекалась к производственной работе — однако только к работе черной, подсобной; квалифицированный труд в то время рабам еще не доверялся.

Нет никаких оснований считать описанную мастерскую царской или храмовой. Против этого говорят не только ее малые размеры, но и отдаленность ее от царских и храмовых учреждений: поскольку же она была перестроена из жилого дома, постольку и это должно указывать на ее частный характер.

Да и контрагенты Эйанацира, заказывавшие и покупавшие у него медные слитки и (реже) изделия, никогда не обозначают себя по должностям, и по самому характеру своих сделок они выступают как частные лица. Исключение составляет только Шумиабум, начальник тамкаров. Государственные ремесленники, столь обычные в шумерский период, словно исчезли при царстве Ларсы.

Был ли сам Эйанацир царским или храмовым чиновником, или же он был частным лицом — гражданином городской общины Ура? Из приведенного выше письма Нанни видно, что он был что-то должен дворцу и храму Шамаша в Ларсе — может быть, по чисто деловым расчетам, но, может быть, и по обязательным поставкам. Кроме того, из другого цитированного выше документа видно, что он делал поставки больших количеств меди — очевидно, казне и на казенный капитал, который поставлял мастер-скупщик (ummi'ānum). Ни то, ни другое не делает его обязательно служащим казны — государственные учреждения могли поручать такие дела частным предпринимателям. Может быть, Эйанацир, подобно более ранним купцам и морякам (XIX в. до н. э.), вносил в храмы более или менее обязательные посвятительные дары (a-ru-a),[222] но об этом нам ничего достоверно не известно. В число этих даров входили предметы, изготовленные из драгоценных металлов, и скот (который пасли городские пастухи);[223] вносили их женщины, жрецы, случайные люди, но в особенности именно моряки. Настоящим налогом a-ru-a нельзя считать, хотя вероятно, что непринесение его могло иметь те или иные неприятные последствия для купца.

По словам Вулли, частные документы Эйанацира «указывают на всякого рода побочную деятельность: он спекулировал жилой площадью и садовыми участками, занимался ростовщичеством и по крайней мере один раз произвел сделку с бывшей в употреблении одеждой»; этой побочной деятельности Вулли приписывал жалобы клиентов Эйанацира на недобросовестное ведение его основного дела. Мало того, Вулли думает, что, занимаясь спекуляцией жилой площадью и старыми тряпками, Эйанацир разорился и вынужден был продать часть дома — и так возник «новый дом», о котором речь шла выше.