Наступление ч. 4(СИ)

Две гранаты РПГ вырываются из развалин и летят к старому Т-55, который захватили духи и сейчас обстреливают из него позиции десантников. Одна разрывается совсем рядом с танком, в зеленке, вторая — бьет чуть выше надгусеничной полки. Танк останавливается, в башне открывается люк, душманы прикрывают огнем эвакуацию танкистов…

— А-а-а! Навернули медку, б…и!

Докричать гранатометчик не успевает — длинная очередь из ДШК со стороны зеленки находит десантника. Б10 и гранатометы РПГ бьют с равными промежутками, методично и гулко — как куранты часов…

— Там еще один! Еще один!

— Танк слева, танк!

— Гранит, я Калибр — десять! Занял оборону на восточной окраине Кандагара, дальше продвинуться не могу. Аэропорт занят духами, в зеленке до черта духов, как понял меня?! У духов бронетехники и безоткатные орудия, Калибр десять, прием!

— … не… идут…

— Гранит, твою мать, я Калибр — десять, у противника несколько танков, атакует наши позиции танками. Держимся из последних сил, нужен воздух, прием!

— … два… ждите…

— Так твою мать!!!

— Идут!

Старший сержант, кое-как перевязавший себя, приник к пулемету. РПК уже не стрелял, а плевался, от раскаленного ствола парило. Пороховой дым ест глаза, от него першит в горле, хочется чихать. Горло как наждачная бумага. Сколько… два… кажется, два магазина еще есть, девяносто патронов, два по сорок пять. Пара пачек, которые он держал на всякий случай на самом дне десантного рюкзака — и все, больше ничего нет.

Нет, еще один патрон в нагрудном — для себя. Гранат давно нет.

— А, вашу мать!

Пулемет ударил длинной очередью по кинувшимся в атаку духам. На этих были черные чалмы — смертники.

— Держите их! Держите линию!

В одном месте, защищать позицию было уже некому, пакистанский снайпер убил последнего из огрызавшихся огнем десантников — и дух, с белыми, яростными глазами и в черной чалме добежал до стены, перелез через нее. Оружия у него не было — оглядевшись, он бросился на звуки выстрелов.

Невысокий крепыш с залитым кровью лицом, вовремя оглянулся

— Дух с тыла!

— Аллаху акбар!

Автоматная очередь бьет в духа и в этот момент гремит страшный взрыв. Пыль, столб дыма вырастает над позициями.

Старшему сержанту в этот момент удается поймать на прицел другого духа — он вскакивает совсем рядом, в нескольких метрах. Короткая очередь — и еще один взрыв. Пулемет рвется из рук, от стены летят камни, старшего сержанта приподнимает — и с маха бросает обо что-то. Потом — потом ничего…

— Крокодилы идут! Крокодилы!

Но это не крокодилы, Ми-24, привычные для Афганистана ударные машины. Четверка странного вида широких и кургузых вертолетов со сдвоенными винтами прошла на бреющем над городом и появилась над головами из последних сил держащих линию обороны десантников. Вертолеты с ходу кинулись на позиции, которые удерживали моджахеды, окатив их роем НУРСов и огнем скорострельных пушек. Это были почти что Ми-24 — помимо четырех блоков НУРС эти вертолеты Камова несли тридцатимиллиметровую скорострельную пушку и шестнадцать бойцов с двумя бортовыми пулеметами в десантном отсеке. Завизжали скорострелки, перепахивая зеленку тридцатимиллиметровыми осколочно-фугасными снарядами, дымные стрелы НУРСов одна за другой уходили к земле, расцветая дымными вспышками разрывов…

— Братва, наши! — закричал кто-то из тех, кто еще оставался в живых…

— Огонь на прикрытие! Огонь на прикрытие!

И десантники из последних сил обрушили огонь на зеленку, чтобы не дать возможному стрелку Стингера точно прицелиться…

Незнакомые вертолеты зависли над искореженным летным полем — и по полетевшим вниз тросам один за другим вниз заскользили спецназовцы из Чирчикского горного центра подготовки, прикрываемые огнем бортовых пулеметов. На эти вертолеты никто не рассчитывал — все ближайшие вертолетные базы были разгромлены, поддерживать действия Ми-24 они не могли. Но машины Камова, с дальностью действия в полтора раза большей, чем вертолеты Миля — сказали свое слово.

— Товарищ гвардии генерал-майор! Задача по взятию аэропорта — выполнена. Служим Советскому Союзу!

Генерал-майор Александр Иванович Лебедь, прилетевший сюда на первом же, совершившем посадку после взятия аэродрома Ан-12 вместо каких-то слов шагнул вперед и обнял докладывавшего десантника.

Темнело…

Когда уже совсем стемнело, генерал-майор Лебедь, назначенный временным военным комендантом города Кандагар и провинции Кандагар, вышел из полуразрушенного здания вышки управления полетами на воздух, чтобы немного прийти в себя. После того, что он увидел в городе — мутило.

Моджахеды не щадили никого. В одной школе, где спрятались дети, как только начался бой — вырезали всех, и учителей и детей, поголовно. Пленных рубили на куски, четвертовали, складывали отрубленные головы кучками. Пакистанские коммандос не отставали в зверствах — на одном так и не сдавшемся блок-посту духи повесили погибших (а может быть, кто-то был еще жив) за ноги и рубили их саблями. Воды реки Панджа были бурыми от крови и гнили со сброшенных в нее трупов. Трупы, трупы, трупы… в некоторых местах просто невозможно было пройти, не наступив на труп.

Трупный запах, жирный и сладкий, осел на языке, в носу. От него хотелось блевать…

Генерал-майор Лебедь хлопнул по карману, достал подаренный сослуживцами портсигар — чтобы забить дымом запах, оставшийся после посещения Кандагара. Пошарил пальцами… в портсигаре было пусто…

У самой стены в темноте стоял человек, его выдавал лишь алый огонек сигареты, мелькавший на мгновение и снова пропадавший. Человек этот отлично знал, как надо курить в Афганистане ночью — прикрывая огонек рукой.

— Сигаретами не богаты? — спросил у человека генерал

— Мальборо, товарищ генерал, только кишиневские…

— Давайте…

Генерал-майор прикурил от зажигалки, тоже пряча пламя рукой. Хмельной, пряный дымок пополз в легкие…

— Это вы моих сегодня спасали?

— Так точно, товарищ генерал — майор — ответил человек — с корабля на бал, можно сказать. Нас в операции преследования хотели задействовать… Наджибулла то, кажется, смылся. Потом переориентировали на вас… сюда на последних литрах, считай, дотянули. Хорошо, только ранеными обошлись, Бог миловал. Извините, товарищ генерал-майор.

Лебедь невесело усмехнулся

— Какие тут извинения. Тебя после сегодняшнего за любым десантным столом и накормят и напоят, приезжай в дивизию, гостем будешь. Без твоих орлов — всех моих смяли бы. Тебя как звать — величать то?

— Майор Квача — представился прячущий в кулаке сигарету.

— Отдельная мотострелковая рота что ли?

— Так точно. Сейчас в Чирчике сидим, готовим, так сказать, новые кадры. Это сегодня они сработали, новая техника, новые методики, у меня все — сверхсрочники. Рейнджеры в штаны наделают, увидев такое.

Генерал понимающе хмыкнул — в Советской армии не могло быть отдельных мотострелковых рот. Значит — спецназ.

— Говоришь, тебя на местного генсека ориентировали, майор?

— Так точно — сказал майор — кажется, драпанули они. Все разом, как только поняли, чем пахнет. Знаете ведь, что тут делается — чуть что, сразу к духам уходят. Вот, теперь генеральный секретарь партии со своей кодлой к духам перешел.

— Значит, долго еще не кончится.

Майор Квача бросил окурок на бетон. Сыпанули и мгновенно погасли огненные брызги.

— Нет, товарищ генерал-майор — сказал он — ни черта не кончилось. Все только начинается…

Пакистан, Пешавар

Час Ч

Утром над городом вновь загудела авиация, и подполковник Басецкий понял — началось. То, о чем его и предупреждали — вторжение. Самолеты, которые садились в Пешаварском аэропорту, по виду были как Ан-12, но это были чужие самолеты, наших здесь не могло быть. Значит — пора, он должен выполнить свой долг. И уйти — если сможет.

Заданием предписывалось бросить машину на расстоянии не более пятисот метров от аэропорта и затем уходить. Если полиция попытается остановить машину, если по ней откроют огонь — тогда — обеспечить выполнение задания любой ценой. То есть — взорвать и машину и себя, это так называлось. Подполковник готов был это сделать, потому что в его жизни больше ничего не осталось, ему больно было жить в пустоте, в которую превратился окружающий мир. По-настоящему больно, больно каждую минуту, каждую секунду. Эту боль кто-то пытается заглушить водкой, кто-то чарсом, кто-то напряженной работой, вот он — решил заглушить ее местью. Психологи КГБ правильно его просчитали — он и в самом деле готов был, после того, что случилось, нажать кнопку, находясь в машине. Отказаться от своей жизни как от проигранной карты. Поэтому сейчас — он хладнокровно просчитывал, что и как он сделает.

Международный аэропорт Пешавара, используемый и как база ВВС, бывшая британская база бомбардировочной авиации, построенная против СССР — находился прямо в городской черте Пешавара. Грант Транк роуд с севера, Аэропорт — роуд — с востока, здесь очень многие названия до сих пор были британскими. Интересно, перекроет ли дороги полиция? Если коммерческие рейсы отмены, то перекроет, если же нет…

Стоп. Чего это он. Если перекрыть Грант Транк — движение в этой части города просто встанет. Нет, они ее не перекрыли. Они думают, что здесь они в безопасности.

Подполковник быстро собрался — на это случай у него была одежда, которую он намеревался использовать только один раз. Одежда сотрудника ООН. Не миротворческих сил ООН — а Управления верховного комиссара ООН по делам беженцев, ООНовцы часто проводят ротацию и полицейские не могут знать всех в лицо. Кругом полно лагерей беженцев, основное представительство УВКДБ — именно здесь, в Пешаваре, а не в Исламабаде. Международный язык ООН — английский, многие ООНовцы знают его плохо, говорят с чудовищным акцентом — так что его акцент и заминки в словах подозрений не вызовут. Его пикап — подходящего белого цвета, на таком развозят грузы по лагерям беженцев. Прикрепить карточку ООН под лобовое стекло — и достаточно.

Одевшись, подполковник заткнул за ремешок часов — он их носил не на правой руке как все, а на левой — длинную и тонкую самодельную заточку, единственное оружие, какое у него было с собой, если не считать ядерной мины РА-60 и пистолета, который он закопал и потом откопает. В бумажник положил поддельную карточку сотрудника ООН и доллары, мелкими купюрами — на случай, если полицейские потребуют бакшиш. Одевшись, он вышел во двор виллы, где жил уже несколько дней.

Для вас в возмездии — основы жизни, о обладатели разума! Быть может, вы станете богобоязненными…

Атомную мину, он привез и закопал во дворе, поверх положил восемь мешков с рисом, которые купил на базаре — рис был из гуманитарной полмощи для беженцев, распродавался военными. Сейчас, с самого утра он вышел во двор, разобрал эти мешки с рисом, осторожно раскопал землю, достал большой, пыльный мешок из белого пластика, на нем тоже было написано «рис» и стояла эмблема ООН. Но там был не рис, там была смерть.

Открыв мешок, он активировал мину. Точно так же, как его учили, сам процесс активации мины был несложным, самое главное было — атомный детонатор. Без него мина — всего лишь обложенный взрывчаткой плутоний с каким-то там нейтронным донором в центре, кратно увеличивающим силу взрыва. Детонатор представлял из себя гладкий, блестящий стальной цилиндрик длиной и толщиной примерно с многоцветную ручку, какие выпускали в Советском союзе. На нем не было никаких подвижных частей, он был тяжелым, и казалось, что он был выточен из цельного куска какого-то тяжелого металла. Полковник вставил детонатор в отверстие, набрал на примитивной клавиатуре код активации и выставил время — три часа. Кода отмены не предусматривалось, изменить время было нельзя, извлечь детонатор после активации устройства было невозможно. Устройство было простым, даже примитивным — но действенным и смертоносным, как и все советское оружие.

Он засунул ядерную мину обратно в мешок, зашил его и положил в багажник пикапа. Затем перетаскал в багажник все остальные мешки. Взглянул на часы.

Время еще было…

Дженне Вард удались оба дела из тех, какие она запланировала. Это неправда, что если погнаться за двумя зайцами, не поймаешь ни одного. Американец, погнавшись за двумя зайцами, поймает трех, вот почему Соединенные штаты Америки, основанные двести с чем-то лет назад, являются самым сильным государством в мире.

Прибыв в Пешавар, первым делом она пошла на базар и купила там — а деньги у нее были, трофейные можно сказать — диктофон и видеокамеру. И того и другого на базаре в Пешаваре было навалом, продавалось все это по оптовым ценам, потому что скупали афганские покупатели, перевозили все это через границу, а потом продавали шурави за чеки. И видеокамера и диктофон были японскими, фирмы Aiwa, к диктофону еще прилагался небольшой микрофон, который можно было прикрепить к одежде с помощью канцелярской скрепки. Несколько кассет — и независимая журналистка Дженна Вард получила орудия для своего труда. Она сама пока не знала какого — но получила.

Потом — она раздобыла машину. Взяла ее напрокат, здесь это было можно сделать, если были деньги. Машина была пикапом на базе старого, японского внедорожника годов семидесятых, она чихала, пырхала — но ездила. Можно было бы купить и что-то подороже — но денег у нее все же было ограниченное количество…

Второе дело, которое она сделала, было куда опаснее первого, она сознавала это. Если все-таки трупы нашли и сложили вместе два и два — то ее начнут искать. Один раз, она уже убедилась в эффективности пакистанских разведывательных служб и не хотела повтора. Она знала, что ночью на пешаварских улицах много чего происходит и можно, выйдя из дома потемну пропасть без вести, тем более женщине и безоружной. Но она решилась на это — потратила целую ночь и все же изъяла пленки. Они могли размагнититься, их могла повредить вода — но она надеялась, что их все-таки можно восстановить.

Ночевала она прямо в машине. Купила шерстяное одеяло и ночевала в машине где-нибудь на окраине. Ни один отель не гарантировал безопасность, после того, что произошло, она опасалась и американского консульства и представительства ООН, хотя представительство ООН пугало ее все же меньше, и она рассматривала его как запасной вариант эвакуации. Так ведь, в конце концов, не только американцы работают, можно посмотреть, кто есть кто и обратиться к кому то из европейцев за помощью. Возможно даже советских наблюдателей, если они там есть. Американцы всегда боялись советских людей — но сейчас Дженна Вард гораздо больше боялась своих соотечественников. Боялась и не верила им после того, как один из них, дипломатический работник, предпринял попытку ее убить.

Почти сразу — она поняла, что в городе происходит что-то неладное. Вначале она увидела на улице города военную транспортную колонну. Для Пакистана это было нормально, в конце концов, тут с завидной регулярностью происходили военные перевороты — а вот для американки это было дико.

Заинтересовавшись этим, она нашла способ наблюдать за американским консульством, благо оно находилось на оживленной улице, где постоянным было движение и людей и машин. И там — почти сразу она сорвала джек-пот. Один из людей, который вышел из консульства и сел в машину с красно-белыми номерными знаками и американским гербом на дверце — был ей хорошо знаком, правда не лично. Полковник, затем бригадный генерал Оскар Дальтон, специалист по грязным войнам из министерства обороны. Ошивался он в Сальвадоре, отвечал за борьбу с коммунистическими террористами этой стране — и сам готовил террористов для Никарагуа, курировал подготовку боевиков Контрас в приграничных лагерях. Носил кличку El Buro, что значит «осел» из-за специфической формы лица, близко посаженных глаз и длинного, уродливого носа, отличался особой жестокостью. В восьмидесятые годы его фамилия неоднократно всплывала на слушаньях в Конгрессе США, связанных с фактами массовых расправ над крестьянами в Латинской Америке и организации концентрационных лагерей, наподобие фашистских. Его так и не удалось ни в чем обвинить, потому что он сам не подписывал никаких документов, не оставлял никаких следов, в показаниях не путался. Он был всего лишь военным советником — как он объяснил — и не имел права приказывать противопартизанским частям армии Сальвадора совершать те или иные действия. Когда его спросили, видел ли он, чтобы армейские части Сальвадора совершали массовые расправы над мирным населением — он улыбнулся, и сказал, что не припомнит такого. Но факты были, и все кто хотел знать — об этом знали.

Если El Buro был здесь, и — судя по тому что он выходил из консульства в обнимку с какими-то подозрительными штатскими — с официальным визитом, значит — происходило что-то неладное. Могло быть, конечно, что его убрали из Сальвадора, чтобы не мозолил глаза, но даже в этом случае — El Buro сложа руки, сидеть не будет.

На следующий день она пять увидела генерала у консульства и поняла, что он здесь частый гость и это не простое совпадение. За два дня — она следила очень осторожно — ей удалось проследить маршрут генерала до аэропорта Пешавара, и она подумала, что он собирается покинуть страну, в которую прибыл с инспекционной поездкой. Но потом она поняла — нет, здесь что-то не то. Этот международный аэропорт, как и все международные аэропорты Пакистана — по совместительству был военной базой и, вероятно, El Buro нашел там себе подходящее стойло. В тот же день, она заметила интенсивное движение военно-транспортных самолетов, причем некоторые из них — были явно американскими, военными. Конечно, у Пакистана тоже могли быть Геркулесы — но не столько же!

А на следующий день ей удалось проникнуть в аэропорт, там она увидела самолет AWACS на базе С130, который официально армия покупать отказалась — и окончательно убедилась в своих подозрениях. Готовилось что-то крупное.

Самолеты, El Buro, самолет AWACS. Что это все значит?

Она лихорадочно вспоминала. Русские в Женеве подтвердили намерение прокинуть Афганистан — но потом в Москве произошел государственный переворот и…

Если русские отказались от своего намерения — неужели Пакистан готовится напасть на Афганистан, а значит — и на СССР. Они что там — совсем?!

Ей удалось отснять немного материала, в основном в движении, из кабины автомобиля, благо аэропорт находился в городской черте. Потом ей повезло еще раз — на пригородной дороге, под вечер, она увидела трейлеры. Большие трейлеры, зеленого цвета, на полуприцепах платформах — что-то большое, закрытое брезентом. Что это такое? Догадайтесь с трех раз, что это может быть?

Утром, она взяла с собой две кассеты, все кассеты, отснятые за день она прятала, не держала при себе. Проснувшись в машине, она допила воду из бутылки — такие продавали на каждом шагу, гуманитарная помощь, доела черствую лепешку. Взглянула на себя в зеркальце — краше в гроб кладут. Оголодала, отощала, одичала, волосы как метла… черт.

— Опустилась ты, старушка… — сказала она сама себе. Потом — завела мотор.

Уже выехав на дорогу, она догадалась — началось, причем началось сегодня, сейчас. Вперемешку — полицейские и военные машины на улицах, военные — на старых маленьких маттах, американских армейских джипах. Никого вроде не задерживают, но наблюдают. В небе — столпотворение, непрекращающийся гул моторов, армейские транспортники не соответствуют гражданским требованиям по шумности, и поэтому их бывает очень хорошо слышно. Стоит ли вообще сегодня снимать? Или стоит вообще сматывать удочки, потому что если они нападут на русских — русские то могут и ответить.

Все-таки решила снимать. Работа тянула на Пулицеровскую премию — единственная журналистка в самом эпицентре войны. Конечно, кадры для новостной программы не перебросишь, но — можно даже книгу будет написать. Потом. С фотографиями.

Да и — она журналистка или кто?

На Аэропорт роад ее излюбленное место было занято каким-то белым ООНовским пикапом с мешками в кузове, с сорго, что ли. Если бы это были местные или не дай бог полицейские — она просто проехала бы дальше, потому что с первыми объясниться не смогла бы, а от вторых надо просто держаться подальше. Но это были ООНовцы, они в обязательном порядке знают английский язык. Мало того — мелькнула мысль, что вот сейчас и можно будет познакомиться с кем-то из ООН, чтобы выяснить, нельзя ли вернуться в Штаты или просто выехать в какую-либо цивилизованную страну ООНовским транспортом.

И она решительно нажала на клаксон

Подполковник Басецкий спокойно, не нарушая никаких правил и выдерживая скорость движения уличного потока — свернул на Аэропорт роад, ближайшую дорогу, ведущую прямиком к международному терминалу. Посмотрел на часы — осталось чуть более пятидесяти минут. Пятьдесят минут для того, чтобы выйти из-под удара, зона сплошных разрушений будет примерно километр — но и тем, кто дальше — тоже не поздоровится. Надо будет поймать машину или сесть на какой-нибудь автобус… нельзя оставаться в городе. Можно добраться до объездной и там попроситься автостопом, только заранее снять ООНовский значок.

В его кармане был пистолет, он прятал его вне дома и, выезжая на дело — забрал. Стандартный советский Макаров, привычный как носки или фуражка, такой он носил на поясе больше двадцати лет. Не поделка местных пакистанских оружейников — а трофейный, снятый с убитого советского офицера в Афганистане, больше ему здесь взяться было неоткуда, мы в Пакистан оружие не поставляли. Из него он стрелял как и все советские офицеры, то есть более-менее. Если его остановят — он не будет оказывать сопротивления до тех пор, пока полицейские или военные не захотят обыскать машину или его самого, правила, предусмотренные в мандате ООН, запрещают делать это и если они это сделают — это будет нарушением закона. Патрон в патроннике, предохранитель снят — если они это сделают, то он выхватит пистолет и попробует убить столько пакистанских полицейских, сколько сможет. Потом убьют его, наверняка убьют и так будет лучше — чем сгореть в атомном пламени. Потом вызовут старших, перестрелка и убийство сотрудника ООН это чрезвычайное происшествие и они не тронут машину до приезда криминалистов и старших по званию полицейских офицеров. А когда они приедут — то будет уже все равно, разверзнется ад и свершится тризна. Тризна по его дочери и по всем убитым в Афганской войне.

Он ехал по улицам Пешавара, и смотрел по сторонам. На улицах были люди. Их было много, чуть ли не больше, чем в Москве, люди были бедные и передвигались в основном пешком. Очень много молодежи… он никогда нигде не видел столько молодежи. Рикши… трехколесные мотоциклы с огромными грузовыми тележками сзади, такие же, но с пассажирскими — как дешевое такси, и их тоже полно. Шум, гам. Все женщины в парандже.

Он прекрасно знал, что будет. Смотрел фильмы вместе со всеми остальными офицерами в рамках занятий. Их сгоняли в клуб и включали учебный фильм с грифом совершенно секретно, потом была проверка личных противогазов и зачет по РХБЗ. За несколько сотен метров от эпицентра — зона сплошных разрушений, километра три — пятидесятипроцентные разрушения. Аэропорт накрывается с гарантией. Ударная волна как основной поражающий фактор, дальше — высокая температура, в зоне сплошных и пятидесятипроцентных разрушений — выше точки воспламенения. Он видел в фильме, как от людей остаются только черные тени на стенах, как трактористы в противогазах разгребают завалы, висел трупы с серой кожей. Все это было настолько далеко от него, что офицерские занятия по РХБЗ казались блажью командования. Никто из них не верил в войну — американцы не идиоты, нажмешь кнопку и сгоришь сам, вот и все. Худой мир лучше доброй ссоры.