Рэкет по-московски

Молча высвободившись, хозяйка собрала на стол.

— Не обращай внимания, — Вовка намазал хлеб маслом, положил на него кусок колбасы и придвинул к Юрке. — Женщины, они, брат, в таком состоянии особенно нервные. Женишься — узнаешь. Все не так, непонятные желания мучают, страхи… Хорошо, тошнить перестало, а то только чашку поднесет ко рту, и побежала харчами хвалиться. И вроде как я во всем виноват. Опять же зарплата меньше стала, на хозрасчет переводят, а для нее это тоже нервы. По радио и в газетах про повышение цен болтают: мясо, дескать, у нас дешевое, всего тридцать процентов семья на жратву тратит. Не знаю, где они такую семью нашли. У нас на пропитание почти вся зарплата уходит. В других городах мясо вообще по талонам. Правильно говорят: «Все преходяще, одна жратва вечна». Есть каждый день хочется. Да ты ешь, пока колбаса по старой цене…

Он засмеялся и подсунул Юрке еще один бутерброд.

— Ты мне скажи, что подешевело? — не успокаивался Вовка. — Сейчас дите родится, а детские вещички в какой цене? Если и дадут на работе полста на новорожденного, на эти деньги коляски приличной не купить. Не, чего-то у нас не так… Я вон, работаю, как вол, а ни машины, ни дачи заработать не могу. Отец мой смеется, говорит: «Деньги давно новые, а цены старые».

— Не хватает? — Фомину надоело. Знакомая песня, сам прикидывал, где побольше зашибить. Вот и зашиб — ждут теперь около дома некие личности с ножичком.

— А тебе хватает? — с вызовом ответил Потресов.

— Выше ноздрей, — мрачно сказал Юрка. — Слушай, помоги: сгоняй ко мне домой, возьми сумку, костюмчик, рубашки, записная книжка там на столе лежит и в шкафу деньги. Я за хлопоты заплачу, на приличную коляску будет.

— Почему я? — недоуменно уставился на него хозяин.

— Уехать мне надо, — начал Фомин объяснения, аккуратно подбирая слова. — Одна неприятная история получилась. Нет, ты не подумай плохого, милиция меня не ищет, просто нежелательно мне около собственного дома светиться.

— Что-то я тебя не пойму, — подозрительно прищурился Вовка. — Уехать хочешь, домой боишься идти. Вдруг я пойду, а там… — не договорив, он неопределенно покрутил в воздухе рукой и опасливо покосился на дверь кухни.

Юрка открыл рот, чтобы предложить Вовке сотню, но тут вошла хозяйка.

— Поели? — ее тон не предвещал ничего хорошего.

— Да, вот… — жалко заулыбался Потресов.

— Ну, если поели, пусть твой приятель убирается! Нечего мужика с дороги сбивать! — повернулась она к Юрке. — Пошел отсюда! У меня приличный дом, и ты нас в темные дела не путай… Коляску он купит! Ишь, миллионер нашелся!

— Надя, да ты что? Наденька… — Вовка попытался обнять разгневанную супругу, но жена оттолкнула его.

— Хочешь вместе с ним отправиться?

Фомин взял свою куртку. У порога обернулся:

— Спасибо за хлеб, хозяева…

Никто ему не ответил. Хлопнув дверью квартиры он услышал, как звонко стукнула об пол разбитая посуда и высоким голосом заорала жена Потресова.

Спускаясь по лестнице, Фомин с грустной иронией подумал:

«Нет худа без добра — если не удалось заполучить из дома вещи и деньги, то хотя бы наелся до отвала».

Выйдя из подъезда, он остановился — куда теперь?

IX

Сегодня Соломатин решил нанести визит вдове. Зачем вызывать человека к себе, говорить в казенной обстановке, тем более к этому нет пока повода. Есть только не получившие достаточного подтверждения подозрения, а их, как известно, к делу не подошьешь.

В отделении милиции у Коли Рябинина он уже побывал, ознакомился с тонким «делом», полистал страницы рапортов, изложенных специфическим «милицейским» языком. Ничего нового — обыденно, тускло, если факт самоубийства человека может быть обыденным и тусклым.

Служебные документы признают только факты. А они, как известно, упрямая штука — выстроились перед Глебом железной стеной, в которой ни щелочки, чтобы засунуть туда конец рычага сомнений и начать ее расшатывать.

Отступить? К этому Глеб не привык — раз ухватился за кончик ниточки, тяни ее до конца. Пусть Собачкин недовольно косится, пусть лелеет планы очередной «кадровой казни», призванной указать Соломатину его «истинное место». Глеб не отступится. Он давно привык верить капризной даме по имени Интуиция, она частенько отвечала взаимностью и брала в подруги еще более капризную даму, прозванную Фортуной.

Интуиция и Фортуна хорошо, но для достижения успеха надо работать. И Глеб работал. Повидался со старым приятелем, опытным следователем Славой Глотовым, рассказал об обстоятельствах дела и в ответ услышал:

— Бесперспективно… Даже эксгумацию поздно проводить.

Но Глеб не сдался. Ежедневно зачеркивал пункт за пунктом в составленном им плане. Сегодня подошла очередь посещения Филатовых. Как его там встретят?

Открыла сама Нина Николаевна. Соломатин увидел перед собой среднего роста женщину, еще сохранявшую остатки былой привлекательности. Привычно раскрыв удостоверение, Глеб представился.

— Проходите, — она пропустила его в прихожую, заперла входную дверь, прислонилась к ней спиной.

Из комнат вдруг раздался душераздирающий вопль, будто кричал жутко рассерженный человек. Глеб вздрогнул.

— Испугались? — хозяйка презрительно сощурилась. — Не бойтесь, у нас нет привидений. Попугай орет…

В ответ Глеб только сокрушенно развел руками.

Она провела гостя в комнату. Зябко кутаясь в накинутый на плечи тонкий пуховый платок, предложила присесть.

— Боже, как все это надоело… — она отошла к окну.

Подождав, Соломатин осторожно кашлянул, напоминая о себе, — не молчать же он сюда пришел? Или ему специально дают возможность рассмотреть дорогие картины в тяжелых рамах золоченого багета, столовое серебро, хрустальную люстру?

— Не возражаете, если при разговоре поприсутствует друг нашей семьи? — не поворачиваясь, спросила Нина Николаевна. — Я приглашу…

— Воля ваша, — пожал плечами Соломатин. — У меня секретов нет, не знаю, как у вас.

Не посмотрев в его сторону, Нина Николаевна быстро вышла и вернулась с пожилым, среднего роста мужчиной, одетым в отлично пошитый темно-синий костюм.

— Усов Богис Иванович, — представился тот, подав Глебу мягкую руку. Устало и печально посмотрел ему в глаза, немного задержав ладонь Соломатина в своей, ожидая ответного представления. Не дождавшись, отошел к дивану, уселся.

— Ну, спрашивайте, спрашивайте… — нервно потребовала Нина Николаевна, словно присутствие Усова придало ей силы. — Вы за этим пришли, так не молчите! Я уже столько раз рассказывала, что успела затвердить вопросы ваших чиновников наизусть! Теперь человеку даже умереть спокойно не дают, отбирают право распорядиться собственной жизнью…

Снова резко закричал попугай. Перебирая цепкими лапками, прошелся по качающейся жердочке, кося на людей хитрым глазом.

— Извините… — буркнула Филатова и вышла из комнаты.

— М-да, — вздохнул Усов. — Вы должны ее понять…

— Я понимаю, — скучно заверил Глеб. Он уже жалел, что пошел сюда. Разговора явно не получится, не хотят здесь с ним говорить. А может, не с ним лично, а с его службой?

— Женщины переживают острее нас, — снова вздохнул Усов. — Почти двенадцать лет прожить — не шутка…

Он встал, подошел к клетке с попугаем, звонко чиркнул ногтем по толстым проволочным прутьям.

— Ставок нет! — немедленно отозвалась птица и попыталась схватить клювом палец Бориса Ивановича.

— Всех нас переживет, — быстро убрав руку, кивнул на попугая Усов. — Обидно, знаете ли, пустоголовая тварь, а живет, выкрикивает слова, смысла которых совершенно не понимает и… живет! Говорят, он раньше в игорном доме служил, так сказать, для антуража. Ругается, бывает, хуже пьяного биндюжника. Коля его не любил, раздражал он его очень.

— Хорошо знали покойного? — пустил пробный шар Глеб.

— Я? — повернулся к нему Борис Иванович. — Хорошо ли его знал? Наверное… Хотя сейчас, после трагедии, начинаю понимать, как я его знал. Односторонне, что ли? Понимаете, среди других человек часто бывает не совсем самим собой. Все мы играем роли, каждый свою: один — роль удачливого человека, другой — рубахи парня, а Коля… Он был примером. Да, наверное, так. У нас, как ни крути, с личным примером пока весьма туговато. Только в пошлых телесериалах начальники сами понимают в станках или секретари райкомов женятся на передовых колхозницах. А на самом деле? Большинство руководителей даже в дни субботников сидят по кабинетам. Знаю, сам такой, чего греха таить, а Коля действительно хорошо разбирался в производстве, работал, как вол, и других мог заставить. Бездельников не терпел, а такие люди очень скоро наживают себе врагов… Коля в последнее время стал сдавать. Страхи какие-то его мучили.

— Какие страхи? — оживился Глеб.

— Разные, — небрежно отмахнулся Усов. — Недавно его поздравляли со сдачей объекта, поставили на стол цветы. Он как увидел, аж побелел весь. Что с тобой, Коля, спрашиваю. Молчит, валидол в рот сунул и молчит. А потом тихо сказал: «Показалось, что мне на похороны цветы принесли…» Душевная депрессия! Век стрессов, а Коля их перенес немало.

— Скажите, Борис Иванович, что узнал Филатов незадолго до смерти? — спросил Глеб и поразился, как моментально изменилось лицо Усова. Тот вдруг сник, под глазами резко обозначились мешки, уголки губ опустились.

— Вы… знаете? — он с испугом поглядел на Соломатина.

— Хочу услышать от вас, — уклонился от объяснений Глеб. «Горячо, горячо!» — тоненько запело у него внутри.

— Перестаньте! — рассердился Усов. — Неужели вы всерьез считаете, что Коля покончил с собой, узнав, что я и Нина когда-то были близки? Но это же не причина! Он сам мне говорил!

«Ну вот, раскрылись альковные тайны», — усмехнулся Глеб.

— Когда говорил? — решил уточнить он.

— Когда? — переспросил Усов. — Приезжал вечером, незадолго до того… Как же он сказал? Ага, «если со всем этим разбираться, жизни не хватит». Но я вас прошу, дело прошлое, у меня тоже семья, дети… — он вытащил пухлый бумажник и достал из него фотографии. — Вот, моя половина. Извините, не знаю вашего имени-отчества?

— Глеб Николаевич, — представился Соломатин. Ему стало скучно: «друзья семьи», похотливая жена, заработавшийся муж, накинувший себе петлю на шею. Зачем? Получит ли он ответ на собственные вопросы здесь, в этой квартире с богатыми картинами?

Глеб поглядел на фото худой некрасивой женщины и «наследников», еще раз отметив, что нередко мужчины изменяют с женами приятелей.

Заметив знакомое лицо на одной из фотографий, он мягко потянул ее за уголок из рук Усова.

— Это Коля… — услужливо пояснил Борис Иванович.

Почти не слушая, Соломатин смотрел на фотографию. Нет, память не обманула, это тот мужчина, с которым он однажды ехал в машине по дороге в больницу. Вот как им привелось встретиться! Вернее, им никогда больше в этой жизни не встретиться, просто неожиданно скрестились дороги Глеба и хозяина черной «волги» — дорога, еще ведущая вперед, с уже оборвавшейся или, может быть, оборванной? Как тесен мир! Разве мог тогда Глеб подумать, что месяц-другой спустя будет докапываться до истинной причины смерти человека, с которым повздорил, наговорив резкостей.

— Оказывается, мы однажды встречались, — возвращая Усову фото, не стал скрывать Глеб.

— Да? — Борис Иванович удивленно поднял брови. — По службе или как? Простите, конечно, может, это тайна?

— Никаких тайн, — горько усмехнулся Соломатин. — Однажды он подвез меня на персональной машине.

— У вас феноменальная память, — польстил Глебу Усов. — Хотя, что я, вы же профессионал! М-да, милейший человек был наш Коля.

— Я этого не заметил, — сухо ответил Соломатин.

— А-а, — отмахнулся Усов. — С кем не бывает? Коля тоже временами был не сахарный… Ну вот, опять был. Грустно это. Когда друзья уходят из жизни, особенно остро чувствуешь ее быстротечность! Тем более когда так трагически. Вы не поверите, Нина мне первому позвонила, растерялась, знаете ли… У меня к вам огромная просьба. Не терзайте ее допросами. Не то состояние у нее, сейчас будет фыркать, как ежик, иголки выпускать. Переждите немного. Если вам что-то нужно узнать по прежней Колиной работе, милости прошу, вот моя визиточка, всегда буду рад. Хотя, какая уж тут радость…

— Радости мало, — вынужден был согласиться Глеб.

«Пора собираться, — решил он, — поговорили, большего все равно не дождешься. Оставим пока неутешную мадам Филатову в покое, переждем маленько. Но время, время! Прав Слава Глотов, уже и эксгумацию поздно делать. Вопрос еще в том, нужно ли ее делать вообще?! Если так пойдет и дальше, мой милый Собачкин устроит мне хорошенькое аутодафе. И будете вы, дорогой подполковник, выступать в роли мальчика для битья. Все припомнят: и картинки на выставке, и несогласие с политикой руководства отдела, и то, как пытаешься гонять бездельников, которые есть в милиции, как и везде».

Усов вежливо проводил Соломатина, доверительно взяв под руку, снова предложил не беспокоить Нину Николаевну, просил звонить по любому вопросу, вздохнул, отпирая замки и вышел на площадку лестницы, словно желая удостовериться, что Глеб не будет стоять под дверями квартиры, а спустится на лифте вниз и уйдет, освободив и его, и Филатову от своего присутствия.

— Всего доброго, Глеб Николаевич, — раскланялся Усов.

— И вам, Борис Иванович, — ответил Глеб.

Сегодня он был собой недоволен.

X

Вечером, когда Борис Иванович уже погулял с собачкой и сидел в кабинете за пасьянсом, телефон на его письменном столе тихонько заурчал.

— Борис Иванович?

— Я, — вздохнул в ответ Усов.

— Отчего так печально? Жизнь прекрасна и удивительна, — заверил знакомый баритон. — Или что-нибудь не так?

— У нас всегда что-нибудь да не так, — язвительно откликнулся Усов. — Вы когда-нибудь видели, чтобы все было так?

— Редко, но бывает, — хохотнули в трубке. — Какие новости?

— Сыщик приходил к Нинке, — уныло сообщил Борис Иванович. — Любопытный… и — не из местного отделения.

— Зачем?

— И мне хотелось бы знать. Она, правда, увильнула от разговора, но эти бульдоги могут не успокоиться.

— Фамилию знаете? Надо принять меры.

— Примем, — пообещал Усов. — Мальчик где?

— Найдется! Работайте спокойно.

— Ага, все спокойно вокруг… — хмыкнул Борис Иванович. — Что вы меня, как беременную девочку, уговариваете?!

— Выпейте на ночь валокордин, — посоветовал баритон. — В вашем возрасте вредно волноваться по пустякам.

— Хорошенькое дело, — обозлился Усов, — теперь это называется пустяком? Не знал…

— Сделанного не воротишь, — философски заметил обладатель бархатного баритона, — а на нервах только напортачишь. Перестаньте трястись, все будет нормально.

— Ах, сколько раз мне это уже обещали!

— Но ведь выполняли? Выполняли! Люди стараются.

— Хорошо. Спокойной ночи.

Положив трубку, Борис Иванович несколько минут задумчиво перетасовывал колоду карт. Так тепло и покойно ногам, поставленным без тапочек на спину верной собачки, тихо и мирно светит настольная лампа; за стеной, в спальне, уже постелила постель драгоценная Таисия Романовна, а за темным окном огромный город, в котором где-то, наверное, не спит приходивший сегодня к Нинке сыщик. Тоже, может быть, сидит и думает. Вроде недалекий мужичок. Хорошо, если так.