Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Памяти Императорской русской армии - Петр Николаевич Краснов на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Петр Краснов

Памяти Императорской русской армии

Из стрелецких полков, из дворовых детей придворцовых слобод, из полков иноземного строя, из рейтаров и драгун, из городовых и иных казаков зародилась Российская Императорская армия в те дни, когда:

Россия молодая, В борениях силы напрягая, Мужала с гением Петра.

Крестилась она страшным Нарвским погромом и крепла под ударами лучшей тогдашней шведской армии короля Карла XII.

И от Лесной и Полтавы довела она Россию до славного мира, до наименования Империей, а ее первого императора увенчала титулом «Великого», всеми признанным и всеми усвоенным.

Колыбелью Императорской армии была — слава.

В основу обучения и воспитания ее были положены Петром Великим регламенты и уставы Воинского артикула. Было в них много рыцарского, и главным основанием их было понятие чести.

Поведено было служить солдатом всю жизнь, но и сказано было о том, что нет выше, чем солдатская служба, и имя солдата высоко и знаменито.

Созданная великим Петром Императорская армия получила воспитание в руках Суворова. Суворов создал для нее «Науку побеждать», в основу которой положил «глазомер, быстроту и натиск». Он начал службу в те дни, когда «тиранство считалось достоинством, а щегольство фронтом — службой». И в век жестокой дисциплины Суворов допускал возражения «нижнего высшему, но с тем, чтобы они делались пристойно, а не в многолюдстве, иначе будет — буйство». «Местный лучше судит по обстоятельствам; я вправо, — должно влево, — меня не слушать; я велел вперед, ты видишь — не иди вперед».

В турецких походах, на штурмах варшавской Праги и в снегах Финляндии ковались суворовские чудо-богатыри и, когда столкнулись с армией, воспитанной Бонапартом, разбили ее в долинах Северной Италии.

Солдат Императорской армии исколесил всю Европу, побывал в Персии, перевалил не один снеговой хребет, стоял на «линии» в пустынях Средней Азии и повидал на своем веку немало народов.

В темную деревню XVIII века, в лесное и степное захолустье, вернувшийся домой солдат приносил рассказы о волшебных странах, им виденных, приносил понятия о чести и благородстве, ему внушенные, и явился первым учителем деревни.

Армия стала школой патриотизма и духа для народа. Суворовские чудо-богатыри несли в нее свои заветы: «Слов „назад“ и „отступать“ и в словаре нет: Широкий шаг ведет к победе, а победа — к славе».

И Россия шла широкими шагами к победам и славе.

И говорил Суворов:

«Горжусь, что я русский»,

«Одно мое желание — кончить Высочайшую службу с оружием в руках…»

Заветы Суворова красной нитью прошли через всю жизнь Императорской Российской армии; их заучивали в кадетских корпусах, ими руководствовались в военных училищах, и редкий старый генерал не мечтал «кончить Высочайшую службу с оружием в руках…».

Изменялись сроки службы под знаменами, иною становилась тактика, в связи с иным оружием, но нравственные основы армии были все те же:

«Бог, Царь, Отечество».

«Глазомер, быстрота, натиск».

«Горжусь, что я русский».

Короче становилась служба солдата, проходили через полковые ряды народные массы и все выше становилось значение Императорской армии, как школы патриотизма. Она являлась дополнением и поправкой к беспочвенной народной школе и оплотом Российского государства.

Императорская армия к началу мировой войны представляла стройное, гармоничное целое, покоившееся на прочном фундаменте двухвековой славы, закрепленной историей. Она была научно образована, втянута в работу и имела недавний опыт Японской войны.

Армия была чужда политики. Ни офицеры, ни тем более солдаты и казаки политикой не занимались. Подавляющее большинство нас не разбиралось в партийных программах, не знало их лозунгов, путало октябристов с кадетами, мало интересовалось работой Государственной Думы. Мы были специалистами-профессионалами. «Русский Инвалид» и «Военный Сборник»— вот что главным образом читалось. Из полковых библиотек брали книги исторического содержания, романы, но никогда не политическую литературу. Большинству к тому же и читать было некогда. Армия лихорадочно готовилась к страшному испытанию. Создание солдата требовало целодневной работы над ним. Строевые учения, заботы о довольствии и снаряжении, тактические занятия, смотры, боевые стрельбы, учебные сборы и маневры отнимали у офицеров все время. Личной жизни не было — была одна полковая семья, жившая одними, общими для полка, интересами.

Оплотом армии был ее офицерский состав, воспитанный в кадетских корпусах, обучаемый в военных училищах, школах и академиях. Теперь, когда нам пришлось близко столкнуться с офицерами всех стран, мы с гордостью можем сказать, что со старым офицером Русской армии могли соперничать только германские и французские офицеры, — все остальные, по воспитанию, выучке, тренировке и храбрости, оказались далеко ниже.

А потому те, кто задавался целью уничтожить русскую государственность, стремились прежде всего разрушить армию и, как ее основу — обаяние Государева имени и ее офицерский состав.

В 1905 году мне пришлось встречаться с молодым человеком, Поповым. Сын московского богача, человек всесторонне образованный, он был одно время военным корреспондентом газеты «Русь» в Японскую войну, потом увлекся революционным движением. В разгар бунтов и забастовок 1905 г. Попов — уже революционер — в порыве откровенности говорил мне с тоскою:

— Никогда нам не сокрушить монархии, пока существуют офицеры. Пока есть корпуса и училища, мы (интернационал) ничего с Россией не сделаем.

* * *

Русский офицер был воспитан в строгих понятиях чести и честности.

Прекрасные церкви кадетских корпусов и военных училищ с их отличными хорами певчих, подбор лучших законоучителей, благолепное служение, строгий порядок в церкви — молитвы хором перед обедом и после обеда и общий «Отче наш» и «Спаси, Господи, люди Твоя» в просторных залах рот вечером, после переклички, — создавали молитвенное настроение, поднимавшее душу и увлекавшее ее.

Много шалостей делали кадеты, много шуток, часто глупых, творили они, но никогда самому смелому из них не пришло бы в голову посмеяться над верою, пошутить во время молитвы или в церкви. Самая расшалившаяся рота, изводящая до отчаяния воспитателя и вице-фельдфебеля, моментально утихала, как только раздавалась команда «рота, направо»; кадеты поворачивались к образу и им командовали: «петь молитву».

В сумраке дортуара, уставленного сотнею кроватей, мягко мигала цветная лампада перед громадным образом Покровителя роты, и все мощнее креп хор голосов: «победы благоверному Императору Николаю Александровичу на сопротивныя даруяй», и мир сходил на разбушевавшиеся на детские сердца.

Когда перед проскомидией в храм корпуса, освещенный косыми лучами воскресного солнца, класс за классом, рота за ротой входили кадеты, и церковь наполнялась четырьмястами мальчиков, одинаково одетых, стоящих на вытяжку в шеренгах, не смеющих кашлять, и кадет-псаломщик начинал читать часы на клиросе, а хор разворачивал ноты, — создавалась та благолепная тишина храма, которой нет в русской приходской церкви.

В уважении к обряду и религии воспитывались кадеты. Офицерами они передавали это уважение и солдату.

Помню наши вечерние зори на двухсполовинной верстной высоте Кунгей Алатау, в Тышканском лагере у Джаркента. Впереди белого ряда широких палаток, на передней линейке, усыпанной чистым песком, вдоль тихо журчащего арыка, выстраивались сотни сибирских казаков. Против каждой, в деревянном, украшенном резьбою ставце, стояла походная икона. Широкий простор зеленого плоскогорья замыкался причудливыми зубцами синеющих позлащенных лучами закатного солнца гор. За ними в розовом тумане тонула пустыня. И далеко за горизонтом высились синие громады, покрытых белыми пятнами, ледников Алатауских гор. За ними пески Тибета… Гималаи… Индия…

Опираясь на палку и чуть прихрамывая, спешил на фланг седой старик, генерал-лейтенант Калитин, начальник лагерного сбора. Офицеры стояли при полках. Дежурный офицер стоял в поле перед серединой полка. Вправо видны были ровные шеренги Туркестанского артиллерийского дивизиона и 21-го Туркестанского стрелкового полка с седым «дедушкой» Селядцевым на его правом фланге.

Тишина сменяла бормотанье фельдфебелей и вахмистров, читавших Приказ и объявлявших приказ назавтра.

— Полк, смир…рна… — командовал дежурный. Трубачи и горнисты играли зорю.

Дивное волнующее впечатление производила она на границе Небесной Империи — Китая. Резко, тревожно отбивал короткие ноты пехотный рожок и певуче пели артиллерийские я казачьи трубы, подготовляя людей к чему-то духовному.

— На молитву… шапки долой…

Лилась молитва к Господу Сил, молитва за себя, которой научил нас Христос, Спаситель мира, молитва за Царя и за Россию!

И казалось, что на громадную высоту горного лагеря доносятся со всех концов России святые слова молитвы миллионов русских солдат.

Виднелись в далекой дали малиновые погоны финляндских стрелков на песке, подле красных сосен и гранитных скал, у зеркальных вод Финляндских озер, чудился громадный Красно-сельский лагерь с Императорскою гвардией и деревянный дворец в густом саду на Красносельском шоссе, и тот, за кого мы только что молились…

Умственному взору предносились серые громады военных кораблей с приспущенными кормовыми флагами и бело-голубые шеренги матросов на мутно-стальных водах Балтийского моря, на синем Черном море и в голубом просторе Великого океана.

Слышалась молитва бессмертных Александрийских гусар в Русском Калише, на границе Германии, и молитва Казаков в Томашеве, на границе Австрии. В горных дебрях Каракурта молились Кубанцы, Кавказские пластуны и стрелки пели молитву в Игдыре, у подножья Арарата, и Сибиряки и Уссурийцы в Хунчуке и Камень-Рыболове на Дальнем Востоке.

* * *

Старый офицер Российской армии рождался с именем Государя в сердце. Преданность монарху он приобретал с молоком матери. До семидесяти процентов офицеры были сыновьями, внуками или правнуками офицеров же или солдат. Традиции семьи и рода смешивались с традициями полка. И эти традиции были — беспредельная преданность своему Государю.

Ребенком будущий офицер привыкал чтить Царя и любить Родину. С малых лет кадет в ротных залах видел портреты Государя, учился петь народный гимн в соответствующей торжественно-молитвенной обстановке: В Царские дни он бывал на Божественной литургии и молебне. Эти дни запоминались. Государи посещали столичные корпуса и при всяком посещении провинции бывали и в губернских корпусах.

…Это было в 1886 году. Уроки в Александровском кадетском корпусе шли нормально, прерываемые каждый час короткой барабанной дробью дежурного барабанщика. Но и у преподавателей и у кадет чувствовалось какое-то нервное напряжение. Ждали Государя. Он уже был в Первом кадетском и в Николаевском корпусах и каждый день мог приехать в наш Александровский. Время между часом и тремя, когда его ждали, протекало в томительном ожидании. На уроке кто-то взволнованным голосом сказал: «Государь Император приехал». Ничего не было слышно на улице. Так же было тихо на покрытых снегом мостовых, но чуткое ухо кадет уже уловило через зал на лестнице, у кабинета директора, звук короткого электрического звонка, и кадеты догадались о его значении.

Урок прекратился. Ждали, молчали, обменивались короткими, ничего не значащими фразами. Точно какой-то ток прошел по всему громадному зданию корпуса и взвинтил детские сердца.

Тяжелая дверь приоткрылась, в ней показалось лицо дежурного штаб-офицера.

— Государь Император изволил осчастливить корпус своим приездом. Оставаться пока в классах, певчим и музыкантам спуститься после перемены в портретный зал, — торопливо сказал он. Государь еще был внизу в младшем и среднем возрастах. В зале седьмой класс занимался ружейными приемами и слышались слова команды. И вдруг хлопнула дверь, и радостно взволнованный, необычно громкий голос крикнул:

— На пле-ечо… шай на кара-ул!

Сейчас же раздался дружный ответ: «Здравия желаем, Ваше Императорское Величество».

Дверь нашего класса открылась, и, не дожидаясь команды встать, кадеты вскочили и замерли у своих скамей.

Рослая, полная величавой красоты, фигура Государя пропустила вперед Императрицу, и оба они вошли в класс.

— Здравствуйте, господа, — сказал Государь.

Императрица Мария Федоровна была много ниже Императора Александра III, но она нам не казалась маленькой. В темном платье и серебристой серой накидке, отороченной мехом, с большими добрыми глазами, она нам казалась волшебно прекрасной. Они остановились у кафедры.

— Садитесь, садитесь, — сказал Государь. — Мы послушаем ваш урок. — И он, и Государыня сели на стулья…

Когда Государь уезжал, фельдфебель строевой роты подал ему пальто, кадеты толпою выбежали на мороз на улицу и до самого Невского бежали по глубокому снегу за санями, провожая громким, ликующим «ура» Государя и Царицу и не слушая его приказа вернуться домой.

— Я рассержусь, дети, слышите, — повысил голос Государь. — Ваше Императорское Величество, позвольте, — смущенно бормотали кадеты, оборачиваясь к так буднично теперь глядевшему высокому зданию корпуса.

Это был искренний восторг, который всех захватывал и долго не проходил…

Кадеты Петербургских корпусов часто видели Государя. Они встречали его на улицах, они видели его на спектаклях учащейся молодежи, но самым торжественным днем был смотр батальона кадетских корпусов в Петергофе. Смотр начинался линейным учением батальона и заканчивался штурмом, на глазах у Государя, дачи Мурузи. Кадеты молили Бога, чтобы перед смотром было побольше дождей, чтобы никогда не просыхающая лужа у шоссе, недалеко от дачи, была наполнена водою. Они спорили за честь, на глазах у Государя и Царицы, с разбега броситься в эту лужу, расплескивая брызги, залечь по самые плечи в воде и стрелять, выпуская последние холостые патроны, а потом кинуться с громовым «ура» на дачу. Это были минуты, когда, если бы кадетам сказали, что лужа полна серной кислоты, они все равно бросились бы в нее, потому что Государь смотрел на них.

Так воспитанная молодежь являлась в бою офицерами, не боявшимися смерти.

«Братцы, — говорил раз Скобелев в тяжелую минуту боя резервной части, — я посылаю вас на смерть. Видите позицию… Взять ее нельзя… Да я брать ее и не думаю; но нужно, чтобы турки перебросили туда все свои силы, а я тем временем ударю им в центр».

«Вы дадите России победу». «Смерть ваша будет честной и славной смертью».

Громовое «ура» было ответом на эти слова, часть перестроилась и пошла умирать.

* * *

Вспоминается и мутное осеннее утро в Павловском училище на Петербургской стороне. Только что проиграл повестку горнист. За впущенными шторами моросит надоедливый петербургский дождь. Жестко лежать на соломенном матраце и подушке, набитой сеном, под жидким серым одеялом, но и вставать не хочется. Много тяжелого на душе: первая ночь в казарме, на «действительной» военной службе, смутное сознание — «прощай, воля, и на многие годы».

И вдруг раздается настойчивый, бодрый голос дежурного юнкера: «Царева рота, вставать! Встава-ать, Государева рота!»

И бодростью преисполняется сердце от радостного сознания, что отныне я «юнкер роты Его Величества».

Великим постом Государь с Императрицей приехали в училище.

Портупей-юнкер рапортовал: «Ваше Императорское Величество, в роте имени Вашего Императорского Величества все обстоит благополучно».

Рота давно неподвижно застыла, держа тяжелые пехотные берданки на караул. Ни один штык не шевелился.

Государь подошел к правофланговому юнкеру, бывшему на полголовы выше Государя.

— Никак выше меня будешь, — сказал Государь.

— Выше Вашего Императорского Величества нет во всем мире.

— А ну, померяемся!

Как игрушка, без звука, вскочило ружье в плечо, а потом «к ноге», и юнкер стал подле Государя.

— Нет, выше, выше, — сказал Государь. — А здоровье как?

— Немного грудь болит, Ваше Императорское Величество.

— Беречь себя надо. Ишь, каких людей мать-Россия дарит, — с восторгом сказал Государь.

И так же провожали мы Государя по снежному простору Спасской улицы до Большого проспекта, кричали «ура» и не помнили себя от радости, передавая мельчайшие подробности посещения.

* * *

Наше производство в офицеры было после больших маневров. Шесть дней мы бродили по окрестностям Копорья, Кипени, Касикова и Ропши под холодными дождями, меся тяжелыми сапогами глинистую грязь проселочных дорог. Плечи были растерты в кровь мокрой скаткой и тяжелым вещевым мешком, ноги были — сплошные раны. Мы не обедали, потому что в котлах, на кострах, заливаемых дождем, обед поспевал лишь к часу ночи, когда мы уже, угревшись в тесных низких палатках, по шесть человек на соломе, засыпали тяжелым сном. Мы спали днем на марше, и не только спали, но и видели сны. Мы совершали громадное обходное движение подкрепляя своим полком гвардейскую кавалерию, и проходили по сорок с лишком верст в день. Мы не знали, когда будет отбой и производство, но догадывались, что «сегодня».

Из разорванных туч выходило солнце. Во всей своей печальной красоте открывалась природа милого Севера. В лесу, Через который мы шли, трепетала мокрыми листьями осина, и березы уже были покрыты бледным золотом ранней осени. Мы спустились из Высотского по разбитой колесницей грязной дороге, перешли Кипеньское шоссе и стали выстраиваться поротно на военном поле. Там уже шел маневренный бой и длинные линии лежащих белых рубах то и дело окутывались белыми дымками выстрелов.

Забыв усталость, роты быстро пошли, отбивая ногу, готовые рассыпаться цепями и кого-то атаковать.

Пришло приказание остановиться. Полк свернули в батальонные колонны. Составили в козлы ружья. Мы стали обчищаться и переодеваться в свежие белые рубахи. Толкая друг друга на грязном полу, мы привели себя в порядок.

— Юнкера старшего курса, вперед! — скомандовал батальонный командир.

Незабываемые минуты… У царского валика, где стояли экипажи и лошади, выстраивались пажи, юнкера Николаевского кавалерийского училища, и туда же бодрым шагом подходили мы и юнкера Константиновского военного, Михайловского артиллерийского и Николаевского инженерного училищ.

С царского валика спускались Императрица с Великой княгиней Марией Павловной, за ними шел Государь. В фуражке и длинном сюртуке при шарфе он подошел к фронту юнкеров и сказал несколько слов.

Фронт был длинен, но каждое Слово Государя было слышно в трепещущей тишине осеннего солнечного полудня. Это не была речь. Чтобы толкнуть наши души на святое дело служения Родине, не были нужны речи; нужно было только его отцовское благословение.

— Поздравляю вас, господа, офицерами, — сказал Государь. — Служите честно России. Воспитывайте солдат в любви к Родине. Любите солдат так как я вас люблю…

И все… Резко, но сдержанно, «офицерскими» голосами ответили мы:

— Покорнейше благодарим, Ваше Императорское Величество. — И грянуло «ура»…

Императрица и Великие княжны пошли к камер-пажам, чтобы лично раздавать тем, кто при них состоял, приказы о производстве. Нам их выдавали дежурные генерал-адъютанты и флигель-адъютанты.

Государь медленно проходил по фронту и спрашивал, кто куда вышел.

— Ну, помогай Бог, — говорил он, узнав, что кто-либо шел служить на далекую афганскую или китайскую границу. — Не тоскуйте там, Бога помните, берегите русское имя.



Поделиться книгой:

На главную
Назад