Рэкет по-московски

Вопросов у Соломатина не было.

VI

К Фомину Глеб пошел вечером: больше вероятности застать Юрку дома, а если его нет, зайти к соседям.

Безуспешно нажимая на кнопку звонка, Соломатин слушал в прихожей Юркиной квартиры. Подождав немного, он позвонил в дверь рядом. Открыла пожилая женщина. Глеб представился и попросил разрешения войти.

— Я насчет соседа вашего, Фомина. Знаете его?

Женщина немного подумала и повела негромкий рассказ о житье-бытье Фоминых. Как распалась их семья, как вышла замуж старшая Юркина сестра, о смерти соседки, о том, что Юрка на работу не устраивался, а все дома сидел, а по вечерам куда-то шастал. Мужчина на машине к дому его подвозил или парень в кепочке на маленькой горбатенькой машинке.

Слушая ее, Соломатин словно проникал в чужую жизнь со всеми ее радостями и несчастьями, узнавая о бедах, свалившихся на еще не окрепшие Юркины плечи, на вид вроде бы сильные, но оказавшиеся не приспособленными принять тяжесть невзгод, горького одиночества среди людей.

— Номера машин не запомнили? — не надеясь на успех, а больше по привычке и для очистки совести поинтересовался он.

— Зачем мне? — она даже удивилась такому несуразному, с ее точки зрения, вопросу. — Один раз мужчина к нему заходил, вскоре после похорон. Приличный, одетый хорошо, с портфелем. Я потом Юрку спросила, а он в ответ, что знакомый, учитель.

— Какой учитель, откуда? — продолжал расспрашивать Глеб.

— А Бог его знает… — развела руками женщина.

Посидев еще немного, Соломатин откланялся, оставив соседке Фомина свой телефон и попросив позвонить, как только Юрка появится.

Дорогой домой он раздумывал над услышанным. Учитель с портфелем, парень на горбатеньком «запорожце», мужчина, подвозивший Фомина вечером к дому на «жигулях». Не тот ли, стоявший у синих «жигулей» во время нападения? Очень может быть…

Войдя в квартиру, Глеб взял с полки справочник и нашел нужный раздел: в школах города работало сорок две тысячи пятьсот восемьдесят три учителя. Впечатляющая цифра, даже если откинуть женщин и мужчин, не подходящих по возрасту, все равно останется столько, что будешь перебирать их всю оставшуюся до отставки жизнь. Нет, это не выход.

Владелец темно-синих «жигулей»? Тоже проблематично. Глеб не запомнил номера машины — не до того было, не определил ее модель. В городе тысячи темно-синих «жигулей», всех их владельцев не проверить. «Запорожцев» в городе тоже тысячи, к тому же парень может ездить по доверенности, как и хозяин «жигулей».

Чайник на плите заурчал, и одновременно зазвонил телефон.

— Здорово, — раздался в трубке знакомый голос, и Соломатин узнал Колю Рябинина, заместителя начальника отделения милиции по розыску. Того самого отделения, на территории обслуживания которого жил повесившийся Филатов. — Ты звонил?

— Да, хотел поинтересоваться самоубийцей.

— Что, есть данные?

— Пока не знаю, — ушел от прямого ответа Соломатин.

— Понимаешь, — Коля немного помялся. — Вроде все, как обычно в таких случаях: веревочка, странгуляционная полосочка на шее, обделался весь, но…

— Но? — повторил Глеб.

— Квартиру я сам осматривал, — сообщил Рябинин. — Не погнушался и в туалет заглянуть. Записочки мы не обнаружили, а как правило, они пишут что-нибудь на прощанье. Ну, насторожился, лазил, нашел небольшой клочок бумажки. Порвали, наверное, и в унитаз, а водой отнесло, он к стенке и прилип.

— И чего там?

— Три словечка: «теперь я знаю…»

— Вот как? Вскрытие было?

— Нет, — вздохнул Коля. — Жена, то есть вдова, такой подарок судьбы. Масса знакомств на любых уровнях, танк, а не женщина. Созвонилась, договорилась, в общем, не вскрывали, но судмедэксперт смотрел.

— Ничего? — предугадал ответ Глеб.

— Ничего, — подтвердил Рябинин. — Материалы у нас, можешь подъехать, заодно расскажешь, что у тебя на уме.

— Так, мысли по поводу, — отшутился Соломатин. — Выясняли, отчего он вдруг в цветущем возрасте решился на такое?

— А как же? В семействе поговорили и на работе. Депрессия одолела гражданина, часто задумывался, плохо спал, постоянно находился в подавленном настроении. Сам бумаги прочитаешь, зачем на пальцах объяснять. Когда приедешь?

— Не терпится? — не удержавшись, съязвил Глеб.

— Еще бы… Наводишь тень на вполне ясный плетень.

— Ладно, не паникуй, — успокоил его Соломатин.

Ужиная, он раздумывал над словами на клочке бумаги, обнаруженном дотошным Рябининым. Может, имеют они отношение к случившемуся с Филатовым, но вдруг наоборот? Все туманно, разорванно, словно протягиваешь руки в сторону колеблющихся призраков, пытаясь схватить хоть один из них, а призраки проходят у тебя между пальцами, ускользают, не оставляя следов, только интуитивно чувствуешь исходящую от них опасность. Впрочем, какая интуиция, когда видел прижавшегося к стене Фомина и сам боднул головой ретивого парня, размахивающего резиновой дубинкой? Отпечатки пальцев с нее сняли, но по учетам они не проходят. М-да, у призраков отпечатков пальцев не бывает…

Что или о чем узнал покойный Филатов? Ведь он так и написал: «теперь я знаю», но что? Точно ли к нему ходил Юрка и, если к нему, то зачем? Голова расколется от вопросов.

VII

Мирон привычно загнал машину в длинный глухой двор дома Рунина и, поднявшись на лифте, позвонил в дверь квартиры. Открыл сам Виктор Степанович.

— Привет, — буркнул он. — Проходи.

Мирон прошел в комнату, уселся в кресло у журнального столика, рядом с громоздким старинным резным буфетом. Виктор Степанович достал бутылку коньяка и тарелочку с тонко нарезанным лимоном, две рюмки. Мирон разлил по рюмкам коньяк и одну тут же отставил в сторону:

— Ты не будешь, а мне эта лишняя.

Рунин выглянул в окно. Отметил с удовлетворением новый цвет автомобиля — «белая ночь». Повертелся, видно, Мирон, чтобы угодить, постарался, только не даром же! Вернулся к столу:

— Нужно несколько парней, начиная с сегодняшнего дня. Работа не пыльная, сменная. Помнишь малого, который ездил с нами к Ваньке на дачу? Дам тебе до вечера его паспорт, переснимешь фотографию, размножишь, раздашь ребятам, а паспорт вернешь. Пусть твои бойцы по очереди торчат у его дома: надо понаблюдать и, как только он появится, отзвонить. Парней лучше взять от нашего дела далеких, которые в случае чего болтать не смогут.

— Найдем, — заверил Мирон. — По скольку за день им положить?

— Сули по четвертному, сам не обеднеет.

— Вот как? — гость насторожился: в деле заинтересован сам?

— Маячок, для сообщений, дай через Моисея. Посади его в любимом кабаке, у него там свои люди на кухне есть, позовут к телефону. А к Моисею пристегни трех, даже лучше четырех отбойщиков.

— Все сделаю, — согласно закивал Мирон.

— Предупреди, чтобы не уходили с постов! А то я оставил двух дураков во втором адресе, а они придумали вместе за сигаретами пойти. Хозяина квартирки упустили, хорошо, он сам вечерком домой приплелся. Они, правда, клянутся и божатся, что Юрка не выходил. Но я не очень верю… когда все решишь, возьми пару своих и загляни домой к этому Фомину, может, он в своей хате отсиживается.

— Как скажешь, — Мирон выцедил коньяк и пожевал лимон. — Не пойдет добром, уговорим! Ко второму тоже заглянуть?

— Не надо. Неизвестно, кто там живет, не проверили пока.

Рунин подошел к буфету, достав из него пачку пятидесятирублевых купюр, бросил их на столик:

— Возьми на расходы. Делом сегодня же займись и не забудь к вечеру паспорт вернуть.

— Лишний среди нас оказался? — рассматривая фото Юрки на паспорте, лениво спросил Мирон.

Виктор Степанович глухо пояснил:

— Любопытство — большой порок… Молодой человек проявил ненужную любознательность — поперся к покойному.

— Что?! — Мирон побледнел и привстал с кресла.

— Сиди! — приказал Рунин. — Чего вскинулся? Пока ничего страшного не произошло, но может! Поэтому принимаем меры. Кстати, поставь людей и к дому Икряного. Он его знает и может там появиться.

— Может, лучше этого парня сразу послать за покойным? — щелкнул пальцем по паспорту Мирон.

— Рано, — Виктор Степанович остановился напротив гостя и, глядя ему прямо в глаза, приказал: — Никакой самодеятельности! Зачем лишний раз милицию будоражить? И сам такой глупости не простит. С парнем сначала перетолковать надо, выпотрошить, а потом решать. Поэтому он должен быть на даче живой и здоровый! Повторять не буду.

Мирон вытер ладонью вспотевший лоб, прямо из горлышка допил остатки коньяка, небрежно поставив пустую посудину под стол. Рунин усмехнулся, до чего живучи в людях дурные привычки — вылакал марочный греческий коньяк, как дешевый портвейн, а бутылку под стол. Господи, с кем приходится работать?

— Звони мне три раза в день, сообщай, как дела. — Рунин повел гостя в прихожую. — Надо этого придурка найти как можно скорее. Ты уж постарайся, посуетись, милый, окупится все.

Заперев за гостем дверь, Виктор Степанович вернулся в комнату, присел к столику, задумался. Вроде все идет правильно. Мирон должен вырыть Фомина хоть из-под земли.

Надо же так случиться! Рунин даже зло пристукнул кулаком по ладони. Все сплелось в тугой, сложный узел: работа с Филатовым, проведенная по приказу Оракула, притягивание к делу нового получателя Фомина, найденного Сашкой-учителем, неожиданный конец Филатова и опасное любопытство Юрки к этой истории. Откуда сам узнал обо всем, кто ему настучал? Выкручивайся теперь, вертись, как уж на сковороде, — нет гарантий, что дурной Юрка не начнет болтать. Пусть и знает-то он всего ничего, но возили его к Леве, работал на Икряного, знаком с Сашкой-учителем. Да еще поездка на дачу, к одному из строительных боссов. Прижали тогда Ивана Мефодиевича, будет знать, как задерживать дань всесильному Оракулу. Если снял свой куш, так будь любезен, отстегни комиссионные!

Испугался тогда Ванька, залебезил, оставшись наедине с Руниным, понял: в случае отказа не будет пощады. Не зря ему Виктор Степанович про юг намекнул — лето, сезон отпусков, семейство Ивана Мефодиевича пупки грело на пляже. А если пара толковых ребят туда вылетит в срочном порядке, мало ли какие неприятности могут ждать драгоценных родных отказывающегося от выплат Ивана Мефодиевича? Тонут в море люди, ноги ломают в горах… и не только ноги!

Зазвонил телефон. Догадываясь, кто звонит, Рунин неохотно снял трубку.

— Виктор? — спросил бархатный баритон. — Какие дела?

— Все сделал. Остается ждать, — коротко доложил Рунин.

— Спасибо, — усмехнулся Оракул. — Но я буду плохо спать по ночам до тех пор, пока не узнаю, что именно накопал этот любопытный юноша…

Положив трубку, Виктор Степанович выругался и, полуприкрыв глаза, выцедил оставленную Мироном рюмку коньяка — шут с ними, с принципами, иногда нервы сдают.

VIII

Фомин перебежал дорогу и пошел к Таганке — через десять минут он войдет в подъезд дома, наконец-то окажется в полной безопасности. Хватит с него разных приключений. Надо заполучить обратно паспорт, написать сестре и обязательно уехать отсюда, где его подкарауливают в подворотнях, намереваясь прирезать. Знать бы еще, за что?!

Вдруг он знает, только не может сразу догадаться? Стоит над этим подумать на досуге, но… только уехав на достаточно безопасное расстояние от Виктора Степановича и его приятелей. Ничего не скажешь — удружил Александр Михайлович, милый школьный Сакура, подсунул дельце, свел с хорошими людьми.

Остановившись, Юрка похлопал по карманам, нащупывая ключи. Ага, вот они. И тут же чуть было их не выронил — впереди, как раз напротив ворот его двора, стояли темные «жигули».

Напряженно вглядываясь, Фомин попытался определить — пуста машина или в ней кто-то есть? Из ворот вышел человек в светлом костюме и подошел к «жигулям».

«Вдруг Бежевый? — похолодел от страха Юрка, — а в машине Виктор Степанович? Значит, оставив двоих у дома Глеба, они переместились сюда?»

Боясь, что сидящим в «жигулях» может взбрести в голову проехаться по переулку и тогда спрятаться будет негде, Фомин бочком побежал к знакомому проходному двору. Нырнув, как в омут, в его спасительную темноту, немного отдышался и скорым шагом двинулся к набережной Яузы. Пройдя немного, замедлил шаг, а потом остановился — куда он собственно идет?

Присел на лавочку, стоявшую под раскидистым кустом сирени. Хорошо, нет дождя, можно немного перекантоваться, потом снова подойти к дому, поглядеть, уехали караульщики или нет. И тут же он понял — не уйдут, пока не дождутся! Раз так серьезно начало дело поворачиваться, что даже до ножа дошло, и думать нечего домой возвращаться, по крайней мере в ближайшие дни. Но куда деться? Конечно, номера телефонов некоторых друзей-приятелей он помнит наизусть, утром попробует позвонить, однако надо еще дотянуть до утра.

Фомин медленно поплелся через мост к парку физкультурного диспансера. Протянувшись в дырку между прутьями ограды, он пошел по темным аллеям, отыскивая подходящее место для ночлега. Облюбовав лавочку в кустах около ротонды, улегся на нее, натянув на голову куртку. Лежать на голых досках было жестко и неудобно — через несколько минут замерзли ноги, потом спина. Юрка встал, энергично сделал несколько приседаний, стараясь немного согреться и удивляясь — надо же, лето, ночи теплые, а попробуй полежи на лавке в парке: зубами застучишь от холода. И есть захотелось.

Промучившись еще минут пятнадцать, он окончательно понял, что не умеет быть бродягой. Не умеет и все! Всегда о нем заботились — мать, учителя в школе, тот же сержант Водин в армии, а вот остался совсем один и тут же наломал дров.

Поеживаясь и зевая, Юрка выбрался из парка и пошел мимо манекенов, выставленных в витринах магазина «Людмила», искоса разглядывая их, поражаясь безвкусице демонстрируемых нарядов и ценам: почти каждое платье стоило зарплаты среднего служащего.

Вышел на площадь, постоял раздумывая. Стало светло, пошли первые троллейбусы и автобусы. Дождавшись на остановке автобуса, он вошел в салон, опустился на сиденье и тут же задремал. Проснулся от сильного толчка в плечо:

— Эй, парень! Приехали!

Фомин открыл глаза.

— Я тебя уже два раза по маршруту провез, а ты все спишь. Тебе куда надо?

— А это что?

— Сокольники, — засмеялся водитель.

— Мне выходить… Спасибо.

Ба, как он мог забыть! Здесь, в Сокольниках, живет Володя Потресов — хороший парень, с которым Юрка работал до армии. Он точно не откажет, только бы оказался дома, не успел уйти на работу. Его домашний телефон Фомин помнил.

— Але…

— Володь, привет! — обрадовался Юрка. — Не разбудил?

— Фомин, ты? Чего в такую рань? — недовольно забурчал Потресов. Они уже несколько месяцев не виделись. После возвращения Юрки из армии встретились, поговорили. Вовка сообщил, что за время службы приятеля в армии женился, намечается пополнение семейства. Потом созванивались раз или два.

— Ты сейчас на работу? — спросил Юрка.

— Какая работа?! На больничном сижу.

— Я тут, рядом, недалеко от метро. Можно заскочу?

Открыла ему Вовкина жена. Молча пропустила в прихожую и, не ответив на приветствие, пошла на кухню, тяжело переставляя ноги. Из комнаты вышел сам Потресов, помятый со сна.

— Здоров, — он сунул Юрке руку и лениво поинтересовался: — Откуда свалился?

— Так, — уклончиво ответил Фомин. — Чем болеешь?

— А-а, — отмахнулся Вовка, — пишут ОРЗ, а на самом деле надоело горбатиться. Маленькая хитрость, — он заговорщически подмигнул. — Капнешь в нос разведенного мыла — и больничный обеспечен, имеешь право маленько отдохнуть от перестройки за счет профсоюза. Пошли на кухню.

Усадив Юрку на шаткий кухонный табурет, Вовка подошел сзади к жене, возившейся у плиты, обнял ее за широкую талию, начал шептать на ухо, прикрытое завитками темных волос. Она досадливо подергивала плечом, пытаясь скинуть его руку. Фомин из вежливости отвернулся, не желая наблюдать за полускрытым выяснением семейных отношений — и так ясно: недовольна его внезапным появлением.