Газета Завтра 364 (47 2000)

бивавших бреши в людском сознании, готовивших с информационного направления трагедию распада и уничтожения государства, до наших дней в наиболее сохранившемся виде дошел один лишь Любимов. Неудачливый коллега его Листьев не сумел "переварить суверенитета", завоеванного с избытком. Исхудавшего Политковского, как истинного комсомольца, мотает где-то по периферии. Милый буратино-ботаник с незапомнившейся фамилией канул. И лишь Любимов довольно долго жительствует на экране. Он по-прежнему "здесь и сейчас". Его тяжелая большая голова, подпертая огромным узлом галстука, заполняет телевизоры.

У этого успеха есть по крайней мере два источника. Во-первых, парень — наследственный чекист. Его дедушка "кожаный человек" с 1918 г., а папа тоже чин КГБ, правда, не опечалившийся его развалом, читающий лекции в Англии, полагающий, что после "реформы" у нас "жить стало лучше, жить стало веселей". Это ключ к лучшей, чем у других, осведомленности, а, следовательно, и дальновидности. Во-вторых, Любимов действует осторожнее и тоньше многих ставших или становящихся маргиналами собратьев по демлагерю. Он, к примеру, отмежевался от оголтелой поддержки ельцинского кровавого террора 1993 г. Его обличье не вызывает у зрителя столь глубокого физиологического отторжения, как личины тех же Сванидзе или Доренко. По этой причине Любимов остается по-настоящему актуальным и востребованным персонажем в телевизионной борьбе против подлинных интересов России. На данном поле он выступает теперь в нескольких "ипостасях": как ежедневный "промыватель мозгов" (сегмент программы "Время" "Здесь и сейчас"), как ведущий не стареющего душой "Взгляда", как руководитель крупной производящей телекомпании "ВИД". При этом достойно энтомологического интереса его хамелеоноподобное позиционирование себя то в качестве патриота-радетеля в ежевечерней передаче, то в роли глубоко сопричастного бедам и проблемам молодежи "взглядовца"-ветерана.

Ну разве это не мило — заявить девизом сей молодежной программы рефрен "Все еще только начинается!" Да, когда страна превращена в груду руин, когда многие из самых лучших молодых уже погибли, когда талантливые начинающие инженеры, ученые, музыканты, спортсмены выброшены на помойку или за границу, для кого-то в это время еще только все начинается. Для семьи Любимова? Ельцина? Михалкова? Да нет же, уверяет "Взгляд", для аудитории. Посмотрите, как много вокруг интересных дел для молодежи! Для заболевших наркоманией — борьба с наркотиками, для беспризорников и бомжей — создание коммун, для лишившихся человеческого досуга — путешествия автостопом. Главное, молодые люди, не надо отчаиваться (это когда нет средств на получение образования, нет доступа к культуре и спорту, нет порой денег даже на элементарную еду), главное — найти свою "нишу". И действительно, как, наверное, было бы удобно: сидит себе молодежь по своим провинциальным "нишкам", занимается "малыми делами", такими важными, полезными. Помогают наркоманам, создают скиты, подновляют клуб. А элитные демократические детки заканчивают тем временем МГУ, Кембридж, Сорбонну, становятся вершителями судеб. Удобно. А главное, никто ни на кого не в обиде. Все при деле. Все еще только начинается. Но — каждому свое. И никто не виноват, что для многих уже все закончилось. Вот об их судьбах Любимов с собеседниками любят попереживать, полить крокодиловы слезы, попричитать...

Характерно проявляются воззрения Любимова и при обсуждении государственно-политических вопросов в программе "Здесь и сейчас", где он неутомимо печется о нас с вами, бедных. Белоруссии вот, мол, такой-сякой помогаем. Дали кредит аж 100 млн. долл. А у них там злой диктатор Лукашенко демократию зажимает, рынок тормозит. В общем, "не ходите, дети, в Беларусь гулять". П. Бородин отвечает на это, что не только и не столько мы даем Белоруссии, сколько она нам. Словом, просвещает обывателя в здравом духе о путях железнодорожных, автомобильных, о ПВО, о сырьевые трубах. Но при чем же здесь это, милейший Пал Палыч? —говорит Любимов, — вы разве не знаете, какая страшная история произошла в Белоруссии с корреспондентом Завадским? Зачем нам союз со страной, где такое может случиться с Завадским? Корреспондент, напомним, бесследно исчез, и якобы похитил его, по версии, близкой Любимову, ужасный Лукашенко. Как будто в демократической России не исчезают бесследно каждый год тысячи, десятки тысяч людей. Итак, Беларусь Лукашенко — единственная не отвернувшаяся от России страна СНГ — по Любимову, недостойна пока Союза. А разве может быть этого достойна Югославия? Если учесть, что речь шла об этом незадолго до белградских выборов, то можно понять, что, конечно же, нет! Ведь там не то что Лукашенко, а страшно даже подумать — Милошевич! Больно было видеть, как седой аристократический благородный брат обреченного президента, посол СФРЮ в России, отражал ернические наскоки сытого московского идеолога демократии. Впрочем, не надо сомневаться, что и по отношению к Югославии Коштуницы у Любимова останутся неразрешимые сомнения. Вроде того, что "а нужен ли нам такой союзник, не решивший территориальных проблем, экономически слабый?" Если следовать суждениям Любимова (в которых он на "нашем" ТВ не одинок), России нужен только один союзник — Израиль. Вот уж где выгода-то! И весь мусульманский мир во врагах, и надо поставлять новейшее вооружение в обмен на залежалые апельсины... Зато почетный собеседник Любимова, вездесущий на российском телеэкране Щаранский, будет доволен. Такая вот политика. А чтобы всякий старый и малый тоже возрадовались, им на потеху "ВИД" Любимова крутит рулетку для нищих в аттракционе "Поле чудес". И млеют несчастные, наученные подсознательно приговаривать: "Ловись, рыбка большая и маленькая". И дарят “Полю” подарки (?!) на последние гроши... И шепчет из-за экрана умненький Любимов: "Мерзни, мерзни, волчий хвост, на реке".

Александр ЕФРЕМОВ

table.firstPanel {width: 100%} td.feedbackLink {text-align: right} input.gBookAuthor {width: 50%} textarea.gBookBody {width: 99%} div.error {color: red} p.gBookMessage { width: 536px; overflow: auto; border: 1px dashed rgb(200,200,200); margin-top: 2pt; padding: 7px }

2 u="u605.54.spylog.com";d=document;nv=navigator;na=nv.appName;p=1; bv=Math.round(parseFloat(nv.appVersion)*100); n=(na.substring(0,2)=="Mi")?0:1;rn=Math.random(); z="p="+p+"[?]y=""; y+=" "; y+="

"; y+=" 52 "; d.write(y); if(!n) { d.write(" "+"!--"); } //--

53

Предлагается к продаже: стильная и надежная торговая мебель 54 по невысоким ценам.

Федор Бирюков ШОЛОХОВ ОТВЕРГАЛ «ОРТОДОКСИЮ» (Ответ Владимиру Бушину)

В СТАТЬЕ "Почему безмолвствовал Шолохов ("Завтра", сентябрь, №38) В.Бушин полемизирует с Ф.Кузнецовым, который якобы без основания "гвоздит" в "Советской России" от 1 июля 2000 г. ("Откровения от Михаила") критика Льва Якименко "за то, что он Григория Мелехова "именовал отщепенцем". Слово это, продолжает Бушин, конечно, нехорошее. Но, во-первых, а кто он, Григорий, — вожак трудового казачества? Организатор мирного селянства? Вопрос сложный. Об этом уже семьдесят лет спорят и еще будут спорить не меньше, чем о Гамлете... Но критик (Якименко), охватывая взглядом всю сложную жизнь, всю трагическую судьбу героя в переломное время, в котором он жил, возвысился" над частными суждениями и пришел, дескать, к итоговому заключению: "При всех своих сомнениях и колебаниях Григорий остается в романе сильным, цельным человеком. Это героическая личность. Искатель правды. Цели. Смысла". И никакого "отщепенца" у критика нет".

Бушин часто предается воспоминаниям. Есть что в связи с этим вспомнить и мне.

Я с мая 1965 года оппонент Якименко, когда в "Новом мире" была опубликована моя статья "Снова о Мелехове", благожелательно принятая А.Твардовским. В ней шла речь о причинах трагедии героев романа — казаков в годы гражданской войны. Вот что я доказывал: "Колебания и сомнения Григория вовсе не определяли фатально его участие в казачьем бунте.

Но исследователи шолоховского романа обычно и слышать этого не хотят.

Думается, что им мешает дойти до живого Григория отвлеченно социологический подход, невнимание к конкретно-историческим обстоятельствам. Мелехов для них — лишь фигура, олицетворяющая определенную категорию собственности, схема, что-то алгебраическое. Статьи и книги о "Тихом Доне" наполнены формулами: мелкобуржуазная психология, крестьянский индивидуализм, собственнический эгоизм, цепкое прошлое. Отсюда Мелехов — отщепенец, анархист, бандит, автономист, для некоторых ландскнехт буржуазии, идеолог "крестьянской аристократии". Появилось и нарицательное наименование "мелеховщина"...

Мелкая буржуазия предстает у них в этом случае как нечто единое. Она колеблется и восстает против советской власти — вот и все, что необходимо, по их мнению, знать для анализа образа Григория. Этим, по сути дела, исчерпывается вся концепция. Как складывался в конкретном случае практический опыт, который должен был сблизить мелкую буржуазию с советской властью, не было ли привходящих моментов, мешавших этому сближению, каковы конкретные причины столь неестественных колебаний, была ли возможность, как учил Ленин, "использовать эти колебания мелкой буржуазии так, чтобы нейтрализовать ее, помешать ей встать на сторону эксплуататоров" (40, 24) — эти вопросы не исследуются. Л.Якименко пишет: колебания героя "были неизбежны в революции", "при всяком напоминании о земле в нем ощетинивается собственник", "в процессе обострения гражданской войны явственнее раскрывается душа Григория — душа хозяйчика, взращенная веками существования классового общества, перед нами ожесточившийся человек, почуявший угрозу миру собственности, яростно восставший за право собственности", "трагедия Григория Мелехова — трагедия человека, которому собственнические и сословные предрассудки не дали возможности постигнуть правду общественной жизни...", "одаренного человека из народа погубила вековая злобная власть собственности, сословных предрассудков". И это все...

В подобных суждениях нет исследования — вот в чем беда. Они схематизируют все живое" (№5, с.245-246).

Якименко заимствовал теорию отщепенства у И.Лежнева. В статьях "Две души" (1940), "Мелеховщина" (1941), книге "Михаил Шолохов" (1948) Лежнев соорудил конструкцию, в которую загонял казаков: "как люди труда, они тяготели к лагерю трудящихся, как хозяйчики, наделенные особыми привилегиями, они тяготели к белогвардейщине" (указанная книга, с.82). В Григории победил инстинкт "эгоиста собственника", он стал "душителем революции и прислужником империализма", "мелкобуржуазным воителем", "версальцем" (аналогия с палачами Тьера). Его судьба — "это трагедия Каина, проклятого от земли, впитавшей кровь его брата. Изгнанник и скиталец, он жалок, как только может быть жалок и презрен отверженный людьми братоубийца". "У Мелехова будущего нет". Это не наш человек. Штокман разгадал его еще накануне мятежа и дал распоряжение отправить за дерзкие слова в ревтрибунал, но Григорий успел скрыться.

Лежнев со своей страстью разоблачения героя зашел в тупик и потянул туда Якименко, который стал преемником его догм.

Вот выкладки Якименко:

"Не примирился Григорий окончательно с советской властью. После тяжелых заблуждений он пришел, по сути, к бандитскому анархизму: ни красных, ни белых. Ее с замечательным проникновением в жизнь — сложную, кипящую противоречиями — вскрывает М.Шолохов в обусловленности трагического конца Мелехова".

"Разрыв Григория Мелехова с трудовым казачеством и отщепенство явились следствием непреодоленных колебаний, анархического отрицания новой действительности. Отщепенство его становится трагическим, поскольку этот запутавшийся человек из народа пошел против себя, против миллионов таких же тружеников, как и он сам".

"Вихрь истории все грознее звучит в эпосе Шолохова, он захватывает все больший круг лиц, проносится над Доном, над семьей Мелеховых, чтобы затем в последней, в восьмой части уйти вперед, отбросив в сторону растерявшего все общественные и семейные связи Григория Мелехова.

Гибель старого, рождение в крови и муках величайших социальных конфликтов нового мира Шолохов изобразил как закономерный процесс исторического развития, как результат исторического творчества миллионов трудового народа. Все события в эпосе Шолохова определяются могучим движением масс, сметавших своих врагов, развитием и углублением революции, ее этапами". (О трагическом в "Тихом Доне" М.Шолохова. Вопросы литературы, 1958, 12, с.45, 49, 52.)

Все идет по Лежневу: Мелехов — не наш человек, враг, народ пошел правильным путем, а он один никак не может определиться, все бездумно делает напротив.

И ПОСЛЕ ЭТОГО Бушин полагает, что Якименко "возвысился" до понимания: Мелехов — "сильный, цельный человек", "героическая личность", "искатель правды". Такие слова у Якименко действительно есть, повторял он их не раз, но они необходимы были ему, чтоб не столь обнаженно выглядела лежневская трактовка. Слова эти опровергаются рассуждениями о деградации личности, о волчьем в облике и характере Григория, о том, что он лично себя и близких подвел к гибели, что его сына Мишатку может воспитать только зять Михаил Кошевой. Какая там цельность... Вот выкладки: как труженик он тянется к красным, а в личной жизни к Аксинье, хотя, дескать, и ограниченной, живущей только любовной страстью, но связанной с трудовой средой; как ярый собственник — предан белым и не в силах порвать с Натальей, кулацкой дочерью, якобы эгоистичной, думающей только о себе. Самая четкая распланировка... К тому же в отношении к персонажам — "вселенская смазь".

Ведь и В.Литвинов считает Григория и одаренным, и честным, и правдоискателем. Но вот как расписал он его деяния: "Казачье самостийное в его сознании по временам даже как бы отрывается от земной почвы, как бы встает над реальностью повстанческих будней: горят хутора — а он ведет свои сотни по головешкам, уже сгоняют на передовую мальчишек и стариков — а он требует железной дисциплины в мятежном войске, уже не найти в Татарском "ни одного двора, где бы не было покойника" — а он не скрывает перед Копыловым гордости: "Дивизией командуем!" (В.Литвинов. Михаил Шолохов. М. Худ.л-ра, 1985, с.137-138).

Не в счет, что Мелехов бьется в припадке после кровавой стычки с матросами, что он намерен спасти Кошевого от возможной расправы, хотя тот убил его брата, что нежен с детьми, жалеет погубленную красоту, увидев в степи труп женщины. "Что с того?" — изящно отмахивается Литвинов. Главное — он маньяк, опьяненный черной славой, погубитель жизни невинных, перешагивающий через трупы и кровь в поисках "третьего пути", защитник "группового эгоизма" (от клички "отщепенец" Литвинов открещивается, но суть та же). То есть перед нами другой герой, сконструированный по типу скорее Митьки Корщунова. И все-таки — правдоискатель...

Как можно добраться здесь до логики? Думаю, что никак. Вот он, тупик, в который зашли "ортодоксы". Вот какое прочтение романа навязывали они десятилетиями рядовым читателям, вузовцам, школьникам.

Когда Бушин напоминает, что "фундаментальная монография" Якименко вышла тремя изданиями, то этот аргумент в споре с Ф.Кузнецовым может кому-то показаться неотразимым, но только не тем, кто с ней сколько-то знаком. Ее основное содержание воспринималось уже в самом начале как оскудение критической мысли, догматизм, дилетантские поучения, удручающе многословные и поверхностные, но с претензией на "философичность" и "теоретичность".

Странная логика и у Бушина: он до сих пор считает нерешенным вопрос об "отщепенстве" и готов, видимо, пересмотреть проблему, но тут же утверждает, что у Якименко никакого "отщепенца" нет, а есть правдоискатель. Это мне напоминает байку, как оправдывался изворотливый друг, возвращая одолженный ему котелок вместо цельного — дырявым: во-первых, никакого котелка я у тебя не брал, во-вторых, когда я его брал, то он был уже дырявым, в-третьих — я вернул его таким же, каким брал, — цельным.

Не хотелось бы видеть талантливого публициста в одной компании с теми его подзащитными, которые запутались в дефинициях.

"БОЯТСЯ ПРАВДЫ..." Эти слова принадлежат М.Шолохову и относятся к авторам книг о его творчестве — Ю.Лукину, Л.Якименко, В.Гура, В.Литвинову. Сказаны они К.Прийме в июле 1980 года, касались тщательно скрываемых причин верхнедонского восстания (К.Прийма. С веком наравне. 1985, 187).

Судьбу казаков Дона, особенно в 1919 году, определила авантюристическая политика "расказачивания". Как и по чьей воле она проводилась, какими утратами обернулась для всей страны, Шолохов раскрыл в третьей и четвертой книгах эпопеи. Рапповцы сразу поняли, что у Шолохова свой взгляд на события, и приостановили публикацию третьей книги. Но автор не отступил, добился своего.

Последующие истолкователи поступили проще: пусть книга существует в своем виде, но острые моменты можно обойти. Например:

Почему у Штокмана не получился диалог с казаками, когда на митинге в Татарском его просили объяснить причину расстрела хуторян — без суда и следствия? Исследователи не объясняют.

Или взять "тактику" Кошевого. У Шолохова: "Он уже не раздумывал, не прислушивался к невнятному голосу жалости, когда в руки ему попадался пленный казак-повстанец. Ни к одному из них с той поры не относился со снисхождением. Голубыми и холодными, как лед, глазами смотрел на станичников, спрашивал: "Поборолся с Советской властью?" — и, не дожидаясь ответа, не глядя на мертвеющее лицо пленного, рубил. Рубил безжалостно! И не только рубил, но и "красного кочета" пускал под крыши куреней в брошенных повстанцами хуторах. А когда, ломая плетни горящих базов, на проулки с ревом выбегали обезумевшие от страха быки и коровы, Мишка в упор расстреливал их из винтовки".

Оказывается, Мишке Кошевому крепко запомнились слова: "...гнезда бесчестных изменников должны быть разорены, Каины должны быть истреблены..." И еще: "Против помощников Колчака и Деникина — свинец, сталь и огонь!"

Это слова из приказа Председателя революционного военного совета Л.Троцкого, точно приведенные в романе. Вот откуда шли ветры, раздувавшие пожар междоусобной войны. Исследователи до таких "мелочей" не доходили. Кошевой у них нередко предстает "рыцарем революции", даже когда "он с тремя товарищами выжег дворов полтораста станицы Каргинской", стреляет в столетнего деда Гришаку, отличавшегося добротой и честностью.

Шестидесятые годы стали поворотными в шолоховедении. Лежневское направление оказалась антиисторическим, несостоятельным.

Много значило опубликованное в 1963 году письмо Шолохова М.Горькому от 6 июня 1931 года, где определенно сказано о том, что принесла народная на словах, а на деле карательная власть большинству донцов. Шолохов особо заметил, что он сознательно умолчал в романе о более страшных фактах.

Письмо было известно И.Лежневу еще в 40-е годы, но он посчитал, что Шолохов перенес в 19-й год эксцессы периода "головокружения от успехов" — коллективизации. Никаких якобы ущемлений прав во время гражданской казаки не испытывали, если случались нарушения, то они немедленно пресекались. По существу, так воспринимали ситуацию и последователи Лежнева. Сознательно или по неведению, а скорее из-за боязни правды они преподносили концепцию писателя в извращенном виде.

В 1966 году выходит документальный очерк Ю.Трифонова "Отблеск костра". Отец автора Валентин Трифонов, комиссар экспедиционного корпуса, наблюдавший весь ход "расказачивания", докладывал в Москву: "На Юге творились и творятся величайшие безобразия и преступления, о которых нужно во все горло кричать на площадях... При нравах, которые здесь усвоены, мы никогда войны не кончим, а сами очень быстро скончаемся — от истощения. Южный фронт — это детище Троцкого и является плотью от плоти этого... бездарнейшего организатора" (151).

15 ноября 1960 года был реабилитирован самый основательный до Шолохова обличитель авантюры "леваков" Филипп Кузьмич Миронов, поплатившийся жизнью за правду. В пространном письме на имя Ленина он докладывал 31 июля 1919 года о действиях "лжекоммунистов": "уничтожение казачества стало неопровержимым фактом, как только Дон стал советским. Само собой разумеется, при такой политике коммунистов мира никогда не будет и контрреволюция будет жить...

Сшибают лбами казака и крестьянина, казака и рабочего. Боятся, чтобы эти люди не столковались и не примирились...