Помоги проекту - поделись книгой:
– Неф, почему ты плачешь?
Девушка не смогла скрыть, продолжая заливаться слезами, она выдавила из себя:
– Пер-аа жалко…
– Кого?! – изумилась Тиу, а Эйе с улыбкой ждал следующих слов.
– Он… он такой… ка-а-менны-ый…
– Какой?! – Кормилица Нефертити уже ничего не понимала.
Эйе блеснул на жену глазами и вдруг чуть лукаво усмехнулся.
– Неф, хочешь помочь?
– Как? – вскинулась девушка.
– А тебе царица Тийе подскажет. Она просила тебя прийти, как только сможешь.
– Зачем? – шепотом поинтересовалась Тиу.
– Это Неф у нее и спросит.
Нефертити смогла появиться в покоях царицы только через три дня. Она провела их в лихорадке, переходя от надежды к отчаянию. Неужели царица Тийе что-то узнала об их с пер-аа встрече?
Масла в огонь подлила Бакетамон, навестившая подружку.
– Братец ходит сам не свой, точно спит или витает высоко в небе! Ты вскружила ему голову!
– Ничего я не кружила!
– Слушай, Неф, а ты и сейчас считаешь, что он хорош?
Нефертити опустила голову:
– Да.
– Потому что пер-аа?
– Глупости! Какая разница?!
– Ага, у него глаза…
Нефертити только кивнула опущенной головой, пытаясь сдержать снова нахлынувшие слезы. Даже Бакетамон не решилась насмехаться.
– Перестань реветь, он, конечно, урод, но если ты его любишь, то будешь счастлива.
– С кем?
– Не делай вид, что ничего не понимаешь! Аменхотеп влюбился в тебя и женится хоть завтра, если позволит Тийе. А она позволит!
Царица-мать Тийе действительно позволила, а потому уже через два дня Нефертити была супругой пер-аа и царицей!
Все произошло настолько быстро, что девушка не успела даже испугаться.
Она двигалась, что-то говорила, что-то делала словно во сне, пока, наконец, не оказалась с Аменхотепом в спальне наедине. И тут Нефертити обуял настоящий ужас! Она жена пер-аа, но совершенно не знает, как себя с ним вести! Девушка попыталась пасть ниц перед фараоном, изумленный Аменхотеп подхватил ее за плечи:
– Ты что, Неф?
И оба просто задохнулись, потому что оказались так близко друг к дружке, что было слышно биение двух сердец. Он медленно снял с нее тяжелую корону, бросил куда-то в сторону, так же снял свою… Нефертити стояла, почти уткнувшись носом в его грудь, и кусала губы. Тиу не сообразила научить приемную дочь приемам обольщения мужчины, и теперь Неф пыталась вспомнить то, что слышала урывками. Она должна станцевать перед мужем обнаженной… потом как-то сделать ему массаж… но как?! Нефертити пронзила страшная мысль: она ничего не сумеет, и Аменхотеп завтра же прогонит неумеху-жену прочь!
А он уже взял за подбородок, поднимая лицо вверх. И тут Нефертити внутренне решилась: пусть ее прогонят завтра, но сегодня она во власти этих чуть косящих и таких любимых глаз! Будь что будет!
Его пухлые губы коснулись ее губ, Нефертити поддалась на зов, ответила, приникла к его телу своим. Потом Аменхотеп ласкал ее маленькую грудь, длинную шею, стройные ноги… Все было так хорошо, что Нефертити даже заплакала.
– Что? – испугался муж.
– Я люблю тебя.
– И я тебя, Неф. Ты самая красивая женщина в мире. И самая лучшая.
– Да-а… лучшая… – окончательно разрыдалась Нефертити. – Я ничего не умею…
– Чего не умеешь?
– Я не умею тебя ублажать…
В ответ он… расхохотался!
– Меня не надо ублажать, ты же не наложница! Я сам тебя буду ублажать, потому что люблю. – Его пальцы пробежали по груди, опустились на бедра, лаская запретные зоны, заставляя ее выгибаться от возбуждения… – Так хорошо? А так? Ты любишь меня, Неф?
– Да! Да! Да! – исступленно отвечала юная женщина.
Утром царица-мать Тие с удовлетворением заметила, что молодые крепко держатся за руки и оба сияют, точно начищенные золотые украшения. Значит, с Неф у Аменхотепа все получилось, и это не принесло мучений его юной супруге. Кроме того, пара настолько явно была увлечена друг дружкой, что это невольно вызывало улыбку окружающих. Женитьба удалась, молодой пер-аа счастлив!
Наступила пора настоящего, полного счастья. Молодые супруги были готовы постоянно находиться рядом, без конца с восторгом оглядывались друг на дружку. И не обижались на высмеивающую их Бакетамон. В первый же день та ехидно поинтересовалась у подруги:
– Ну, заполучила себе «эти глаза…»?
– Какие глаза? – переспросил Аменхотеп.
– Да она мне с детства с твоими глазами покоя не давала: «Ах, он умный! Ах, у него глаза!» Теперь любуйся сколько влезет!
Аменхотеп обернулся к жене:
– Это правда? – Голос фараона дрогнул.
Нефертити вместо ответа уткнулась лбом в плечо мужа.
– Я люблю тебя, – прошептали его губы, а рука скользнула по щеке и шее, лаская.
Но очень быстро Нефертити поняла и то, какое место ей отводится рядом с мужем. Когда Тийе что-то спросила о разделении в правлении, как было у нее самой с прежним фараоном, молодой пер-аа, с любовью глядя на свою красавицу-супругу, помотал головой:
– Моя жена будет только женой, а не правительницей. Любимой женой, всегда рядом, но править буду я!
Это было сказано столь уверенно, что ни у кого не возникло сомнения в будущем. Нефертити будет обожаемой венценосной супругой, с которой советуются, которую выслушивают, любят, холят, но к власти не допускают. Правда, самой Нефертити тогда было все равно, рядом находился ненаглядный Аменхотеп, у которого она готова стать простой рабыней. Пройдут многие годы, прежде чем Нефертити снова почувствует вкус к правлению и вспомнит, что мечтала быть похожей на фараона-женщину Хатшепсут.
Довольно быстро Нефертити поняла, что не все так просто в Малькатте. Огромный дворец точно улей или осиное гнездо, в нем постоянно роились и сталкивались меж собой интересы многих и многих, прежде всего царицы-матери, самого юного пер-аа и фиванских жрецов.
И если Нефертити было не до того – она вынашивала первое дитя, то царица Тийе впервые задумалась, как быть с ее ставшим супругом мальчиком. Тийе тоже мешали фиванские жрецы, с ними во всем приходилось считаться, но куда больше ее начинала раздражать активность Аменхотепа. Юный пер-аа возомнил себя совсем взрослым и принялся все чаще совать нос в то, чем даже при его отце занималась мать. Отвыкшая за последние годы от какого-либо контроля со стороны мужа, правившая без оглядки на фараона Тийе испытывала неудобство и пыталась придумать, на что обратить энергию сына, чтобы тот не мешал.
Если честно, то соседство с царицей-матерью было довольно обременительным и для самого Аменхотепа. Именно к ней присылали свои послания правители других государств, с ней советовались, ей докладывали прежде его самого. Иногда мать принимала решения, лишь потом ставя его в известность. Хотелось самостоятельности, хотелось показать юной жене, что он сам фараон.
Тийе попыталась занять сына, предложив ему достроить новый храм Атона неподалеку от храмов Амона. На некоторое время это действительно отвлекло, но нетерпеливый Аменхотеп слишком быстро завершил строительство храма, начатое еще отцом. В это время выявилось не только его пристрастие к Ра-Хорахти-Атону, но и явное нежелание следовать канонам.
Сказалось оно, прежде всего, в критике изображений.
Художник Бек, отвечавший за роспись храма и гробниц видных придворных, тайком жаловался царице Тийе:
– Пер-аа, будет имя его вечно, повелел сбить изображение самого себя, выполненное на стене.
– Что его не устроило?
– Он не желает, чтобы пер-аа и его семью изображали по канонам, требует, чтобы изображение было реальным.
– Это как?
Бек замялся, Тийе нетерпеливо фыркнула:
– Ну?
– Единственный требует, чтобы его тело изображалось очень похожим на настоящее, голова, руки, ноги – все было таким, как есть в жизни. А еще не желает видеть сцены битв и казни пленных.
– А что желает?
Бек чуть пожал плечами:
– Птицы… цветы… растения…
Тийе рассмеялась:
– Узнаю своего сына! Любимое место во дворце – тронный зал, где на полу пруд с рыбками, а по стенам камыши с утками! – Махнула рукой. – Рисуйте, как просит. Мне тоже нравится.
У Аменхотепа частенько бывали приступы болезни, когда он начинал биться в судорогах, выкрикивая или бормоча непонятные слова, в уголках пухлых губ выступала пена, а глаза закатывались. Это убеждало всех, что пер-аа связан с богом более тесно, чем его предшественники, и добавляло уважения. Скульпторы и художники прислушались к требованиям своего молодого фараона, живопись стала меняться на глазах.
Но это оказалось только началом.
Правда, увидев новый храм, царица Тийе едва не закричала от ужаса. Аменхотеп украсил его сотней собственных статуй. Именно о них говорил Бек, но Тийе отмахнулась. Фараон действительно приказал изобразить себя неприкрашенным. Это означало довольно неприятное удлиненное лицо, суженные в щели глаза, опущенные вниз уголки губ и не лучшая фигура с тонкой талией и начавшими обвисать женоподобными бедрами.
Ой-ой… Если он примется ставить нечто подобное по всей стране, то не миновать беды. Увлечение Аменхотепа правдивостью грозило перерасти в нечто непредсказуемое. Царица-мать серьезно задумалась. Она могла править Кемет еще долго, но куда при этом девать энергию сына?
Строительство храма быстро завершилось, и Аменхотепу снова нечем заняться. Его душа требовала не просто продолжения дел, начатых отцом, а своего собственного, невиданного, такого, от которого захватило бы дух, где проявились бы все его способности и наклонности. Хотелось создать что-то светлое и радостное не только для своей семьи, но и для всего Кемет. Но в Фивах молодой фараон чувствовал себя связанным и матерью, и жрецами.
Решение пришло неожиданно, оно понравилось и сыну, и царице Тийе. Он построит новый город, где не будет фиванских жрецов и в котором все будет по его собственной воле!
Тийе сразу оценила выгоду такого решения. Один город – это не Кемет, страна по-прежнему останется в ее руках, а к тому времени, когда она уже устанет, мальчик повзрослеет по-настоящему и выбросит из головы ненужное. Царица поддержала намерение сына выстроить новую столицу. Радости Аменхотепа не было предела, он с увлечением принялся подыскивать место для своего города.
– Неф, это не должен быть никакой из сейчас известных, он будет совсем новый, понимаешь, совсем!
– Где ты возьмешь денег, чтобы его построить?
– Казна Кемет достаточно богата. Кроме того, живущие там будут трудиться и содержать сами себя!
Нефертити смотрела на мужа блестящими глазами и восхищалась им.
– В этом городе будут еще более прекрасные дворцы, чем Малькатта, храмы лучше, чем Храм Миллионов лет, сады роскошней садов Аменхотепа III. И над всем будет сиять Атон! Этот город не будет знать войн и убийств. Только поклонение всемогущему доброму богу, богу света, а не тьмы!
Слушать Аменхотепа так хорошо… В каждом его слове, взгляде, в каждом вздохе была любовь! Он ласков и нежен, прекрасный муж и будет таким же отцом. Нефертити как-то спросила: будет ли он любить ребенка, если родится дочь? Пер-аа удивился:
– Конечно! Хоть десять дочерей, я их всех буду очень любить, как и тебя, мою дорогую Нефертити!
После таких слов Неф больше не боялась ничего, зачем узнавать, кто родится, если муж рад и дочке тоже. Счастьем освещен каждый день, каждая ночь, каждый миг их жизни.
В середине месяца мезор, когда Нил уже начал отступать, пер-аа возвращался из Мемфиса. Аменхотепу не давала покоя мысль найти место, где можно было бы построить свой собственный, ни на какой другой не похожий город. Но где, если по берегу сплошной нитью тянулись деревни и небольшие города? Был еще оазис Фаюм, но забираться вдаль от реки совсем не хотелось, пер-аа нравилась водная гладь, и без Нила как-то неуютно…
Впереди показался небольшой островок посреди реки, а тянувшиеся по восточному берегу скалы вдруг отступили, открыв небольшую долину. Чем ближе подплывала барка к островку, тем сильнее билось сердце Аменхотепа, точно в предчувствии чего-то очень важного. Сам не зная почему, он вдруг приказал замедлить ход, впившись взглядом в картину на берегу.
Скалы словно гигантским луком охватывали полоску плодородной земли и небольшую пустыню за ней. Тетивой у этого лука была сама река. Ни одного дыма, ни одного жилья на берегу! Аменхотеп стоял, взволнованно глядя вдаль, и внутренним взором уже видел будущие храмы, дворцы, сады, широкие улицы, на островке павильоны для отдыха, а там, в скалах, будущие гробницы для упокоения навечно.
Повинуясь поднятой руке фараона, корабль остановился совсем. Причалили к островку, от него на берег тут же отправились несколько человек посмотреть окрестности, прежде чем туда сойдет Владыка Обеих Земель. Фараон немного успокоился, лихорадочное возбуждение от первого впечатления сменилось твердой уверенностью, что он нашел место, о котором мечтал.
Все оказалось именно так, как увиделось сначала, – здесь никто не жил, значит, не было ничьих храмов.
– Это место принадлежит моему небесному отцу – Атону! – объявил фараон, и никто не возражал.
Долго осматривать окрестности Аменхотеп не стал, было ясно, что лучшего не найти. Фараон торопился в Фивы, рассказать двум самым дорогим женщинам о своей удаче.
Поделиться книгой: