Игорь Губерман
Гарики из Иерусалима. Книга странствий
Гарики из Иерусалима
Первый иерусалимский дневник
Саше Окуню — очень старшему другу с любовью
В эту землю я врос окончательно,
я мечту воплотил наяву,
и теперь я живу замечательно,
но сюда никого не зову.
Россию увидав на расстоянии,
грустить перестаешь о расставании
Изгнанник с каторжным клеймом, отъехал вдаль я одиноко, за то, что нагло был бельмом в глазу всевидящего ока. * * * Еврею не резвиться на Руси и воду не толочь в российской ступе; тот волос, на котором он висит, у русского народа — волос в супе. * * * Забавно, что томит меня и мучает нехватка в нашей жизни эмигрантской отравного, зловонного, могучего дыхания империи гигантской. * * * Бог лежит больной, окинув глазом дикие российские дела, где идея вывихнула разум и, залившись кровью, умерла. * * * С утра до тьмы Россия на уме, а ночью — боль участия и долга; не важно, что родился я в тюрьме, а важно, что я жил там очень долго. * * * Да, порочен дух моей любви, но не в силах прошлое проклясть я, есть у рабства прелести свои и свои восторги сладострастья. * * * Вожди России свой народ во имя чести и морали опять зовут идти вперед, а где перед, опять соврали. * * * Когда идет пора крушения структур, в любое время всюду при развязках у смертного одра империй и культур стоят евреи в траурных повязках. * * * Ах, как бы нам за наши штуки платить по счету не пришлось! Еврей! Как много в этом звуке для сердца русского слилось! * * * Устроил с ясным умыслом Всевышний в нас родственное сходство со скотом: когда народ безмолвствует излишне, то дух его зловонствует потом. * * * Люблю российский спор подлунный, его цитат бенгальский пламень, его идей узор чугунный, его судеб могильный камень. * * * Ранним утром. Душной ночью. Вдруг в ответ на чей-то взгляд… Вырвал корни я из почвы, и они по ней болят. * * * Прав еврей, что успевает на любые поезда, но в России не свивает долговечного гнезда. * * * Я хотел бы прожить много лет и услышать в часы, когда пью, что в стране, где давно меня нет, кто-то строчку услышал мою. * * * Вдовцы Ахматовой и вдовы Мандельштама — бесчисленны. Душой неколебим, любой из них был рыцарь, конь и дама, и каждый был особенно любим. * * * Мне вновь напомнила мимоза своей прозрачной желтизной, что в сердце всажена заноза российской слякотной весной. * * * В русском таланте ценю я сноровку злобу менять на припляс: в доме повешенных судят веревку те же, что вешали нас. * * * В России сейчас от угла до угла бормочет Россия казенная про то, что Россию спасти бы могла Россия, оплошно казненная. * * * В те трудные дни был открыт мне силы и света источник, когда я почувствовал стыд и выпрямил свой позвоночник. * * * В любви и смерти находя неисчерпаемую тему, я не плевал в портрет вождя, поскольку клал на всю систему. * * * Из русских событий пронзительный вывод взывает к рассудкам носатым: в еврейской истории русский период кончается веком двадцатым. * * * Россию покидают иудеи, что очень своевременно и честно, чтоб собственной закваски прохиндеи заполнили оставшееся место. * * * Россия извелась, пока давала грядущим поколениям людей урок монументального провала искусственно внедряемых идей. * * * Как бы ни слабели год от года тьма и духота над отчим домом, подлинная русская свобода будет обозначена погромом. * * * Пронизано русское лето миазмами русской зимы; в российских ревнителях света спят гены строителей тьмы. * * * Чтоб русское разрушить государство — куда вокруг себя ни посмотри, — евреи в целях подлого коварства Россию окружают изнутри. * * * Не верю в разум коллективный с его соборной головой: в ней правит бал дурак активный или мерзавец волевой. * * * В России жил я, как трава, и меж такими же другими, сполна имея все права без права пользоваться ими. * * * Не зря тонули мы в крови, не зря мы жили так убого, нет ни отваги, ни любви у тех, кого лишили Бога. * * * Лихие русские года плели узор искусной пряжи, где подо льдом текла вода и мертвым льдом была она же. * * * Весело на русский карнавал было бы явиться нам сейчас: те, кто нас душил и убивал, пишут, что они простили нас. * * * Злая смута у России впереди: все разъято, исковеркано, разрыто, и толпятся удрученные вожди у гигантского разбитого корыта. * * * Когда вдруг рухнули святыни и обнажилось их уродство, душа скитается в пустыне, изнемогая от сиротства. * * * На кухне или на лесоповале, куда бы судьбы нас ни заносили, мы все о том же самом толковали: о Боге, о евреях, о России. * * * Россия ждет, мечту лелея о дивной новости одной: что наконец нашли еврея, который был всему виной. * * * Хоть сотрись даже след от обломков дикой власти, где харя на рыле, все равно мы себя у потомков несмываемой славой покрыли. * * * Ручей из русских берегов, типаж российской мелодрамы, лишась понятных мне врагов, я стал нелеп, как бюст без дамы. * * * Я разными страстями был испытан, но главное из посланного Богом — я в рабстве у животных был воспитан, поэтому я Маугли во многом. * * * Российскую власть обесчещенной мы видим и сильно потоптанной, теперь уже страшно, что женщиной она будет мерзкой и опытной. * * * Нельзя не заметить, что в ходе истории, ведущей народы вразброд, евреи свое государство — построили, а русское — наоборот. * * * Едва утихомирится разбой, немедля разгорается острей извечный спор славян между собой — откуда среди них и кто еврей. * * * Я снял с себя российские вериги, в еврейской я сижу теперь парилке, но, даже возвратясь к народу Книги, по-прежнему люблю народ Бутылки. * * * В автобусе, не слыша языка, я чую земляка наверняка: лишь русское еврейское дыхание похмельное струит благоухание. * * * Приемлю, не тоскуя и не плачась, древнейшее из наших испытаний — усушку и утруску наших качеств от наших переездов и скитаний. * * * Не в том печаль, что век не вечен, об этом лучше помолчим, а в том, что дух наш изувечен и что уже неизлечим. * * * В любое окошко, к любому крыльцу, где даже не ждут и не просят, российского духа живую пыльцу по миру евреи разносят. * * * Везде все время ходит в разном виде, мелькая между стульев и диванов, народных упований жрец и лидер Адольф Виссарионович Ульянов. * * *
