Помоги проекту - поделись книгой:
Перед городом Кена — на самом краю пустыни — появились чахлые пальмы. И сразу же — вдруг! — буйная зелень. И дома, дома, дома — серые, кубические, слепые и невзрачные. Дома тянулись вдоль канала, параллельного Нилу.
И словно не было в десяти минутах отсюда безлюдных песков — во все стороны брели люди в серых галабеях, тюрбанах, а то и кашне на головах: февраль на дворе. У людей были смуглые, почти черные лица и курчавые волосы. Брели они медленно, египетский климат к спешке не располагает, и если останавливались, то надолго и немедленно принимали позу удобную для отдыха.
Мы въехали в Ком-Омбу почти минута в минуту с прибытием «Аиды-II». По расписанию, к счастью. Так что около часа у нас еще оставалось в запасе. Уходить с пристани не имело смысла. Я подошел к парапету набережной и впервые в жизни увидел Нил. Вблизи.
Вода в нем была почти синей и на вид чистой. Я представлял его мутным и илистым: читал об этом в «Истории древнего мира» в пятом классе. Величественно появилась наша «Аида» и начала швартоваться. На мостике стоял капитан, и солнечный ветер трепал долгие полы его галабеи. С борта на берег брошен был трап и по нему на берег высыпала толпа темнокожих людей с правильными чертами липа. Очевидно, это были нубийцы; известные своей преданностью и непритязательностью, они составляют большинство среди обслуги в этих местах.
Они, радостно улыбаясь, кинулись к нашим вещам, как бы состязаясь друг с другом — кто больше ухватит за раз. Я спросил нубийцев:
— О, нубийцы! Зачем вы забираете мои тюки и сумы? Нубийцы сказали:
— О, господин! Мы несем твои тюки и сумы туда, куда приказал наш господин, менеджер отеля — твой друг, определивший тебе место, где ты будешь приятно жить, а мы — хвала Аллаху! — будем служить тебе там!
Я сказал нубийцам:
— О, нубийцы! Сколько я должен дать вам за верную службу? Нубийцы отвечали:
— О, господин! Нисколько, ибо если друг твой, наш господин, узнает, что ты нам платишь, он огорчится столь сильно, что мы не сможем вынести этого. Но поскольку нам больно обидеть тебя, мы с благодарностью примем твой подарок, чтобы помнить о тебе. Три египетских фунта будет достаточно.
— О, нубийцы! — сказал я нубийцам, — слова ваши приятны. Примите же от меня этот один фунт.
Честно говоря, у меня не было сум и тюков: с одной своей сумкой я бы справился сам, играючи. Более того: я не понял, что говорили нубийцы: запас их английских слов ограничивался почти одними числительными. Но на фоне башен города Ком-Омбу, на берегу великого Нила, среди темнокожих людей в тюрбанах хотелось говорить в стиле «Тысячи и одной ночи».
И на пароходе было столько красного дерева и начищенной бронзы...
Как долго ни искал я подходящего слова для описания плавания по Нилу, найти слово лучшее, чем «праздник» — не мог. Хотя бы потому, что знакомство с Историей мы начинаем с этой реки, оттого и знаем, что вся подаренная Нилом страна вытянулась вдоль него по берегу. Но берег иногда оказывался безлюдным, появлялись отдельные дома. Порой дома тянулись одной сплошной серого цвета деревней и сменялись совершенно сказочными городками. Рядом с минаретами высились башни с коптским крестом. Стоял в лодке человек и бил по воде дубинкой. Потом огромным сачком вытаскивал здоровенную рыбину. Неужто здесь столько рыбы?
Пока пароход стоит, к борту лучше не притрагиваться: обжигает. После пяти вечера на палубе быстро идущего судна стало холодновато, ветер нильских просторов пронизывал и напоминал, что февраль он и в Африке февраль, даже в десяти градусах от тропика Рака. Но стоило «Аиде» застопорить ход, и вновь стало тепло. Мы шли к северу и прибыли в город Идфу.
Ночью пароходы по Нилу не ходят: мели. Они швартуются впритык бок к боку у пристани. Открывают дверцы в бортах и к набережной надо идти через два-три корабля. (Кстати, утром я не мог понять: отчего в восемь утра полумрак, как в Москве зимой? Оказалось, что ночью к нам притерся следующий пароход, а за ним — еще один — «Аида-VII»). Получается очень обширная и вместительная гостиница у пристани.
Через три парохода (в гостиной одного из них сидели вокруг большого кальяна и курили нильские капитаны; рядом на низеньких столиках — у каждого свой — стояли кофейники и крошечные чашечки) мы прошли на набережную. Это была самая европейская часть города, в чем мы скоро убедились. Набережная была пыльновата. Повсюду сидели в уличных кафе люди, пили чай и курили кальяны: каждый доставал свой мундштук и вставлял его в гибкую трубку, идущую от основного кувшина. Мерцали экраны телевизоров. Пахло резко, как-то по-восточному и по-южному: смесь запахов от реки, от выплеснутой на тротуар воды, от какого-то растения с мясистыми листьями. Пахло кофе и пряностями. Пахло пылью.
Еще больше народу, шаркая, шло вдоль набережной. Европейских костюмов не видно. Шли какие-то величавые старцы в долгополых одеждах, в плащах-накидках, некоторые с посохами. Лица — хотя и не совсем негритянские, но уже почти черные. Как-то очень чувствовалось, что мы не только на мусульманском Востоке, но и в Африке. Прежде всего — в Африке.
Поплутав в кривых почти немощеных переулках, освещенных лишь лампами в проемах домов, мы вышли на небольшую площадь. И здесь — но не на воздухе, а в голых серых помещениях — курили и пили чай люди. Молча. В одной комнате — двери распахнуты — на чем-то вроде широкой деревянной кровати сидели, поджав ноги, два человека. Они безмолвно смотрели друг на друга. Что они делали? Редкие прохожие удивленно на нас оборачивались.
За следующим поворотом мы угодили в африканскую темень, за которой чернело нечто еще более черное. За углом вдруг блеснул свет: очевидно, качнуло ветром лампочку на столбе. Мы пошли на свет и очутились у мощного входа с еле различимыми барельефами на колоннах. То был храм египетского бога Гора.
Прошу извинения у читателя, но я совершенно сознательно не описываю храм бога Гора. То же относится и к Долине царей в луксорском занилье (следует понимать: противоположном берегу Нила). Это требует отдельного и очень обстоятельного разговора; моя же задача лишь показать прелесть путешествия по Нилу на пароходе «Аида с любым номером».
Скажу лишь, что Долина очень обширна, совершенно безжизненна, а дорога к усыпальницам напоминает дорогу в ад. Уже от берега и до самого входа в Долину громоздятся высокие и — по сравнению с прибрежными деревенскими хижинами из ила — благоустроенные дома, расписанные в хрестоматийно-древнеегипетском стиле.
Подойдя ближе, я увидел вывески на них: «Институт алебастра», «Академия алебастра», «Алебастровая школа» — по обилию этих, несомненно, научных заведений, я попал в местный Академгородок древнеегипетских наук. Но тут из одного института выскочил человек со статуэткой в руках и кинулся ко мне с криком:
— Сэр! Подлинный алебастр из раскопок! Дешево, сэр!
На плече у него висела прозрачная пластиковая сумка, полная алебастровых скарабеев. Они, несомненно, были подлинниками из раскопок. И очень свежими подлинниками.
Я понял, куда попал. Под академическими вывесками скрывались кустарные мастерские по производству древностей. По секрету вам расскажут, что правительство давно собирается переселить отсюда людей, ибо под каждым домом есть шурф («Это семейная тайна, сэр! Три тысячи лет в нашей семье!»). При этом торговец ваткой быстро счищает со статуэтки свежую алебастровую пыль. Покупка подлинных, с пылу с жару древностей тоже входит в атмосферу путешествия по Нилу.
Г-н Кукушкин, мой спутник, обстоятельный человек в народовольческой бороде, пресытился древностями и возжелал купить кальян. Именно в Луксоре, ибо в здешних кофейнях он углядел просто роскошные курительные приспособления. К нему часто приходят друзья, пояснил он, и вместе они будут предаваться восточной неге, любуясь через окно пейзажами Фили-Мазилова. Полицейская машина сопровождения ждала нас в час дня, так что время было.
Кукушкин попросил меня быть свидетелем при заключении сделки, пригласил еще одну даму и, пройдя через три «Аиды», мы неторопливо двинулись по набережной Луксора к центру. По набережной ехала странная машина, испускавшая клубы дыма.
За ней бежали мальчишки и многие взрослые. Нам объяснили, что дым — против москитов. Действует, конечно, недолго, но доставляет удовольствие правоверным. Когда дым рассеялся, я увидел магазинчик, у входа в который стояла масса кальянов, кальянчиков и совсем маленьких кальянчат. Я показал на лавку г-ну Кукушкину. Тот мотнул головой: он уже был здесь, но здешние кальяны показались ему технически несовершенными.
В другой предложили неплохой кальян и предложили опробовать, для чего тут же достали спецуголь, спецтабак и глиняную чашечку. Г-н Кукушкин не решился на столь серьезный шаг, так как никогда не курил до этого кальяна. Я — тоже, но покупать вдвоем Кукушкину казалось надежнее. Вдвоем он собирался энергичнее сбить цену и потребовать в подарок две пачки местного табака.
Еще от дверей лавки я увидел на полке керамическую фигурку — уморительного старичка в серой галабее и красном тарбуше. Я тут же влюбился в эту фигурку и потребовал от г-на Кукушкина, чтобы он выпросил ее в виде подарка и отдал мне.
Хозяин же норовил всучить в дар скарабея, который в здешних краях служит как бы разменной монетой. Их вручают вместо сдачи или дарят при удачной (для продавца) покупке. Скарабеи бывают синие и серые, размером от таракана до детского кулака. Наши сумки и даже карманы были уже полны скарабеев.
Старик, заверял продавец, слишком дорог — 25 фунтов. Сам он их берет по 30. И продает не каждому, а только тем, кто ему понравится. Это бывает не каждый день. Он оценивающе посмотрел на меня.
— Значит, я не зря зашел в ваш магазин, — отвечал я благодарно, — хотя что-то похожее видел в других местах...
— И правильно сделали! — перебил меня продавец.
— ...но у меня, увы, нет должных денег. 10 фунтов — упорно продолжил я, — и ни куруша больше!
Призывая аллаха, мы пустились в торг.
— Двадцать пять и халас!
— Десять, чтобы не огорчить тебя. Когда ты еще увидишь достойного гостя?
— Двадцать пять, и я теряю на этом!
— Аллах на небе! — горестно воскликнул я.
— Ты мусульманин? — продавец понизил голос.
— Я — не шиит, — искренне ответил я полуправдой.
— О, брат, 22!
— 10, о, брат, ибо нет у меня денег, но я хочу, чтобы ты обо мне помнил.
Он сделал заход с другой стороны:
— А ты постишься в рамадан?
— О, брат, — отвечал я, показывая на своих светловолосых спутников, — мы вместе делим трудности пути, и как мог бы я усугубить их трудности? Разве смогли бы они есть, глядя на меня?
— Трудно тебе, брат! Двадцать!
— Сказано ведь: «Возьми их грех на себя», — благочестиво сказал я, не подчеркивая, что сказано это мною и только что, — одиннадцать!
— Да, так сказано. 15, брат!
— 12 и все, машалла!
— 13, но только для тебя, иншалла, и не говори никому, за сколько ты купил.
Продавец победил. Я сдался. Честно говоря, я купил бы и дороже, очень уж мне понравилась фигурка. Даже не знаю почему. Мы хлопнули по рукам.
Он завернул статуэтку в обрывок газеты «Аль-Ахрам». Мы покурили с Кукушкиным. Кальян гак уютно булькал...
Вдохновленный победою надо мною (и, очевидно, господином Кукушкиным) хозяин подарил ему табак. И сунул нам по скарабею. Время поджимало. По случаю удачной и объемистой покупки г-н Кукушкин кликнул фаэтон. Вдоль викторианских фасадов старомодных отелей мы двигались к «Аиде-II» под цокание копыт.
Я развернул сверток, чтобы еще раз полюбоваться покупкой. Старец браво глянул на меня из-под тарбуша. И я вдруг понял, чем привлекла меня эта фигурка. Это был один к одному капитан нильского парохода.
Лев Минц / фото Владимира Лебедева
Верхний Египет
Земля людей: Наследник святого Антония
С погодой нам не повезло. Сильный ветер подхватил мельчайшие песчинки, и пустыня окунулась в полумрак. Монастырь мы увидели, лишь когда подъехали совсем близко. Его мощные десятиметровые стены, скрывающие целый город, становились все четче и четче. Из-за них виднелись лишь очертания двух колоколен-близнецов да десяток высоких пальм. А дальше, словно задник на сцене, — почти отвесный скалистый уступ.
Массивная дверь монастыря была закрыта. Оглядевшись, мы обнаружили веревку от высоко подвешенного на стене колокольчика. Позвонили. Минут через пять скрипнул засов, дверь медленно отворилась. Бородатый монах в длинной черной рубахе с кожаным поясом и черной шапочке с желтыми крестами вышел наружу. Узнав, что мы русские, одобрительно закивал головой. Так началось наше знакомство с епископом Диоскоросом — настоятелем древнейшей христианской обители.
Монастырь расположен в Восточной пустыне, примерно в трехстах километрах от Каира. Он носит имя своего основателя — святого Антония. С давних пор жизнь этого египтянина вызывает восхищение всех христиан. «Антоний — величайший подвижник, основатель пустынножительства и отец монашества», — характеризует этого человека православный календарь, изданный Московской патриархией.
Антоний родился в 251 году в Среднем Египте, неподалеку от города Бени-Суэйф, в семье состоятельных христиан. Надо сказать, что христианство пришло в Египет из соседней Палестины довольно быстро. Местная христианская община считает своим основателем и первым патриархом святого Марка Евангелиста, автора одной из частей Нового завета. Марк жил в Египте в 61-68 годах, был убит в Александрии язычниками и тайно похоронен там же. Мощи его хранятся в соборе св. Марка в Александрии. Не исключено, что и Евангелие от Марка было создано на египетской земле.
Когда Антонию исполнилось 18 лет, родители его умерли. И вскоре, повинуясь божественному видению, юноша принял решение, не только круто изменившее его жизнь, но и снискавшее ему впоследствии бессмертную славу: он раздал почти все свое имение беднякам, оставив лишь небольшую часть сестре, и удалился в пустыню.
Так Антоний стал первым христианским отшельником-монахом. Но само пустынножительство появилось в Египте еще до нашей эры.
Поначалу Антоний жил в пещере неподалеку от Бени-Суэйфа, на берегу Нила. Двадцать лет провел в полном одиночестве. Лишь дважды в год отшельнику приносили припасы. Со временем о нем пошла молва, люди стали стекаться к пещере. Тогда Антоний перебрался на другой берег реки, подальше от жилья.
Но и здесь от гостей не было отбоя. Отшельник-анахорет был не только искусным проповедником, но и занимался врачеванием, и народ из ближайших селений шел к нему за исцелением духовным и физическим. Некоторые из пришельцев решили поселиться рядом с ним. Антоний не возражал. Так к началу IV века сложилась первая христианская монашеская община. В 312 году она переместилась далеко в пустыню — туда, где и стоит поныне монастырь.
Пустыня, по определению, непригодное для жизни человека место. И все же в ней попадаются малюсенькие островки, где можно поселиться. Все дело в воде. Источники в пустыне обычно бывают либо в глубоких впадинах, и там возникают оазисы, либо бьют из-под скалы. Возле двух таких источников и остановились Антоний и его сподвижники. Часть из них построила себе нехитрые жилища, другие разместились в близлежащих пещерах. Самую просторную пещеру, в стороне от источников и намного выше их, занял Антоний.
Чтобы попасть в пещеру Антония, надо проделать от монастыря изрядный путь. Сначала с километр пройти вдоль скал, а затем подняться по лестнице. Одна ступенька, пятнадцать, сто, двести... всего 1150 ступеней!
В глубь скалы ведет десяти метровый туннель. Заканчивается он просторной комнатой. Здесь почти полвека и прожил «отец монашества». После его смерти пещеру превратили в часовню. Вот и сегодня горят свечи у образа святого старца... Наверно, их зажгли школьники, которых мы встретили на лестнице. Стены пещеры усеяны автографами тех, кто приходил сюда, иной раз за тридевять земель, чтобы поклониться подвигу Антония. Многим надписям не одна сотня лет. У входа в пещеру — маленькая терраса. Говорят, на ней любил сидеть отшельник, занимаясь своим обычным делом — плетением корзин из пальмовых листьев.
Антоний вел аскетический, праведный, но здоровый образ жизни. Может, потому и дожил до глубочайшей старости. Скончался основатель первого монастыря 30 января 356 года на 105-м году жизни. Похоронили его в часовне неподалеку от источников. А последователи Антония продолжали и дальше жить там вместе — и живут до сих пор.
Египетская христианская церковь называется коптской. Слово «копт» происходит от греческого названия Египта — «Айгюптос» и означает просто «египтянин».
— Все мы копты, — обронил Диоскорос в начале нашей экскурсии по монастырю. — Только одни — христиане, а другие — мусульмане.
Замечание, конечно, верное. И все же со времен арабского завоевания в VII в. словом «копт» стало принято обозначать лишь египетских христиан.
Коптская церковь выделилась в самостоятельную в 451 году, после Халкидонского собора. Формально раскол произошел по чисто теологическим причинам. Делегация Александрийской патриархии настаивала на том, что Христос неразрывно объединил божественную и человеческую сущности. Большинство же, ведомое византийскими священнослужителями, выступило за то, что у Христа сущностей две — божественная и человеческая. Египтяне остались при своем понимании сущности Христа, известном как монофизитское (единосущное).
После арабского завоевания начался процесс исламизации египтян, не завершившийся и поныне. Копты составляют процентов 7-8 в 60-миллионном населении Египта. Правда, коптский язык — древнеегипетский — уже два века назад был вытеснен арабским (по последним данным, коптским живым языком пользуется в быту больше половины египетских христиан, особенно в Верхнем Египте).
Но на нем все еще иногда ведутся церковные службы. Помнится, на Рождество в соборе св. Марка в Каире — гигантском современном сооружении, вмещающем пять тысяч человек, — нынешний, 117-й коптский патриарх Александрийский папа Шенуда 3-й зачитывал временами изречения из Нового завета по-коптски. Библия и другие священные книги обычно имеют параллельные тексты — на коптском и арабском языках.
Когда мы с Диоскоросом подошли к старейшей из семи монастырских церквей, то, прежде чем войти в нее, сняли обувь. Только так же делают мусульмане при входе в мечеть.
Впрочем, копты снимают обувь лишь в особо почитаемых церквях, но обязательно — в передней части храмов. В обрядах двух религиозных конфессий Египта вообще немало схожего. Копты молятся семь раз в день, мусульмане — пять. Во время поста, а постятся копты большую часть года, они не едят и не пьют с восхода до заката солнца.
Так поступают и мусульмане во время рамадана — месяца ежегодного поста. И копты, и мусульмане подвергают мальчиков обрезанию. Часть коптов, как и мусульмане, не ест свинину, хотя формально это и не запрещено. И те, и другие не пьют вино (обрезание перед крещением и отказ от потребления свинины, характерные и для некоторых других древневосточных христианских церквей (эфиопской, например), — объясняют тем, что Христос был обрезан и не ел свинины).
С вином у нас произошел любопытный эпизод. После экскурсии по монастырю Диоскорос привел нас в сувенирную лавку. Разглядывая книги, иконки, крестики, я нечаянно наткнулся взглядом на стоявшую на полу сумку, полную бутылок.
Вспомнив о посещении монастырей в Ливане, Сирии и Палестине, я решил, что, как и там, это вино — из монастырских кладовых и наверняка очень хорошее. Но Диоскорос разочаровал меня.
— Копты пьют вино только для причащения, — сказал он. — Да и то изготовленное особо: не из виноградного сока, а из размоченного изюма. А эти бутылки подарили мне чехи. Хотите — можете взять.
Я поинтересовался, сколько стоит вино.
— Не знаю, — ответил епископ. — Берите — и жертвуйте на монастырь, сколько считаете возможным.
Мы взяли одну бутылку, пожертвовав за нее несколько больше стоимости местного вина. За обедом испробовали. Подарок чехов оказался совсем не плох.
Египтяне — мусульмане и христиане — представляют собой этнически единый народ, с общей культурой, чьи корни восходят к истокам египетской цивилизации. Даже декоративно-прикладное искусство двух египетских конфессий отличается по большей части лишь религиозной символикой. В последнюю четверть века коптское монашество обрело как бы второе дыхание.
Монастыри, а их больше двух десятков, реконструированы и расширены, число монахов в них резко возросло. Так, в начале 70-х годов, до реконструкции, в одном из самых знаменитых монастырей, носящем имя св. Макария — сподвижника св. Антония — и расположенном в Вади-Натрун, было всего семь монахов. Сейчас их — более ста.
Поделиться книгой: