Помоги проекту - поделись книгой:
«Эйсер» называется.
Теперь осваивать нужно.
Окно, подоконник, горшочки с цветами.
Снег.
Снег не идет, он лежит.
Лег и лежит.
Лежит, не идет, но иногда идет, падает, падает снег, ты не придешь сегодня вечером, падает снег, я умираю…
Перевод с французского, с языка Адамо.
Ударение в конце.
Итак…
Дело было давно.
Дело было давно, не здесь.
Ниже остановимся более подробно.
Ниже еще остановимся.
Хотя… хотя куда уж ниже… да… хотя…
А что случилось?
Да нет, ничего… ничего такого экстра… экстро… ничего такого особенного….
Темрюк… вы не знаете, где это? Не знаете? Ну, ладно… где-то там, внизу, внизу по карте… где-то там, где это… как его…
Дело в том, что…
Уже не так темно.
Только что было совсем темно, а сейчас уже не совсем.
А компьютер мы освоим, мы уже потихоньку его осваиваем, уже и включать его можем и выключать, а потом подключимся к Интернету и узнаем, где находится Темрюк и все остальное, хотя можно и без Интернета узнать, например позвонить кому-нибудь, например тому же Александру Владимировичу, то есть Павлу Владимировичу, но еще рано. Еще он, должно быть, спит, нет, нет! Мы не станем никого беспокоить, мы в словарь сейчас посмотрим, у нас же словарь есть энциклопедический, популярный, однотомный, толстый, синий, тяжелый, около двадцати тысяч статей и свыше тысячи иллюстраций…
Смотрим и не находим.
Нет Темрюка!
Чего только нет, а Темрюка нет!
А Адамо есть? Сейчас посмотрим.
Нет и Адамо… да… но мы и без словаря знаем, что Адамо — это французский певец, автор шлягера «Падает снег», то есть это… как его… томбе ле неже… падает снег… ты не придешь сегодня вечером… я умираю…
Снегирь! Снегирь! Снегирь прилетел! Сидит на веточке, головкой вертит, а вороны и галки смотрят на него…
Проголодался в лесу, подкормиться прилетел?
Но корм тут под контролем ворон и галок, так что поосторожнее, снегирь.
Сало! У меня есть сало! Снегири любят сало! Я сейчас вынесу тебе, сейчас, вот… вот именно… да… подожди, не улетай…
Вынес, а сосед говорит, что сало любят не снегири, а синицы.
И точно, не слетел снегирь к моему салу… не снизошел… улетел…
Может, в Темрюк улетел… так же это… как его… там, может быть это… как его… менее снежно… более это… как его… лучше с прокормом зимой… хотя…
А! Сейчас выясним! У меня же книжка про птиц есть! Сейчас! Вот!
«Птицы открытых и околоводных пространств СССР. Полевой определитель. Книга для учителя».
Да, но я не учитель… и никогда им не был… и никогда теперь уже им не стану, так как…
Имеет ли право неучитель открывать книгу для учителя?
Но кто узнает?
Открою, посмотрю и закрою. И никому не скажу, что открывал.
Да, но… это… как его… ведь тут про птиц СССР!
И что?
Но ведь СССР уже нет!
И что?
А то, что… нет… ничего… ладно… в другой раз…
А сейчас… а сейчас!
А сейчас расскажу вам одну очень интересную историю, давно уже хочу рассказать…
Так вот.
Дело было зимой.
Дело было зимой, не здесь, далеко отсюда, зимой, в феврале, в степи, ночью…
Итак, значит…
Нет, не нужно.
Не сейчас.
Сейчас я хотел бы… хотел бы…
Темрюк…
Когда же мы перестанем врать?! Вчера…
Или не нужно?
Или все же сказать?
Скажу. Вчера Арсеньев угостил меня темрюкским коньяком с миндальным… это… привкусом… то есть вполне приятный напиток… и он, Арсеньев, твердо заверил меня, что это не подделка, не шмурдяк, настоящий коньяк…
Да, но почему он был в литровой банке?
И почему…
Ладно, не будем, не будем об этом.
А все остальное — чуть ниже.
Чуть позже.
Чуть ниже остановимся более подробно и спокойно.
Ниже еще остановимся, хотя… хотя уже ниже…
Ниже уже некуда.
И все же…
А вдруг это еще не конец?
И тогда мы еще остановимся и…
И это… как его…
Короче говоря — остановимся.
И восходит солнце…
…На минуту раньше, чем вчера; его лучами и вешними водами сняты последние остатки почерневшего зимнего грима.
Червей еще нет. Глина внутри еще мерзлая. Еще много на кустах и деревьях прошлогодних листьев. Ночью подморозило, лужи затянулись льдом, напомнив о ранней осени, но это весна.
Куда-то летит самолет. Куда-то идут солдаты. Куда-то бредет человек в грязном кожзаменителе; его опухшее, разбитое лицо похоже на блюдо с винегретом.
Черный крест на красной крышке гроба похож на антенну.
Мальчик с палкой в руках преследует облезлую кошку.
Старуха в валенках зорко следит за впервые после долгой зимы выпущенными на свободу курами, оживленно роющимися в золе у забора.
Выпущен на свободу старший брат одноклассника. Он задумчиво курит у калитки. Он участвовал в ограблении собственной тетки.
В городе много красивых женщин.
Продаются цветы.
В железнодорожном магазине что-то дают. Очередь, шум. Инвалид замахивается на продавщицу костылем. Вызвана милиция. Инвалид убегает.
На берегу сыро и грязно. Светится вдалеке красный глаз карликового светофора. Чей-то мокрый шарфик свисает с прибрежной ивы. Тишина, никого, лишь накат волны да крики чаек. Вдруг из-за горы гравия выбегает вагон, а за ним — щуплый железнодорожник в огромных кирзовых сапогах.
Он бросает под колеса беглеца палки, камни, кости, тряпки, бумагу, спотыкается, падает; вагон с грохотом исчезает в прибрежном тумане.
Зеленеет трава у колодца теплотрассы, зеленеет футбольный газон стадиона «Спартак», зеленеет рассада на подоконнике дома, где живет одноклассница.
Падает и тут же тает снег, и его падение в наступающих сумерках похоже на прочерки мелка по грифельной доске.
В окнах зажигается свет. И тени бегут, ломаясь и падая.
С вершины холма открывается золотая подкова огней. Они мигают, удаляются, приближаются, гаснут, сливаются с весенними огнями неба, за спиной зябко вздрагивает голая, черная степь, в робком дыхании южного ветра слышится что-то цветущее, а подмерзшая к ночи дорога кажется усыпанной осколками звезд.
Мимозы в вазе на круглом столе мерцают во тьме, за окном покачивается голая ветка, слышен шум окрепшего ветра, и ты долго слушаешь эту ночную музыку, и почему-то хочется плакать, и плачешь…
Сегодня солнце восходит на минуту раньше, чем вчера; его лучами и вешними водами сняты последние остатки почерневшего зимнего грима, и куда-то летит самолет, и куда-то идут солдаты, и подростки упражняются в метании топора во входную дверь троллейбусного общежития, и мальчик с палкой преследует облезлую кошку, а бывшая одноклассница продает на улице киви и ананасы, и ее глаза слезятся от туши, ветра и конъюнктивита, и пепел ее сигареты падает на киви и ананасы, и ветер сдувает пепел, а ты входишь в кафе, и садишься в пластиковое кресло за пластиковый стол, и выпиваешь виски, и красивая девушка сидит у окна, и уже к полудню готово первое предложение — «и восходит солнце», — а второе предложение ты получаешь от человека, который только что срезал уши с головы мертвого приятеля, а третье поступит от молодого муниципального милиционера в темных аллеях за «Рябинкой».
Никуда не ходить
Вид он имел сонный, болезненный. Он был в черном свитере. Я подал ему письмо. Он сел на диван и стал читать. Он был в очках.
Я сидел спиной к окну, за которым гудел морозный мартовский ветер и ярко горело солнце.
В комнате было пыльно и душно. Форточка была закрыта. Меж ребер отопительной батареи торчали дырявые носки и стельки.
Читал он долго, перечитывал.
У меня с собой была бутылка пива. Я предложил ему. Он принес два стакана. Он сказал, что они хрустальные. На дне моего стакана засох какой-то осадок.
На столе, у которого я сидел, среди груды пыльных книг и старых журналов стояло что-то пластмассовое, желто-грязное.
Он сказал, что это ингалятор, что он вдыхает пары эвкалипта.
На стене был пришпилен акварельный рисунок с изображением летнего моря.
Поделиться книгой: