Открытый сезон

Сейчас ее тело ныло от его настойчивых механических ласк, которые он портил тем, что часто и триумфально требовал поощрения; хорошо ли ей, нравится ли ей это, заметила ли она как долго они делали на этот раз? Это был своего рода мальчишеский эксгибиционизм. У нее же осталось ощущение того, что ее просто использовали. В последний раз это отняло у него вечность и когда он, наконец, кончил, он уснул прямо на ней. Но дело было не в ее разочаровании или помятом теле и не в медленно высыхающей сырости от их общего пота, вовсе не это мешало уснуть. Это был страх оказаться пойманной на обмане. Всю ночь сердце ее колотилось в своего рода жалкой каденции к изнуряющим смешанным видениям.

Ее дети, все ли у них в порядке, или на этот раз получится так, что с одним из них случится что-нибудь достаточно серьезное для того, чтобы Эдди послал телеграмму матери и таким образом обнаружил, что ее там не было? Или он уже все знал? Догадывался он или раскусил ее ложь, прежде чем она даже вышла из дома?

В один момент с улицы донесся легкий шум и сердце ее забилось еще сильнее. Вдруг Эдди послал детективов? Вдруг за ней и Мартином следили? Через секунду они вломятся, засверкают фотовспышками, смеясь и сдергивая простыню.

Лицо Эдди маячило перед ней, с убийственным выражением в глазах и улыбкой на его плотных губах. Как она вообще вышла за него, за этого совершенно чужого человека? Невероятно, но видно когда-то ему удалось внушить ей своего рода любовь к нему, или это только ее одиночество вынудило ее к этому? Даже теперь она смутно помнила одинокие мучительные ночи в меблированных комнатах в Детройте, с сандвичем и кофе в ярко освещенном кафетерии. В летние вечера она смотрела на почти пустынные улицы, все разъезжались кто куда, в зимние вечера — прочитывала журнал за журналом. В семнадцать — она закончила колледж и сразу же пошла работать на Дженерал Моторс. Все менее заторможенные девушки расхватали себе хороших мужей. Наконец, она отчаялась настолько, что почти любой стал казаться подходящим.

И вот Мартин, обычный, едва ли красавец, определенно не слишком преуспевающий, по крайней мере, по сравнению со многими мужчинами его возраста. Любит ли она Мартина? Или он еще одно убежище, каким был Эдди, просто кто-то, кто мог бы помочь ей укрыться снова? Это был вопрос, о котором она не осмеливалась даже подумать, а не то что пытаться ответить.

В три тридцать она высвободилась от Мартина и пошла в ванную, закурив там сигарету. Зеркало отразило ее бледное лицо, спутанные коричневые волосы, уже не казавшиеся такими молодыми, ее удлиненные груди, уже потерявшие часть своей девичьей упругости. Она яростно затушила свою сигарету, раскидав искорки по кафельному полу, подпалив себе ногу, ненавидя себя за то, что сама себе не нравилась. Она вовсе не так уж плоха. Это мужчины, и их вечные притязания, вот что заставляет ее себя ненавидеть. Секс не так уж важен. Самое, важное выйти замуж. Мартин сказал, что ему бы очень хотелось. Тогда почему бы им на этот раз не сбежать? В самом деле, сбежать! Бросить Эдди, бросить Джин и начать разводиться. Пять свободных дней было у них впереди, в которые надо сделать полный и окончательный перелом, в котором в первую очередь планировалось бы — никогда не возвращаться домой.

Смог бы он? Или Джин удержала бы его? Она загнала его в угол, это было ясно. А почему? К себе она его не подпускает, по крайней мере, по его словам. Не готовила для него, с детьми была ужасна, дом его в полном беспорядке, ей не нравился никто из его друзей, она заигрывала с другими мужчинами и, вполне вероятно, сама неверна. Постоянно грызла его за работу и твердила ему, что он — неудачник и ничего в жизни не добьется.

Нэнси встречалась с Джин только раз. На том самом званом вечере, где она встретила Мартина. Высокая привлекательная девушка, с волосами цвета меда и в подобающей одежде, с разочарованным разрезом рта и тяжелым вызывающим взглядом, даже тогда, когда она завлекала других мужчин. Она сразу же заставляла любую другую женщину чувствовать себя второсортной. Именно по этой причине Нэнси согласилась встретиться с Мартином за чашечкой кофе, когда он позвонил на следующий день.

Вот так их и прибило друг к другу. Сначала это был странный тайный ланч. Потом, как-то ближе к вечеру, час в мотеле. Дальше, ложь для Эдди и ложь для Джин и нервные уикэнды, Мартин неутомимо настаивающий, когда у него возникало желание и разрываемый беспокойством и виной всякий раз, когда он кончал на ней. Так не могло продолжаться. Наконец, она согласилась прекратить это. Пока Мартин в прошлом месяце как-то не разыскал ее и не сказал, что без нее не может, — Нэнси вдруг резко осознала, что сидит в ванной уже долгое время. Было уже пять тридцать. Она выключила свет и устало направилась к кровати. Мартин скоро проснется и опять захочет ее, как все мужчины делают, когда просыпаются.

Пробираясь через незнакомую комнату она услышала снаружи приглушенные голоса, подавленный смешок. Из любопытства она раздвинула шторы и выглянула. Три девушки выходили из соседней двери, где остановились эти симпатичные мужчины, те, что на фургоне, загруженном туристическими принадлежностями. Прошлым вечером за обедом она бегло отметила их внешний привлекательный вид, их дорогие костюмы, их уверенные манеры. Они принадлежали каким-то счастливым женщинам. Хозяйка порхала как школьница, официантки молниеносно обслуживали и краснели. Деньги у них были и это сразу бросалось в глаза. Преуспевающие профессионалы, ставшие большими людьми в Детройте или Чикаго. Должны были стать.

Так что девушки явились утром. Во-первых, тот факт, что вообще были какие-то девушки. Разве таким мужчинам они нужны? Наверняка, жены их красивы и готовы на все, чтобы удержать их и ту шикарную жизнь, которую они им предоставляли.

И потом, возраст девушек, то летучее впечатление, которое они оставили, проскользнув под льющимися желтым мерцанием лампы, стройные юные тела, почти мальчишеские, детские.

Мертвая предрассветная тьма, сгущенная легким ночным туманом, чернела вокруг них. Послышался отдаленный звук мотора, потом тишина.

Мартин с кровати что-то пробормотал во сне, перевернувшись. Нэнси выжидала. Наконец, его дыхание показало, что он снова заснул.

Она вернулась в ванную и закрыла двери. Ее трясло. Она почувствовала тошноту, по коже забегали мурашки… Она покорно открыла душ, встала под воду и намыливала себя снова и снова, пытаясь смыть грязь, которую она почувствовала, выглянув из окна. Грязь и бешенство. Неужели все мужчины думают и хотят одного — секса? Немогло этого быть. Мужчины вдобавок создавали монументы, возглавляли правительство и писали великие книги и великую музыку, посещали магазины и универмаги вместе с женами, помогали растить детей, ходили на футбол и вежливо держали напитки, серьезно рассуждая о жизни на солидных вечерах. Мужчина любил женщину, а женщина любила мужчину. Они женились, покупали дом, любили друг друга и создавали детей, вместе творили, гораздо более важное, чем краденная любовь в мотелях, даже в таких дорогих.

Человечество проходило парадом перед глазами Нэнси и под серебристыми струями барабанящей воды из душа.

Романтпчно, как в детских книжках с картинками, Мужчины и женщины шли на работу в городские конторы, на поля и пастбища, парили в голубых небесах и плавали по зеленоватому морю. Дети в огромном количестве школ, протянулись до горизонта ее воображения. Библиотеки и публичные здания, больницы и университеты. И глубоко внутри себя она слышала серьезные речи политиков, профессоров и праведников, произносимые в микрофоны, на лекциях.

Когда она выключила воду и вытерлась, то сразу почувствовала себя лучше. Может быть у этих мужчин за соседней дверью, как, и у неё, была в перспективе жизнь. Если так, то они не были настолько отвратительны и должны были быть прощены и то, что она увидела, не могло быть выставлено против них. Именно так и должно быть. Они уважаемые люди, именно такой сорт людей, какими все стремятся быть.

Она закуталась в полотенце и устроилась в темноте в глубоком кресле, дожидаясь, когда проснется Мартин.

Мартин любил ее. И она очень заботилась о нем. Неважно, что в постели она не особенно много чувствовала с ним, она ни с кем особенно не чувствовала. Он прекрасный человек и вполне нормально, что он ее желал. Они разведутся с Эдди и Джин и поженятся. С детьми будет все в порядке. В наше время дети хорошо приспосабливаются и можно все устроить. В уме она уже видела юристов и юридические конторы, суд и судью.

— Хей.

Это Мартин, сидящий на постели. Пришел дневной свет, комната была серой в его лучах.

— Что ты делаешь?

Она подошла к нему.

— Хелло.

Когда он обнял ее, то от него пахло сном и ночной любовью. Ей не хотелось, но она не сопротивлялась. Она притворилась, и приняла душ вместе с ним. Они заказали завтрак в комнату и стали планировать свой день.

— Давай поедем в Канаду, пожалуйста.

— В Канаду?

Она услышала в его голосе колебание. Прошлой ночью он сказал да. Но прошлой ночью он выпивал.

— Я никога не была там.

— Я же не сказал нет.

Его неуверенность росла. Улыбка его была натянутой. Он знал, что она подразумевала под Канадой и был напуган.

— О, Мартин, давай сделаем это. Давай перестанем болтать об этом, а просто возмем и сделаем.

— Нэнси, это вовсе не так просто.

— Наоборот. Детям, конечно, будет тяжеловато первый месяц, ладно, может быть, пару месяцев, а потом все успокоятся и привыкнут. Эдди найдет себе новую жену и Джин тоже не пропадет, не беспокойся, — в ее голосе появилась горечь — он прекрасно обойдется.

Он сидел на краю кровати, как маленький ребенок, подвергшийся наказанию, полуодетый, нервно потирая ладони. Она настойчиво нажимала.

— Что за трагедия такая? Почти все разводятся. Три из четырех браков.

Он взорвался.

— Она все выместит на детях. Ты ее не знаешь. Она не как все другие женщины. Она убьет бедных детей.

— Но разве ты не видишь, что ей как раз и надо, чтобы ты думал так, Март?

Ответа не последовало. Она присела рядом с ним и крепко встряхнула его;

— Мартин, а как же я? Мы?

Он не отвечал. Она почувствовала опустошенность и подошла к туалетному столику, провела щеткой по волосам, потом выпустила из себя:

— Ведь ты просто не желаешь оставлять ее, так? Нисколько!

— Как бы не так.

Но голос выдал его. В нем было облегчение, так как он знал, что она признала свое поражение и, по крайней мере, на данный момент не станет настаивать. Теперь он мог позволить себе отрицать.

Она последний раз повернула нож в ране. На это у нее были все права.

— В этом-то и есть вся проблема. Если бы ты действительно хотел, давно бы сделал это.

Наступила тишина, потом он повернулся успокоенный ощущением своей вновь обретенной безопасности.

— Нэнсн, ну послушай же! Всему свое время. Мы же не можем так просто взять и сбежать. Джин заграбастает все, что я имею и потребуется бездна времени и куча денег, чтобы снова все это восстановить. Ты же знаешь это. Вероятнее всего, я потеряю работу. Так уж устроены банки. Если им кажется, что ты аморален, они стараются от тебя избавиться, так как это означает, что ты не стабилен. А что подумали бы их клиенты? — он задумался, потом продолжил, — Эдди окажется пострадавшей стороной, вместо того, чтобы ею была ты. Так что ты тоже не получишь ни гроша. И даже детей.

Она уставилась в пустоту. Через некоторое время он приблизился к ней и, склонившись, взял ее руки в свои.

— Нэнси, давай не будем ссориться. Не сейчас. Пожалуйста.

— Марти, я хочу у тебя что-то спросить.

— Ну, давай.

Ей необходимо было знать это, и она имела полное право знать. Оставалась ли какая-то надежда? Она посмотрела на него в упор:

— Ты любишь меня?

Она ждала, наблюдая, пытаясь прочесть в его глазах, уловить какое-нибудь дрожание. Руки его крепко сжимали ее кисти.

— Ты же знаешь, что люблю, — в голосе его ощущалось тепло.

Да, он любит — подумала она. Я — это все, что у него есть сейчас. Своим собственным трусливым образом он меня люби. Может быть, даже достаточно сильно, чтобы когда-нибудь оставить Джин. Но не сейчас. Так что у нее снова появилась какая-то надежда. Вроде той, что раньше, перед самым рассветом промелькнула в ее голове. Надежда позволит ей выиграть время. А время позволит ей все крепче и крепче привязывать его к себе, так, как это делала Джин.

Она взяла его лицо в руки и нежно поцеловала в губы.

— Но в Канаду-то уж, во всяком случае, мы сможем поехать?

— Конечно, — он пожал плечами и улыбнулся, и она увидела в нем не худого, измотанного мужчину-неудачника, а одного из своих детей.

Она снова поцеловала его, и они упаковались, сложили свои сумки в машину и отъехали. Удаляясь, она заметила трех мужчин, выходивших из своего фургона. Их охотничьи рубахи яркими вспышками света выделялись в раннем утреннем свете. Потом ей вспомнились молоденькие девчонки и ее отвращение. Что-то ей удалось подавить, что-то, что она спрятала даже от самой себя в душе, все увиденное теперь всплыло на поверхность. На какое-то мгновение оно представилось в критической ясности. Мысль о трех мужчинах и трех девчонках-проститутках вместе, в одной комнате, голых, занимающихся сексом. Девчонки публично, на глазах друг друга и у мужчин, делают то, что обычно делают шлюхи. Эта мысль сама по себе не особенно вызывала-у нее отвращение. А что на самом деле вызывало у нее отвращение, так это то, что на мгновенье эта мысль ее возбудила, заставила ее отчаянно желать оказаться там, вместе с ними.

Глава 7

Разжечь огонь в сплошной лесистой местности — это значит почти наверняка выдать свое присутствие. Если кто-либо, случайный лесной бродяга, лесничий, какой-нибудь турист или охотник, пли даже пролетающий самолет вдруг глянет в вашу сторону с любой удобной позиции, они наверняка тут же обнаружат ваше присутствие, потому что мало у кого имеется знаний и опыта для разведения такого костра, который посылает вверх столбы бесцветного горячего воздуха, полностью лишенного всех этих предательских, малюсеньких частиц углеродистых материалов, в простонародье зовущихся дымом. В таком случае лучшее время разведения огня — ночь. Но тут всплывают новые проблемы. Мерцание углей или языки пламени, ведь даже самый маленький огонек порождает своего рода свет.

Так что прошедшей ночью он был крайне осторожен. Не то, чтобы он приблизился к логову своей жертвы, жертва его находилась далеко отсюда в полном неведении. Надо было избегать любых случайных встреч с кем бы то ни было, кто мог бы когда-нибудь, при совершенно непредвиденных обстоятельствах припомнить его и сложить два и два. Он не хотел никаких случайностей.

Он полностью вытянул из воды свое аллюминиевое каноэ, тщательно покрыл его сухими опавшими листьями и ветками, так тщательно, что опытный лесник прошел бы по нему даже среди белого дня. Он уничтожил любые нарушения и повреждения нависавших над водой кустов и углубился на сотню ярдов в чащу, пока не наткнулся на каменистое место, относительно высокое по сравнению с окружающим рельефом и с углублением в виде блюда, чтобы огонь не был виден снизу. Чтобы быть вдвойне уверенным, он прикрыл огонь большим плоским камнем, который поддерживали три других, таких же, образуя стену. Четвертая степа, открытая, выходила на большой ясень, и он намеривался готовить еду, сидя спиной к нему.

Он точно знал, где находится. Знал каждое дерево, каждый куст, каждый камень. В прошлом году он приехал днем и изучил место, нарисовав точную карту и все оставшиеся месяцы изучал ее так, что знал расположение лучше, чем собственную гостиную.

В холодной чернильной темноте он быстро и без особых хлопот насобирал мелких прутьев и настрогал стружек, чтобы обеспечить углей для приготовления пищи. Его газовая зажигалка выпустила тонкий длинный язычок пламени в полурассыпавшуюся сухую листву, и столбик дыма пополз из нее, чтобы раствориться в ночи, не поднявшись и на ярд. Потом он отошел в темноту на несколько футов от огня и стал ждать, терпеливо, в полнейшей тишине. Кроме тонкого редкого верещания нескольких последних осенних сверчков и слабого живого звука реки, больше ничего не было. Ночь была неподвижна. Ни дыханья ветерка, который бы зашуршал деревьями.

Он вернулся к огню, выудил из рюкзака концентрат-суп, высыпал его в свою чашку. Оросил бумажный пакет в огоньки подлил воды из фляги. Своим длинным охотничьим ножом он осторожно выкатил из костра несколько раскаленных добела угольков и установил на них чашку. Он сложил свой костер из твердой древесины так, что от дыма на чашке не будет много копоти, которую пришлось бы потом отмывать.

Когда суп согрелся, он выпил его и обтер чашку листьями, которые бросил в огонь. Он вынул из рюкзака другой пакет. Он был побольше и обернут фольгой. Он весил около фунта и был куском мяса. Скорее всего, сегодня в последний раз, в ближайшее время он не будет иметь возможность есть горячую пищу.

Он проткнул мясо токой зеленой веточкой, разворошил весь костер в плоский слой углей и подержал над ним палочку. Он тщательно обдумывал риск, которого нельзя было избежать — запах. Он решил рискнуть. Через каких-нибудь десять секунд он сможет достать свою лопатку, быстро выкопать ямку в мягкой почве у подножия дерева и захоронить назойливое мясо. Еще в пять секунд огонь мог быть разбросан вслед за мясом. Это он умел и практиковал. Был какой-то шанс, что запах, однако, привлечет какого-нибудь случайного зверя, волка или, более вероятно, кайота. И тот и другой постесняются подойти поближе. Единственной серьезной опасностью мог быть медведь. Если бы это произошло, он бы оказался в опасности, так как медведь хоть и очень осторожный, очень любопытный, и если бы ему пришлось срочно эвакуировать свой лагерь, медведь за несколько минут праздного любопытства мог бы так разбросать кругом пепел, что потребовался бы драгоценный утренний час для того, чтобы привести все в порядок. Медведь так же мог бы постоянно вертеться вокруг, вынудив его удалиться в менее комфортабельное и подготовленное место для ночлега. Обе эти возможности он взвесил и решил попробовать.

Он продолжал готовить Некоторое время спустя, он вытащил мясо, переломил и сжег заостренную палочку, и когда мясо остыло, впился в него зубами, проглотив ароматный ломоть, как любой другой хищник.

У него был длинный и нервный день. В оригинале он намеривался стащить каноэ в одном из множества туристических пунктов вдоль озера Гурон, между Мэккинэк Бридж и Сент Мартине Бей. Кража, конечно, содержала какой-то риск, но процент положительного был в его пользу, В это время года лодочные станции уже обычно закрывали, но мало какие из них имели охрану. Каноэ не принадлежит к разделу вещей, которые люди крадут в начале ноября. Тщательная разведка прошлым летом выявила одно каноэ, которое мог бы уволочь всякий ребенок и никто бы ничего не понял. Теоретически.

Ангар с лодками стоял несколько на отшибе, у подножия узкой грязной дороги, в трехстах ярдах от дома владельца. К нему можно подъехать с главного шоссе. Достаточно далеко для того, чтобы при включенных фарах звук мотора не встревожил бы хозяина. И что еще более невероятно, дверь, ведущая к двадцати пяти легковесным металлическим каноэ, доверчиво запиралась всего лишь на один засов, причем настолько хилый, что его можно сбить одним резким ударом. И даже собаки не было.

И все же существует тот самый, один на тысячу шанс, что случится какая-нибудь неприятность. И именно этот шанс все-таки побудил его призадуматься, когда проезжая утром мимо магазина спортивных товаров, он увидел дюжину сияющих каноэ, выставленных на продажу, по пятьдесят долларов каждое.

Внезапно в самом центре скрупулезно разработанных планов возникло непредвиденное обстоятельство, требующее принятия решения.

Украсть каноэ или купить его по дешевке. В любом случае, оставался шанс быть пойманным за кражу Ведь автомобиль, который он вел, тоже был угнан.

Сделано это было так. В то утро, что он выехал из дома, он отправился на крупную транспортную станцию, обслуживающую Детройт. Оставив свой саквояж, в котором находился рюкзак и разобранное ружье, в автоматической камере хранения, он отогнал свою машину в местный гараж, где и оставил ее на профилактику тормозов и клапанов.

Затем вернулся на станцию, забрал саквояж и выбрал себе машину на огромной стоянке при станции, предварительно определив владельца. Этого человека он видел в поезде, держа портфель и зажав под мышкой газету, небрежно приветствуя других мужчин, в такой манере, что было понятно, что он делал это много раз прежде. Он производил впечатление подлинного раба расписания утро-вечер. Автомобиля не хватятся до самой ночи, а пока владелец доберется до полиции, и полиция распространит его номер по всему штату, он уже избавится от нее.

Таким образом, когда он увидел продающееся каноэ, вопрос о риске заключался в передвижении по шоссе с закрепленным на крыше каноэ. Его, вполне вероятно, мог остановить какой-нибудь рьяный и ревностный гвардеец, жаждущий убедиться, насколько крепко закреплен его груз. И когда в последующие тридцать шесть часов будут переданы номера угнанного автомобиля, этот полисмен, вполне вероятно, мог припомнить его лицо. И когда-нибудь позже это могло бы вызвать определенные неудобства. Во всяком случае, размышляя об этом позднее, смышленый полисмен мог увязать все это не только с угоном автомобиля. Он мог связать это с убийством.

Разве не было это более опасно, чем кража, которую он планировал?

Несколько минут концентрации, проведенные им в обдумывании решения, были более утомительны, чем целый день работы. Там, где царили целеустремленность и решимость, внезапно появилась нерешительность. Он проклинал себя за то что, сам заманил себя в эту трясину. Никак нельзя быть таким легкомысленным. Если у тебя есть добротный первоначальный план, придерживайся его. И в конце концов, именно это он и сделал. Еще год назад он отбросил идею купить каноэ «специально для этого случая. Так для чего же внезапно оживлять эту мысль? Единственно возможным объяснением этого могли быть только нервы.

И, тем не менее, всю дорогу на север по трассе он думал, правильно ли он поступил. Он не мог не думать об этом, ибо, как назло, проходили часы и мили проносились под капотом его краденного автомобиля, а он не встретил ни одного полицейского. И так было весь день. Ни одного.

Опустилась ночь. Он добрался до ангара с каноэ и стал ждать, думая, вот сейчас я встречу полицейского. Как только я собью замок, он тут же появится. Впервые за пять лет. Так всегда бывает.

Но все прошло без задоринки.

Замок легко поддался. Каноэ быстро пристроилось на крыше краденого автомобиля и было закреплено паутиной из шнура. Он так же легко выехал на главное шоссе, как и съехал с него. Через два часа достиг места всего лишь в сотне ярдов от реки, где мог спрятать рюкзак и каноэ.

К тому времени было уже десять часов, и он устал, как собака. Впереди было еще несколько часов тяжелого труда, прежде чем можно было подумать о сне. Он развернулся и покатил назад по дороге, не встретив ни единой машины и не обнаружив никаких признаков жизни, потом свернул в кромешную темноту лесной проселочной дороги, которая вела к болоту. Проехав почти до самого ее конца, он отключил фары и мотор, вышел из машины и выждал. В напряжении он всматривался в лес, прислушиваясь к любым звукам, которые поведали бы ему, что кто-то видел или слышал, как он сюда подъехал.

Но он ничего не услышал и не почувствовал. Не включая фар, он опустил стекла, выключил ручной тормоз, отступил и стал ждать, предоставив естественному наклону дороги докончить работу. Машина двинулась вперед. Через несколько секунд послышался хлюпающий звук, когда машина опустилась в воду. Потом послышалось бульканье. Пузыри вырывались на поверхность сначала легко, потом становились все яростней и яростней. Это было похоже па гром. Он рискнул, вынул из кармана фонарик и включил его. Его тонкий, с карандаш, лучик высветил только крышу, в момент она исчезла.

В прошлом году он замерил глубину. Он опустил восемнадцать фунтов стального прута сквозь тину в воду, прежде чем дотронулся до чего-то более или менее плотного. Он выключил свет, провел десять минут, уничтожая следы машины с берега пруда, потом припустил к главному шоссе.

Возвращаясь к своему каноэ, он только два раза вынужден был свернуть в кусты. Дорога была ровной, и он заблаговременно обнаружил две приближающиеся машины, прежде чем фары смогли осветить его.

Толкая плечом, он спихнул каноэ к реке, забрался на пять миль глубже в лес и сделал привал. Было два тридцать утра, когда он засыпал последние горящие угли своего костра и растянулся в спальном мешке. Ничто не беспокоило его во сне.

Он проснулся на рассвете и к первому свету разбросал прикрывающие огонь камни, раскидал аккуратно листья и прутья по всему месту своей ночевки. Закончив и оглядев плоды своего труда, он убедился, что никто, кроме человека, проведшего в лесах всю жизнь, не смог бы догадаться, что он здесь был. А через несколько дней и тот ни о чем не догадался бы.

Так должно было быть каждый день и ночь, пока не будет выполнена его миссия. Никто ничего никогда не узнает.

Глава 8

Из гостиной в номере мотеля Грэг наблюдал как отъезжают Мартин с Нэнси.

— Они не женаты, это уж точно.

— С чего ты взял? — Арт сидел, развалившись и разглядывая лежащие на ладони три таблетки Алка-Зельтцер. Он чувствовал себя совершенно больным. Выпитое им в последние двадцать четыре часа количество алкоголя было бы достаточно на троих.

Грэг пожал плечами.

— Это же ясно, — сказал он. Весь вид его выражал презрительную уверенность. — Может потому, как она выглядела, когда садилась в машину.