Дьявол и Ангел

— Старина Бони попытался прикончить меня, это наверняка, — ответил он. — Будет замечательно вернуться домой. — Он бросил взгляд на ряд экипажей, ожидавших пассажиров у края многолюдного пирса. — Однако, кажется, что мой транспорт не прибыл. — Молодой человек помрачнел. — Похоже на то, что мне придется нанять экипаж.

Итак, он сражался вместе с Веллингтоном. Основная часть армии возвратилась в Англию почти месяц назад, и Энджел не могла представить, что он мог все еще делать во Франции. Мистер Фаринг не носил военной формы, а был одет в отлично скроенный серый сюртук и бриджи и пару ботфорт превосходного качества, идеальный глянец которых в настоящее время портил отпечаток большой собачьей лапы.

Энджел посмотрела в направлении магазинов и увидела, как ее мать и баронесса появились из дверного проема и направились к ним. Затем она опустила взгляд вниз на счастливого, прерывисто дышащего Брутуса. Как бы девушка не объясняла причину, ее мать все равно будет в ужасе от нового приобретения дочери и от ее последующего поведения, и не сомневалась, что ей придется выслушивать лекцию о своей безответственности и импульсивности всю дорогу до Лондона.

— Вы должны поехать с нами, — весело предложила она, избегая испуганного взгляда отца. Присутствие в карете гостя сотворит чудеса и сведет тирады матери к минимуму.

— Это верно, — услужливо вторил ей барон. — У Томаса отличная упряжка. Лучше, чем какая-то чертова наемная кляча. — Дородный мужчина посмотрел на отца Энджел. — Черт бы побрал меня и мои манеры. Просто я очень удивился, увидев тебя живым, парень. Это Томас Грэм, граф Найстон, и его дочь, Анжелика. Томас, это Джейми Фаринг, маркиз…

— Джеймс, — Джеймс Фаринг, маркиз Чего-то-там, прервал его. Он пожал руку ее отца. — Мы встречались, я полагаю?

— Да, несколько лет назад, — быстро ответил отец Энджел. — У меня так и не было возможности выразить свои соболезнования по поводу кончины вашего отца. Он был хорошим человеком.

Маркиз кивнул.

— Да, это так. Благодарю вас.

Найстон бросил взгляд на свою дочь.

— Видел, что произошло. Благодарю вас за помощь моей Энджел. — Несмотря на его слова, он не выглядел довольным, и Энджел гадала, что вывело отца из себя: Брутус или ее приглашение.

— Рад был помочь. — Веселая улыбка вернулась на губы Джеймса Фаринга и в его глаза. — Так вы на самом деле Ангел.

Ее мать и леди Пенстон подошли к ним, за ними следовала еще одна груда свертков. Беспокойный взгляд матери на их нового знакомого был еще более красноречивым, чем у ее отца, и Энджел на мгновение задумалась, не вовлечет ли ее маркиз в еще большие неприятности, чем это могла сделать собака.

Маркиз кивнул дамам и подошел ближе к Энджел.

— Если вы меня извините, — произнес он, очевидно, ощутив, что его присутствие менее желательно, чем его уверяли. — Мне лучше отправиться в путь. — Он предложил девушке конец поводка, его глаза встретились с ее глазами, когда их пальцы соприкоснулись.

Отец Энджел откашлялся.

— Моя дочь права. Мы будем рады, если вы присоединитесь к нам, — предложил он. — Как уже сказал Пенстон, хотя мои лошади могут и не отвечать вашим стандартам, но у моей кареты рессоры значительно лучше, чем у наемного экипажа.

— Твоя упряжка великолепна, отец, — с негодованием вмешалась Энджел. В конце концов, она сама помогала выбирать ее.

Ее отец улыбнулся.

— Но мы же говорим о человеке, который владеет одной из самых замечательных конюшен в Англии. — Он указал маркизу на экипаж. — Милорд?

— Я, ах… — Джеймс бросил взгляд на Анжелику и слегка улыбнулся. — Я буду вам благодарен. — Он жестом указал себе за спину. — Только позвольте мне взять мой багаж.

— Я удивлен, что он вообще может стоять, — пробормотал барон, пока маркиз хромал обратно по направлению к концу пирса.

— Почему вы так говорите? — спросила Энджел.

— Его позиция при Ватерлоо была захвачена противником, — ответил Пенстон, — и он оказался достаточно безумен, чтобы остаться на месте и удерживать её. Сначала ходили слухи о том, что он мертв, затем — что он жив, но потерял руку и ногу. Этому парню дьявольски повезло.

Барон и баронесса направились к своему экипажу, пока ее отец рассказывал матери о том, как Энджел спасла Брутуса, и помогал им обеим сесть в карету. Брутус без уговоров запрыгнул туда же и улегся у ее ног. Камелия, леди Найстон, уставилась на животное; потом, очевидно, ощутив, что есть нечто более важное, требующее ее внимания, повернулась к своему супругу.

— Томас, я не могу поверить, что ты предложил этому человеку подвезти его в нашем экипаже до Лондона, — резко проговорила она.

Найстон наклонился в экипаж.

— Он спас Энджел от того, чтобы ее протащили по всему Дувру, Кэмми.

Эти слова заставили Камелию перевести взгляд на дочь.

— Это верно, юная леди. Я не знаю, для чего мы беспокоились и нанимали для тебя бесконечную череду гувернанток, когда ты, кажется, не можешь даже на две минуты запомнить, как следует вести себя леди. Я содрогаюсь при мысли о том, как отреагировал бы Саймон Тэлбот, увидев тебя в такой ситуации. Теперь, возможно, ты понимаешь, почему мы настояли на том, чтобы подождать год до твоей свадьбы, и почему мы воздержались от объявления о помолвке. Это возмутительное поведение должно прекратиться. А эта… собака должна уйти.

Эти слова едва ли были справедливы, и у нее были всего лишь семь или восемь нудных гувернанток, а вовсе не бесконечная череда, как очень часто преувеличивала ее мать.

— Саймон не возражал бы. И Брутус…

— Леди не кричит, не размахивает своим ридикюлем и не задирает юбки напоказ всему миру, — оборвала ее мать.

— И что тогда я должна была делать? — запротестовала Энджел. Леди Найстон сердито взглянула на дочь.

— Ничего.

— Ничего? — недоверчиво повторила Анжелика. — Этот чертов…

— Энджел… — предупреждающе произнесла ее мать.

— Этот ужасный человек, — неохотно исправилась она, — бил Брутуса.

— Это неважно, — ответила леди Найстон, игнорируя сердитое выражение лица Энджел. — Когда леди стоит перед выбором оказаться вовлеченной в скандал или ничего не делать, то леди ничего не делает.

— Я не вызвала никакого скандала, — парировала Энджел. — Я спасла бедную, запуганную собаку.

— И беседовала с человеком, которому ты не была представлена. Ты могла бы разрушить свою репутацию.

Энджел закатила глаза.

— Маркиз посчитал, что я поступила правильно, так что в этом не было никакого вреда.

Ее мать усмехнулась.

— О да, в этом был вред. Ты оказалась в долгу у джентльмена с чрезвычайно дурной славой.

— Но кто же он? — умоляюще воскликнула Энджел.

— Маркиз Эббонли.

Энджел побледнела. Джеймс Фаринг выглядел как герой из какой-нибудь романтической сказки, со своим стройным сложением и чарующими изумрудными глазами. Она и понятия не имела, кто он на самом деле. Не удивительно, что ее родители были так встревожены.

— Дьявол? — прошептала она.

— В точности так, — ответил ее отец, нахмурившись. — Сам Дьявол.

— Но он… — Энджел замолчала, осознав, что ее жизнь только что намного усложнилась. — Он кузен Саймона.

2

Граф Найстон сказал правду. Ехать в его карете было значительно мягче, чем в отвратительном наемном экипаже. Если бы не тщетно скрываемая неприязнь четы Грэмов и его собственные всё ещё ноющие раны, то Джеймс мог бы решить, что наслаждается своим возвращением в Лондон. Тем не менее, он был рад хотя бы тому, что рядом был Брутус, который принимал на себя часть плохо замаскированной враждебности.

Самым мудрым решением, несомненно, было остаться в Дувре еще на несколько дней. В любом случае маркиз не был уверен в том, что в Лондоне ему окажут теплый прием, хотя в прошлом он об этом особо не беспокоился. Но настало время исправляться, время узнать, сможет ли он наконец-то стать респектабельным. В этот раз он отсутствовал почти год, и после того, через что провели его Веллингтон и Наполеон, демонический символ общества, готов был остепениться.

Джеймс с любопытством взглянул на Энджел. Самый простой и очевидный способ продемонстрировать то, что он свернул с дурного пути — это найти жену. И если быть полностью честным, то Анжелика Грэм казалась более живой и определенно более интересной, чем та послушная и скромная женщина, которую он воображал в качестве спутницы жизни для себя. Она была красавицей, с волосами цвета меди и блестящими карими глазами с невероятно длинными ресницами, и он оказался совершенно не способен сопротивляться желанию броситься и спасти ее.

Граф Найстон откашлялся.

— Как получилось, что вы вернулись в Англию именно сегодня? — поинтересовался он.

— Доктор позволил мне покинуть постель всего лишь неделю назад, — ответил Джеймс. Он пожал плечами, от этого движения натянулся едва заживший шрам на его левом плече. — Сегодня — первый день, в который я решил, что смогу это сделать.

Казалось, что эти слова послужили сигналом леди Найстон начать то, что его бабушка называла «гусиным лепетом»: легкая и бессмысленная беседа, которая не требовала ответов, и мысли о которой тут же покидали голову, как только слова были сказаны. Камелия Грэм была artiste[2]. Младший представитель семьи Грэм играла своими пальцами, смотрела в маленькое окно, несколько раз бросала взгляд на него, очевидно, скучая так же, как и он. Наконец, она старательно занялась вышиванием какого-то узора на носовом платке, не слишком легкое занятие в раскачивающемся экипаже. От усердия кончик ее язычка высунулся с одной стороны губ.

— Что вы вышиваете, леди Анжелика? — рискнул спросить Джеймс, когда ее мать сделала паузу, чтобы вдохнуть.

Девушка подняла на него глаза.

— Розы, — ответила она, наклонившись вперед, чтобы показать ему вышивку и предоставляя ему возможность отлично рассмотреть ее грудь, если бы у него появилось желание бросить туда взгляд.

— Очень мило, — пробормотал он, поглядывая на ее мать.

— Вы даже не посмотрели, — запротестовала Анжелика, снова выпрямляясь на сиденье.

— Я посмотрел.

— Не посмотрели. — Она снова изучила свою вышивку. — Боюсь, что они немного кривоваты.

— Анжелика, — упрекнула ее леди Найстон.

Джеймс подавил улыбку.

— Они прекрасны. — Карета проехала по еще одной яме, и он зашипел от боли. Собака посмотрела на него снизу вверх и завиляла хвостом.

— Не желаете ли остановиться ненадолго? — спросила графиня.

Он резко покачал головой, полностью сосредоточившись на том, чтобы сделать глубокий вдох.

— Со мной все в порядке.

— Не будьте надутым павлином, — заявила Энджел, ее голос и выражение лица выдавали беспокойство. — Вы выглядите ужасно.

— Что ж, огромное вам спасибо, — парировал маркиз. Прежде никто и никогда не называл его надутым павлином, и он не был уверен, что это ему понравилось.

— Энджел! — снова упрекнула ее мать.

— Я пытаюсь быть любезной, — запротестовала та.

До сих пор ей не слишком хорошо удавалось придерживаться правил приличия. Значит, у них есть что-то общее.

— Любезничайте с кем-нибудь другим, — натянуто предложил Джеймс.

Граф откашлялся.

— Извините меня, Эббонли, но едва ли я сочту уместным то, что вы в такой манере разговариваете с моей дочерью.

Джеймс искоса посмотрел на него.

— Знаете, — начала графиня, прежде чем маркиз решил, насколько дипломатично ему следует ответить, — это напоминает мне чрезвычайно забавный ondit[3], который я слышала несколько дней назад о герцоге Кентском.

— О, в самом деле? — ответил Джеймс, заставив свои губы изогнуться так, чтобы это могло сойти за улыбку.

— Да. Кажется, он…

Джеймс потерял нить того, о чем рассказывала графиня, когда бросил взгляд на Анжелику. Она скосила на него глаза, и он закашлялся, чтобы скрыть свое удивление и веселый смешок.

Спустя еще два мучительных часа разбитых дорог и иссушающих разговоров, карета подъехала и остановилась перед Фаринг-Хаусом. Когда Джеймс ступил на землю, его раненая нога, онемевшая после долгой неподвижности, подогнулась, и ему пришлось ухватиться за ручку двери экипажа, чтобы не упасть. Брутус встал, очевидно, приготовившись следовать за ним, но девушка потянула его за поводок, и собака снова села.

— Очень рад, леди Анжелика, — прошептал Джеймс, поднимая на нее взгляд. — Возможно, мы встретимся снова.

Она улыбнулась в ответ.

— Я уверена, что это произойдет, милорд.

— Благодарю вас, Найстон, миледи, — кивнул маркиз.

— Замечательно, — пробормотал граф, и через мгновение карета загрохотала по подъездной дорожке. Джеймс вздохнул. За исключением леди Анжелики и Брутуса, это была мучительная поездка. Оставалась надеяться, что оставшуюся часть благопристойного лондонского общества будет не так трудно выносить.

— Боже мой, — послышался голос из дверей особняка, и он поднял взгляд, чтобы увидеть, как его кузен бегом приближается к нему. — Джейми!

— Саймон, — ответил маркиз, усмехаясь, и обнаружил, что тот осторожно обнимает его. — Я не… сломаюсь, — прорычал он.

Засмеявшись, Саймон крепче сжал объятия и похлопал Джеймса по спине.

— Ты выглядишь полумертвым, — прокомментировал его кузен. — Господи, как я рад видеть тебя.

— Спокойнее, Саймон. Я действительно не в самом отличном состоянии.

— Почему ты не написал, что возвращаешься? — пожаловался его кузен, выпуская его из объятий. — Мы так беспокоились о тебе, ты же знаешь. Эти проклятые слухи из Бельгии, и…

— Я написал. И поверь мне, я слышал все о пари и об этой чепухе насчет того, что причитается Дьяволу. Так здорово снова увидеть тебя. — Он сжал плечо кузена.

— Кто привез тебя сюда? — спросил Саймон. — Я буду у него в долгу.