Газета Завтра 347 (30 2000)

То, что "молодые и решительные" рвутся управлять политическими процессами — пока, до набора собственной "критической массы", под крылом президента и главы его Администрации — в этом нет ничего удивительного. Удивляет разве что крайне низкий уровень запросов этой политической смены, не выходящий за пределы "России и ближнего зарубежья", сосредоточенный на том, чтобы "не допустить расчленения Российской Федерации и развития конфедеративных отношений". Два этих соображения плюс укрепление режима личной власти президента — вот и весь идеологический багаж, заявленный в "Программе". Прямо скажем, очень негусто для столь масштабно задуманного проекта. Зато приоткрывает возможный пункт согласия между разработчиками "Программы" и высшим кремлевским руководством — принципиальный отказ от роли России как мировой державы и согласие на роль державы региональной.

Вот таково сегодня реальное самоумаление нашего общественного сознания и самоумаление наших элит: от политической до хозяйственной и военной, уже готовых отказаться даже от Ракетных войск стратегического назначения — да и зачем таковые региональной державе? Ее противник — чеченские сепаратисты, а вовсе не поддерживающие оных "сильные" страны Запада. Мы же не против них — мы вместе с ними.

На каких правах и с какими обязанностями — хорошо продемонстрировала недавно завершившаяся встреча "большой семерки" на Окинаве. Стоило, называется, городить огород с "демократизацией" и "реформами", чтобы в конце концов признать необходимость воссоздания тотального механизма контроля и подавления общества "президентским" государством.

Впрочем, повторяю, не исключено, что Владимир Владимирович Путин до сих пор не в курсе планов, предусмотренных его амбициозными подчиненными. Возможно даже, у него и вовсе нет подчиненных, вынашивающих подобные планы, а вся "Программа" — не более чем тонкая антипутинская провокация. Но у кого бы спросить, так ли это? И можно ли будет поверить ответу?

Компания Суперболт предлагает купить гровер 6 по низким ценам в Москве.

Сергей Дунаев НЕ ЖДАЛИ?

После всеми предсказанного, но никем всерьез не ожидаемого грохота тюремных засовов, возвещавших начало новой путинской эры, дело уже не в этической оценке фаворита мартовских гонок и не в его либеральных обличениях, или — хуже того — восхвалениях. И хорошего, и плохого о Путине сказано и без того достаточно, так что попытка продолжать эту тему уже до скуки неоригинальна. Личные мотивы Путина как конкретного персонажа при этом не так важны. Вопрос в другом: и сторонники, и противники Путина продолжают рассуждать о нем как о некоей воплощенной случайности в плане истории. Однако возможно усмотреть в самом начале его возвышения контуры нового государственного стиля и основные элементы его стратегии, так что речь идет не о "реальном Путине", а о его виртуальном мифе, главным образом "победоносном", поскольку создан он был посредством новых рекламных технологий и на основе не работавших до сих пор в общественном сознании мифологем.

Споры в СМИ на несколько интересную все же тему будущего, а вернее будет сказать — их дилетантская имитация, попытка автоматически "мыслить" цитатами из разнообразных дуренок и соплидзе, ерунду таковую называя "политическим анализом", ведутся теперь уже вокруг совершенно незначимых вещей. Что одновременно и непонятно, и правильно. Однако об интеллекте участников подобных действ все это вовсе не свидетельствует. Забавное непонимание ситуации, граничащее с полной психической невменяемостью, один за другим демонстрируют маститые "эксперты и политтехнологи", причем некоторые из них, надо думать, вполне искренне. Цель все же — определить идеологические контуры нового режима, вычислить стратегию его многоходовых комбинаций.

Весь прорыв аналитических светил к нелегкому пониманию истинного положения вещей велся по двум заведомо ложно заданным траекториям. Первая, Путин — это "неопознанный летающий объект". Сами "политтехнологи" выражались куда как менее изысканно, бормоча что-то о черных ящиках, хотя холодное выражение лица наследника напоминало скорее о ящике белом, т.е. холодильнике. Вторая, будто бы Путин несамостоятельный игрок, марионетка (такое понимание свойственно в основном сионистским СМИ, ориентированным в предвыборный период на Лужкова—Примакова). В принципе до поры до времени Путину самому выгодно было поддерживать такое представление у определенной части политической элиты, но при этом подыгрывать очевидной ахинее еще не значит соответствовать ей.

С точки зрения идеологической путинизм на начальном этапе являлся попыткой рекламными средствами позиционировать (с чисто голливудской расточительностью в средствах, когда речь идет о груде дешевок) сохраненный статус формальной сверхдержавности. Исходя из этого, война, к тому же война не столько победоносная (это методологическая, пусть и распространенная ошибка — считать, будто новому президенту нужна "маленькая и победоносная" и лавры Цезаря или Помпея, поставивших на место очередную периферийную провинцию), сколько длительная и изнуряющая. Стратегия нового вождя в том, чтобы показать: государству брошен исторический вызов, требующий полного ресурсного его напряжения, и адекватным такому вызову может стать только осознание именно войны, а не какой-нибудь локальной перестрелки. Странно, почему, оценивая стиль такой игры, еще в сентябре нельзя было понять, что Путину совершенно не нужна никакая быстрая и "молниеносная победа в Чечне", не нужна операция-фантом. Во-первых, человек, который достаточно серьезно относился к своей роли в истории, на такое никогда бы не пошел, а во-вторых, это лишало бы его возможности держать нацию в напряжении нового милитанса, что стало первым этапом выстраивания его стратегии. И теперь, с первых своих шагов, как бы случайно употребляя то блатную, то чекистскую терминологию, он для массового представления позиционируется как непреклонный державник, который поставит на место всех — сепаратистов, губернаторов, олигархов.

Но для начала он ставит на место мемориальную доску Андропова...

Такой политик не может ассоциироваться с ельцинским наследником, сколько бы он им ни являлся с чисто формальной точки зрения. Элементарная невосприимчивость к психологическим технологиям подвела первую волну его оппонентов, всерьез поверивших, что в политике все можно решать собственно политическими методами (ну и деньгами — иногда). Путин пошел другим путем — стилизации под "культурного героя". Первая черта такого стиля — избегать сколько-нибудь значимых заявлений (тактического плана), предоставляя возможность объяснять, что именно он думает (в гипотетическом ключе) максимальному количеству политических игроков. Этим решается и вторая задача — те автоматически превращаются в интерпретаторов Путина, незаметно для себя утрачивая собственное политическое лицо.

При этом представления противников о методологии Путина в чеченской войне — прямо противоположные. Ведь в “Медиа-Мосте" всерьез полагали, будто каждый лишний день войны, каждое увеличение жертв, форсирование тяжелых боевых действий "съедают" президентский рейтинг. И сами демонстрировали, насколько серьезна война, вышедшая за рамки "спецоперации", работая тем самым в авральном режиме на победу оппонента. Ибо все, что Путину необходимо было доказать, доказали за него. И даже (как бы) — против него. Таким образом, наибанальнейший лозунг либералов "Путин — это война" абсолютно верно отражал на то время мифологию нового императора. Но война — это только контекст.

Следующий за декабрьскими выборами ход — наиболее серьезный после решения Путина "взять на себя" ответственность за форсирование конфликта из локального дагестанского столкновения, — решение о единственно спасительном варианте — форсировании полномасштабной войны на Кавказе. Наивно думать, что одним этим он рассчитывал на возникновение образа спасителя Отечества, но нерешительным и часто непоследовательным в своей политике предшественникам он был тем самым четко противопоставлен. При этом он также заручился поддержкой военных, скопом не переносящих политиков (как вид) за профессиональную склонность к предательству. Он также очень вовремя отреагировал на приевшиеся разговоры о зависимости (словно бы наркотической) России от Запада, когда бесстрастно назвал западные кредиты "деньгами на конфеты". При этом за свой испытательный срок Путин не совершил ни единой глупости: не пересаживал чиновников в "запорожцы", как Немцов, не сделал ни одного демагогического заявления о "похоронах коммунизма", как Степашин, Ельцин или Чубайс, не предпринимал других, внешне эффектных, но совершенно непросчитанных шагов, обреченных на неуспех, каковыми так прославился Примаков, и даже свое достаточно нетипичное для кремледворцев отношение к Православию проявил достаточно деликатно (по меньшей мере не высказывался на эту тему сам, предоставив СМИ организовать "утечки" о посещении им едва ли не каждый день церкви Живоначальной Троицы, что на Воробьевых, а равно и других проявлениях личной набожности).

Незадолго до выборов он как бы нехотя высказывается в поддержку "Медведя" — и получает из рук Кириенко многокиллограммовый манускрипт чубайсовой программы "новых реформ". Без комментариев, что позволяет либералам из СПС начать разыгрывать "путинскую карту". Другое дело, что, как выяснилось позже, играть им пришлось в гордом одиночестве.

Благословление Кремля на союз "Единства" с КПРФ при распределении постов вице-спикеров и глав думских комитетов в стане либералов восприняли как предательство, на самом же деле это была элементарная демонстрация независимости. Путин принципиально не берет обязательств ни перед какими политическими силами, даже если при том очевидно "теряет". В поведении же СПС после выборов отчетливо читались претензии к и.о. немедленно делиться властью, поскольку "оказали поддержку, подняли либеральный электорат и так далее". Оттеснение либералов из центра Думы было ответом на их непомерные амбиции, а совсем не "демонстрацией генетической предрасположенности к коммунистам". Опять же, неоднократно подчеркнутый Путиным отказ от антикоммунизма наряду с обостряющейся ситуацией в Чечне способствует возникновению консолидированной коалиции в Думе и дает возможность региональным баронам, прежде поставившим на Лужкова, присягнуть новому фавориту, при этом "сохранив лицо".

До поры до времени — когда Путин ясно покажет, что требует от них намного большего, чем простая и ни к чему по существу не обязывающая "лояльность".

Этим в общих чертах ограничивается второй этап, направленный на формирование образа политика совершенно не ельцинской формации: не либерального демагога, не интригана, не безответственного и беспринципного "чиновника" с непросматривающейся политической (а зачастую и не только политической) ориентацией.

Говорили, что Путин невзрачен, неярок, что его тип антагонистичен харизматическому. Но харизматики, вернее, пародии на них, давно вызывают в народе сугубо отрицательные эмоции. Вероятно, из больших политиков Путин был первым, кто уловил это изменение настроений и оттого не играл ни в Лужкова, ни в Лебедя, сторонился театрализации, избрав приоритетную роль в тени. И несколько фраз, сказанных им в свое время подчеркнуто бесстрастным голосом, перевешивали громоподобные крики на митингах и агрессивную рекламу "Отечества", переходящую порой даже на крикливый язык угроз.

Следуя такому стилю, Путин и соратников неизбежно подбирал, исходя из принципа "профессиональный менеджер", а не "профессиоональный политик". Ельцинская политика, связанная с подковерными интригами, вызванными фактической недееспособностью президента, ушла в прошлое как жанр. Оказалось, что Путину невыгодно иметь подле себя известных политиков, ярко выражающих ту или иную идеологию. Именно поэтому он и отказался не только назначать на должность премьера, но и предоставлять сколь-нибудь значимые в правительстве посты либеральным вождям (или их креатурам, что не сильно меняет дело). Путинские выдвиженцы, что примечательно, вообще малоизвестны в мире публичной политики. Но что их объединяет — при выпадании из политической команды они разом отправляются в политическое небытие. Эти люди неспособны к публичной политике и созданию оппозиционных партий.

Выборы проведены; за ними следует этап еще большей популяризации, а совсем не ожидаемая в принципе попытка, пользуясь победой, идти на непопулярные решения. Сейчас психологически Путин готов к ним еще меньше, чем до выборов. Он поставил ультиматум Рахимову и Шаймиеву — две "экономически сепаратистские" республики без боя сдали свои налоговые льготы. (До конца они их сдали или нет — это уже другой вопрос, выходящий за рамки нашей темы). И поскольку теперь отсутствует сама система сдержек и противовесов, поскольку власть уже — не переходящий приз в интриге или же вообще "условность", принятая меж правящих группировок, а власть в номинальном смысле слова, нет необходимости в поддержке Кремля со стороны региональных элит. Стало быть, и обязательств перед ними нет. Ему же легче теперь, что почти что вся региональная элита его сразу же и предала (последекабрьское отползание назад не в счет — возвращение оформлено было принципиально другими, непартнерскими условиями).

Путин мало говорит и никогда, в отличие от Ельцина, не выступает с пустыми и бестолковыми заявлениями. Уже в первый день премьерства он дал понять, что предпочитает "конфигурации", а не "загогулины". Все проекты радикального переустройства власти оглашены, но не им. Лужков капитулировал, и московская группировка стремительно убирается со сцены. Следующий этап — действительный переход к назначению губернаторов и укрупнение субъектов федерации.

Автору не менее забавно говорить обо всем этом, поскольку однажды он имел возможность весьма приближенно к действительности предсказать путинский вариант для России ("Вперед, к Цезарю", газета "День", декабрь 1992). Путин целенаправленно следовал имиджу бесстрастного профессионала, не размениваясь на мелочи. Именно таким поведением и объясняется его нежелание входить во всевозможные альянсы в ельцинском окружении.

За двумя этапами следует третий. Но не там, где его ожидают, — пока не наступило время переходить к президентскому назначению губернаторов, просто в ближайшее время его назначенцы будут избраны "демократическим волеизъявлением". Это не простая, "настроениями" вызванная обида на Запад за его готовность ставить на тихих клиентов Гусинского из ОВР с горбачевскими приоритетами во внешней политике, готовых отказаться от статуса сверхдержавности и даже очередной раз подобострастно хасавюртнуться на Кавказе. Впрочем, быстрый и бесславный уход под воду самозванного севастопольского флагмана показывает, насколь- ко, опираясь на так называемых политологов, экспертов и их высокие рейтинги, можно было недооценить нового хозяина Кремля.

А ведь никто не ошибся, предполагая после победы Путина войну с ненужными ему олигархами. Все произошло тихо, как и всякая неизбежность. Первые же действия новоизбранного президента — атака на "Мост", Газпром и "ЛУКОЙЛ", — "зачистка", как пристало говорить на языке новой эпохи.

Предвыборные лозунги перебежчиков, меж тем, смехотворно обращаются к ним своей обратной стороной, несущей потаенный смысл. В свое время подопечные "Моста" из лужковского ОВР говорили: "судите по реальным делам". Теперь выясняется, по реальным делам можно не только судить, но и сажать, а при обнаружении отягчающих обстоятельств даже и расстреливать. Им-то казалось, эти лозунги были безобидные. А оказались — едва ли не пророчества нечаянные.

Алксандр Проханов Россия вырывается из лап Америки, из липких объятий Олбрайт, из геополитического тупика...

Россия вырывается из лап Америки, из липких объятий Олбрайт, из геополитического тупика, куда ее затолкал Козырев. Первый рывок к свободе Россия сделала во время американской агрессии в Югославии, когда московская толпа била окна в американском посольстве, русские десантники прорвались из Боснии в Косово, а российская Дума проголосовала за военно-политический союз с Югославией.

Вторым рывком является поездка Президента Путина в Китай, складывание усилий двух стран против американской противоядерной обороны, против американского принципа "гуманитарной интервенции", позволяющего НАТО бомбить любую страну мира, не исповедующую "американскую веру".

Третьим рывком может стать военно-политический договор с Ираком, который восстановит геополитику СССР на Ближнем Востоке. Эта идея витает в воздухе. Есть все признаки того, что она найдет свое политическое воплощение.

Александр ПРОХАНОВ, Сопредседатель Народно-патриотического Союза России

Владимир Бондаренко ГОРЬКАЯ ЧАША

Он испил ее, горькую чашу смерти. Испил преждевременно, не по воле своей. Он, так яростно живший всю жизнь. И не спасло его любимое средневековье, столь ценимый им XIV век русской истории. "На каком коне, в какую даль ускакать мне..? Скорее же туда, в XIV век, век нашей скорби и славы". Уже не ускачет. Уже стал сам частью нашей славной истории ХХ века.

Как же так случилось, что мы потеряли так внезапно и так нелепо крупнейшего исторического романиста нашего столетия? Наше жестокое время рубит сплеча, не разбирая жертв, детей и стариков, писателей и генералов, хрупких женщин и мужественных воинов. Он боролся со злом всю свою жизнь. Зло победило его. Мы продолжим борьбу уже без него.

Дмитрий Михайлович Балашов. Митя. Михалыч. Голубоглазый крепыш в ладно скроенных сапожках. В косоворотке и шароварах. Он безуспешно отрицал все зло прогресса. Даже в одежде. Даже в домашнем укладе. Сам долгое время управлял своим крестьянским имением, что в Карелии, где у него был чудный дом в деревне Чеболакша на берегу Онежского озера, а когда этот дом сгорел, жил уже недалеко от столь любимого им Господина Великого Новгорода, в деревне Казынево. Там и застала его неправедная смерть. Не хочу думать об убийце, кто бы им ни оказался. Его убило время, не нуждающееся в таких, как Балашов, романтических пассионариях. Поднять руку на крупнейшего русского писателя, зная, что страна не возопит, не потребует к ответу, а лишь ограничится несколькими броскими телекадрами в бульварной хронике дня, мог только подонок, живущий уже по законам нашего гибельного времени. Эта смерть своей жестокой нелепицей должна была всколыхнуть всех. Что же происходит с нами? К какой всеобщей народной гибели ведет нынешняя вереница смертей? И вновь вспоминаются слова самого Дмитрия Балашова: "Да не скажем никогда, что история идет по путям, ей одной ведомым! История — это наша жизнь, и делаем ее мы. Все скопом, соборно. Всем народом творим, и каждый в особину тоже. Всей жизнью своей, постоянно и незаметно. Но бывает также у каждого и свой час выбора пути, от коего потом будет зависеть и его судьба, малая и большая судьба России. Не пропустите час этот!"

Сам Дмитрий Михайлович своего часа не пропустил. Он творил реальную историю России не только своими знаменитыми книгами — от "Господина Великого Новгорода" и "Марфы Посадницы" до поистине блестящей серии "Государи московские", он творил реальную историю России и своей жизнью. Страстный проповедник, неистовый ревнитель, друг и последователь Льва Гумилева. Державник, увлеченный красотой имперского замысла. Путешественник, исходивший пешком с фольклорными экспедициями весь русский север. Боец, не кланя- ющийся пулям под Дубоссарами, где вместе с русскими добровольцами отстаивал Приднестровье от румынской оккупации.

Помню его на приеме в югославском посольстве, где он старался объяснить Черномырдину всю пагубность капитулянтской политики России в период тотальных бомбежек Югославии самолетами НАТО. Прямо на дипломатическом приеме известнейшего писателя грубо оттеснили от косноязыкого Черномырдина его туповатые охранники, никогда и не слышавшие о таком писателе; впрочем, не слышал о нем и сам Черномырдин.

Помню его в гостях у Александра Солженицына. Александр Исаевич говорил Балашову, что его дети в Вермонте учили русскую историю по романам Дмитрия Михайловича, а тот в ответ все добивался единой писательской позиции по Сербии, единого писательского воззвания.

Помню его встречи с Геннадием Зюгановым. В Новгороде, где я их и познакомил во время предвыборной поездки, в кабинете в Государственной думе, дома у партийного лидера. Дмитрий Балашов, давний убежденный антимарксист, поверил в Зюганова, в возможность народно-патриотического союза против разрушительных либеральных сил, стал его доверенным лицом во время президентской кампании.

Для Льва Николаевича Гумилева Дмитрий Балашов был сам по себе убедительнейшим примером его пассионарной теории. Своей энергией Дмитрий заполнял все окружающее его пространство. Он никогда не унывал. Никогда не чувствовал себя побежденным. Моя мама помнит его еще по первым годам работы в Карельском филиале Академии наук СССР. С 1961 года. Он тогда создавал в Карелии общество по охране памятников старины, подписывал письма протеста против сноса церквей, за что и был изгнан из науки. Как он сам мне рассказывал, он стал писателем поневоле. Работы не было. Знания, накопленные в фольклорных экспедициях, переполняли. Кормить семью надо было. Сама по себе написалась первая повесть "Господин Великий Новгород", легко пошла в "Молодой гвардии", первый шумный успех. Как часто во все времена на Руси и бывало, Москва оборонила молодого писателя от самодурства местных властей. Затем, в 1972 году, также быстро вышла "Марфа-посадница" и уже с 1977 года он приступил к циклу романов "Государи московские". В те же семидесятые годы я с Дмитрием и сдружился. Дмитрий Михайлович был своенравным человеком. В чем-то напоминающим Льва Толстого. Может, не случайно спустя годы в Ясной Поляне ему вручил Толстовскую премию праправнук великого писателя Владимир Толстой. Трудолюбие, глобальность идей, проповедничество, равное количество детей. Он, как и Толстой, творил подвиг своей жизни. Из самой жизни лепил еще одну историческую драму. По большому счету он не принимал всю послепетровскую Россию. Считая, что страна пошла не по своему, предначертанному ей свыше национальному пути. Своими прекрасными книгами, обращенными в русское средневековье, он показывал русскому народу его национальный характер. Как и у Льва Толстого, его идеи всерьез не воспринимались обществом, но сами книги пользовались громадным успехом. Их читали во всех слоях общества: от коридоров ЦК КПСС до тайных последователей НТС. Его пропагандировали в газете "Правда" Юрий Суровцев и в журнале "Посев" Михаил Назаров практически одновременно. Всем серьезным политическим силам нужна была русская история, и все знали, что более талантливого художественного осмыслителя этой истории, чем Дмитрий Балашов, в России нет. Областной журнал "Север" на долгие годы стал его и художественной и публицистической трибуной, а главный редактор журнала Дмитрий Гусаров — надежным защитником во всех партийных инстанциях.

В годы разрушительной перестройки Балашов с первых же номеров нашей газеты "День" еще десять лет назад стал постоянным автором, печатая иногда из номера в номер свои такие же неукротимые, как он сам, статьи и очерки. Он охотно стал членом нашей редколлегии. Не дожил до нашего скорого газетного юбилея. Он ездил в командировки по "горячим точкам" от нашей газеты, звал к самой беспощадной борьбе. Человек средневековья, он не терпел слабодушия и компромисса, всегда жаждал действий. Впрочем, это стало уже традицией для русского писателя. Энергии в нем хватало еще на жизнь вперед. И потому так страшно прозвучали слова, сказанные мне по телефону во вторник, 18 июля, в семь утра: "Звонит брат убитого Дмитрия Балашова".

Не хотелось верить, какого еще убитого Балашова? Григорий Михайлович таким знакомым, чисто балашовским голосом рассказал все, что сам знал к этому времени. Дмитрий Михайлович сам частенько звонил мне в такое же раннее время, жалуясь на московские журналы, не желающие его печатать, на издательства, пиратски издающие его сочинения, делясь новыми идеями, переполняющими его. Как и все большие писатели, он был неудобным, чересчур неуправляемым. Недолюбливал литературных и прочих чиновников и потому не был обласкан никакими властями, ему поскупились даже на государственную премию. Он всегда всего добивался сам. Он был русским провинциалом в самом лучшем благородном смысле этого слова, провинциалом, недооцененным Москвой, которой он посвятил лучшие свои романы.

Все, теперь уже сам Дмитрий Балашов ушел в историю, теперь уже исследователи будут осмыслять его жизнь и его действия, его книги.

Так получилось, что последней его поездкой стала поездка в Петрозаводск, на юбилей журнала "Север", последней публикацией — его воспоминания о Гусарове, опубликованные в юбилейном шестом номере "Севера".

Мне кажется, мы не сразу поймем огромность нашей писательской потери. Это еще один незаживающий рубец на теле отечественной словесности. Один из немногих, кто определял главное русло русской литературы конца ХХ века. Певец из русского стана.

Он никогда не был среди "верхних людей" нашей литературы, не сидел в президиумах, не льнул к власти. Был в писательской гуще, "тусовке", как нынче говорят. Но почти все знали, там, где Дмитрий Балашов — там средоточие русских талантов, там настоящий центр. С его уходом как-то все сразу обмелело.

Вот и в редакции "Завтра" не будет больше требовательных звонков, как побыстрее расправиться с ельцинским наследием, не будет шумных споров, не будет новых романтических прожектов, как бы нам поскорее объединиться с Украиной. Не будет и новых, неожиданных мистических рассказов, появившихся после завершения исторического цикла. И стоит только догадываться, какого еще неожиданного, столь необычного писателя мы потеряли, едва обнаружив...

Вечная память тебе, Митя, Митрий, Дмитрий Михайлович Балашов.