Помоги проекту - поделись книгой:
1 рубль за квадратный метр — такую годовую ставку аренды на ветхие здания, являющиеся памятниками истории и архитектуры, установило московское правительство. Но бесплатно бывает только сыр в мышеловке — арендатору вменяется в обязанность отреставрировать здание за свой счет. Не секрет, что новый механизм придуман, чтобы реанимировать ветхий фонд архитектурного наследия, создающий большую нагрузку на столичный бюджет. В 2011 году на содержание исторических зданий город выделил 0,8 миллиарда рублей, в 2012 году —1,8 миллиарда. По словам мэра Сергея Собянина, «нерационально замыкать бюджет» на эти цели.
Но на деле новая арифметика лукава: инвестор получает здание в аренду на 49 лет по рыночной ставке до окончания реставрационных работ и только после этого можно платить по рублю. На сегодняшний день арендная ставка на исторический особняк в центре столицы в среднем составляет 25 тысяч рублей за квадратный метр. Например, площадь дома мастера Сысоева XIX века в Печатниковом переулке (Дом с кариатидами), который в Мосгорнаследии причислили к особо проблемным, составляет около 110 квадратных метров. В год для инвестора аренда особняка обойдется в 2 миллиона 750 тысяч рублей. В проекте постановления предусмотрено, что реставрация не может идти дольше пяти лет — на шестой год инвестору грозит штраф в размере рыночной арендной платы за полгода. Но даже без наказания только за пять лет реставрации инвестору придется раскошелиться на аренду в размере почти 14 миллионов рублей. Но самое главное — это стоимость реставрационных работ. В аварийном особняке один «квадрат» реставрации обойдется примерно в 300 тысяч рублей. Так, например, реставрация Дома с кариатидами, по оценкам экспертов, будет стоить около 33 миллионов рублей. Значит, для того, чтобы «приобрести» этот исторический особняк в центре Москвы сроком на 49 лет, придется в первые пять лет выложить 47 миллионов рублей.
«Мы поддерживаем эту идею, — заявил координатор общественного движения «Архнадзор» Константин Михайлов. — Если программа заработает, Москва продвинется в решении тяжелой проблемы с историческим наследием». Правда, существует и другое мнение. Эксперты уверены, что с учетом изъянов в законодательстве арендаторы по-своему подойдут к реставрации: могут снести руины и построить похожий на памятник новодел. Да и не факт, что по истечении срока договора аренды власти не захотят его расторгнуть или вернуться к рыночной ставке. Правила игры у нас, к сожалению, слишком часто меняются.
Дмитрий Серков
Мало не покажется / Политика и экономика / Что почем
3200 человек, спасшихся с лайнера Costa Concordia, начинают подавать иски на американо-британскую компанию Carnival, организовавшую злосчастный круиз. Около 100 пассажиров лайнера уже наняли адвокатов, которые от их имени обратились с исками в суды Италии, а также американского Майами, где находится штаб-квартира компании. Размеры требуемых компенсаций колеблются от 100 тысяч до миллиона долларов. Если к искам присоединятся все пассажиры, а суды удовлетворят их, то потери компании составят минимум 320 миллионов долларов. В свою очередь представители компании тоже не сидят сиднем. Они названивают пострадавшим туристам и демонстрируют готовность ответить за трагедию, так сказать, материально. Судовладельцы готовы выплатить каждому пострадавшему по 14 тысяч долларов в качестве возмещения утраты багажа, личных вещей и компенсации морального ущерба. В эту сумму не войдут стоимость круиза, портовые сборы и затраты на трансфер, которые компания компенсирует отдельно. Также Carnival обещает вернуть клиентам все найденные личные вещи и ценности из кают и судовых сейфов. В итоге каждый пассажир, согласившийся на эти условия, получит около 20 тысяч долларов, а компания потеряет 64 миллиона «зеленых».
Конечно, компенсация, полученная через суд, может оказаться куда выгоднее предлагаемой полюбовной сделки. Только вот 108 нашим согражданам, которые находились на корабле, отстоять свою правду в российских судах будет непросто. Председатель коллегии адвокатов «Лунев и партнеры» Алексей Лунев поясняет: «Чтобы доказать причинение морального и физического вреда, придется собрать кучу справок. Кроме того, российский суд никогда не присудит за моральный ущерб 100 тысяч долларов компенсации, максимум —100 тысяч рублей». Другое дело, если обратиться в итальянский или американский суд. Но для этого потребуется адвокат. Его гонорар составит минимум 7 тысяч долларов, плюс к тому он вправе запросить свою долю от отсуженных денег, которая может доходить до 50 процентов. Но овчинка выделки, наверное, стоит.
Владимир Крючков
Смотри под ноги / Политика и экономика / Что почем
18 млн м2 составляет площадь московских тротуаров. То, что они могут приносить прибыль, давно поняли рекламщики. Они предлагают клиентам размещение их объявлений прямо на асфальте. Город с этого ничего не имеет. Полицейские вправе лишь, поймав «художника» за руку, оштрафовать его на 2,5 тысячи рублей по статье 8.13 московского КоАП, которая запрещает размещение информационных материалов вне отведенных для этого мест.
О возможной легализации тротуарной рекламы с помощью поправок в ФЗ «О рекламе» заявил замначальника управления ФАС по Москве Александр Доровский. У бизнесменов, кстати, уже есть идеи и по регулированию рынка, и даже по расценкам. «Можно, например, каждому рекламному изображению, размещенному на асфальте, присваивать идентификационный номер, означающий конкретное рекламное агентство, — говорит гендиректор компании «Мос-Асфальт» Андрей Осанов. — Так городские службы будут понимать, какое объявление оставлять, а какое стирать. Что касается тарифов, то мы берем за свою работу от 700 до 1200 рублей за квадратный метр и, кстати, честно платим налоги. Если город будет просить с нас порядка 50 рублей за квадратный метр в месяц, возражать не станем». Самыми лакомыми кусками являются выходы из метро. По оценкам Осанова, в районе каждой из станций, расположенных в пределах Кольцевой линии, наберется 100 квадратных метров площадей для промограффити. Учитывая, что внутри кольца насчитывается порядка трех десятков станций, получится три тысячи квадратных метров рекламных площадей. Все хорошо — вопрос лишь в том, понравится ли горожанам ходить по размалеванным тротуарам?
Анастасия Резниченко
Народный тыл / Политика и экономика / Те, которые...
Агитационную тактику, выбранную кандидатом в президенты Владимиром Путиным, трудно назвать новой. И митинги, на которых люди без высоких чинов, но с мозолистыми руками клянутся в верности лидеру. И народные движения и сходы в поддержку кандидата. И речи доверенных лиц, представляющих культуру, науку и прочие не менее важные сферы. Все это мы уже проходили четыре года назад, когда Владимир Владимирович шел первым номером в списке «Единой России». А некоторые элементы этой технологии известны еще со времен, так сказать, исторического материализма. Но в таком постоянстве как раз и кроется сюрприз, приготовленный кандидатом от власти для своих оппонентов.
Они-то рассчитывали увидеть совершенно нового Путина, и не в продвинутой версии 2.0, а растерянного, мечущегося в попытках восстановить популярность. Но не тут-то было: версия все та же, надежная и проверенная временем. В этом и главная сила, и ахиллесова пята кандидата.
Смелые эксперименты с формой и стилем агитации за ВВП лишь раззадорили бы оппозицию. Их восприняли бы скорее как свидетельство собственных успехов: ура, мы ломим! Кроме того, электоральная опора Путина — не те, кто требует революционных перемен, а те, кто предпочитает стабильность. Им-то зачем новый Путин? В агитации ведь, как в медицине: главное — не навредить.
Впрочем, с проверенными методами тоже можно попасть впросак. Взять те же митинги. Еще недавно они присутствовали лишь в двух видах: 1) добровольный, но малочисленный; 2) многочисленный, но не вполне или совсем не добровольный. Минувший декабрь произвел заметные перемены: у митинговой активности «госсектора» появился оппозиционный конкурент — и добровольный, и многочисленный. В этой ситуации старая добрая всенародная поддержка у некоторых слоев общества может вызвать аллергию. И кое-где уже вызывает.
Проблема в том, что иные формы выражения симпатий к власти сегодня практически невозможны. Слишком долго «путинское большинство» учили тому, что всякая несанкционированная политическая активность есть зло. Стиль диктовала советская традиция: демонстрации должны быть праздничными, а митинги — в обличение, но исключительно внешнего врага. И как следствие, теперь «народный фронт» превращается в народный тыл, отнюдь не рвущийся на передовую.
Пока этих «тыловых» запасов лояльности хватает. Но политика и соответственно митинговое соревнование на этом не кончаются.
Андрей Владимиров
И шествуя важно... / Политика и экономика / Те, которые...
Усиление гражданской активности отражается и на активности московской мэрии. Всего год назад Сергей Собянин создал департамент региональной безопасности, который возглавил Валерий Кадацкий — человек еще из лужковской команды. И вот в разгар переговоров о месте проведения шествия и митинга 4 февраля Кадацкого отправляют в отставку, а вместо него назначают помощника мэра Алексея Майорова. Видимо, пользующегося большим доверием: провести через центр города 50 тысяч человек без пинка и задоринки — дело для настоящего профессионала.
Торг при согласовании маршрута шел за каждый квадратный метр. И вот почему. Согласно пункту 5 статьи 2 Федерального закона от 19 июня 2004 года № 54-ФЗ «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях» шествие — это «массовое прохождение граждан по заранее определенному маршруту в целях привлечения внимания к каким-либо проблемам». Ключевые слова — «привлечение внимания». Чьего? Во-первых, властей. Во-вторых, граждан неприсоединившихся. Словом, если проводить акции там, где предлагает мэрия — в спальных районах, в Лужниках и так далее, — вниманием избалован не будешь. Вот оппозиция и подала заявку на маршрут от Калужской площади по Крымскому мосту, Крымскому проезду, Зубовскому бульвару, Зубовской площади, Смоленскому бульвару, Смоленской площади, Новинскому бульвару, улице Новый Арбат, площади Арбатские Ворота, Воздвиженке, Моховой и до Манежной. В конечной точке должен был состояться митинг. Тут и впрямь паблисити хоть отбавляй. На пути оппозиционеров оказались бы главное здание МВД, Счетная палата, Минюст, МИД, американское посольство, Минобороны, Госдума и, наконец, Кремль. Власти наотрез отказались такой маршрут утвердить, сославшись на невозможность обеспечить безопасность, а также на пункт 2 статьи 8 того же № 54-ФЗ, который запрещает проводить публичные мероприятия у резиденции президента, около судов и исправительных учреждений.
Утвержденный маршрут, впрочем, паблисити демонстрантам отнюдь не испортил. Не избежать этого зрелища ни французской дипмиссии, ни тем же Минюсту и МВД, ни посольствам Брунея и Омана, ни отделу рукописей Государственной Третьяковской галереи... И это при том, что в субботу город отнюдь не спит, а названные учреждения продолжают работать. Так что к организаторам шествия возникает старый одесский вопрос: вам шашечки или ехать? Борьба за честные выборы или только чтобы с окнами на Кремль?
Артем Никитин
Дай порулить! / Политика и экономика / Те, которые...
Президента Барака Обаму тащат в суд. Некий добропорядочный налогоплательщик из штата Джорджия (на сто процентов республиканец) собирается доказать, будто свидетельство о рождении, предъявленное президентом, — фальшивка и родился он вовсе не на Гавайях, а где-то в кенийской глубинке.
Скажете сутяга? Дело житейское? Ан нет! Все идет к тому, что под нажимом сутяги из Джорджии может рухнуть одна из главных твердынь американской государственности — право избираться президентом исключительно для рожденных в США. Там уже нараспев рассуждают, что, мол, нечего держаться за догму времен чуть ли не отцов-основателей, проще поправить конституцию и для пущего процветания демократии даровать право на президентство всем соотечественникам. И пусть американская мечта улыбается во весь свой белозубый многонациональный рот.
К тому же свежая кровь для высшего эшелона власти уже, что называется, на подходе. Например, те же республиканцы могли бы делегировать в Белый дом уроженца Австрии Арнольда Шварценеггера. Да и вообще: какое разнообразное народонаселение в массовом порядке приезжает в Соединенные Штаты! Там уже, как в Израиле, на четверть бывший наш народ. А уж наши — к бабке не ходи! — до Белого дома доберутся. Судите сами. В Голливуде и окрестностях бывших соотечественников больше, чем аборигенов. А из тех доцентов с кандидатами, которые от нас перебрались в Кремниевую долину, можно сформировать филиал РАН. Не вылезают из Америки и наши спортсмены. Не говоря о главном кадровом резерве — Брайтон-Бич... Дай порулить, Америка!
Олег Андреев
Афганец / Общество и наука / Спецпроект
Политики умеют развязывать войны, а вот заканчивать их обычно приходится военным. И это тоже надо уметь. Возможно, если бы в 1989 году нашим ограниченным контингентом в Афганистане командовал не генерал Борис Громов, а менее выдержанный и менее искушенный в военном деле командарм, цена этой войны была бы еще больше.
— Вообще-то я за здоровый образ жизни, курить бросил еще в Минобороны. Но продегустировал табак рано. Дед был яростным преферансистом, курил как паровоз, и вся наша саратовская хрущевка была уставлена пепельницами с непогашенными сигаретами. Этот вьющийся дымок так завораживающе притягивал, что однажды я не устоял…
— Деда не превзойти. У него были две сыгранные команды. Резались с вечера до утра, и к концу игры, как правило, переругивались вусмерть. Тогда дед прогонял одну команду, выжидал недели две — больше не хватало силы воли — и приглашал другую. И все повторялось.
— Чем плохая атмосфера? Бабушка разговаривала по-французски, дед мог, когда надо, и на матерном, и на французском, образование позволяло — до революции он успел окончить юридический факультет Московского университета.
— Может, и из дворян… Вот дед и бабушка, они точно оттуда, а родители уже совсем из другого времени. Хотя про отца мало что знаю, он погиб, когда меня еще не было на свете. В 1943 году под Курском.
— Рядовой. Дед же до седых волос ходил в младших лейтенантах. Всю жизнь работал не по специальности и стал старшим бухгалтером на Приволжской железной дороге, а у железнодорожников тогда тоже были звания. Но эта работа, похоже, не очень его грела. Однажды, когда напарники по преферансу разошлись и в квартире уже не оставалось посторонних, он вдруг разоткровенничался: «Дурак же я дурак! Предлагали стать мельником, а я отказался. Сейчас бы хорошо зарабатывал, так нет же, полез…» А я не понимал, чем плохо быть бухгалтером…
— Как и многие дети войны. Кстати, мои сыновья, и старший, и младший, тоже окончили суворовские училища. Я же сначала поступил в Саратовское суворовское училище, а в 1960 году, это когда Хрущев разгонял армию и в массовом порядке сокращал военные вузы, нас перевели в Калинин. Это моя альма-матер номер два. Несколько лет назад я заезжал в Тверь. Совершенно не то, что было в суворовском училище при нас. Правильно говорят, что раньше и воздух был другим, и трава была зеленее… Из прежних преподавателей и офицеров-воспитателей никого уже не осталось.
— Всякое бывало. Как говорит одна моя знакомая, которая владеет русским языком в полном объеме, дети должны с самого рождения слышать разные слова. И что самое главное — понимать их смысл. Точка зрения, возможно, и не бесспорная, но, с другой стороны, и суворовское училище — не институт благородных девиц. Воспитательные цели и задачи совершенно разные, поэтому и нравы соответствующие.
Помню, наша рота располагалась на третьем этаже, столовая на первом, а посредине, на втором, — старшая рота. И у них была такая забава: когда мы проходили через второй этаж, старшекурсники отлавливали самого последнего кадета, затаскивали в свой класс и закрывали в книжном шкафу. Однажды и я попался. Только затолкали меня в шкаф, начинается урок, заходит преподаватель. И что делать? Сидишь в шкафу и тихо переживаешь, что не попал в свой класс. Вылезешь — здесь сорвешь урок, чего, собственно говоря, и ждут старшие товарищи. Так и просидел до звонка.
— Действительно закрытое. Дело было еще в Саратове. Собирались в увольнение и решили растянуть брюки — чтобы стали по моде расклешенными. Вставили в штанины специальные трапеции из фанеры, колдовали ночь напролет и к утру все поголовно были в неимоверных клешах. Выходим в город, а там совсем другая мода — молодежь уже ходит в дудочках... В общем, выпали из моды, пока сидели за забором. Зато образование получали отменное.
— В Калининграде, бывшем Кенигсберге. Служил в 1-й гвардейской Московско-Минской дивизии, которая располагалась на улице Пролетарской. Прослужил я там четыре года, и впечатления о Калининграде у меня остались самые хорошие. Никакой ностальгии по немецкому прошлому, как сейчас, в городе тогда и близко не было. Может, потому, что Калининград в буквальном смысле был наводнен военными: здесь располагался и штаб 11-й армии, и штаб Балтийского флота. Да и время было какое — 1965 год, всего двадцать лет прошло после победы! И все-таки историческое прошлое этого города иногда давало о себе знать.
Мы тогда жили в немецких казармах, и в каждом гарнизоне была своя котельная, которая отапливала не только помещения, но и дорожки. То есть у них уже тогда был тротуар с подогревом. Ничего подобного я не видел, поэтому очень удивлялся, что не приходится чистить снег. И слава богу, что при мне все это работало, поломать еще не успели. Пока я там служил, мы ничего не строили, пользовались немецким и параллельно искали Янтарную комнату. Все было очень серьезно, расписание работ с указанием, кому где искать, составили для каждой роты и взвода. В общем, лазили, копали, ковыряли, причем не только в фортах, которые были наполовину затоплены, но и в чистом поле. Наверное, насчет Янтарной комнаты у командования имелись какие-то данные. Но ничего особенного мы так и не нашли, в основном попадались снаряды. И хорошо, что без саперов не работали.
— Как видите, нет. Кроме того, по совершенно понятной причине я в подробности не вдавался. Дед и бабушка были людьми мудрыми и в свое время посоветовали: пиши, что из служащих, не ошибешься. И в принципе это было почти правильно. Так что ничего я не скрывал, просто время было такое.
— Когда в декабре 1979 года Политбюро приняло решение о вводе войск в Афганистан, собирать войска по стране времени не оставалось. А под рукой, в Туркестанском военном округе, оказались две дивизии — одна в Кушке, другая в Термезе. На их базе, что в советские времена считалось обязательной программой, регулярно проводились мобилизационные сборы. То есть местных резервистов чему-то обучали. Вот они и пошли в Афганистан первыми. С практической точки зрения это было не так уж плохо. Взрослые мужчины, они несли службу совершенно по-другому, не как пацаны.
— Такие существовали нормативы, и по-другому было нельзя. Кстати, я в Афганистан прилетел в конце января 1980 года, и все дивизии, в том числе и 108-я, куда я был назначен начальником штаба, были укомплектованы резервистами.
— В принципе местное население войска встретило хорошо, и первые дней десять — пятнадцать было спокойно. Но когда я приехал, это почти через месяц после ввода войск, уже стояла пальба-стрельба. Появились убитые и раненые. Когда же поменяли резервистов на призывников, качество несения службы снизилось, а потери стали еще больше.
— Как и всему народу — для выполнения интернационального долга и защиты наших южных рубежей, к которым будто бы устремились американцы. Честно говоря, тогда мы в это свято верили, тем более что на первых порах, как я уже говорил, отношения с афганцами были неплохими. Мы сразу же установили контакты и с местным населением, и с властями, а чуть позже даже с некоторыми главарями бандформирований. Правда, тогда бандитами их еще никто не называл.
— Напрямую в Афганистане мы с ними не сталкивались, в основном американцы воздействовали на нас через Пакистан. Но кто бы мог подумать, что, натравливая на нас исламистов и помогая им вооружаться, американцы взращивают себе заклятых врагов на будущее! Не так давно у меня была встреча с главкомом ОВС НАТО в Европе адмиралом Джеймсом Ставридисом. Разговорились по душам, и я сказал ему тогда, что обижаться им не на кого, что 11 сентября — следствие их же политики, которую они проводили в Афганистане в 80-х годах прошлого века. Средства в воинствующий ислам они вложили действительно фантастические!
У нас же был совершенно другой принцип. Мы не сидели взаперти и никогда не строили особенных укреплений вокруг наших военных городков — колючая проволока, и все. Еще траншею вокруг отрывали, но это не против афганцев, а чтобы кто-нибудь из наших не поехал под градусом в магазин.
— И американцы уйдут, хотя адмирал Ставридис сказал, что спешить они не намерены. Четыре тысячи рейнджеров будут находиться там до тех пор, пока местные воинские формирования не получат необходимую подготовку. Но я, похоже, слегка подпортил настроение натовскому главкому. Я сказал ему: «Не важно, сколько военных вы оставите в Афганистане — сто тысяч или четыре тысячи. Все равно против вас будут воевать, все равно вас будут бить-колотить, и все равно вам придется обороняться. Мы все это там уже проходили».
Он внимательно меня выслушал и пригласил слетать с ним в Афганистан, посмотреть, что там к чему, оценить обстановку, сравнить, как было при нас и что при них… Но я сказал, что меня в Афганистан совершенно не тянет! Дело еще в том, что мы не вели войну на уничтожение, а так называемые плановые боевые действия — в основном для того, чтобы не допустить притока оружия из Пакистана и обезопасить себя. Понятно, что действовать приходилось с упреждением. Мы, естественно, знали, где собираются банды, но их разведка — что неудивительно, потому что это была их территория, — работала тоже хорошо. Поэтому процентов на шестьдесят наши усилия шли впустую. Например, проводим боевую операцию в том же Панджшере, выдавливаем оттуда духов, но через полгода все возвращается на круги своя. Вот так я стал понимать, что все это бесполезно. Ведь мы оказались в совершенно неизвестной нам стране, где нас поддерживали только правительство и местные администрации, то есть люди, назначенные Бабраком Кармалем, против которого было настроено практически все население. Соответствующее отношение сложилось и к Советской армии. И сколько бы мечетей, школ, заводов мы им ни построили, ничего не изменилось бы. Восток!
Поделиться книгой: