Штамм Закат

Когда ее взору снова предстал Закари Гудуэдер, Келли увидела перед собой не мальчика. Не сына. Не любовь всей своей жизни. Вместо этого она увидела часть себя — ту часть, которая упорно оставалась человеческой. Часть, по-прежнему биологически принадлежавшую ей — Келли, ко­торой наперекор биологии суждена была вечная жизнь. Увидела собственную кровь, только все еще человечески-красную, а не вампирско-белую. Кровь, несущую в себе кис­лород, а не пищу. Увидела дефектную, несовершенную часть себя, насильно удерживаемую от воссоединения с нею.

А она хотела эту часть. Она жаждала ее с безумной си­лой.

То была не человеческая любовь. То была нужда вампи­ра. Вампирская страсть. У людей размножение направлено вовне, оно нацелено на воспроизводство, на рождение и рост потомства; но вампирское размножение направле­но в обратную сторону, воспроизводство идет вспять по линии родства, вампир вселяется в уже существующие жи­вые клетки и обращает их, приспосабливая для собствен­ных целей.

Положительный полюс магнита — любовь — становится своей противоположностью, и эта противоположность во­все не ненависть. И не смерть. Отрицательный полюс маг­нита — это инфекция. На место разделенной любви, соеди­нения семени и яйцеклетки, слияния наследственных фак­торов для создания нового уникального существа заступает нечто совершенно иное — извращение репродуктивного процесса. Чужая косная материя вторгается в жизнеспо­собную клетку и производит на свет сотни миллионов аб­солютно одинаковых, идентичных организмов. Здесь нет ни разделенной любви, ни акта творения — есть лишь яростная, разрушительная сила. Это осквернение самой сути оплодотворения, низложение любви. Изнасилование биологии и вытеснение жизни.

Келли очень нужен был Зак. Пока он оставался не об­ращенным, а, следовательно, не законченным, она сама не могла считать себя завершенной.

Тварь по имени Келли встала в полный рост на кромке крыши. Она была совершенно равнодушна к страданиям города, расстилавшегося вокруг. Она испытывала только жажду. Необоримую страсть к крови и к тем, в ком текла ее собственная кровь. Вот эта бешеная лихорадка и гнала ее вперед. Вирус знает одно: он должен заражать.

Тварь уже начала было искать какой-нибудь другой путь внутрь этой кирпичной коробки, как вдруг из-за надстрой­ки над лестничным колодцем послышались шаги — чьи-то ноги в старых туфлях шаркали по гравию.

Несмотря на темноту, она отчетливо увидела его. Это был старый Сетракян, охотник за вампирами. Он вышел из-за надстройки с серебряным мечом в руке и направился к ней. Все ясно: Сетракян хотел припереть ее к парапету, чтобы у Келли за спиной остались только край крыши и ночная бездна.

Тепловая аура охотника была тонкой и тусклой. Это и понятно: отжившая свое человеческая особь, ее кровь медленно струилась в жилах. Старик показался Келли ма­леньким. Впрочем, для нее сейчас все люди были низко­рослыми. Маленькие, бесформенные, эти существа сует­ливо толпились на самом краешке бытия и все время па­дали, спотыкаясь о собственный жалкий интеллект. Ба­бочка, у которой на спине, между крыльями, начертана мертвая голова, с полнейшим отвращением взирает на мохнатый кокон. Ранняя стадия эволюции. Устаревшая модель, не способная услышать благотворный ликующий зов Владыки.

Что-то внутри Келли все время перекликалось с Ним. Некая форма примитивной, но в то же время хорошо от­лаженной чувственной коммуникации, как у животных. Душа улья.

Дряхлое человеческое существо подошло ближе — Кел­ли не сводила глаз со смертоносного лезвия, ярко сверкав­шего в ночи, — и тут в ней зазвучал голос: он пришел непо­средственно от Владыки, а уж через Келли был мгновенно ретранслирован в сознание старого мстителя.

Авраам.

Да, звук исходил от Владыки, — и все же это был не тот мощный и властный голос, каким его знала Келли. Авраам. Не делай этого.

Интонация была явно женской. Но ведь сама Келли ни­чего не произносила. Этот голос она слышала впервые в жизни.

А вот Сетракян точно слышал его ранее. Келли поняла это по тепловой ауре человеческого существа, по тому, как участился сердечный ритм старого охотника.

Я живу и в ней тоже... Я живу в ней...

Мститель остановился. В его взгляде появился намек на слабость. Вампир Келли ухватилась за эту возможность, ее челюсть отвалилась, рот распахнулся, она почувствовала, что ожившее жало вот-вот выстрелит.

Но тут охотник воздел свой меч и с криком бросился на нее. У Келли не осталось выбора. Серебряное лезвие, осле­пительно пылая, прожигало мрак ее глаз.

Она повернулась, пробежала вдоль парапета, перемах­нула через него и стремглав помчалась по отвесной стене вниз. Пересекая пустой участок между домами, Келли лишь раз обернулась, чтобы бросить взгляд наверх, на дряхлое человеческое существо с его тающей тепловой аурой. Ста­рик стоял там по-прежнему в полном одиночестве. Стоял и смотрел, как она исчезает в ночи.

Эф подошел к Заку и потянул его за руку, стремясь убе­речь от обжигающего света ультрафиолетовой лампы, ле­жавшей в оконной клетке.

— Убирайся! — выкрикнул Зак.

— Ну же, дружок, — сказал Эф, стараясь успокоить его. Им обоим нужно было успокоиться. — Эй, братан. Зед. Ну же...

— Ты пытался убить ее.

Эф не знал, что сказать. Потому как он и впрямь пытал­ся убить Келли.

— Она... Она все равно уже мертва.

— Не для меня!

— Ты видел ее, Зед. — Эфу не хотелось, чтобы разговор коснулся жала. — Ты видел, во что она превратилась. Она больше не твоя мама. Мне очень жаль.

— Ты не должен убивать ее! — всхлипнул Зак. Его голос все еще прерывался после перенесенного приступа.

— Должен, — сказал Эф. — Должен.

Он подошел к Заку, пытаясь восстановить утраченный контакт с сыном, но мальчик отскочил от него. Вместо того чтобы прильнуть к отцу, Зак пододвинулся к Норе — единственному человеку поблизости, который хоть как-то мог заменить маму, — и с плачем уткнулся в ее плечо.

Нора посмотрела на Эфа. Ее взгляд был полон сочув­ствия, но Эф не принял утешения.

Позади него в дверях появился Фет.

— Пошли, — сказал Эф и выбежал из комнаты.

Ночная стража

Они продолжали медленно продвигаться по улице, на­правляясь к парку Маркуса Грейви, — пятеро свободных от службы пеших полицейских и сержант, следовавший за ними в своем личном автомобиле.

Никаких значков. Никаких видеокамер, положенных для патрульных машин. Никаких докладов о проделанной работе. Забыты внутренние расследования, общественные советы и отдел собственной безопасности.

Главное — сила. И наведение порядка.

Федералы уже навешали на это ярлыки: «инфекцион­ная мания», «чумное помешательство» и так далее.

А куда делся старый добрый термин «плохие парни»? Вышел из моды?

Что там говорили в правительстве? Мобилизовать по­лицию штата? Призвать национальную гвардию? Развер­нуть войска?

«По крайней мере, дайте нам, простым городским поли­цейским, ребятам в синей форме, право первого выстрела».

— Эй! Что за херня?!..

Один из мужчин схватился за руку. На ней был глубокий разрез — что-то рассекло локоть, пройдя сквозь рукав. Еще один снаряд ударил в асфальт прямо перед ногами.

— Они что, бля, начали швырять камни? Мужчины вскинули глаза наверх, к крышам.

— Вон! Там!

Огромный кусок декоративной облицовки с изображе­нием геральдической лилии плавно опускался им на голо­вы. Мужчины бросились врассыпную. Камень с треском разбился на бордюре тротуара, обдав голени мужчин гра­дом обломков.

— Сюда!

Они бросились к двери подъезда, ворвались внутрь. Первый из мужчин рванул по лестнице на второй этаж. Там, посреди лестничной площадки, стояла девочка-подросток в длинной ночной рубашке.

— Убирайся отсюда, детка! — заорал мужчина, огибая ее и направляясь к следующему пролету. Наверху кто-то дви­гался. Сейчас полицейскому не нужно было вызывать под­крепление, не нужно было играть по правилам, не нужно было искать оправданий для применения силы. Он выкрик­нул, чтобы парень наверху остановился, а затем, открыв огонь, вколотил в него четыре пули и уложил на месте.

Полицейский приблизился к бунтарю, весь дрожа от возбуждения. Черный парень, в груди — четыре исправные дырки. Улыбаясь во весь рот, полицейский повернулся к пролету лестницы.

— Один есть!

Черный парень шевельнулся и принял сидячее положе­ние. Полицейский попятился и успел вбить в него еще одну пулю, прежде чем парень, вскочив, прыгнул на него, крепко обхватил мужчину руками и принялся что-то делать с его шеей.

Полицейский крутанулся на месте — его винтовка ока­залась стиснутой между ним и нападавшим, а бедром он уперся в перила лестницы, — и почувствовал, что огражде­ние начало поддаваться.

Оба упали, с грохотом шмякнувшись на пол. Обернув­шись на шум, полицейский, стоявший внизу, увидел, что на его товарище лежит подозрительный тип и словно бы гры­зет ему шею — во всяком случае, было очень похоже. Прежде чем выстрелить, он взглянул вверх — туда, откуда они свали­лись, — и увидел девочку-подростка в ночной рубашке.

Она спрыгнула на полицейского, свалила с ног и, усев­шись верхом, принялась раздирать ногтями его лицо и шею.

В этот момент вернулся третий полицейский. Спустив­шись по лестнице, он сначала уставился на девочку, а по­том увидел за ней парня с жалом, вылезшим изо рта. Жало волнообразно подрагивало: урод высасывал из первого по­лицейского кровь.

Третий полицейский выстрелил — пуля ударила в девоч­ку и опрокинула ее на спину. Полицейский собрался было открыть огонь по уроду, но тут из-за его спины высунулась чья-то рука, длинный когтеобразный ноготь вспорол муж­чине горло, отчего полицейского развернуло, и он рухнул в объятия поджидавшей сзади твари.

Келли Гудуэдер, кипя яростью от неуголимого голода и жажды крови, подхлестнутой тоской по сыну, одной ру­кой без всякого труда втащила полицейского в ближайшую квартиру и с треском захлопнула за собой дверь, чтобы ни­кто не помешал ей как следует насытиться.

Владыка. Часть первая

Конечности мужчины дернулись в последний раз, с губ сорвался тонкий аромат финального вздоха, а зубы выби­ли дробь, просигналив тем самым, что трапеза Владыки закончена. Гигантская тень выпустила из своих объятий недвижное обнаженное тело, и оно свалилось к ногам Сар­ду, присоединившись к телам других четырех жертв, уже лежавшим там.

На всех были одинаковые меты совершенного над ними насилия — следы жала, проникшего в мягкую плоть точно над бедренной артерией. Не то чтобы популярный образ вампира, пьющего кровь из шеи жертвы, неверен, — про­сто сильные вампиры предпочитают бедренную артерию правой ноги. Напор крови там и насыщенность ее кисло­родом идеальны, а вкус — сочный, резкий, едва ли не гру­бый. Что же до яремной вены, то кровь там течет нечи­стая, с острым, излишне солоноватым привкусом. Как бы там ни было, но для Владыки процесс питания давно по­терял свою восхитительную прелесть. Много-много раз древний вампир кормился, даже не заглядывая в глаза сво­их жертв, хотя адреналиновый прилив страха, захлесты­вающий жертву, добавлял металлическому вкусу крови осо­бый, экзотический холодок.

Уже много столетий боль человеческая освежала и даже бодрила Владыку: различные ее проявления забавляли вампира; исполняемая скотом музыка — изысканная сим­фония вскриков, задушенных стонов, издыханий — неиз­менно возбуждала его интерес.

Однако ныне, особенно тогда, когда Тварь питалась так, как сейчас, en masse1, ей требовалась абсолютная тишина. Изнутри самой себя Тварь воззвала к своему первобытно­му голосу — голосу изначальному, голосу ее истинной при­роды, покрывающему всех прочих гостей, заключенных в теле Владыки и подчиненных его воле. В Твари родилось низкое гудение — пульсирующий звук, нутряной душеуто-ляющий гул, умственный громовой рокот, способный на долгое время парализовать находящуюся рядом добычу, чтобы Владыка мог мирно покормиться вволю.

Однако в конечном счете «Гудением» следовало пользо­ваться с большой осторожностью, потому что оно обнажа­ло истинный голос Владыки. Его истинную природу.

Требовалось некоторое время, и требовались опреде­ленные усилия, чтобы утихомирить все населяющие Вла­дыку голоса и заново обнаружить свой собственный. Это было опасно, ибо галдящие внутри звуки служили Владыке шумовой завесой. Обитающие в нем голоса — включая и го­лос Сарду, юноши-охотника, в тело которого вселилась Тварь, — маскировали Владыку, скрывали его присутствие, местоположение и мысли от других Древних. Они, эти го­лоса, окутывали его, словно плащ-невидимка.

Находясь внутри «Боинга-777», Владыка использовал «Гудение», когда самолет прибыл в аэропорт Кеннеди, и сейчас он тоже применил этот пульсо-звук, чтобы обе­спечить абсолютную тишину и собраться с мыслями. Здесь, в склепе, Владыка мог позволить себе это — он находился на глубине нескольких десятков метров от поверхности земли в бетонном убежище, расположенном посреди по­лузаброшенного мясозаготовительного комплекса. Зал, который занимал Владыка, гнездился в центре лабиринта, состоящего из загонов для скота с прихотливо изогнутыми стенами и служебных тоннелей, а непосредственно над этим залом размещалась собственно скотобойня. Когда-то здесь, внизу, собирали кровь и отходы, но теперь, после тщательной чистки, предшествовавшей восселению Вла­дыки, помещение более всего напоминало небольшую за­водскую часовню.

Резаная рана на спине Владыки, наполняющая его пуль­сирующей болью, начала залечиваться почти мгновенно. Он никогда не боялся, что после какого-нибудь ранения увечье останется с ним навсегда, — Владыка вообще никог­да ничего не боялся, — и все же от этого пореза останется шрам, оскорбительно уродующий его тело. Тот старый ду­рак и человеки, примкнувшие к нему, горько пожалеют о злосчастном дне, когда они встали на пути Владыки.

Еле слышное эхо ярости — нет, не ярости, а глубинного гнева — отозвалось в его многочисленных дробных голо­сах, прошло мелкой рябью по его монолитной воле. Вла­дыка ощущал, как в нем полнится злость. Это чувство осве­жало его. Освежало и даже наполняло энергией. Гнев был не из тех эмоций, которые он часто испытывал, поэтому

Владыка позволил себе эту реакцию, — более того, он об­радовался ей.

Огромное, покалеченное тело вампира затряслось от тихого, неслышного смеха. В игре, которую он затеял, Вла­дыка далеко обошел своих соперников, и все его разно­образные пешки вели себя так, как им и полагалось. Энер­гичный Боливар, ставший кем-то вроде лейтенанта в его войске, вполне доказал свою способность возбуждать в дру­гих кровавую жажду и даже подыскал нескольких рабов, годных для выполнения поручений при свете солнца. Са­монадеянность и высокомерие Палмера росли с каждым тактическим успехом, и все же он полностью оставался под контролем Владыки. Затмение Солнца — вот что обозначи­ло начало действий на оси времени, от этой отметки и при­шел в движение весь план. Затмение обусловило ту тонкую, сакральную геометрию, которая была столь необходима для исполнения задуманного, и теперь... Что ж, теперь — ждать осталось совсем недолго — загорится земля...

На полу застонал один из жалких комков плоти, неожи­данно проявивший тягу к жизни. Посвежевший Владыка обрадованно воззрился на него с высоты своего роста. В сознании вампира снова пробудился хор голосов. Влады­ка пригляделся к человеку, лежавшему у его ног, — во взгля­де этого ничтожества еще осталось немного боли и страха. Непредвиденное угощение.

На этот раз Владыка не отказал себе в удовольствии от­ведать пряный десерт. Стоя под сводчатым потолком скле­па, Владыка поднял тело, аккуратно возложил руку на грудь человека, точно над его сердцем, и с жадностью впитал еле мерцающее там биение, погасив его навсегда.

Эпицентр

Когда Эф вслед за Фетом спрыгнул на рельсы, платфор­ма была пуста. Они направлялись в подземный тоннель, огибавший «Эпицентр», или «Ванну» — строительную пло­щадку в котловане на месте падения Башен-близнецов.

Еще недавно Эф и представить не мог, что он когда-либо снова окажется здесь. После всего, что они увидели и ис­пытали, Эф не способен был вообразить силу, достаточно действенную, чтобы заставить его вернуться в этот подзем­ный лабиринт — гнездовье Владыки.

Впрочем, для образования мозолей порой достаточно одного дня. И еще помогло виски. О да, виски весьма по­могло.

Он перешагнул через черные камни, лежавшие там же, где и раньше, — вдоль заброшенного пути. Крысы сюда не вернулись. Прошел мимо шланга компрессора, оставлен­ного кессонщиками, — они тоже исчезли без следа.

Фет нес в руке свое обычное оружие — стальной арматур­ный пруток. Несмотря на то, что можно было обзавестись более подходящими и эффективными средствами обороны и нападения, Эф и Фет тащили с собой ультрафиолетовые лампы, серебряные мечи и гвоздезабивной пистолет, заря­женный стержнями из чистого серебра. При этом Фет не расставался со своим крысиным прутком, хотя оба знали, что крыс здесь больше нет. Подземная крысиная вотчина была заражена — ее инфицировали вампиры.

Фету также нравился гвоздезабивной пистолет. Для пневматических инструментов такого рода требовались трубки и вода. Электрические пистолеты обладали малой ударной силой, а траектории выпускаемых из них гвоздей отличались непредсказуемостью. К тому же и те, и другие не были достаточно портативными. Пистолет Фета рабо­тал на пороховых зарядах — это было оружие из сетракя-новского арсенала диковин, как древних, так и современ­ных, — и пороха в нем было, как в добром старом дробови­ке. В магазине — пятьдесят серебряных гвоздей без шля­пок, подаются снизу, как в «узи». Свинцовые пули проделы­вают в вампирах дырки точно так же, как и в людях, но если твоя нервная система приказала долго жить, физиче­ская боль уже не представляет никакой проблемы, и по­крытые медной оболочкой пули сводятся к тупым ударным инструментам. У дробовика большая останавливающая сила, однако, стреляя из него, нужно попасть в шею, чтобы напрочь отделить голову от тела, иначе дробь тоже не убьет вампира. Серебро в виде четырехсантиметровых гвоздей без шляпок смертельно для вирусов. Свинцовые пули только лишь разъяряли вампиров, в то время как се­ребряные гвоздики наносили урон вроде как на генетиче­ском уровне. И не менее важно было то — во всяком случае, по мнению Эфа, — что серебро пугало их. Производило тот же психологический эффект, что и ультрафиолет в его чи­стом коротковолновом диапазоне UVC. Серебро и солнеч­ный свет были для вампиров все равно что арматурный пруток Фета — для крыс.

Василий Фет присоединился к ним, будучи представи­телем городской дератизационной службы, — он хотел по­нять, что гонит крыс на поверхность.

Василий уже несколько раз сталкивался с монстрами во время своих подземных вылазок, и набор его умений — Фет был прирожденным истребителем всяческих паразитов и обладал экспертным знанием в области того городского хозяйства, что лежит под самим городом, — идеально под­ходил для охоты на вампиров. Именно он первым привел сюда Эфа и Сетракяна, когда те пытались отыскать гнездо­вье Владыки.

В подземелье витал, не имея выхода наружу, запах смер­тоубийства. Жуткая смесь: гаревая вонь обугленной плоти вампиров и неотвязный аммиачный дух их экскрементов.

Эф немного поотстал, затем прибавил ходу и, посвечи­вая фонариком по стенам тоннеля, догнал Фета.

В уголке рта крысолова торчала незажженная «Торо» — разговаривая, он любил покусывать кончик сигары.

— Ты в порядке? — спросил Василий.

— В полном порядке, — сказал Эф. — Лучше и быть не может.

— Он просто растерян. Ах, дружище, я тоже был расте­рян в его возрасте, а моя мама не очень-то... Ну, в общем, сам понимаешь.

— Понимаю. Ему нужно время. А время — всего лишь одна из многих вещей, которые я сейчас как раз и не могу ему дать.

— Он хороший парнишка. Обычно я не люблю детей, но твой мне нравится.

Эф кивнул — он понимал, что Василию было не просто признаться в этом.

— Мне он тоже нравится.

— Меня беспокоит старик, — сказал Василий.

Эф осторожно переступил через наваленные камни.

— Все это отняло у него очень много сил.

— В физическом смысле — да, конечно. Но есть кое-что еще.

— Поражение.

— Именно. Да. Столько лет гонялся за этими тварями, подобрался так близко — и все для того, чтобы увидеть, как Владыка выстоял и уцелел после лучшего удара, какой толь­ко мог нанести старик. Но и это не все. Есть вещи, которые он нам не говорит. Или пока еще не сказал. Уверяю тебя.